Реванш

      Чхве Му Джин.       Чхве Му Джин.       Чхве Му Джин…       Так его звали. Йон Джи Ву хорошо знала это имя. Оно зациклилось в голове, как сломанная пластинка, как инфекция, как какая-то зараза, горячке от которой нет ни конца, ни края. Она держала липкий нож в руке, пальцы не слушались. Они закаменели, дрожали, не двигались. Кровь струилась по ним, капала на пол, забиралась под куртку, оставляя противное чувство, существующее где-то далеко, на периферии. Чхве Му Джин, Чхве Му Джин. Джи Ву не могла ничего с собой поделать. Она не могла пошевелиться, не могла совладеть с собой и своей рукой. Чувство было мерзкое. Боль. Боль. Боль. Что осталось кроме неё?       Чхве Му Джин.       Она не могла дышать. Грудь сдавило клеткой из ребер, её заперли на замок. Каждый его вдох, каждая попытка отодвинуть её руку, каждое касание жестких пальцев, скользких от крови, ослабевших. Джи Ву сходила с ума. Больно. Больно. Боль. Она задыхалась, но не могла ничего с собой поделать.       Йон. Джи. Ву.       Он очень хорошо знал это имя. Так её звали. Как же долго он ждал, как хотел, чтобы она пришла!..       Йон Джи Ву.        — Джи… Ву, — едва смог произнести.       Её лицо то плыло, то становилось нормальным. Сквозь мутную пелену сложно было понять. Он спит? Или все это на самом деле? Му Джин не знал. Ему было страшно. Это последний раз, когда он видит её лицо. Последний раз, когда произносит имя. Джи Ву, Джи Ву, Джи Ву…       Она вздрогнула. Хотела сделать что-то, испугаться, но тело не отреагировало. Оно отказывалось шевелиться, только мелко дрожало. Что он делает? Что хочет? Еще пытается бороться? Пытается жить?       Пальцы Му Джина соскользнули с её руки. Целую вечность он боролся с собой и своим телом, целую вечность выбаривал крупицы последних сил, чтобы поднять руку, и в то же время, ни за что не делать этого. Но это был последний раз. Чертов последний раз, когда он мог просто прикоснуться к ней, не в драке, не причиняя при этом боль. Джи Ву, Джи Ву, Джи Ву… как сломанная пластинка. Запись, которую невозможно выключить.        — Прости меня, Джи Ву, — коснулся лица, весь содрогнулся.       Теплая. Почти горячая. На коже кровь и слезы.       Безграничное, колоссальное одиночество.        — Прости меня, — повторил он.       Последний раз.        — Ты предала меня… я предал тебя… себя…       Джи Ву задыхалась. Её душило.       Касание пальцев выбило весь воздух из легких, она попыталась вдохнуть. Не получилось. В лицо ударил жар, кровь прилила к голове. Джи Ву хотелось умереть. Прямо здесь и сейчас. Все это сводило её с ума. Убийца, убийца, монстр… он убил её отца. Из-за него умер её отец. Из-за него умер Пиль До. Из-за него пять лет её жизни канули в безгранично жадную, черную дыру.        — Хватит, — всхлипнула она. Попыталась нажать на грудь сильнее, добить его наконец. Не смогла. Он только едва улыбнулся. В глазах плескалась безграничная тоска и черная, вязкая пустота. Джи Ву видела там свое отражение. — Прекрати!        — Я… любил тебя, — Му Джин прошелся костяшками по щеке, стер слезы. Боль, боль, боль. Один-на-один с бездной вселенной. — Почему те… кого я люблю… всегда предают меня?       Предателям — смерть.       Слышать его голос, видеть его, его вещи, его запах — все это вымораживает Джи Ву до глубины души, и даже как только начинает казаться, будто она по своей захудалой памяти начала забывать — блокировать — все произошедшее, оказывается, что тело помнит. Он заставляет её тело помнить. Своим видом, поступками, словами… всем. Джи Ву помнит. Сердце помнит. И оно болит.       Любил?! Разве монстры умеют любить? Разве это называется любовью?       Боль, боль, боль…       Она не находила себя. Это напоминало гибель.