Révolution

Мишель, как всегда, впархивает в гримёрку с шумом и ворохом пакетов и замирает театрально, оглядывая всех присутствующих и ухмыляясь во все щи. — Охуеть, что я сейчас видел! — возвещает и снова берет паузу, так что Антон отрывается от отражения в зеркале и разворачивается к нему, смотрит с любопытством, то же делают Полька с Мишкой, и Бестужев-Рюмин, полностью завладев вниманием, наконец объявляет: — Трубецкого, целующегося со своим поэтом! — Да ладно! — восклицает Ипполит — Не пизди, — выдыхает Миша, на что Мишель оскорблено фыркает и клятвенно поднимает ладонь. — Это чистая правда! Видел собственными глазами, зажимал его у машины так, что мне захотелось подойти и, ну знаете, предложить снять номер. — Охуеть! — в два голоса выражают общее мнение Муравьев с Щепилло, и точнее не скажешь. Антон же неверяще качает головой. — Что с Трубецким случилось? С чего вдруг его проняло? — Не знаю, — Мишель пожимает плечами и сгружает пакеты на стул у своего столика. — Мне кажется, это как-то связано с двухнедельным отсутствием поэта. — Серж испугался, что он пропадет навсегда? — Поэт написал стихотворение достойное Нобелевской премии? — Нашу княгиню подменили инопланетяне? — Поэт узнал его грязные секретики и начал шантажировать? Версии сыплются одна шедевральней другой и какое-то время в гримерке стоит шум, гам и хохот, пока Полька не тянет задумчиво: — Интересно, это просто зажимания или что-то большее? Что-то серьезное? На мгновение повисает тишина, но длится она не долго, потому что Бестужев-Рюмин вдруг разворачивается в сторону Антона и восклицает: — Кстати, о большем! Как там твой богатырь? Потрахались уже наконец или так и строите из себя пару, прожившую вместе сто лет? Миха с Ипполитом синхронно переводят взгляд на Антона, а тот мысленно стонет. Ну чего бы им не поговорить о Серже с его воздыхателем подольше?! Говорить о своих отношениях (отношениях ли?) ему совершенно не хочется. — Ясно, — выносит Щепилло вердикт. — Не потрахались. Слушай, может он и там снизу на Кена похож, не только сверху? Вместо ответа Арбузов показывает средний палец. — Нет, правда, три свидания, а он к тебе даже не пристал толком, так вообще бывает? — поддерживает Мишель — Так бывает у адекватных и физически здоровых мужиков? — вносит свою лепту Ипполит, и Антон стонет уже вслух. На самом деле подобные идиотские вопросы и бредовые теории посещали и его голову. Просто Арбузов привык, что все его отношения начинались с секса. Знакомство тут в клубе или где-то в баре, секс на одну ночь, при определенном везении переходящий в секс на две ночи, на месяц, а там уже, глядишь твои вещи в его квартире, его в твоей, вы знакомитесь с друзьями друг друга, выходите вместе не только ночью в клубы, но и в кафешки на завтраки, и как-то так незаметно понимаете, что вы в отношениях. В отношениях, которые начались с постели. Сейчас же три свидания позади, а Мишину постель Антон так ни разу не видел, и это ломало все его шаблоны. К тому же свидания были охуительными. На первом они пошли в какой-то паб и проболтали там до двух ночи. Миша рассказывал про работу в архитектурном бюро и про свою огромную семью, которая была такой безумной, что Антон не мог перестать смеяться над их приключениями и проделками. А еще Миша слушал, так внимательно, будто жалобы Антона на любителей выпить и свалиться с борта в воду, и на то, как трудно найти хорошего портного в Питере, самое интересное, что он в жизни слышал. А ещё Миша был очень красивым, и Антону хотелось его до дрожи. В то же первое свидание, когда он сидел в этом чертовом белом свитере с высоким горлом и блестел голубыми глазами, и плечами своими широченными пожимал, а Антон ловил себя на том, что вдруг выпадал из разговора, просто пялясь на его пальцы на стакане. Арбузов, конечно, быстро к разговору возвращался и дыхание восстанавливал, но уж точно он не ожидал, что этот вечер закончится не в мишиной кровати. Вот только Миша довёз его до дома, мягко поцеловал на прощанье и все. Антон, не звавший никого к себе, чуть было не начхал на все принципы, но поцелуй был таким целомудренным и от него так перехватило дыхание, что все, что Арбузов смог — это, ошарашенно хлопая ресницами, вывалиться из машины и нелепо махнуть рукой. Мысль, что Бестужева что-то в свидании не устроило, не успела обосноваться в голове Антона, потому что минут через двадцать Миша ему написал: «Надеюсь, послезавтрашний вечер у тебя свободен. Хочу кое-куда тебя пригласить». На все расспросы Миша отвечал «сюрприз» и «тебе понравится», и лишь во вторник вечером уточнил: «Встречаемся у Эрмитажа в 22:30» И Миша оказался прав, Антону понравилось, да что там, Антон был в восторге, когда через служебную дверь, дружелюбного охранника, узкий коридор и лестничный марш Миша вывел его в непривычно безлюдные залы Эрмитажа, где их встретила высокая светловолосая девушка Лена, оказавшаяся мишиной сестрой. Она в свою очередь провела их в освещенный выставочный зал, на пороге которого Арбузов офигевше замер. — Выставка «Тридцать лет моды», — пояснила Лена — Открывается послезавтра, но уже практически полностью смонтирована. Миша сказал, что тебе будет интересно. Антон ошарашенно кивнул, переводя взгляд с одного манекена в вечернем платье на другой, посмотрел на Мишу. — Решил, что ты захочешь рассмотреть без суеты и поближе, — сказал тот, и, господи, как был прав. Манекены с вечерними платьями были расставлены по залу на невысоких наклонных подиумах, блестели пайетками, переливались дорогой тканью, и от всего этого великолепия захватывало дух. Лена ушла, два работника музея поправляли платья в дальнем конце зала, так что никто не мешал Арбузову рассматривать безумную вышивку, едва дотрагиваться до тонких кружев. Он ходил от манекена к манекену — Prada, Gicci, Versace — и не мог перестать шептать «охуенно» и «черт, ты только посмотри на этот стеклярус», и «за этот корсет Миха продал бы душу!». «А в этом бы я выглядел сногсшибательно!» — говоря это, он развернулся к Мише и поймал его восхищённый взгляд. Бестужев смотрел на него блестящими от восторга глазами так, будто уже видел Антона в этом платье, и у того от этого взгляда совершенно предательски ослабели ноги. Казалось, после этого Миша точно отвезёт его к себе, чтобы смотреть вот так, разглядывать уже голого в своей постели, вот только Бестужев опять довёз его до дома, поцеловал — на этот раз горячо и долго — и, отстранившись, прошептал: — Я приду в пятницу к вам в клуб? Ты не против? Антон поехавший от поцелуя, не очень соображающий, снова ничего не сказал, лишь кивнул и вышел из машины. Вот только увидел он Мишу раньше пятницы. Тот появился в четверг ближе к вечеру на пристани, от которой уходил с экскурсией по каналам речной трамвайчик Антона. Подошел, улыбаясь и вызывая ответную широченную улыбку, протянул билет и сказал: — Понял, что и не помню когда, в последний раз катался по каналам, решил исправить, — Арбузов счастливо рассмеялся и мотнул головой, мол, поднимайся на борт. И это чувство счастья плескалось внутри пока кораблик рассекал воду, и Мишкина макушка маячила впереди, а на остановках Бестужев подходил и говорил о чем-то незначительном, но от чего Антон снова непременно смеялся. Так Миша и прокатался с ним до конца рабочего дня, а потом спросил: «Погода классная, не хочешь прогуляться?», и они еще несколько часов шатались по городу, то заходя в бары, то бредя по полупустынным набережным, то целуясь в сумрачных скверах, как чертовы подростки. Арбузов шалел от мишиной широченной ладони на своем затылке, от того, как тот легко прихватывал зубами нижнюю губу, как вздрагивал, когда Антон забирался руками ему под пиджак и футболку. Арбузов совершенно ехал крышей и готов был утянуть этого типа к себе, и к черту все принципы, но Миша вдруг взглянул на часы и протянул грустно: «Мне через пять часов на работу», и ему ничего не оставалось, как кивнуть и выдохнуть: «До пятницы» И вот пятница. Позади три охуенных свидания и никакого секса — совершенно непривычная для Антона ситуация, и выслушивать язвительные комментарии по поводу нее ему не хочется совершенно. Вот только этим ехиднам дай же повод. Но Арбузов знает, чем можно их отвлечь. Черный корсет из винтажного магазина, расшитый кружевами — выполняет эту функцию на отлично. Все тут же прикипают к нему взглядом, стоит Антону его достать, и совершенно забывают об антоновой сексуальной жизни. Точнее об ее отсутствии. — Где взял? — интересуется Щепилло, проводя пальцами по кружевам, и голос, кажется, вздрагивает от восхищения. — У Каховского в Кэнди Шопе. — Да ладно! У него новый привоз и он мне ничего не сказал? Почему ты всегда первый узнаешь об этом? Антон дергает бровями и не выдает секрета о том, что возможность на халяву устраивать своим друзьям романтические прогулки по каналам хорошо окупается всякими ништяками со стороны этих самых друзей. Антон улыбается и спрашивает: — Ну что, кто меня в него затянет? Все изъявляют желание и о Бестужеве больше не вспоминают. Антон же между натягиваением чулок и утягиванием его в корсет успевает написать Мише «зайдешь за мной в гримерку?» и обещает себе, что уж сегодня будет решительней.