our last summer

Когда пшеничное солнце только подкрадывалось к неровному скалистому горизонту, зеленоватые глаза уже ловили первые лучики тепла, всплесками эндорфинов передавая их по капиллярам. Теплый солоноватый ветер Равенны скромно витал в салоне, касаясь век. Длинные кипарисы росли ко краям неширокой дороги, у берегов, вдоль стен домов и низких мутно-бронзовых оград. Вдалеке, когда горы наконец обрывались, полоска неба стала совершенно невидима, и перламутровый рассвет, к зениту становившийся голубым, переходил в бескрайние морские глади. Казалось, что ты едешь по облакам, внутри которых скрыты города. Рот раскрывается от долгого зевания, уставшие от раннего перелета глаза пытаются зацепиться за детали, но неумолимо скользят по всей картине впереди. Невысокий длинный дом, кусты тысячелистника и лаванды, оливковые деревья. Бодрый шаг, спортивная сумка с самым необходимым, отправившаяся вместе с мамой в спальную комнату на втором этаже, восхищенный взгляд и затаившееся внутри чувство, что в этом доме ты не была тысячу лет, хоть и видишь его впервые. Будто видела эти блюдца, рукописные картинки в старых крашеных рамах, заботливо связанные спицами пледы на спинках салатовых кресел, что были куплены на барахолках и бережно почищены руками. Всё в доме было скромное, но до проскальзывающих слезинок сердечно дорогое. Арсеньева сложила руки в замок, держа их чуть выше солнечного сплетения, и крутила головой по сторонам, наклоняясь, чтобы рассмотреть уголки дома. Ее еле слышимая поступь добралась до кухни, из которой доносился сладкий, опьяняющий до головокружения запах ромашки. Потолки были увешаны связками трав и корзинками с бутонами разных цветов. Девушка присела на край стула, так легче было удивляться. — Доброе утро. Лиза дергается и резко поворачивается, хватаясь ладонями за спинку стула. Слева, в образовавшейся медовой тени, сидел парень лет двадцати. В руках, лежавших на коленях, он держал блокнот с несколькими закладками. — Доброе. — девушка выдохнула, ее руки упали на поверхность стола. Чуть приподняв брови, она глядела пару секунд на парня, чьи волосы причудливыми лозами вились вокруг лица, а затем от неловкости вновь разглядывала комнату. — Лиза? — молодой человек не сводил с нее глаз с момента, как Арсеньева переступила порог кухни. В малейших движениях он узнавал ее, и сейчас, услышав лишь слово, захотелось улыбнуться, сщурив глаза от нежного света. — Да… — девушка заправила прядь волос за ухо, вновь возвращаясь к присутствующему помимо нее в комнате человеку. — А как тебя зовут? Парень приоткрыл рот, будто удивляясь, но вскоре встрепенулся, отгоняя мысли, и вернулся в прежнее положение. — Тимоти. — Серьезно Тимоти? Или это как… прозвище? Вариация имени… — Серьезно, конечно. Но ты можешь называть меня, как хочешь, хоть своим именем. — Тогда и ты меня. И после последней реплики они застыли, будто желая что-то сказать, но почти одновременно опустили глаза вниз. Через долю секунды юноша вновь посмотрел на Арсеньеву, замечая, как та невольно улыбается, рассматривая кольца на своих руках. На другом конце стола, рядом с белой кружкой, наполненной молоком, лежал светло-серый плеер и коричневые с белой надписью наушники, длинный провод которых был небрежно сложен. — Ты слушаешь музыку через плеер, Тимоти? Это необычно. — Лиза наклонилась вперед, опираясь локтями на обеденный стол. Чтобы не смущаться, она зачем-то по-актерски рассматривала наушники, словно это было что-то совершенно редкое. — Да! Он легкий, положил в карман и пошел, не отвлекаешься на инстаграмы, запечатления моментов, знаешь… Мне подарил его лучший друг, а наушники купил с первой зарплаты в Старбакс, так что эти штуки мне дороги… — Хочешь — верь, хочешь — нет, но я мечтаю об этих наушниках с зимы, и все никак не решалась купить! Тебе нравятся, да? Хорошо звучат? — Садись сюда, послушаешь. Мой знакомый как раз выпустил альбом. Любишь инди? Ты похожа на человека с хорошим вкусом в музыке, Лиза. Они болтали как старые друзья, что после недельной разлуки наконец встретились дома. Тимоти поднялся с места, переставляя для Лизы стул и двигаясь ближе к ней. Девушка говорила спасибо так часто, что почти потеряла значение этого слова. Внезапная череда стуков, и на кухню заходят две знакомые фигуры. Мамы, переодевшиеся в удобную льняную одежду, держали в руках корзинки. — Смотри, уже вместе! — Мария, мама Лизы, воскликнула, с интересом обводя фигуру парня взглядом и периодически бросая его на дочь, с хитринкой улыбаясь. — Тимми, Лизочка, вы так выросли! Только сейчас до меня дошло осознание, как давно я видела вас двоих рядом! — Николь, мама Тимоти, оперлась плечом о косяк двери. — Что вы имеете в виду? В смысле… рядом? — чуть запинаясь, девушка глянула на всех присутствующих с явным непониманием. Ответ на свой вопрос сейчас получить было не суждено. — Ребята, поболтаем потом. Пойдем в сад, нужно собрать персики, иначе они все упадут и разобьются. Быстрее начнем — быстрее окончим! — Николь руками подозвала молодых людей, выдавая им плетёнки, и, положив ладонь ниже лопаток девушки, повела ее по коридору к выходу в сад. _ — Так мы знакомы? Почему же я ничего не помню? — Арсеньева, стоя на носочках, тянулась к бархатному фрукту на далекой ветке. Не хватало всего дюйма, чтобы пальцы ухватились за последний персик на дереве. — Потому что тебе было шесть. — Шаламе подошел откуда-то сзади, длинными пальцами правой руки хватаясь за рыжеватый плод, левой — за ветку, чтобы аккуратнее сорвать персик. — И ты даже не сказал? Я думала мы на равных! — она скрестила руки на груди, несерьёзно обижаясь на нового старого друга. — Это было последнее, что пришло ко мне в голову, когда ты вошла. — он опустил глаза, зрачки в которых были цвета черного чая, на ее лицо и в ее глаза. Обнажая зубы, Тимоти улыбнулся, разворачиваясь корпусом к девушке, что была комфортно ниже его самого. — А что было первое? — Арсеньева слегка расширила глаза, с подозрением задавая вопрос, пока сердце от души смеялось. — Предлагаю разобрать вот там в углу, — парень проигнорировал ее, чуть пригнулся, чтобы быть на одном уровне с Лизой, и рукой указал в уголок веранды, на котором лежали несколько чемоданов,— может, найдем что-нибудь интересное, что скажешь? — Давай… Друзья двинулись в сторону вещей, что отрешенно лежали друг на друге. Наверху, между стопками пыльных журналов, лежал потертый малахитовый футляр от гитары, обклеенный выцветшими наклейками. Девушка подняла его в призрачной надежде, что внутри что-то будет. Футляр был тяжеловат и при резком развороте брякнул. Периодический шелест акаций, далекие реплики мам, жужжание пролетающих пчел, покрытых пыльцой, стали словами для песни, что пальцами рождала Лиза. Нежная загородная мелодия, капельками падающая на траву, звучала так же, как это утро. Знакомо, отдаленно, мило, чуждо… С последним аккордом голова девушки легла на тыльную сторону ладони. Она замолчала, замолчала мелодия, которую она играла, и даже пчелы выбрали другой путь. Что-то трепетало ее душу, и ни один человек на этой залитой Средиземноморским солнцем веранде не знал, что именно. Минутная стрелка наручных часов промелькнула между тремя цифрами. На ладонь левой руки легла легкость шершавого листа. Встрепенувшись, девушка посмотрела сначала на юношу, затем — на руку и бережно взяла бумагу с неровным краем, что была аккуратно выдернута из блокнота. Арсеньева обвела кончиком указательного пальца заботливо очерченный силуэт на картинке, подняла глаза, но рядом уже не было его прелюбопытного автора.