reunion

Юзуха тащит его на улицу, вручив ему мотоциклетный шлем. Тора неловко отпирается, потому что, ну… в детстве они ездили без шлемов? Потому что он доверяет Шибе? Он не знает. Когда они были маленькими, надевать шлем казалось зазорным и совсем не крутым. Хуже было только шлема не иметь, поэтому они таскали их у себя на шее, — бессмысленно, но красиво, как им тогда казалось. Казуторе нравилось, когда Баджи катал его, потому что он набирал ту скорость, которую Тора бы сам побоялся, но Кейске сеял свою уверенность и в сердце Казуторы тоже. — Дурень, без шлема никуда не поедешь, — строго говорит Юзуха, и он испуганно прижимает его к себе, не в силах возразить. Шиба маленькая, особенно без каблуков, и весит наверняка не больше мягкой игрушки, но она звучит строго, и он не смог бы ослушаться в любом случае. От Юзухи исходит странная, необъяснимая сила, и он чувствует себя почти нормально, если не считать зашкаливающей неловкости, но он хотя бы не кажется себе лишним здесь. Во дворе стоит блестящий синий кавасаки ниндзя, и он прекрасен, как ангел, — Казутора уже и забыл, насколько он обожает мотоциклы, боже, он действительно великолепен, новенький и ухоженный, он уже почти слышит скрип кожи сиденья, который раздастся тут же, как они сядут на него. — Нравится? — спрашивает Юзуха, устроившись за рулем. — Запрыгивай. Казуторе неловко, что ему придется сидеть сзади, но он не возражает, — он, кажется, совсем разучился ездить, и за руль ему лучше не садиться. И прав у него нет. Раньше они, конечно, гоняли без них, но с возрастом это перестало казаться безопасной авантюрой. Ему не нужны проблемы, особенно если это может сказаться на Чифую и Баджи. Ему неловко не потому что она девушка, а потому что… ладно, потому что она девушка, и он боится, что ему когда-нибудь придется схватиться за ее талию, чтобы удержаться, а он знает от одной медсестры, что девушки могут реагировать на непрошенные прикосновения болезненнее, чем парни. Не то чтобы он вкладывал какой-то смысл в это, — он не хочет кого-то нервировать, не хочет причинять неудобства, поэтому он надевает шлем и держится за ручку у себя за спиной. Мотор рычит, — боже, как он скучал. «Ниндзя» срывается с места почти моментально, и он едва слышно взвизгивает, а Юзуха смеется над ним, ее смех сдувает ветром. — Держись за меня, — кричит она так, чтобы он услышал. — Я люблю резко поворачивать, а этот малыш еще не до конца разогнался. Тора послушно обвивает ее талию руками, чувствуя, как он краснеет, его щеки горят, но это быстро забывается, потому что его мыслями завладевает проносящийся мимо них город. Юзуха маленькая, особенно в сравнении с долговязым Торой, но ему очень спокойно за нее держаться, спокойно нестись на умопомрачительной скорости, потому что это то, с чем у него ассоциируется детство, — тогда все плохие мысли вышибал встречный поток воздуха, и он просто наслаждался моментом. Когда им было по пятнадцать, Баджи повез его на пляж ночью, и это было их единственное свидание. Юзуха круто входит в поворот, и он инстинктивно сжимает ее руками, и смеется заливисто и счастливо, мотоцикл кренится к земле, боже он так скучал, он так давно не чувствовал себя настолько счастливым. Он, честно говоря, не помнит, когда вообще был счастлив в последний раз, — наверное, как раз тогда, на их с Баджи свидании. Они закатали штаны и ходили по воде, брызгались и играли в догонялки, целовались на пустынном пляже, и тогда казалось, что все самое страшное уже позади, — это было за неделю до того самого дня, когда мозг Казуторы решил начать орать ему, что Баджи пытается его подставить, что Баджи предатель. За неделю до того, как он своими руками всадил Кейске нож в спину. Казутора не чувствует времени, — ему просто хорошо. Его грудь согревается о спину Юзухи, как же хорошо, что она заставила его надеть шлем, этот байк реально быстрый. Его волосы под шлемом потные, и их придется помыть сегодня вечером, но господи, какая разница, если огоньки ночного Токио выглядят светлячками-камикадзе, разогнавшимися до космической скорости. Он не знает, сколько они катались, но Юзуха сворачивает на заправку, сообщая, что бензин скоро подойдет к концу. — Жесть, уже полночь, — говорит она, и Казутора пугается. Он не планировал возвращаться так поздно, парни будут злиться. — Я возьму нам газировки, хорошо? Она вспархивает с мотоцикла, как пушинка, подхваченная ветром, вставляет пистолет в бак и ускользает в сторону здания заправки, чтобы заплатить, и Тора даже не успевает сказать, что ему ничего не нужно, что он давно не пил газировку и не думает, что ей стоит тратить деньги, но Юзуха уже не слышит его. Она возвращается, улыбчивая и яркая, абсолютно не такая, какой она была, когда они встретились у такси, — скорее похожа на ту Юзуху, с которой они познакомились на вечеринке. В руках у Шибы, — бутылка газировки и упаковка с онигири, — Казутора смотрит на них и чувствует, как его желудок начинает подавать признаки жизни, сигнализируя о том, что ему не помешало бы поесть. Его это немного напрягает, — он ужинал перед выходом, и раньше он обходился одним, ну, может, двумя приемами пищи, а за сегодня это мог бы быть четвертым. Тора не то чтобы следит за весом, он наоборот иногда чувствует себя неуютно из-за того, что ему больно сидеть на твердых стульях, потому что кости впиваются в кожу, или из-за того, что Баджи всерьез грозился купить ему брюки в детском отделе, потому что те джинсы, что сейчас на нем, держатся исключительно благодаря ремню, в котором пришлось прокалывать дополнительную дырочку, чтобы он имел практический смысл. Ему просто неловко, что приходится восполнять свои физические потребности, — Торе кажется, что он и так слишком много головной боли приносит, и ему не хотелось бы, чтобы его наличие сказывалось на чьих-то финансах. — Тунец или лосось? — спрашивает Юзуха. — Мне все равно, — говорит Ханемия, вновь краснея и отводя глаза. — Можешь съесть оба, если ты хочешь. — Я взяла один тебе, — вздыхает она. — И рассчитываю, что ты определишься и скажешь, какой. Давай отъедем на парковку и поедим, ладно? Казутора кивает. Юзуха снимает байк с подножки одним четким и сильным пинком, попутно поясняя, что в ней барахлит пружина, и другого способа поднять подножку нет, смеется, называя себя вандалкой. — Юзуха… — неуверенно зовет Тора. — Я могу, ну… — За руль? До парковки можешь, тут не надо будет сильно разгоняться. Она отодвигается назад, уступая ему место, и закидывает в рюкзак онигири и газировку. Казутора немного дрожит от неуверенности, но Шиба выглядит уверенной в нем и призывно улыбается. Он трогается аккуратно, но байк оказывается более резким, и Юзуха взвизгивает от того, насколько сильно их дергает. — Тише-тише, плавнее, — командует она, вцепившись в Казутору. — На миллиметр буквально вжимай. — Хорошо, — дрожащим голосом говорит он, и пробует снова. Получается уже гораздо лучше, и мотоцикл трогается рывком, но вполне терпимым. Казутора чувствует детский восторг, — пусть он и едет медленно, но едет, и его сердце колотится от счастья так сильно, что бьется о ребра и одновременно клокочет в горле. — На, жуй, — говорит Юзуха, когда он паркуется, и протягивает ему онигири. Он ест молча, осторожно поглядывая на Юзуху. Она выглядит до жути довольной, ее руки подрагивают от напряжения, — это нормально, когда долго рулишь на большой скорости, Казутора помнит. — Ты сказал, что что-то натворил, — говорит она, глотая последний кусок онигири, слишком большой, поэтому Шибе приходится покашлять, чтобы проглотить его без каких-либо проблем. Как она умудряется спокойно есть при ком-то и не переживать о том, как она выглядит. — Я обнял Баджи, — потупив глаза, сказал он. — И Чифую это увидел. Кажется, он очень разозлился. Юзуха смеется. — Чиф? Разозлился на обнимашки? Такого не могло быть, тебе правда кажется. Он не злится на такие вещи. Юзуха приобняла его за плечи и потрепала влажные от пота волосы. — Даже не думай о таком. Он в курсе, что Кейске, — медведь для объятий, на нем многие любят висеть. Он не всегда соглашается, но в целом никто не против. Ты выдумываешь. *** Чифую немного передергивает, — Баджи говорит по телефону слащаво и нежно, он даже с ним так никогда не разговаривал. Казутора вечером не выпил лекарство, значит, ему пора ехать домой. Кейске улыбается в трубку, подмурлыкивает еле слышно на «мы ждем тебя дома, у тебя все хорошо? мы можем ложиться спать или лучше тебя дождаться?» Но потом он выдыхает. Они с Баджи это проговорили, у него нет повода ревновать, Кейске не изменяет своим чувствам к нему, и это видно даже без словесного подтверждения. Пока что. Это уже не первый раз, когда Чифую оказывается на втором плане из-за Казуторы, и это, конечно же, не вина Ханемии и не вина Кейске, Мацуно не может запретить одному быть ментально нестабильным, а другому, — чувствовать то, что он чувствует. Способ успокоить себя приходит к нему сам: Баджи прижимается к нему бедрами, откинув телефон на диван, и аккуратно, словно на пробу, притирается к ягодицам. — Солнце, ты меня так прижал на балконе, — шепчет Баджи ему в загривок, и Чифую чувствует, как жар чужого дыхания стекает по его спине и усиливается там, где крепкий член вжимается в его задницу. — Мне понравилось. — Тора скоро вернется, — говорит Чифую, но его поясница непроизвольно прогибается, он поддается сильным рукам, сжимающим его талию под футболкой, трется об упирающийся в него член. — Ты хочешь рискнуть? Баджи кивает. Господи. Минуту назад он, кажется, о чем-то думал, — но сейчас в его голове только Баджи, гладящий его тело, слегка царапающий кожу короткими аккуратными ногтями, Баджи, прикусывающий острыми зубами загривок так, что короткие волоски приподнимаются вместе с мурашками. А еще, — искрами в глазах зажигается мысль о том, что этим он лучше Торы. С ним просто, с ним не нужно подбирать слова и выверять движения, с ним можно идти на риск и ловить с этого адреналин. И еще это никак не затронет Казутору. Ханемия не виноват ни в чем, Ханемия, — хороший, но сломанный мальчик, прочно поселившийся в сердце его мужа. Чифую выворачивается в руках Кейске, все еще окольцованный ими, и ему хватает одного лишь взгляда на его лицо, чтобы его повело окончательно, а рот наполнился слюной. Баджи, блять, прекрасен, особенно возбужденный, его глаза кажутся черными из-за расширенных зрачков, а губы растянуты в легкой улыбке так, что клыки немного торчат. Чифую хочет их на своей шее, он пиздец как любит, когда Баджи трахает его, вцепившись зубами в шею или в плечо, до кровавых следов и скулежа вместо стонов. Но терять контроль сейчас опасно. Мацуно буквально опрокидывает мужа на диван, нависая над ним, удерживая его руки, он уверен, что Кейске немного больно, но они оба относятся к боли в сексе нормально. Какая разница, что ты будешь ощущать завтра, если сейчас тебе очень, очень хорошо. Чифую раздвигает ноги Кейске коленом, прижимает его к паху, и тот потирается о него, выдыхая первый рваный стон, лезет целоваться, и они стукаются зубами, кусают друг другу губы в кровь, господи, это всё действительно из-за того, что Чифую решил припечатать Баджи к стене, чтобы доказать серьезность своих слов. Он даже не думал, что это настолько распалит Кейске, потому что тот буквально дрожит под ним, потому что Баджи скулит ему в рот, а его бедра дрожат от напряжения. Мацуно целует его снова, их поцелуй мокрый и громкий, потому что Баджи освобождает руку, чтобы накрыть ей пах Чифую, и он стонет взахлёб, блять, от одного касания, Чифую обожает и ненавидит свое тело за такие вещи, он слишком чувствительный, слишком возбужденный почти всегда. Он сползает ниже, и Баджи разочарованно вздыхает, не ощущая больше столь нужного ему давления на член, и пытается вернуть его, подаваясь вперед на Чифую. — Блять, пожалуйста, — стонет Баджи, пытаясь поймать его губы своими и потереться членом о тело Чифую. — Солнце, я сейчас ёбнусь, сделай что-нибудь. — Заставь меня, — улыбается Чифую, и ему кажется, что он готов к грубости мужа, но он никогда не готов, это всегда выбивает из него весь воздух и заставляет конечности ощущаться слабыми и безвольными, он всегда обмякает в руках Кейске, становится податливым и послушным. Его достаточно аккуратно ссаживают на пол, — чтобы тут же сильная рука вплелась в его волосы, натягивая несильно, ровно до тех пор, пока не попытаешься дернуться, как ослабленный короткий поводок. Чифую утыкают носом в чужую ширинку, и он медлит, дразняще потираясь щекой о выпуклость на ней, жесткая ткань немного царапает его кожу, но звуки, издаваемые Кейске, того стоят. — Ну же, возьми его в рот, ну пожалуйста, — умоляет Кейске, когда чужой язык проходится по его ширинке, оставляя влажный след. — Хочу почувствовать твой язык. Чифую шумно выдыхает, стягивая с мужа джинсы и белье. Его рот полнится слюной, стоит лишь подумать о том, что сейчас он ощутит тяжесть чужого члена на языке, он даже готов, что это будет грубо, ему совершенно все равно. Он хочет этот член. Он хочет слизать мутноватую каплю смазки с головки. Баджи под его языком извивается, — Чифую не планировал его долго мучить, скоро вернется Казутора, и он хотел сделать так, чтобы Кейске кончил быстро, но Мацуно, кажется, немного ловит кайф от адреналина, а еще, — Баджи пиздецки красиво стонет, когда по головке проходишься короткими дразнящими мазками языка. Чифую дразнится, он позволяет члену скользнуть себе за щеку, чтобы сразу же выпустить его изо рта, мажет головкой по губам, оставляя на них собственную слюну и чужую смазку. — Блять, Чиф. — Из груди Баджи выходят только стоны с придыханием, и ему снова чертовски сложно говорить. Мацуно, кажется, тоже не смог бы ответить ему внятно. — Не издевайся. Хочу… хочу в твой рот. — Заставь, — ухмыляется Чифую, блять, он так хочет развязать Баджи руки своими словами, хочет дать ему потерять голову от удовольствия, потому что с Мацуно можно, можно не осторожничать, можно вдалбливаться глубоко в горло, не боясь, что тот будет против. Чифую обожает это, он не может быть против. Кейске снова берет его за волосы, направляет его голову аккуратно, скорее симулируя контроль, чем контролируя на самом деле, и Чифую послушно открывает рот. Член Баджи растягивает его губы и скользит по языку, Мацуно бы предпочел не начинать вот так резко, его горло сводит легким спазмом, но ему все равно нравится. Баджи толкается в его рот. Он чертовски громкий, — всегда громкий, господи, как они умудрялись раньше заниматься сексом, когда за стенкой была мама, или в школьном туалете, или еще черт знает где, и оставаться незамеченными. Чифую поднимает глаза, он знает, насколько Кейске любит смотреть ему в лицо, когда они трахаются, особенно когда у него, как сейчас, слюна стекает по подбородку, грязно, очень грязно, Баджи растирает слюну по его щеке большим пальцем и толкается глубже, так, что Мацуно начинает давиться, но это ничего. Это ничего, Чифую хочет сделать ему хорошо и сам насаживается до упора, позволяет трахать расслабленное горло мелкими, отрывистыми движениями. У него немного слезятся глаза, и Баджи стирает слезы пальцами. — Умничка, Чифую, — заполошно шепчет Баджи. — Ты умничка, солнце, я скоро кончу, ты же все проглотишь? Чифую сглатывает, молчаливо соглашаясь, и, — он сам не ожидал, — протяжно стонет в ответ. Конечно, он все проглотит, ему нравится горьковатый привкус спермы на языке, он всегда оседает на горле вязкой пленкой и чувствуется еще долго. *** Казутора впервые за долгое время чувствует себя счастливым, — скорость и недолгий, неловкий, но все же разговор по душам вселяет в него уверенность, что все в порядке. Юзуха чудесная, искренняя, ей он верит, что она правда хочет с ним общаться и не преследует никакие сторонние цели. Юзухе хочется доверять, Юзухе он не побоялся рассказать, что происходит у него в голове, с ней он не чувствовал себя виноватым во всех бедах человечества, — господи, как давно он не ощущал подобного. Он тихо открывает дверь, чтобы ненароком никого не разбудить, и прокрадывается в коридор, парни наверняка уже спят, хоть бы пол не скрипнул под его ногами, у него был такой замечательный вечер, ему хочется дышать, впервые за долгое время правда хочется. Его встречает Мияко, она заинтересованно нюхает его ботинки и подставляет под руку мягкую плюшевую голову. Кошки славные. Животные все в целом славные, Казутора очень, очень хочет работать в зоомагазине у Баджи, сегодня он попал под чарующий гипноз вполне дружелюбного кролика, который спокойно пошел к нему на руки и разрешил погладить большим пальцем себе мордочку, а еще там работает чудесная девушка, имени которой Тора не помнит, но она мило помогла ему познакомиться с животными, пока Баджи был занят. Он согласен даже если ему не будут платить. Сегодняшний вечер ничего не может испортить, он слишком хорошо себя чувствует, Тора почти уверен, что даже уснет он сразу, чего еще ни разу не было в этом доме, и проспит без кошмаров. Ничего не может пойти не так. Парни наверняка спят, Чифую остынет до завтра, если он вообще злился, хотя Юзуха заверила его, что он не мог, если он будет тихим, то сможет спокойно лечь спать, он слишком устал за сегодня. Из зала слышно шуршание, но Тора уверен, что это кошки. Удобно жить в доме с кошками, имея тревожность, потому что любой страшный звук можно списать на них. Это были не кошки. Коридор выходит сразу на зал, в котором он спит, и на диване… не кошки. Он видит Баджи, и сначала ему хочется поздороваться, но он успевает прикусить язык прежде, чем из его рта вырвется хоть звук, потому что он смотрит ниже, и, блять. Макушка Чифую ритмично двигается на уровне паха Баджи, и Тора не понимает, как он не услышал звука раньше. Он не должен был этого видеть. Он не должен был, но теперь вряд ли сотрет эту картинку из своего разума, потому что Баджи смотрит ему прямо в глаза, его взгляд горит лихорадкой в полумраке, а на искаженном удовольствием лице блестит испарина. Блять? Блять. Он не должен был этого видеть, но Кейске не отводит от него взгляда. Он не должен был, совершенно не должен был, ему стоило бы вернуться в коридор и дождаться, пока они закончат, но Баджи смотрит на него и улыбается, его брови хмурятся, а тело подрагивает от подступающего оргазма. Казутора знает этот взгляд. Десять лет назад на месте Чифую был он, и он пиздец как хорошо помнит ощущение дрожащих бедер Кейске под своими руками и его взгляд сверху вниз, он помнит, что Баджи держал его за волосы, насаживая ртом на свой член, помнит, как это ощущалось, — как удушье, но охуенно приятное. Казутора любит, когда ему не надо ничего решать, и с членом Баджи в его горле у него не было такой возможности. Баджи смотрит ему в глаза, а под ногой Ханемии скрипит половица. Чифую вздрагивает, и Тора хочет броситься бежать, но он будто бы одеревенел, он чувствует себя мышью перед змеей, и его ноги нещадно трясутся, отказываясь его держать. Нахуй таблетки, ему стоило остаться у Юзухи, как она и предлагала. Мацуно оборачивается через плечо, и абсолютно точно замечает его, от его губ к головке члена Баджи тянется ниточка слюны, она блестит в темноте серебром. Кейске берет мужа за волосы и снова насаживает его рот на себя, господи, Казутора сейчас умрет. Он реально умрет сейчас от стыда, потому что он думал, что секс вызывает у него отвращение, но эти двое ужасно красивые, как же хорошо, что его тело под лекарствами не способно на эрекцию, потому что он бы не выдержал такого позора, потому что надо стучать, потому что надо было быть громче, чтобы они успели прекратить. Прекратили бы они? Почему Баджи на него смотрит, даже когда стоны слетают с его губ, почему он такой пиздецки красивый, даже когда трахает мужа в рот? Почему Баджи кончает, глядя ему в глаза, с тихим рычанием, господи, что это за пиздец. Это что-то очень неправильное. Казутора не знает, что ему делать в этой ситуации, поэтому он просто срывается с места и запирается в ванной, чтобы хоть немного отдышаться. Они пытались намекнуть ему, что было лучше, когда они были только вдвоем? Что это, блять, такое? Он не может дышать, потому что грудь стягивает как стальной клеткой, и он хватает ртом воздух, не способный на большее, а в его голове звенящая пустота и мысли о том, что ему лучше утопиться в этой самой ванной, лишь бы не видеться с Баджи и Чифую. Казутора не должен был этого видеть, потому что его здесь не должно быть. Он не должен был приходить, он не должен был мешать им, он должен был выйти из квартиры и раствориться, если уж у него не было варианта вообще никогда здесь не оказываться. Казутора не должен был этого видеть, потому что ему на ум приходит не его отец и мать, а они с Баджи, когда они еще встречались, и пусть они не сильно отличались от его родителей, потому что, ну, Кейске, кажется, использовал его для экспериментов со своим телом и его возможностями, это ощущалось иначе. Баджи не был с ним милым или заботливым, как сейчас с Чифую, они просто трахались, но Казутора был так влюблен, что ему было все равно. Может, его мать чувствовала то же самое? Может, это не было насилием, и она соглашалась сама, и так же давилась чужим членом, полностью довольная саднящим горлом и содранными коленями? Фу. Ему странно думать о своей матери так. Казутора не должен был этого видеть, потому что сейчас он думает лишь о том, какое все же красивое лицо у Баджи, когда ему хорошо. Казутора хочет утопиться, но парням не нужен разбухший труп в ванной.