our last summer

Глупцы те, кто отрицает существование души. Человечество — крохотный ребенок, делающий первые шаги познания, и весь его мир — дом и двор, а то, что за их границами, совершенно невообразимо. Но оно существует. Существуют другие такие же души, их истории, их рождение и неизбежное угасание. Говорят, что если вы чувствуете связь между собой и новым другом с первых минут знакомства, значит, ваши души близко знали друг друга в прошлой жизни. А может, они рядом в альтернативных вселенных? На одной из планет в бело-лунной песчинке, скрытой за глубиной ночного неба? Мы не можем знать. Пока не можем… — И, знаешь, в тот момент, когда я уходил с выпускного из старшей школы, я буквально почувствовал… — Как ветер уносит тревоги по школе, вешая на тебя канаты беспокойства о взрослой жизни? — Буквально… — Тимоти всплеснул руками в сторону, удивленно уставившись на Лизу, сидящую напротив. — У тебя было так же? — Да. — она поджала нижнюю губу, стуча пальцами по поверхности стола. После позднего завтрака прошло бог знает сколько времени, Шаламе и Арсеньева обсуждали свои школьные будни, выпускные классы, экзамены. Аккуратно переходя с темы на тему, ведя будто единый рассказ, дополняемый двумя людьми, знающими один сюжет, друзья посреди редкого шелеста листвы расслышали два хлопка дверей автомобиля где-то впереди дома. — Мамы… — среагировала слегка напряженно девушка, вставая с места, начала убирать посуду со стола, глубоко вдыхая воздух носом. — Я помогу, давай. — юноша взял стакан из ее рук, поднес его к краю стола, стряхнув яичную скорлупу. — Спасибо. — Арсеньева улыбнулась, стараясь расслабить мышцы лица, но едва ли у нее выходило убедительно. — Не благодари, я хозяин дома, таким должен был заниматься я… — Ребята, вы всё тут сидите? А мы вас ждали на пляже! Я вернулась за кремом от загара, у меня уже краснющие плечи… Давайте в машину, поедем! — Мария, опустив ладонь на бок, смотрела на Тимоти и Лизу, рукой подзывая их к входу в дом. Ее волосы были слегка влажные и тяжелые, они вились от морской соли, кончики чуть касались плеч. Светлых плеч. — Простите, миссис Арсеньева, я обещал Лизе показать ей лавку моего приятеля флориста, она на окраине города и закроется уже… — молодой человек посмотрел на наручные часы, белый прямоугольник с темно-коричневой кожаной полоской, — через час. — Ох, ну раз обещал… Давайте я довезу, так же быстрее! — Спасибо за предложение, правда, но мы хотели покататься на велосипедах, если это не проблема. — парень, кажется, включил все свое обаяние, играя бровями, голосом, жестами, лишь бы касаться приветливым и убедительным. — Ну, ладно. В следующий раз. Встретимся вечером! — мама еще раз бросила взгляд на дочь, смотрящую куда-то вниз, и покинула компанию двух молодых людей. Шаламе медленно развернулся на сто восемьдесят градусов. Он улыбался, вскинув брови и подняв подбородок, и держал руки скрещенными на груди. Арсеньева приоткрыла рот в удивлении, ее щек коснулась душная краснота. Тишину опять нарушил хлопок двери. — Как ты… Ты это за секунду придумал? — Почти… Просто подумал, что ты вряд ли любишь купаться и захочешь сидеть там, по крайней мере сегодня. — Тимоти… Меня начинает пугать то, как хорошо ты знаешь меня. — Я просто тебя понимаю. Не добавляя ни слова, ребята неторопливо вошли в дом. Кончики их пальцев непроизвольно касались неровных поверхностей крашеных стен, ведущих в лабиринты комнат, внимание цеплялось за искорки пылинок, летящих в столбах золотых лучей солнца, дыхание распирало грудную клетку. Они поднялись на второй этаж, наконец, посмотрев друг на друга и слегка улыбаясь то ли человеку напротив, то ли своим собственным мыслям. — Мне хочется назвать тебя французским словом, я каждый раз собираюсь что-то сказать, но не существует слова, которое бы описало тебя. — проговорил юноша так быстро, что девушка лишь успела перестать сиять своей тихой улыбкой. — Тим… Даже не знаю, что ответить… — она соединила руки в замок за спиной, делая шаг назад. — Вот и я тоже… И они бы стояли так следующие часы, если бы Тимоти наконец не подал признаков связи с этим миром: — Я обещал тебе посмотреть фотографии, помнишь? Они у меня в комнате. — Ты приглашаешь меня? — А как еще? Могу кидать тебе их через дверь или, не знаю… Описывать, что вижу? Друзья тепло посмеялись. Юноша показывал рукой, в какую сторону идти, куда поворачивать и в какую дверь заходить, пока Арсеньева идиллически следовала за ним. Она была более чем уверена, что его комната совершенно необыкновенна. Не то чтобы она представляла ее перед сном, осмысляя каждый объект, стоящий в помещении, но ей казалось, что у человека с такой аурой не может быть безвкусной коробки без единого отражения своей души. Лиза не ошиблась. Перед темной, почти черной деревянной дверью, ведущей в комнату Тимоти, на нескольких книгах с зеленоватыми обложками стоял бюст Октавиана Августа, правее — высокая ваза с длинными узкими листьями, две стеклянные вазы причудливых форм. Над столиком висела огромная состаренная карта мира, имеющая вид древнего свитка. Может, мама Тимоти занималась этим местом, но девушка, знающая или помнящая Шаламе чуть больше одного дня, считала, что все это было творением рук ее нового друга. Под ногами поскрипывал выложенный елочкой паркет, робкое солнце освещало комнату из окон, по бокам которых висели ставни. Их так часто перекрашивали, что окончательный цвет, темный, просвечивал все остальные — изумрудный, алый, лимонный. Эти прямоугольники напоминали «Черный квадрат» Малевича, так интересно они смотрелись на фоне белоснежных стен. У стены стояла неширокая двуспальная кровать с позолоченной лепниной, небольшими цветочками, растущими на окантовке у изголовья и ног. Наверху лежало мягкое на вид одеяло цвета июльской незабудки. Та же стена была увешана несколькими плакатами, каждый из которых нужно было рассматривать индивидуально, чтобы по-настоящему оценить, но хотелось найти больше в комнате Шаламе. Массивный стол с кучей книг, зеленой старой лампой, статуэтка бирюзовой стрекозы со стеклянными глазками. А над письменным столом висели фотографии, прикрепленные на бумажный скотч песчаного цвета. Прищурившись, Арсеньева поняла, что там были записки, чеки, билеты, маленькие рисунки, сделанные на бумажках, оторванных от тетрадных листов. Внезапно что-то в ее голове щелкнуло. Она вспомнила свою комнату. Свою кровать, шкафы и полки, светлые, с золочёным рисунком на краях, ее стол, вечно заваленный учебниками и книгами, и привычку хранить мелочи, напоминающие о дорогих сердцу днях. Металлическая коробочка, в которой лежат десятки билетов в кино, забавных заметок и оригами журавлей, терпеливо лежит в среднем ящике ее стола, ожидая пополнения воспоминаний. Увы, в последнее время она открывалась так редко… — Здесь так хорошо, Тимоти… — Арсеньева повернулась к другу, мечтательно оглядывая высокий потолок. — эта комната так тебе подходит! — Правда? О, Элли, я собирал всё это… — Как? Как ты сказал? — девушка притихла. — Элли? Я слышал это имя в одном русском кукольном мультфильме, оно мне понравилось… Мне стоило спросить, прежде чем это говорить, прости… — юноша покачался вперед-назад, виновато проводя пальцем по спинке носа. — Нет, Тимми, не извиняйся! Меня никто так не называл за все 18 лет, поэтому это как-то… необычно! Но мне нравится, правда. — Ох, да? Отлично! Так, вот чемодан… Правой рукой Шаламе поднял с пола потёртый чемодан кирпичного цвета, опустил его на середину кровати. Он сел у изголовья, поджимая ноги в коленях, и молча пригласил Лизу сесть рядом. Она сделала это так же, как он, но отодвинула подушки чуть подальше от себя. — Моя мама американка, но она имеет русские корни и так сильно любит Россию, что заразила этой любовью всю семью. — Шаламе хохотнул, убирая с лица каштановые пряди волос. Его тонкие длинные пальцы пытались разобраться с металлическим замком на чемодане, который уже начинала съедать коррозия. — Так значит, ты не русский? Так хорошо говоришь, акцента почти нет! — Мы говорим с мамой только на русском сколько себя помню. С отцом — английский, как и с Полин, но с мамой… только русский. Да я и не против. — замок щелкнул, старые петли на замке проскрипели при его открытии. Внутри лежали пустые конверты, подписанные от руки, бесчисленное число фотографий и даже сухие бутоны цветов. — Ты открыл его, и запахло так знакомо… Ты сам клал цветы? — Да, я сделал этот чемодан лет в 10. Перевязал все резинками, чтобы не смешалось. В начале каждого лета я кладу в него жасмин и туберозу, чтобы в конце не забыть мои любимые запахи. Так получается очень реалистично. Можно? Тимоти взял маленький белый цветок, похожий на крохотную лилию, между пальцев. Он вставил его стебель между переплетенных прядей на голове подруги, улыбаясь сначала этому цветку туберозы, затем — самой Лизе. — Тебе идет. — Спасибо. Это я? — Арсеньева указала на первую же фотографию в связке, что лежала наверху остальных. — Ты, Лизз. Так вот, о чем я… Когда дела были плохи, мой отец стал переводчиком. Он помогал русским из Брайтен Бич, общался за них с работодателями, налоговой, врачами. Когда-то он помог ребенку русского политика, тот рассказал об этом своему отцу… и наша жизнь стремительно подошла к белой полосе. Вот, смотри… Тимоти взял в руки фотографию его с родителями и сестрой. Семья стояла на Великой Китайской стене, лучезарно улыбаясь камере. У них были яркие красные куртки, что сразу бросалось в глаза. — А где Полин сейчас? — спросила Лиза. — Она дома в Нью-Йорке, работает. — парень потянулся за другой фотографией. — здесь я впервые приехал в Россию. Меня к себе подозвала ростовая кукла Марти из Мадагаскара, прижала к себе и не отпускала, пока я не сфотографируюсь. Кажется, это стоило нам десять долларов, но с тех пор я ни разу не смотрел Мадагаскар. Девушка засмеялась, терпеливо ожидая, когда молодой человек покажет ей новую фотокарточку. — Та-а-к… Мой отец стал работать в русском посольстве. Не помню фамилию того дипломата, с которым они работали, но он был хорошим человеком с большим сердцем. К сожалению, он разбился в аварии, но к тому моменту у моего отца уже был авторитет и хорошая работа. В Москве они познакомились с твоим отцом, смотри… На фотографии были совсем молодые папы Тимоти и Лизы, сидевшие в просторном кабинете. Они пожимали друг другу руки для фото. — Твой отец все еще работает переводчиком? — Да, Тим. — она хотела спросить еще «почему же про тебя никогда не говорили?», но поняла, что вопрос слишком обидный или грубый, чтобы задавать его Тимоти. — Они сдружись, работая в одной сфере, проводили выходные в одной компании. Так познакомились наши мамы, а потом и мы. — Шаламе повернул голову к Арсеньевой, глядя в ее глаза и ожидая ответного взгляда. Получив его, он еще раз улыбнулся, протягивая руку к стопке фотографий, на которые обратила внимание Лиза. — Какая хорошая история. — сказала девушка, чтобы скрасить томящее ожидание. — Согласен, согласен. Смотри, это наш самый первый отдых. Это, кажется, Шан… Но парень не успел договорить. Откуда-то снизу, из глубины первого этажа донеслось протяжное «Timothée!», сказанное высоким женским голосом, совсем не похожим на голос Николь. Шаламе резко поднял голову наверх, смотря куда-то в пустоту, затем нервно выдохнул, кусая губу, и встал с кровати. — Прости, я отойду буквально на секунду! Если хочешь, можешь полистать все сама. Я быстро! Не успела Арсеньева ответить, как юноша испарился, оставляя от себя лишь облачный шлейф и чуть мятое одеяло.