3 июля
Уён в ужасе от лошадей. Вот почему его новая работа во дворце новым конюхом принца казалась жестокой шуткой, небесным наказанием за преступление, которое он лично не совершал. Что ж, работа, возможно, была слишком добрым словом для его истинного положения прославленного раба. Слуга, как они его называли, на неопределенное время скованный бременем внезапного натиска долгов его семьи — по крайней мере, насколько он знал. Руки дрожали, когда он отходил от колодца, ведра с водой плескались по бокам. У него уже болели руки — он, конечно, привык к физическому труду, помогал родителям практически со всем в доме, пока рос, но это ничто по сравнению с этим. Солнце безжалостно палило, заставляя капли пота стекать по лбу, омывая кожу золотистым сиянием, которое наверняка обожгло бы, если бы он не был осторожен. Он ввалился в дверь конюшни, швырнув ведра на землю. Вода брызнула по бокам, окатив волной ботинки. Она успокаивала мокрую от пота кожу, но причиняла неудобство, когда пропитывала носки. Он взглянул на стену, на длинный список ежедневных дел, написанный на пергаменте. Рядом с рабочим списком висел календарь, отмечающий дни доставки. Через день на рассвете привозили телегу с тюками сена и дневной рацион Уёна — в основном буханки хлеба, иногда вместе с несколькими яйцами, которые он мог поджарить в маленьком камине. Они также принесли несколько кувшинов эля, хотя он также мог пить из колодца, и несколько мешков риса и овса. Ему разрешали есть вместе с другими слугами в главной столовой, если хотелось, но это была прилично долгая прогулка пешком, и к концу дня у него едва хватило сил даже найти кипу тюков сена, чтобы рухнуть сверху. К тому же в конюшне было одиноко, но он предпочел уединение бессмысленной болтовне с другими слугами, как если бы он не был связан против воли во дворце на всю жизнь. Конюшни принца занимали самый северный край владения, украшенный обширными пастбищами и лабиринтом троп, которые в конечном итоге вели к колодцу, и небольшой речкой, в которой можно искупаться. Действительно, было оскорбительно, что лошади принца, казалось, занимали больше земли, чем вся деревня, и спали гораздо лучше, чем он, в своих роскошных стойлах. Сами конюшни безупречны, хотя и скромнее, чем Уён ожидал от принца. Он ожидал светильники, изготовленные из чистого золота, или гобелены с золотыми нитями, свисающие с потолков, — все, что угодно, чтобы соответствовать грандиозному облику королевского дворца. Сам замок вонял напыщенной аристократией, но конюшни больше походили на роскошь высшего класса, чем на безвкусную демонстрацию богатства. Несмотря на это, люстры украшали потолки, как будто издеваясь за то, что его заставляли спать на тюках сена, несмотря на то, насколько богатой была королевская семья. На самом деле, было не совсем так — они предложили ему переночевать в помещении для прислуги, но, как и до столовой, до нее было далеко, а тяжелая прогулка до конюшни и обратно не стоила того, чтобы перейти с тюка сена на шаткую койку. Сами лошади были огромными, чертовски устрашающими. Уён и раньше видел лошадей, пасущихся на фермах, которые усеивали землю, окружающую деревню, но эти лошади были совсем не похожи на тех. Они возвышались над ним, колоссальные монстры, которые могли раздробить ноги одним неверным шагом. Это — изящные звери, но они лишь неуклюже качали головами, а Уён представлял, как легко они могли разбить его собственный череп своим. Объективно Уён был бы ими очарован, если бы они не были такими чудовищными. Издали они казались изысканно красивыми, с блестящими, ухоженными шерстками, их гривы были тщательно заплетены, и ни один волосок не выбивался из прически. В конюшне было шесть лошадей, хотя она была рассчитана на восемь. Каждая из них, как было объяснено Уёну перед тем, как он начал работать, были личными лошадьми принца. Любая из этих лошадей, вероятно, стоила больше, чем весь долг его семьи. Он задавался вопросом, почему принц не разместил своих лошадей вместе с остальной королевской кавалерией на южной окраине владений. Уён не знаком с тонкостями благородного конного мира, но эти лошади казались отличными от тех, на которых королевская семья ехала во время церемоний. Он также задавался вопросом, что случилось с последним конюхом принца. Вероятно, он подал в отставку или был уволен из-за чего-то незначительного. В конце концов, королевская семья не славилась добротой. В минуту, когда Уён отдышался, он закинул ведро с водой на плечо, направляясь к ближайшему стойлу с правой стороны. Там стояла великолепная серебряная лошадь — кобыла, как он предположил, — ее шерсть была усыпана белоснежными пятнами. На золотой табличке было указано имя лошади: Аврора. Было бы здорово, если бы она не смотрела на Уёна, как будто хотела съесть его лицо или что похуже. Он открыл дверь конюшни одной рукой, другой затолкал тяжелое ведро с водой в стойло. Он убрал старую, затем использовал толстую бечевку, чтобы привязать ее к передней части стойла, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, как сердце чуть не выскакивает из груди от страха. Он совершенно неинтересен Авроре, и все же лучше не сводить с нее глаз, будто она могла нанести удар в любой момент. Как только он закончил завязывать узел на бечевке, выскочил из стойла, защелкнул за собой дверцу и рухнул на колени на пол конюшни. Он прислонился спиной к дереву, откинул голову назад, пытаясь отдышаться, размышляя о том, насколько травматичным был этот опыт. Текущий счет — лошадь: один. Уён: ноль. Из-за мягкой летней жары воздух вокруг стал густым и удушающим, и просто хотелось вернуться домой, в свою постель, а не быть в окружении гигантских монстров с копытами. Первый настоящий день на работе, а он уже превратился в дрожащее месиво.4 июля
Он гадал, когда принц сможет показаться в конюшне — в конце концов, это были его лошади, но он уверен, что у него есть дела поважнее. Безупречное содержание этих лошадей заставило Уёна подумать, что они, возможно, были просто выставлены напоказ, как своего рода коллекция, без всякой причины, кроме того, что принц, вероятно, думал, что они выглядят привлекательно. Однако кто-то явно ездил на этих лошадях, судя по роскошно украшенному помещению для амуниций, занимавшему остальную площадь конюшни. Во время краткого обучения ему было велено держаться подальше от этой комнаты, но он не мог не взглянуть из любопытства. Дальняя стена уставлена множеством седел, изготовленных из богатой кожи красного дерева, а остальная часть украшена уздечками, сверкающими кристаллами, и мешаниной других приспособлений для верховой езды, которые Уён не мог определить. Впрочем, он бы не удивился, если бы это тоже было для галочки. Королевская семья была тщеславной, материалистичной и совершенно не заботилась о смирении. Конюшня казалась безукоризненным музеем богатства — выставкой, коллекцией, стеклянной витриной, к которой нельзя было прикасаться. Уён презирал королевскую семью. Не только за то, что вынудили его к рабству, но и за принципиальные ценности. И дело было не только в нем. Люди ненавидели их правление, но это не имело значения — конечно, они не имели права голоса в монархии. Подданные короля были просто пешками в жестокой шахматной игре. Король был известен, среди прочего, своими эффектными публичными казнями за преступления, едва достойные удара по запястью, и изобилием коррупции — по крайней мере, по слухам, но они быстро распространились по королевству. Ох, и за его ненасытную жажду ненужных войн и насилия. Он не встречался с принцем, но был уверен, что тот не намного лучше отца. Насколько он знал, он был единственным наследником королевской семьи по мужской линии, а потому, вероятно, был ужасно избалован, поскольку все в его жизни было преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой. Честно говоря, он не мог представить себе человека, которого ненавидел бы больше. Наверное, хорошо, что его не было рядом. Наверное, было бы лучше, если бы он вообще не появлялся.5 июля
Наследный принц: Чхве Сан. Он напугал Уёна до полусмерти, когда толкнул большую дверь конюшни, залив все помещение ослепительным светом бьющего солнца. Он предположил, что было около полудня — часов вокруг конюшен нет, поэтому мог по-настоящему судить о времени только по положению солнца на небе. В любом случае, Уён полагал, что мирное одиночество не может длиться долго. В конце концов, ничто в эти дни, казалось, не шло так, как он хотел. Он даже не удостоил Уёна мимолетным взглядом, к облегчению. Уён сделал бы все, что мог, чтобы избежать общения с ним, в том числе спрятался за большой охапкой сена, притворяясь, что подметает полы, затаив дыхание, чтобы принц не ругал его за безделье. Тем не менее, Уён не мог не оглянуться, чтобы взглянуть на него. В конце концов, он был принцем. Это была редкая возможность увидеть его вблизи — или вообще, по-настоящему. Он был примерно одного роста с Уёном и безошибочно угадывался под одеждой. Уён мог видеть четко очерченные мышцы на плечах, обтянутые плотной тканью облегающей блузы для верховой езды. Одежда была безупречно чистой, ярко-белые бриджи наполовину скрывали кожаные сапоги до колен. Тонкий ремень стягивал талию, которая была поразительно тонкой для остальной части тела. Его пропорции были царскими, за неимением лучшего слова, из-за чего он казался намного выше, чем был на самом деле. Он расположился рядом с серой кобылой Авророй, поглаживая ее по шее, когда набрасывал веревочный повод ей на голову. Он привязал конец к металлическим прутьям, которые стояли вдоль стойла, прежде чем проскользнуть в подсобку, вернувшись с подушкой, седлом и уздечкой, перекинутыми через руки. Уён с благоговением наблюдал, как он привязал свою лошадь — поспешно, как будто терял время, — затем вонзил ногу в стремя, вскочив ей на спину быстрым ударом ноги через борт. Это казалось почти невозможным, как легко он взобрался на такого огромного коня. Уён облегченно вздохнул в минуту, когда принц вышел из двери сарая, направляясь рысью к открытой арене чуть ниже по склону. У Уёна оставалось еще довольно много дел на вторую половину дня, и желудок застонал в знак протеста: еще не ел, но он не мог не выглянуть из-за дверного косяка, чтобы издалека полюбоваться принцем. Он выглядел так грациозно, скача по рингу, как будто лошадь парила в воздухе. Аврора гарцевала, словно исполняя танцевальные па, и хотя Уён не совсем понимал, что делает, что-то в этом было завораживающее. Было трудно оторвать взгляд. В тот вечер принц оседлал трех других лошадей еще до того, как солнце начало садиться. Он, должно быть, бродил по конюшням в течение нескольких часов, и сердце Уёна не могло не замирать в груди каждый раз, когда они были в непосредственной близости, как будто его собираются ругать за то, что он сделал что-то не так. И все же принц оставался молчаливым, невозмутимым и сосредоточенным. Что-то в нем было пугающее — острые, кошачьи черты лица, которые резали, как нож, прямо в сердце. И все же в нем было что-то необъяснимо нежное. Может быть, дело в том, как нежно он обращался со своими лошадьми. Может быть, это было выражение его глаз, когда взгляд упал на Уёна, теплое, но непроницаемое. Это было всего один раз, но сердце упало в груди, как будто он собирался получить выговор. Принц только отвел взгляд. Он, вероятно, не потрудился бы взглянуть на такого крестьянина, как Уён.6 июля
Он вернулся на следующий день, совершив тот же обход между лошадьми, что и накануне. Уён делал все, что мог, чтобы держаться подальше, выскальзывая из конюшен, чтобы ухаживать за пастбищами, или совершая несколько походов к колодцу, чтобы избежать ненужной конфронтации. Даже нахождение в радиусе пятидесяти футов от принца само по себе казалось преступлением, и он не сводил взгляда с другого места. Честно говоря, у него была куча вопросов, например, как гоняться за лошадьми на пастбище, когда они просто не хотели, чтобы их поймали, или как не съеживаться от страха в их присутствии. Принц был воплощением престижа — грациозный, ослепительный, неприкасаемый. В какие-то мгновения он ловил на себе взгляд принца, скользящий по нему, заставляющий замирать каждый мускул в теле. Он, наверное, смотрел на то, как грязь размазалась по его щеке, лицо покрылось капельками пота от работы в сильную жару, пряди волос упали на глаза и прилипли ко лбу. Наверное, оценивал, насколько он неопрятен, насколько похож на грязного простолюдина на фоне окружающего его богатства. Ему выдали униформу, но это мало помогало смягчить присущую этой работе грязь. Уён откинул назад выбившуюся прядь волос, упавшую на глаза, чувствуя неловкость под пронзительным взглядом. Он поднял глаза, и на мгновение ему показалось, что на губах принца заиграла дружелюбная улыбка. Хотя, возможно, действительно просто показалось.7 июля
Уён откинулся на тюк сена, вертя в руках яблоко. Иногда казалось, что лошади едят лучше, чем он, — он даже таскал несколько яблок тут и там, для себя. Это было самое меньшее, чего он заслуживал. Он закатал рукава до локтей, наслаждаясь легким ветерком, который проникал в окна конюшни, не давая никакого облегчения от палящего солнца. Прошло всего несколько дней, и все же золотистый загар начал формироваться от работы на улице. Пот блестел на коже, а волосы были стянуты в беспорядочный конский хвост куском бечевки, который он стащил с одного из тюков сена. Пряди выбились, все еще падая на глаза, но это было намного лучше, чем мешающие волосы, пока он работал весь день. Он откусил кусочек яблока, хрустящего и освежающего на языке. Сердце Уёна подпрыгнуло в груди, когда он услышал топот копыт сразу за дверями конюшни. Принц завернул за угол, заслонив свет своей тенью. Он держал свою лошадь за поводья в правой руке, и его взгляд осторожно скользнул по Уёну. Он только что вышел на арену. Почему он вернулся так скоро? Уёну не хотелось выглядеть так, будто он расслабляется, особенно перед ним, и этим пронзительным взглядом, который пронзал кинжалами все еще бьющееся сердце. Его взгляд скользнул вверх и вниз по телу Уёна, задержавшись слишком долго, чтобы чувствовать себя комфортно, но он ничего не сказал.8 июля
— Эй! Убирайся оттуда! — рявкнул в его сторону голос, высокий и панический. Уён резко выпрямился, затем попятился от лошади, мимо которой проходил. Конечно, принц не хотел, чтобы простолюдин приближался к его драгоценной лошади. — И-извините, — заикнулся Уён, не сводя глаз с земли, подальше от пристального взгляда. — Все в порядке, — вздохнул принц. — Не следует так близко подходить к заду лошади. Они могут ударить, если ты не будешь осторожен. Уён моргнул, широко раскрыв глаза. Он ожидал, что его разорвут в клочья. — Ой. Верно. Спасибо. В следующий раз я буду осторожнее. — Знаешь, большинство людей здесь назвали бы меня «сэр». Особенно слуга. Дерьмо. Он так нервничал из-за того, что ему сделали выговор, что совершенно забыл об этом. Если раньше его не собирались ругать, то теперь точно будут. Он виновато поклонился. — Верно. Извините, сэр. — Нет, все в порядке. В любом случае, я ненавижу эти почести. Просто зови меня Сан. — Конечно, принц Сан. Он издал тихий смешок. — Просто «Сан» — нормально.9 июля
Уён вообще не видел принца — Сана. Последние четыре дня он приходил и уходил, как по расписанию — прибывал около полудня, когда солнце стояло высоко, и уходил как раз перед тем, как солнце опускалось за горизонт. Уён мельком увидел, как карета, запряженная лошадьми, подобрала его и высадила вниз по склону, у арены. Но сегодня не было ни звука. Только он и лошади, выполняющие свои повседневную рутину. Он не ожидал, что на самом деле будет разочарован тем, что Сан не приехал сегодня покататься верхом. Тайные взгляды на то, как он делает круги по арене, стали самой интересной частью его дня. Он плотно запер большие двери сарая, закрыв большую часть оставшегося света. За маленькими окнами конюшни уже начали сгущаться сумерки, знаменуя конец рабочего дня. Он зажег несколько масляных ламп, затем осмотрел стойла, убедившись, что у лошадей есть вода и зерно на ночь. Наконец-то он мог устроиться поудобнее, чтобы поесть. Желудок застонал, а горло стало толстым и липким от обезвоживания. Он сел на кучу тюков сена в задней части конюшни, где спал, сжимая буханку хлеба в одной руке и яблоко в другой. Рядом с ним стоял высокий кувшин с элем. Это, несомненно, была лучшая часть дня. Он с жадностью откусил кусок хлеба, затем резко вскочил, услышав, как скрипнула открывающаяся дверь сарая. Он с трудом поднялся. В любом случае, кто мог прийти сюда после наступления темноты? Сан? Уён наблюдал, как принц направился прямо к стойлам с правой стороны, остановившись сначала у Авроры. Он отпер дверь кабинки, затем взглянул на Уёна. — Ты все еще здесь. Принц никогда не говорил с ним так прямо, если только Уён не считал время, когда он кричал на него за то, что он шел позади одной из лошадей. — Ой. Да. Вообще-то я сплю здесь. — Хм, — промычал Сан, сжимая губы в раздумье. — Ну, не обращай на меня внимания. Я здесь только для того, чтобы попрощаться. — Попрощаться…? Сан кивнул. — Полагаю, ты не знаешь, да? Начиная с завтрашнего утра, что ж… Я больше не свободный человек. — он выдохнул тихий смешок. — Не то чтобы я когда-либо был по-настоящему свободен. Это было странно — принц его королевства просто завел с ним разговор, как ни в чем не бывало. Уён только моргнул, не в силах придумать ответ. — Думаю, ты на самом деле не хочешь слышать о моих проблемах, верно? В любом случае, какие проблемы на самом деле возникают у принца перед лицом его собственного конюха. — Все в порядке, — сказал Уён, запихивая в рот огромные куски хлеба. — Я не возражаю. Сан вздохнул, нежно погладив рукой серебристую кожу Авроры. Она уткнулась носом в его руку. — Я женюсь в это же время в следующем году — в день весеннего солнцестояния, если быть точным. Я даже не знаю эту девушку. Уверен, она милая, но… Я никогда не просил об этом. Я буду так занят, что теперь смогу ездить верхом только раз в неделю. Иначе они не позволят мне больше приходить сюда. — Женишься? — На принцессе из соседнего королевства. Отец думает, что если сможет объединиться с их правителем, у него, наконец, будет возможность полностью милитаризоваться, как он и хотел. На самом деле я не уверен. Когда отец говорит о войне, я стараюсь не обращать внимания, — вздохнул Сан. Его взгляд был прикован к лошади, пока он говорил, но глаза сочувственно метнулись в сторону Уёна. — Извини, что сваливаю все это на тебя… Ты просто пытаешься поесть, не так ли? В любом случае, я спустился сюда только для того, чтобы попрощаться со своими лошадьми. Хотя мой отец убил бы меня, если бы узнал, что я пришел без сопровождения. — Тогда как ты…? Он сверкнул теплой улыбкой, и очаровательные ямочки появились на его щеках. — Я улизнул. Украл лошадь из кавалерии моего отца. — рот Уёна открылся, а глаза Сана превратились в полумесяцы от веселья. — Я привязал его у входа. Он, наверное, поднял бы шум, если бы я привел его сюда. Мой отец тренирует своих лошадей не так хорошо, как я. — Бунтарь, — поддразнил Уён. — Спасибо. Мой отец так крепко держит меня, как будто думает, что я собираюсь убежать. И с таким отцом, как он… — Я бы, наверное, тоже убежал, — не подумав, вмешался Уён. Он поморщился от собственной беспечности: это, вероятно, было за гранью. — Прости, я просто хотел сказать… Сан разразился смехом, и Уён вздохнул с облегчением. — Ты прав. Он невыносим. На мгновение в воздухе повисла тишина, и Уён сделал глоток эля, просто чтобы заполнить пространство. Сан заговорил снова после паузы. — Знаешь, мне было очень трудно наблюдать, как за этой конюшней ухаживает кто-то другой. — Уверен, твой последний конюх был намного опытнее меня. — Ну, вообще-то, последним конюхом был я. Уён чуть не поперхнулся своим элем. — Ты? — На самом деле, всю мою жизнь. Я скорее умру, чем позволю кому-то другому ухаживать за моими лошадьми. — глаза Уёна расширились, чувствуя, что он каким-то образом сделал что-то не так, будучи принужден к этой работе. — Это всегда было то, с чем я не хотел соглашаться. Вот почему у меня тоже есть своя конюшня. Но, в общем, мой отец как бы вынудил меня нанять тебя. Я точно не могу спорить с ним по поводу этого брака, и поскольку я буду так занят подготовкой к нему, у меня не будет времени ездить верхом, не говоря уже о том, чтобы заниматься всеми делами в конюшне. Я уверен, ты уже понял, как много работы сейчас. — Да. Я устал. — Ты, по крайней мере, любишь лошадей? — Они меня пугают. Сан издал раскатистый смех, затем повернулся к Уёну, который совсем не смеялся. — Ты… значит, ты серьезно? Уён разорвал корку хлеба зубами, оторвав кусок. — К сожалению. — Мои лошади — просто милашки. — Сан погладил Аврору, задержав пальцы на ее гриве. Он посмотрел на нее со звездами в глазах, сверкающими в тусклом свете масляных ламп. — Аврора, например. Она и мухи не обидит. — Твоя любимица вчера чуть не набросилась на меня на пастбище. — Она просто играет. Она еще довольно молода, — объяснил он, а затем позволил своим глазам озорно блеснуть в направлении Уёна. — Или, может быть, она чувствует твой страх. — Последнее, я думаю, — проворчал Уён. — Ты полюбишь их. — Не уверен. — Я мог бы показать тебе как-нибудь, если хочешь, — предложил Сан. Он выудил что-то из кармана — может быть, клубнику — и поднес к губам Авроры. — Например, ловить их на пастбище. Всегда есть какой-то подвох. Аврора, она любит угощения. Как только ты ее угостишь, ее даже не нужно останавливать. Она последует за тобой, как потерявшийся щенок. Уён протестующе покачал головой. — О, нет, нет. Я не мо… — Я предлагаю. Серьезно. На самом деле, это могло бы дать мне некоторое душевное спокойствие, если бы я обучил тебя сам. Если ты хочешь чего-то правильного, ты должен сделать это сам. Честно говоря, я так нервничал всю неделю. Уён поднял брови. — Расскажи об этом. Сан улыбнулся, тепло и приглашающе. — Ты забавный. Ты мне нравишься. Большинство людей здесь слишком боятся просто разговаривать со мной как с нормальным человеком. Может быть, потому, что ты ненормальный человек. — Честно говоря, ты совсем не такой, каким я тебя представлял, — сказал вместо этого Уён. — Надеюсь, представлял хорошим… — он помолчал, слегка наклонив голову вправо. — Как тебя зовут? — Уён. Чон Уён. — Надеюсь, представлял хорошим, Уён.