На краю, где встречаются горы со степью

Прошло практически три муна с тех пор, как многотысячное войско покинуло Коргау и подошло к западной границе, где Великая Степь встречалась с Сумеречным Лесом. По донесению наместников талла, именно эту территорию князья ширэнгэн вернули на время себе. На время — по определению талбаров, навсегда — в мечтах ширэнгэн. Как и всегда, временно-постоянный лагерь кочевников разбили чуть больше, чем в часе быстрой езды от места возможных сражений, если полюбовно договориться не получится, недалеко от небольшого далая и речки, которая в него впадала. Личное войско талла возвело майханы в центре, а отряды варлоров — на некотором расстоянии с каждой из четырёх сторон. Получилось небольшое поселение. После совещания в жилище талла, во время которого часто раздавались громкие споры и недовольные возгласы варлоров, к границе с ширэнгэн направили троих посланников. Нурлан не хотел сразу вступать в бой, хотел договориться, что шло вразрез с видением остальных. Варлоры жаждали крови, особенно после долгого и однообразного перехода. Трое талбаров-посланников, проехав около часа, приблизились к дежурившим на высоких деревянных укреплениях ширэнгэн. Кочевники растянули между собой ярко-жёлтую материю, которая сигнализировала о требовании переговоров. Ширэнгэн бездействовали. Подъехав совсем близко, один из талбаров зачитал громко послание талла Великой Степи. Властитель требовал, чтобы для сохранения людей с обеих сторон, князья ширэнгэн сложили оружие и вернулись в его подчинение. При этом, талл обещал, что наказывать за неповиновение никого не будут, и что он встретится с князьями лично и пересмотрит условия, на которых западные поселения Сумеречного Леса будут отдавать дань кочевникам. В противном случае, подавление бунта будет жестоким и кровопролитным. Ширэнгэн на раздумья давалось три дня. Бросив написанное на коже послание на землю, талбары беспрепятственно ускакали обратно в лагерь. *** Пока три дня ждали ответа, Нурлан откровенно маялся. Он ненавидел бездействовать. Войска были в полной боевой готовности, лагерь — полностью разбит, и занять ему себя было нечем. Войдя после полудня в свою спальню, чтобы ещё раз посмотреть карту местных земель, он, совсем не ожидая, увидел Лёшу. Тот сидел на полу возле корзины с книгами и рассматривал одну из них. — Ой-бой! Ай, ты что здесь делаешь? — Байдал разрешил мне посмотреть твои книги. Можно? Сначала Нурлан хотел вспылить — стражник даже не предупредил его о нежданном госте — а потом, увидев Лёшино заискивающее лицо, кивнул. — А что такое «ой-бой»? — Ну, мы это говорим, когда…удивлены… — Или возмущены? — И это тоже, — Нурлан внутренне улыбнулся Лёшиной проницательности. — Ой-бой! — светловолосый повторил с лёгким акцентом. — Буду знать. Ты любишь читать? — Я люблю быть в курсе того, что происходит вокруг. А в книгах об этом много написано. Кроме того, талл должен во многом разбираться, чтобы управлять большим ардыном. — А ты знаешь, как талбары появились в Великой Степи? Нурлан подошёл к Лёше, отыскал в корзине большую потёртую книгу и протянул ему. — Эта книга досталась мне от отца, а ему — от его отца… — Я понял, а тому — от его отца… — Не перебивай, если задал вопрос, — талл недовольно помолчал. — Там нет одной страницы в самом начале. Наверное, там и было написано, как всё началось. Лёша открыл книгу и в начале торчал небольшой кусочек кожи, на котором невозможно было разобрать написанное. — Дальше говорится, что талбары прогнали и ширэнгэн, и уулс из Степи. Ширэнгэн расползлись по территории Сумеречного Леса, а уулс полезли в горы. А потом появился большой разлом между Степью и горами, и уулс так там и остались. Хотя ходят слухи, что время от времени кому-то из них удавалось спуститься в Степь. Нурлан внимательно посмотрел на Лёшу, но тот молчал. — Когда на краю появился разлом, много санов назад, сакры запретили талбарам туда ездить, чтобы весь ардын не погиб. С тех пор мы держим под контролем всю Великую Степь и собираем дань с Сумеречного Леса. Это то, что написано в летописи. В летописи, вот… — А в зимописи? Сначала на лице талла снова появилось лёгкое раздражение, а потом он начал громко смеяться, наполняя майхан звучным искренним хохотом. Лёша сидел и, улыбаясь, смотрел на него, ожидая, когда тот успокоится. — Почему вы до сих пор делаете книги из кожи? — А из чего их делать? — талл удивился. — Мы давно их делаем из бумаги. Нурлан смотрел на Лёшу с удивлением — он никогда не слышал о таком материале. — И пишем мы не сажей, а чернилами. Смешиваем растворитель, разные пигменты и спирты́. Так написанное сохраняется намного дольше, и не нужно переписывать все книги каждые десять-двадцать лет. Все книги Нурлана переписывались на его памяти уже два раза, учитывая то, что он постоянно возил их с собой во все походы, и они намного быстрее портились в неблагоприятной кочевой среде. Лёша рассматривал летопись талбаров: — У нас тоже есть книги с историей ардына уулс, но там повествование начинается с того времени, как мы поселились в горах. — Интересно было бы узнать, что произошло до того, как все ардыны разделились. — Интересно… — А как зовут вашего талла? — Нурлан с интересом посмотрел на светловолосого. — У нас нет талла. — Ну, того, кто управляет уулс. — У нас нет единого правителя. — А как же вы поддерживаете порядок? — В каждой семье есть глава. Семьи объединяются в общины, которые на общих собраниях решают разные вопросы. — Но это же будет полная неразбериха, — Нурлан представил, что было бы, если хотя бы его четырём варлорам нужно было бы договориться. Они никогда не соглашались ни в чём, и нужно было его твёрдое слово, чтобы они следовали одной стратегии. — У нас это работает. Всё решается общим большинством. Мы все стараемся делать то, что будет полезно для всех уулс. Решаем для общего блага. И у большинства уулс достаток схожий. Нет совсем бедных или совсем богатых. Нет рэнов и сервов. Лёша с некоторой горечью глянул на Нурлана, но тот сделал вид, что не понял намёка. — Что бы ты сделал, если бы у тебя забрали Степь? — светловолосый пристально посмотрел на талла. — Не знаю. Я никогда не думал над этим вопросом. Талбары всегда были главными в Амгалане. Я с детства привык, что буду управлять большим ардыном и огромной территорией. Так же, как и мой отец. — Он тебя учил? Нурлан отрицательно покачал головой. — Он всё время был в походах, всё время завоёвывал новые территории или подавлял восстания на уже подчинённых раньше. Я иногда видел его, когда тоже попадал в войско. Но это было редко. Он всегда был занят, — Нурлан еле заметно поджал губы. — Меня воспитывал дедушка. Отец моей матери. И только когда я тоже не был в походах. И ещё Шати. Она со мной практически иров с десяти. — Твоя мать жива? — Нет. И отец, и мать погибли. Какая-то болезнь пять иров назад. Много талбаров полегло в Коргау. Тогда я и стал таллом. Лёша заметил сильную грусть на лице Нурлана. — Кроме Шати не осталось никого. — У меня в Уулс осталась мать, — Лёша вспомнил, как она отговаривала его спускаться в Великую Степь. Но, как и во многих других вопросах, он её не послушал. — А с отцом что? — Я его практически не помню. Мать говорила, что он ушёл в горы и пропал. Мне тогда было два или три. После этого его никто не видел. Они оба молчали, размышляя каждый о своём. Потом Нурлан поправил тёмные волосы и посмотрел на Лёшу. — Хочешь покажу, что я люблю больше всего в Степи, кроме конечно бескрайних просторов, по которым можно часами скакать на Тулпаре? Светловолосый вопросительно посмотрел на него и кивнул. — Поехали. Одно из таких мест есть здесь недалеко. Они вообще раскиданы по всей Степи, и всегда во время длительного похода можно найти одно рядом. Нурлан больше ничего не сказал, направляясь к выходу. Лёша быстро встал и пошёл за ним. *** После часа пути на юг от временного лагеря кочевников вдали показались высокие холмы, которые тянулись непрерывным рядом справа-налево. Лёша сначала подумал, что это какие-то невысокие горы, но когда они приблизились ещё, он с удивлением обнаружил, что перед ними раскинулись золотистые песчаные дюны. Такого массового скопления песка посреди зелёной степи он совсем не ожидал увидеть. Барханы протянулись на несколько километров с запада на восток, и было непонятно, насколько далеко они уходили вглубь. Подъехав к подножию одной из плоских дюн, они остановились. Нурлан спрыгнул с Тулпара, беря поводья в руки и делая первые шаги по песку. Лёша тоже спустился со своего коня и хотел последовать за таллом, но Орёл начал мотать головой, упираясь передними копытами в землю — ни в какую не хотел идти дальше к дюнам. — Хочешь здесь меня подождать? — Лёша вопросительно посмотрел на упрямое животное. Поняв, что лошадь не получится уговорить, он достал из-под седла короткую верёвку, которую возил с собой на всякий случай, и быстро связал передние ноги и одну заднюю, не сильно туго натягивая. Стреноженным Орёл не смог бы убежать далеко. Похлопав коня по боку, светловолосый поспешил догнать Нурлана, который вместе с Тулпаром был практически на гребне первой небольшой дюны и уже медленно спускался на ту сторону, стягивая за собой песчаные дорожки. Лёша думал, что идти по песку будет тяжело, но, к его удивлению, он был достаточно плотный и, по ощущениям, упругий. Непривычно мягко и твёрдо одновременно. — Орёл не захотел идти? — Нурлан обернулся и посмотрел на Лёшу, который быстро съезжал за ним по золотистому склону. Тот покачал головой. — Тулпар тоже в первый раз испугался. А теперь он любит это место, как и я. Они продолжили путь и через какое-то время перебрались ещё за одну дюну повыше, оказываясь в окружении барханов со всех сторон. Теперь степи не было видно вообще — казалось, что они были посреди огромной пустыни, которая простиралась на многие километры во все четыре стороны. Это должно было бы наводить мысли о безысходности и отчаянии — ни воды, ни деревьев вокруг — но вместо этого на Лёшу снизошло умиротворение и спокойствие, какого он не чувствовал на твёрдой почве. Вечернее солнце светило мягко и совсем неярко, и от дюн, которые нагрелись под ним за день, шло приятное тепло. Было совсем тихо — ни одного движения ветра, ни одного лишнего звука. Лёша вспомнил рисунок, который висел в ордоне, в спальне у Нурлана — степь рядом с дюнами. Тогда он думал, что это чья-то выдумка, что такого не бывает в природе, но сейчас сам был свидетелем разительного соседства зелени и золота и понимал, почему Нурлан выбрал именно этот образ. — Откуда в Степи столько песка? — Я не знаю. Знаю, что таких участков на всей территории очень много. И некоторые из них тянутся на несколько километров. — Песок обычно лежит на дне и берегах больших далаев, — Лёша вспомнил, что читал в одной из книг. — Может здесь и был когда-то большой далай, а потом высох. Не знаю, — Нурлан присел на корточки и прикрыл глаза. — Знаю, что, когда приезжаю сюда, то моё сознание отдыхает. Освобождается от всего. Дюны действуют умиротворяюще. Лёша ещё раз осмотрелся, и вид действительно завораживал своей масштабностью — вокруг был огромный, песчаный, золотой далай. Его любование прервал Тулпар, который навострил уши и громко заржал, фыркая после этого. Нурлан глянул на коня и быстро поднялся, осматриваясь по сторонам. — Быстро наверх, к гребню той дюны! — он указал на бархан позади них и вместе с Тулпаром поспешил в указанную сторону. — Что случилось? — Буря. — Какая буря? — Лёша сначала улыбнулся, думая, что талл шутит — вокруг было по-прежнему тихо и спокойно — а потом нахмурился, когда через несколько секунд почувствовал на лице режущее прикосновение одиночных песчинок. — Она здесь будет очень скоро! — Нурлан бежал вверх, крича назад Лёше. — Быстрее! Надо подняться, как можно выше, практически к самому гребню — тогда нас не засыплет сильно. Светловолосый уже быстро бежал следом, видя, как справа на них надвигалась огромная светло-коричневая стена из пыли и песка до самого неба, накрывая все дюны на своём пути. На ходу Нурлан стащил с Тулпара накидку, и, когда громадное облако было в нескольких десятках метров, свистнул коню. Тот улёгся на склон спиной к надвигающейся песчаной волне, Нурлан упал возле него, прижимаясь к животу лошади, и протянул Лёше руку. — Давай! Быстрее! Иначе задохнёшься. Тот на секунду замер, но схватился за протянутую руку и упал рядом с таллом, прижимаясь к брюху животного с другой стороны. Нурлан притянул голову коня к себе, держа в руке один конец плотной накидки и накрывая Тулпара, второй рукой натянул ткань над своей головой и над Лёшей, сильно прижимаясь к нему и вынуждая плотнее прислониться к лошади и песку. Было уже совсем плохо слышно, но Лёша разобрал, что Нурлан крикнул ему опустить голову вниз и прижать своё предплечье над лицом, чтобы в случае чего, песку тяжелее было попасть в нос и рот. Как только они приняли защитное положение, их чуть не сдвинуло с места сильной волной. Лёша чувствовал, как со всех сторон, где его туловище касалось накидки, сыпался песок, пытаясь просочиться внутрь и заполнить пространство. В ушах громко гудело и завывало. Несмотря на всю кажущуюся безысходность ситуации, Лёша почему-то совсем не боялся. Лёжа на крепком туловище животного, он чувствовал горячее тело сверху над собой и мог бы поклясться, что в месте касания их предплечий слышал учащённый пульс Нурлана. Буря закончилась так же внезапно, как и налетела. Когда стало совсем тихо, Лёша попытался пошевелиться, но со всех сторон, как и говорил Нурлан, насыпало много песка. Накидка стала совсем тяжёлой. — Будем выбираться с одной стороны. Засыпало неглубоко. Дыши с перерывами, — талл упёрся ногами о песок и тихо свистнув Тулпару, начал вместе с ним и Лёшей толкать один край импровизированного укрытия вверх. Песок сыпался в образовавшуюся пустоту, позволяя им медленно пробираться к поверхности. Выбравшись наружу, они вылезли ещё чуть выше по бархану, периодически скатываясь вниз — песок ещё не улежался после бури и был совсем рыхлым. Они все были в пыли, но уже могли дышать нормально. — Ты не боишься сюда ездить один? — Нет. Если знать, что приближается буря, то всегда успеешь спастись. Здесь всё как в Великой Степи — кажется спокойным и умиротворённым, а потом мгновенно, без предупреждения, поднимается буря и сносит всё. Дюны не дают мне забыть, что всегда нужно быть настороже. Всегда и везде. Путь обратно занял чуть дольше времени, но они безопасно вернулись ко всё ещё ожидавшему их Орлу, который мирно пощипывал зелёную траву. По какой-то странной природной особенности, песчаные бури гуляли только вдоль песчаных дюн, никогда не заходя на территорию Степи. — Ты у меня умный, — Лёша похлопал своего скакуна по боку. — Как знал, что не надо было туда идти. Назад они ехали молча. Дюны, и вправду, дарили какое-то умиротворение и спокойствие, которое ни одному из них не хотелось нарушать. *** На следующий день Нурлан нашёл Лёшу в майхане Шати. Под руководством судалы, тот изучал какие-то мешочки и коробочки, нюхая и пробуя на вкус разные травы, которыми та запаслась для долгой дороги. — Ай, нужно нормально помыть и вычесать Тулпара. Ещё много песка осталось в гриве. Вечером после поездки к дюнам светловолосый промыл из большой ёмкости морду коня, немного его бока и спину, но полноценной мойки не производил. Лёша нехотя поднялся с пола, где сидел рядом с креслом Шати, и поплёлся к выходу. Уже покидая жилище, он услышал, как судала тихо сказала Нурлану: «Его Лёша зовут. И ты это знаешь, упрямец». Талл ничего ей не ответил, выходя следом. И Тулпар, и Орёл были привязаны возле майхана Нурлана. Когда Лёша подошёл к лошадям, оба жеребца повернули к нему свои морды и начали тыкаться в светлые волосы. — Хватит! Хватит! Я тоже рад вас видеть. — Лёша чуть отстранился от животных и увидел позади себя Нурлана, который стоял и с улыбкой наблюдал за этой картиной. — Не знаю, как ты покорил сердце Тулпара. — Пообещал найти ему хорошую кобылку, — Лёша прикусил губу, сдерживая смех. — Мне тоже можешь найти? — Нурлан лукаво улыбнулся, пристально вглядываясь в светлые глаза. — У тебя полный татвар красавиц. Выбирай любую. Талл промолчал, не отвечая на явный вызов. — Зуун мне сказал, что здесь недалеко есть хороший далай с чистой пресной водой. Тулпара можно там помыть. Лёша нахмурился, представив, что придётся вести коня куда-то пешком. Хоть своенравный конь и любил светловолосого, садиться на себя никому, кроме талла, не позволял. — Я поеду с тобой. Бери Орла. Нурлан отвязал Тулпара и быстро сел верхом. Лёша не спорил. Выехав из лагеря и проехав некоторое расстояние назад, откуда пришли кочевники, Нурлан свернул на север, и вскоре начали появляться мелкие далаи, и растительности стало намного больше. До Сумеречного Леса было далеко, так что можно было не бояться, что ширэнгэн могут напасть на них в этой безлюдной местности. Ещё где-то через полчаса показались небольшие каменные нагромождения, которые шли вдоль плавно текущей небольшой речушки. Обогнув их, лошади выехали на берег ярко-голубого далая, который блестел лазурными водами на ярком летнем солнце. Нурлан указал на плоский участок на берегу чуть дальше, который укромно расположился между другими каменными нагромождениями и идеально подходил для мытья лошадей. Пока талл удобно усаживался на одном из больших гранитных валунов недалеко от песчаного берега, Лёша взял обоих коней и снял сёдла и практически всю амуницию, оставляя только уздечки, чтобы можно было управлять животными в воде. Светловолосый скинул свою лёгкую светлую рубаху, кожаные поршни и подкатил до колен светлые льняные штаны. Взял за поводья обоих коней и побежал в манящую прохладой воду. Нурлан наблюдал, как Лёша брызгал водой на лошадей, дурачась, а те совсем не были против, радостно размахивая пушистыми хвостами и громко ржа. Светловолосый уже и сам был изрядно мокрый, находясь по колено в воде. Сотни сверкающих капель блестели под яркими лучами на спине и груди. Растрёпанным волосам тоже досталось, и они мокрыми прядями липли ко влажному лбу. — Лёша… Светловолосый вздрогнул, не ожидая услышать от Нурлана своё настоящее имя. — Подойди ко мне, — в низком хрипловатом голосе не было угрозы или опасности, и Лёша вопросительно посмотрел на талла. Потом немного выждал и оставил лошадей, связав их между собой. Направился к берегу и остановился в нескольких шагах от Нурлана. — Ближе подойди. Лёша снова подождал и сделал несколько шагов вперёд, останавливаясь прямо перед Нурланом, между его разведённых ног. На талле были светло-коричневые кожаные штаны, которые, как и всегда, вызывали у Лёши смешанные чувства. Он никогда не мог это объяснить для себя, но гладкая матовая ткань всегда чересчур плотно обтягивала бёдра и ноги правителя, и от этого становилось так не по себе. Когда талл еле ощутимо прикоснулся пальцами к Лёшиному лбу, светловолосый вздрогнул, но не двинулся с места. Нурлан повёл указательным пальцем вниз по носу, задерживаясь на приплюснутом кончике. — Прости… Такого Лёша вообще не ожидал услышать и не нашёлся, что ответить. — Ты красивый, — Нурлан смотрел пристально, оставляя тёмными глазами на светлой коже ожоги, на месте которых вспыхивали ярко-красные пятна. Именно так казалось Лёше, иначе он не мог объяснить, почему кожей чувствовал каждый взгляд из-под тёмных ресниц. — Красивый даже так. Хочешь, я ещё раз попрошу Шати всё исправить? Она сможет. Лёша с трудом вернулся в реальность из какого-то другого мира: — Нет. Пусть будет таким. Нурлан убрал свою руку и посмотрел в светлые глаза, заставляя Лёшу чувствовать себя неловко. — Как тебя называли родители? — Я не понимаю… — Лёша часто заморгал. — Как они тебя называли, когда ты был маленьким? — Лёша или Лёшка. Иногда Лёшенька. — Лёшенька… Странно, но звучит хорошо, — Нурлан наклонил голову и прищурился. — Меня мама всегда звала Нур-саби́. — Солнечный малыш? — Наверное так. Мне кажется, это больше подходит тебе. Ты такой светлый. Солнечный. — Но Ай — это же Луна? — Да. Но сейчас я вижу, что в тебе намного больше света и тепла, чем в Луне. И ты — точно саби́, — Нурлан улыбнулся искренне, без насмешки и притворства. Его рука потянулась к Лёшиным губам, и большой палец медленно погладил нижнюю, сухую и потрескавшуюся. Лёша стоял и не двигался, только его дыхание стало медленным и тяжёлым. — Я хочу тебя потрогать, — Нурлан не просил разрешения. Как и всегда, он просто говорил то, что собирался сделать. Он повёл рукой по Лёшиной голой груди, медленно гладя упругую влажную кожу и напряжённые мышцы под ней, еле ощутимо коснулся коричневатых сосков, которые сразу начали твердеть от мимолётного, но обжигающего прикосновения. Потом Нурлан обхватил Лёшу за талию и притянул ближе к себе. Тот хотел отстраниться, но талл, не убирая руку, проговорил тихо и спокойно, касаясь горячим дыханием уха: — Я тебе не сделаю больно. Не бойся. — Я не боюсь, — Лёша внешне казался тоже спокойным, но внутри уже всё бушевало. Его шея ощутила горячее прикосновение чужих губ и дыхания, от которого по спине пробежала предательская дрожь. Нурлан целовал его неспешно, проходя полуоткрытыми губами от мочки уха вниз до остро выпирающей косточки ключицы. Еле ощутимо прихватывал кожу и чуть оттягивал, оставляя влажные следы. Лёше стало дурно. И не только от горячих и влажных прикосновений губами, которыми сейчас уже покрывали его плечи, а от собственных мыслей, которые громко кричали в голове, как сильно его телу нравилось то, что с ним делали. От этого хотелось одновременно выть и стонать. Он всем своим существом ненавидел человека перед собой… или он только убеждал себя, что всё ещё ненавидит его. Но сейчас не мог от него отступить ни на шаг. Не мог убрать от себя его руки. Не мог не любоваться исподтишка красивым лицом, на котором сейчас отражалось так много новых эмоций. Блаженное умиротворение. Сильное влечение. Нежность, граничащая со страстью. Впервые Лёша не видел в лице талла суровости или агрессии. Может он это всё придумал, но часть его хотела, чтобы Нурлан был именно таким, каким Лёша видел его сейчас. Одна рука талла с поясницы скользнула вбок, нащупывая и развязывая завязки на Лёшиных штанах, а вторая уже гладила его живот, проходила пальцами по рельефным контурам напряжённых мышц. Лёша хотел схватить Нурлана за запястье, не позволить ему развязать свои штаны, но вместо этого стоял и не мог сдвинуться с места. Его ноги будто приросли к земле, а всё тело окаменело. Он медленно вдыхал раскалённый воздух и смотрел в одну точку — перед собой, где на шёлковой рубашке был вышит золотом разъярённый лев. Когда пояс штанов больше их не удерживал, Нурлан с некоторым трудом стянул слегка влажную льняную ткань вниз, обнажая Лёшины ягодицы и пах. Опять притягивая светловолосого за поясницу ближе, второй рукой талл коснулся уже совсем не расслабленного органа парня и еле заметно улыбнулся. Светловолосый снова хотел отстраниться, но его тело уже было не его. Он будто наблюдал за всем со стороны. Лёша прикрыл глаза и глубоко вдохнул, чувствуя, как чужой палец медленно кружил по его уже влажной головке, растирая прозрачные капли и прикасаясь к маленькому отверстию, из которого они появлялись. Солнце светило на голую спину, и он плавился, но только не от его лучей, а от лёгких касаний к нежной, розовой плоти и от обжигающих поцелуев на шее. Как бы он ни старался отгонять от себя всё больше накатывающее возбуждение, у него не получалось ничего не чувствовать. Чересчур пьяняще — хоть бы почва не ушла из-под ног. Чуть прикусив покрасневшую кожу на плече перед собой, Нурлан сжал сильнее член своего серва и начал водить по нему быстрее, и Лёша, сам того не осознавая, вцепился одной рукой в крепкое плечо перед собой, чтобы совсем не потеряться в этих безумно приятных ощущениях и накатывающем тягучими волнами удовольствии. Он почувствовал, что Нурлан убрал руку с его поясницы и, взяв Лёшину правую руку, положил себе выше колена. Под рукой светловолосый почувствовал мягкую ткань кожаных штанов и неосознанно сжал крепкие мышцы, которые проступали даже через слой одежды. Он всё ещё не мог открыть глаза и двигал рукой наощупь, уже гладя внутреннюю поверхность чужого бедра с чуть большим нажимом. Он не хотел признавать этого перед собой, но ему нравилось касаться тела напротив, сжимать его крепкие мышцы, чувствовать нехватку воздуха от понимания того — положи он руку чуть выше, совсем чуть-чуть, и он сможет коснуться чего-то сокровенного — естества самого талла Великой Степи. Лёша настолько потерялся в чужих и своих касаниях, что не понял, когда Нурлан успел расстегнуть свои штаны и чуть приспустить их, но Лёшину руку снова взяла большая рука талла и медленно положила на возбуждённый, чересчур твёрдый член. Светловолосый чуть приоткрыл глаза и увидел, как его пальцы, наперекор его мыслям, предательски обхватили крупный, влажный орган и сделали по нему несколько плавных движений. Над его ухом раздался низкий приглушённый стон, от которого его собственный член дёрнулся, выпуская очередную порцию прозрачных капель. Было до одури жарко, и вся спина у Лёши уже была покрыта мелкими капельками пота, его волосы совсем прилипли ко лбу, а стоять становилось всё труднее. Он не хотел, но прислонился головой к плечу Нурлана и снова закрыл глаза. Талл уже совсем быстро водил сильной, большой кистью по его члену, который был предельно напряжённым и сильно пульсировал. Сам Лёша, прокляв себя и свои желания, уже не стесняясь, стремительно и уверенно скользил рукой по чересчур налитому и потемневшему от прилившей крови органу Нурлана. Светловолосый очень старался сдерживать низкие тихие стоны, но не получалось совсем. Каждый раз, когда он пропадал в накатывающем удовольствии с головой и забывался, талл улыбался в ответ с нескрываемой искренней радостью. Но Лёша этого не видел. Он не хотел смотреть. Он боялся. Боялся признаться, что ему было безумно хорошо. Сейчас он был погружен полностью в эти стремительные движения, и всё остальное вокруг могло катиться в ангал. Лёша несколько раз толкнулся вперёд, резко входя в сжатый кулак Нурлана, и не выдержал, пачкая руку талла тёплыми светлыми каплями. Он тяжело дышал и сейчас очень хотел присесть, но ему не дали. Нурлан обхватил его пальцы своими и начал двигать их руки совсем стремительно по всё ещё напряжённому органу. Скоро Лёша почувствовал горячую влагу на своей руке и непроизвольно улыбнулся. Нурлан отпустил его руку, и Лёша всё ещё стоял с закрытыми глазами, прислонившись лбом к крепкому плечу напротив. Ему сейчас было так хорошо, как давно уже не было, но он с ужасом думал, как он сможет отойти и посмотреть в тёмные глаза напротив. Он мысленно убеждал себя, что всё ещё ненавидит этого высокомерного тирана и то, что произошло сейчас, ничего не меняет. Ему просто нужна была разрядка после долгого пути и невозможности удовлетворить свои мужские физиологические потребности. Только чем больше Лёша пытался себе это внушить, тем меньше он сам себе верил. Он отстранился, не смотря в глаза таллу, и постарался быстро натянуть и завязать свои штаны. Потом развернулся и пошёл к воде, чтобы помыть руки и умыться. Чтобы хоть попытаться смыть с себя горячие прикосновения Нурлана, которые всё ещё оглушающе горели на покрасневшей коже. — Видишь, не так уж и плохо, — Нурлан улыбался, сверля пристальным взглядом Лёшину спину, но тот молчал. Умывшись, светловолосый снял на берегу с седла тряпки и небольшую щётку и зашёл в воду к коням, которые стояли спокойно и тёрлись друг о друга мордами, время от времени зарываясь носами в гриву. Он недовольно посмотрел на Орла и проговорил тихо, чтобы талл его не слышал. — И ты туда же. Предатель. Тулпар по кобылам, так что тебе, остолбень, ничего не светит. Закати губу. Орлик громко заржал, явно не соглашаясь с хозяином. Лёша принялся быстро мыть чёрного скакуна, чтобы занять свои мысли, которые постоянно пытались вернуть его на несколько мгновений назад в крепкие руки властителя. Он не хотел об этом думать. Запрещал себе. *** Вернувшись обратно в лагерь, Лёша почти сразу наткнулся на беседующих возле одного из майханов варлоров. Те высокомерно и с отчётливой насмешкой посмотрели на светловолосого. Долгое время они все были крайне возмущены тем фактом, что у серва появился конь. Такого никогда не было на их памяти. — Ай! Я смотрю, ты уже преуспел в седлании жеребцов, — Хойд противно засмеялся, увлекая за собой остальных варлоров. Лёша хотел ответить что-то нелицеприятное, но его опередил Нурлан, который догнал его и тоже услышал неприятную шутку. — Его зовут Лёша. Он хоть и серв, но он мой серв, поэтому в следующий раз чуть больше уважения, Хойд, — Нурлан сверкнул на варлоров недобро прищуренными глазами, а потом перевёл уже более мягкий взгляд на Лёшу. Тот ничего не сказал, только поджал губы, сильнее подхлестнул Орла и помчал быстрее вперёд, оставляя талла с варлорами позади. Нурлан догнал светловолосого уже у своего майхана, где тот привязывал коня. — Что не так? — талл спешился и подошёл к Лёше, видя недовольное выражение лица. — Ты думал, что, подарив коня, купил меня? — Нет. Я лишь сказал правду. Тебя зовут Лёша, и ты по-прежнему мой серв. Светловолосый с сильной обидой посмотрел на Нурлана. Хоть он и понимал, что после их сомнительной физической близости ничего существенно не поменялось, он на что-то надеялся. Только на что? Вряд ли талл сразу бы подарил ему свободу. Но так хотелось. Лёша развернулся и молча пошёл от майхана Нурлана. *** Остаток дня светловолосый старательно избегал талла, постоянно проводя время в компании ширэнгэн подальше от майхана властителя. — Это нормально, когда у тебя встаёт?.. — Лёша не договорил, запнувшись. — У тебя, вроде, ещё не тот возраст, чтобы так этому удивляться, — Тамби заразительно засмеялся. — Вот в шестьдесят-семьдесят иров… — Я не о том. Когда у тебя встаёт на…на другого мужчину? — светловолосый с трудом, но смог это выговорить. — Ты что, втрескался-таки в талла? — Тамби переглянулся с Рустамом и снова засмеялся. — Или?.. Нет! Не говори, что в меня. — Иди к хуну! Оба ширэнгэн сидели на траве недалеко от своего майхана и весело посматривали на краснеющего Лёшу. — Я, между прочим, очень даже ничего — я просто украл у себя красивое тело. На самом деле, внутри я высокий и стройный… — Талбар, — Рустам закончил за Тамби и засмеялся. — Ага. Мужчина чем выше, тем лучше, — Лёша проговорил это, особо не задумываясь. — Ты про кого-то конкретного говоришь? Или в общем? — В общем и целом. — Тамби, ты смотри, а то он у нас теперь и по мужчинам тоже заделался. Береги самое ценное… — Вы двое…идите к…- светловолосый махнул рукой на смеющихся ширэнгэн. — Кстати, что там Сайна? Подарил ей цветы? — Подарил. — И? Улыбчивое лицо Рустама стало светиться ещё больше. — Она предложила прогуляться как-нибудь. Только вдвоём. Она и я. — Ну, видишь. — Только она по-прежнему серва талла. — Об этом потом будешь думать. — Тебе легко говорить. Ты там уже вовсю с ним крутишь… — Ничего я не кручу с ним. — А на кого у тебя там встаёт? — Рустам снова заставил Лёшу краснеть. — Да на меня. Мы же уже определились, — Тамби засмеялся, снова вызывая в свою сторону поток шуточных ругательств от светловолосого. *** На следующий день посланник ширэнгэн принёс известие, что князья Сумеречного Леса хотят встретиться для переговоров, и талл, ответным сообщением, пригласил их на званый ужин. — Я хочу, чтобы ты во время ужина и переговоров находился рядом, стоял позади меня, внимательно слушал и смотрел за всеми. Ты умный. Потом скажешь своё мнение. Талл снова нашёл Лёшу в майхане судалы. — А у меня есть выбор? — Нет. *** Шатры для приёма переговорщиков соорудили вдалеке от лагеря кочевников, ближе к Сумеречному Лесу, и поставили несколько сотен воинов на некотором расстоянии по периметру, чтобы ширэнгэн не смогли напасть внезапно. В самом большом шатре расставили массивные деревянные столы, где по центру должен был сидеть талл и варлоры, а за боковым столом справа — князья ширэнгэн. Слева планировали разместить музыкантов и некоторых серв, которых талл и варлоры хотели взять на приём для красоты. Недалеко от основного возвели вспомогательные шатры, где прислуга готовила ужин и хранила необходимые припасы. Приехав вместе с Нурланом на место, Лёша наблюдал, как Бату, личный повар талла, руководил многочисленными помощниками, чтобы успеть всё приготовить к означенному времени. Воины талбары, охранявшие варлоров и талла, музыканты, сервы и прислуга уже были внутри основного шатра, и Лёша помахал Тамби и Рустаму, которые тоже были здесь, готовясь развлекать всех своими шуточными номерами. Князья ширэнгэн, трое невысоких, темноволосых мужчин, явились, не опаздывая. Они прискакали на совсем низеньких, коренастых лошадях и зашли в шатёр, неся два больших пузатых керамических сосуда. — Великий талл, — все трое поклонились, приветствуя Нурлана, который восседал в центре. Тот благосклонно кивнул. — В знак своих добрых намерений мы принесли этот чудесный напиток. Он выдерживался несколько десятков иров. Они поставили перед столом властителя сосуды и снова поклонились. — Не хочу, чтобы вы посчитали это нерадушным приёмом, но испробуйте вы сперва этого чудесного напитка сами, — талл приветливо улыбнулся, но тёмные глаза смотрели пристально. Ширэнгэн переглянулись, и один из них, взяв из рук прислуги принесённый кубок, налил в него немного ярко-красного хмельного напитка из одной ёмкости и выпил. Потом — из другой. Ничего необычного не произошло. Талл снова улыбнулся и указал гостям на боковой стол. По виду, приехавшие князья не были главными в ардыне на западных территориях. Как Лёша и предполагал, прислали среднюю прослойку, которой, в случае чего, можно было и пожертвовать. — Приглашаю вас отведать наши блюда, послушать музыкантов и посмотреть другие развлечения, а потом обсудим важные вопросы, — Нурлан кивнул на стол, заставленный множеством блюд. — На голодный желудок можно принять неправильные решения. Ширэнгэн, даже если и хотели бы, не спорили. Лёша стоял и наблюдал за происходящим из-за плеча талла. Слева от властителя за столом сидели Хойд и Барун, справа — Зуун и Омнод. В дальнем конце шатра, за музыкантами, среди которых были и талбары, и ширэнгэн, на шкурах расположились сервы талла и варлоров — красивый «цветник» в основном из девушек. Среди них Лёша заметил и нескольких парней, которые явно принадлежали Зууну, и светловолосый еле заметно поморщился, представив на секунду неприемлемые для уулс развлечения. Среди музыкантов ошивались Рустам и Тамби, постоянно всем улыбаясь и шутя. Когда талбары и ширэнгэн начали есть, музыканты заиграли негромкую мелодию с красивыми переливами и негромким сопровождением барабанов. Через какое-то время в центр перед столами вышли Тамби и Рустам и начали показывать сценку на рынке, изображая жадного продавца и мошенника покупателя. Талл и варлоры громко смеялись, наблюдая за представлением. Лёша тоже поймал себя на мысли, что ширэнгэн выступали отлично, и в Тамби действительно умер великий лицедей. Парни показали ещё несколько других фрагментов, а затем, поклонившись, ушли обратно к музыкантам. Прислуга заменила грязные тарелки на новые и обновила блюда. После этого заиграла более ритмичная музыка, и перед таллом и его гостями начали танцевать сервы, во главе которых была Алтан. Девушки красиво и синхронно двигались под музыку, завораживая своей пластикой, грацией и красивыми одеяниями. Каждая из них стремилась приковать к себе взгляд или талла, или варлора. На приезжих князей они не обращали внимания. Станцевав несколько танцев, девушки поклонились и удалились обратно в дальний конец шатра. Пока снова меняли блюда, и хозяева начали общаться с гостями на несущественные темы, талл отпустил Лёшу поесть. Тот направился к небольшому столу с едой для сервов, который стоял в стороне от музыкантов. Быстро съев каких-то лепёшок с овощами и кусок дичи, светловолосый подошёл к Тамби и Рустаму. — Смешно про рынок, — Лёша улыбнулся. — Подсмотрели в прошлый раз в Коргау, кое-что додумали и решили показать сегодня. А ты что здесь делаешь? Ещё и там, — Тамби весело глянул на него. — Талл попросил понаблюдать за переговорами. — Ясно. — Я давно хотел спросить, как звучит уулс? Ваш язык, — Рустам с любопытством посмотрел на светловолосого. — Ага. Пару слов скажи на уулс. Пару слов туда-суда сделай, — Тамби начал наигранно говорить со смешным акцентом, и Лёша заулыбался. Он не знал, что сказать, но на глаза попался струнный музыкальный инструмент. Он сильно походил на жол, на котором Лёша часто играл дома, только у талбаров он был поменьше и с круглой основной частью. — Я считаю, если есть инструмент, надо играть. Светловолосый подошёл к одному из музыкантов и попросил сыграть на инструменте. Тот немного подумал, но потом вручил его Лёше. Уулс прикоснулся несколько раз пальцами к струнам, чтобы послушать звучание, а потом, усевшись на землю, начал негромко наигрывать приятную мелодию. Тамби тоже подошёл к музыкантам и, спросив разрешения, начал выстукивать ритм на барабанах, оттеняя и усиливая Лёшину мелодию. Через время светловолосый запел на уулс. В первый день весны на краешке Степи Нечаянно мы встретились с тобой. Падал белый снег, и розы не цвели, Но к нам пришла весенняя любовь, Она была отчаянно красива. Красиво ты вошла в мою грешную жизнь, Красиво ты ушла из неё… Он приковывал к себе любопытные взгляды всех. В первый раз и талбары, и ширэнгэн слышали и непривычную для себя речь, и красивое пение Лёши. Он любил петь и всегда делал это с удовольствием дома. В первый день зимы на краешке Степи Нечаянно расстались мы с тобой. Падал белый снег, и розы отцвели, От нас ушла весенняя любовь, Она была отчаянно красива. Красиво… — Невозможно не подпевать, — и Рустам, и Тамби уже выучили на уулс часто повторяющееся слово из припева и пели его вместе с Лёшей. Красииииво… Кончилась любовь, когда пришла зима, Недолог был совместный с тобой путь, Но было всё отчаянно красиво… Красииииво… Вытягивая ноты, Лёша быстро глянул на талла — тот не участвовал в общем разговоре и пристально смотрел на светловолосого. И Лёша отвёл глаза. Закончив песню, он отдал инструмент музыкантам, и те начали играть местные мотивы. Лёша пошел съесть чего-нибудь ещё. Шатёр ожил. Несколько варлоров вышли в центр и, позвав своих любимых серв, начали танцевать. Двое из князей ширэнгэн присоединились к танцующим. Талл тоже встал со своего места и, подойдя к нескольким воинам талбарам, давал какие-то указания. Пользуясь тем, что за столом никого не было, многочисленная прислуга незаметно сновала вокруг него, убирая остатки одних блюд и ставя новые. Когда через время все снова разошлись по местам, Лёша тоже вернулся к столу и опять стал справа, позади Нурлана. Тот повернулся к нему и тихо спросил: — О чём была песня, которую ты пел? — Об отношениях между парнем и девушкой. — О любви? — тёмные глаза смотрели пронизывающе, и внутри Лёша почувствовал ускоряющееся сердцебиение. — Ты знаешь уулс? — Нет. Мне так показалось, — и талл отвернулся. Лёша на несколько секунд выпал из реальности, но в чувство его привёл слабый, но опасно знакомый запах. Он настороженно посмотрел по сторонам, потом глянул на стол, а потом — на кубок, который Нурлан как раз поднёс к губам, чтобы отпить. Что-то говорить времени не было, и Лёша быстро кинулся вперёд, выбивая металлическую чашу из рук талла. Та отскочила, выливая ярко-красное содержимое на стол, одежду Нурлана и сидящего с той же стороны Хойда. — Ах, ты ж! — варлор отреагировал быстрее властителя, вскочил со своего места и подбежал к Лёше. — Совсем оборзел, вы́месок? Сейчас получишь, — талбар замахнулся, но его остановил громкий голос Нурлана. — Хойд! Нет! Варлор еле успел задержать летевшую в сторону Лёши руку и недовольно посмотрел на талла. — Но он же… — Я сам. Нурлан тоже встал и, вытирая на ходу испачкавшиеся руки, подошёл к светловолосому. — Зачем ты это сделал? — он спросил серьёзно, пока ещё без сильного гнева в глазах. — Вороний глаз четырёхлистный. Оба талбара стояли и смотрели на Лёшу, абсолютно ничего не понимая. — Растение со смертельно ядовитыми ягодами. Достаточно одного глотка, и тебя бы настигла мучительная смерть. Я почувствовал запах. Помня, как Лёша смог уловить в своём напитке запах вербены, Нурлан не сомневался, что тот не врал. И придумывать это тоже было незачем. Талл быстро развернулся в сторону князей ширэнгэн, приказал охране перекрыть выход из шатра и подвезти всех троих переговорщиков к своему столу. Все, кто был в шатре, оторопело наблюдали за всем происходящим. Почувствовав неладное, переговорщики попытались вырваться из цепкой хватки охранников, но их держали крепко — по два талбара на каждого ширэнгэн. — Обыскать их! Талбары, которые держали князей, начали шарить по их одежде и у одного из мужчин в кармане штанов нашли небольшой мешочек, в котором были остатки зернистого тёмного порошка. — Вы, что, змеи ёндые, решили-таки отравить нашего талла? Вы так отблагодарили нас за радушный приём, о́блуды? Князья тихо лепетали, не в силах ответить что-то вразумительное. — Подведите одного сюда! — Хойд сказал громко и посмотрел на талла. Тот молчал. Варлор обошёл свой стол и, когда к нему подвели сопротивляющегося невысокого мужчину, крепко схватил его за шею, наклонил к столу, где ещё местами было видно лужицы напитка, и, тыча носом и губами в жидкость, не отпустил, пока тот всё-таки не вобрал небольшое количество в рот. Прошло совсем мало времени, как ширэнгэн упал на пол, крючась от острой боли в грудной клетке и животе. Его рвало. Сильно рвало всем тем, что он съел незадолго до этого, вперемешку с кричаще-алой кровью и пеной. Все, кто стоял рядом, отошли подальше от несчастного — тот пачкал всё вокруг себя, издавая тошнотворные звуки и истошные крики, которые иногда прорывались наружу за непрекращающимся потоком из его рта. Всё это ожидало талла. Двое других князей в паническом страхе смотрели на происходящее и пытались пятиться назад, но их всё ещё крепко держали. Когда сердце мужчины не выдержало сильного болевого шока, он перестал дёргаться, на несколько секунд широко открыл рот, будто пытаясь в последний раз надышаться воздухом, а потом затих. В шатре тоже было тихо, если не считать еле слышного поскуливания двух других ширэнгэн. Все девушки сервы стояли в стороне, закрыв лица руками. — Мне кажется, мы должны проучить этих ёнд, чтобы навсегда пропало желание с нами играть. У многих поколений вперёд, — к нападению добавился Барун, недобро поглядывая на запуганных ширэнгэн. — Нурлан-талл? — Хойд в ожидании посмотрел на правителя. — Пусть сначала скажут, чего они добивались. — Мы…мы не…ничего не подсыпали, — один из князей попытался взять себя в руки и сказать это уверенно, но страх был сильнее. — Это говорит намного красноречивее ваших лживых пастей, — варлор потряс перед их лицами мешочком с остатками отравы. — Выведите их на улицу! Всей прислуге и сервам оставаться внутри, — Нурлан быстро глянул на Лёшу и взглядом показал, что тому тоже не стоит выходить из шатра. Талл, варлоры, удерживаемые ширэнгэн и несколько воинов талбаров вышли из шатра и стали недалеко от входа. — Допросить их! — Нурлан сурово смотрел на перепуганные лица князей. — Приведите двух коней. Поноровистей, — Хойд кивнул своим воинам. Через несколько минут те вернулись с двумя скакунами, которые вели себя совсем неспокойно. Руки каждого ширэнгэн туго обвязали вокруг запястий и, подняв вверх, привязали верёвкой к одному из столбов, который использовали для удержания лошадей при необходимости. Ноги связали в районе щиколоток, а потом верёвку закрепили на седле каждого из коней, и мужчины оказались в горизонтально подвешенном состоянии. Подойдя к одному из них, Хойд начал говорить совсем вкрадчиво: — У вас ещё есть шанс попасть домой целыми. Какие указания вам дали? — Сог…соглас…согласиться на ваш…ваши условия, — мужчина пытался сдерживать истеричный плач и громкие всхлипы, но получалось плохо. — После того, как вы отравите нашего талла? — тон варлора стал менее приятным. — Ннн.нет… Мы ничего нн.не подсыпали. — Тогда откуда тот мешок? — Ннн…не знаю. Варлор кивнул воину, державшему коня, и тот подхлестнул животное, от чего оно резко рвануло вперёд, сильно натягивая верёвки, а вместе с ними и всё тело привязанного мужчины. Тот истошно закричал от резкой боли в запястьях и щиколотках. — Давайте начнём сначала, — Хойд злорадно улыбнулся. — Мне кажется, что это не они, — позади талбаров, которые столпились вокруг подвешенных ширэнгэн, раздался голос Лёши. И талл, и варлоры повернулись в сильном недоумении. Как и всегда, светловолосый не выполнил указания Нурлана и вышел из шатра. — Какого хуна он здесь делает? — Хойд гневно посмотрел на Лёшу, а потом перевёл вопросительный взгляд на Нурлана. Тот стоял, сжав губы и недовольно сверлил светловолосого тёмными глазами. — Будет ещё нам указывать, что делать? Нурлан-талл… — Иди сюда! — Нурлан направился к Лёше и, больно взяв того за локоть, отвёл в сторону, подальше от места допроса и от шатров. — Ты что себе позволяешь? Я тебе велел оставаться внутри! Какого?.. — Мне не кажется, что это ширэнгэн хотели тебя отравить. Нурлан вскинул тёмную бровь. — Обвиняешь кого-то из моего окружения? — Я никого не обвиняю. Пока. Они бы так сильно не рисковали. Случись с тобой что-то, на них на первых бы подумали. Что и произошло. Это было бы для них самоубийством. — Может им было всё равно, и целью ширэнгэн было убить меня любой ценой? — Мало в это верю. — Кого ты подозреваешь? — тон талла стал мягче. — У большого числа людей была возможность что-то тебе подсыпать во время танцев. Там много людей крутилось. Прислуга, которая обслуживала стол, девушки из татвара… — Лёша замолчал. — Ещё скажи, что мои варлоры. Светловолосый не ответил. — Они хоть и не блещут согласием со мной по всем вопросам, но им нет смысла меня убивать. Никакой выгоды. — Может ты не всё знаешь. — Зато ты, я смотрю, всё знаешь… Нурлан хотел сказать что-то ещё, но со стороны шатра раздался громкий крик. Они повернулись и увидели, как одна из лошадей быстро удалялась от толпы талбаров, таща за собой на верёвке отчаянно орущего ширэнгэн. Шансов выжить у бедолаги не было. Его туловище летело за несущимся скакуном, постоянно ударяясь о землю, камни, ветки — всё, на что натыкалось по пути. От этой пытки удаляющийся крик несчастного был совсем нечеловеческим и уже стал прерываться. Талл поспешил обратно. — Что здесь происходит? Почему без моего приказания? — Нурлан гневно осмотрел всех варлоров. — Эта ёнда снова соврала. Мы его отпустили обратно домой. Может это развяжет язык второму, — Хойд выдержал тяжёлый взгляд талла. — Мы подумали, что ты не будешь против. У тебя же есть дела поважнее, — варлор еле заметно ухмыльнулся и быстро глянул на Лёшу. — Прибереги свои остроты для своих сервов, Хойд. Или ты возомнил себя таллом? — Нурлан свирепо посмотрел на того и подошёл ближе. — Нет, Нурлан-талл, — хоть Хойд и склонил голову, выражая раскаяние, Лёша в него слабо верил. Все повернулись и посмотрели на второго ширэнгэн — его тело безжизненно висело на верёвках, натянутых между второй лошадью и столбом. Барун подошёл и проверил пульс. — Потерял сознание. — Отвезти его обратно. Целым, — Нурлан говорил сурово, тоном, который не предполагал никаких возражений. — Передайте послание для других князей — предложение остаётся таким же. Если подчинятся — обойдёмся без кровопролития, нет — всё зальёт кровью. На раздумья им время до завтрашнего вечера. — Но талл… — Вы слышали, что я сказал? Нурлан испытующе смотрел на всех варлоров, и те покорно склонили головы. Когда князя отвязали, и один из воинов талбаров увёз его к границе Сумеречного Леса, варлоры с недовольными лицами вернулись в шатёр. Талл подошёл к Лёше, который всё ещё стоял в стороне. — Что? — Казнить переговорщиков — плохая стратегия переговоров, — Лёша сказал это совсем грустно. — Будешь меня ещё учить? — Нет. Вы — дикари, и методы у вас дикие. Я могу идти? — Проваливай! — Нурлан был сильно зол и, чтобы не наговорить того, о чём бы точно потом пожалел, прогнал светловолосого. Тот сел на Орла, привязанного за шатром, и ускакал обратно в лагерь. *** По не так давно сложившейся традиции, Лёша направился ночевать в майхан судалы. Когда они разбили лагерь недалеко от Сумеречного Леса, и он пришёл в жилище к Шати со своей шкурой, на которой ночевал в майхане татвара, она его не прогнала — указала на уже подготовленное место у одной из стен, будто уже ждала его. Зайдя внутрь, он увидел, что судала уже отдыхала, и тихо уселся на своей шкуре. Внутри бушевали сильные эмоции — непонимание диких обычаев и гнев, жалость к ширэнгэн и совсем смешанные чувства к таллу. Шати сильно закашлялась, и Лёша быстро подошёл к ней. — Тебе плохо? Женщина повернулась на спину и покачала головой. — Всё хорошо. Немного просквозило во время переезда. Пройдёт. — Ты лечишь всех, но только не себя, — Лёша грустно улыбнулся. Шати молчала, смотря в печальные светлые глаза. — Что-то опять случилось? — её тихий голос вырвал его из водоворота внутренних переживаний. — Почему ваш ардын такой жестокий? — Тебя же не весь ардын интересует, саби? Да? Лёша молчал. Как и всегда, судала читала всё между строк. — Я тебе уже говорила, что он не такой, каким его все видят, или каким он хочет казаться. Он совсем не похож ни на своего отца, ни на других таллов до него. Он хочет перемен, но ему не дают. Ни варлоры, ни ардын не готовы к большим переменам, — Шати помолчала. — Чтобы вести за собой стаю волков, нужно быть волком. Овцу волки не послушают, они сожрут её. — А льва? — Если волков будет сильно много, и они будут го́лодны, льву тоже не поздоровится. Быть таллом совсем непросто. Но он изменит Степь, как и… — Ты ему говорила об этом? — Лёша уже начинал понимать судалу. — Он должен сам прийти к этому. Иди спать, саби. Лёша вернулся на свою шкуру и, успокаивая бешено скачущие в голове мысли, попытался заснуть. До того, как его сознание унёс с собой крепкий сон, в голове картинками мелькали бирюзовые воды далая, золотые песчаные дюны, знакомые крепкие руки и обжигающее дыхание по коже. Так маняще, но всё это — ещё не его.