«You can call me up when you feel like hurting, You can see this anger through. You just call me up when you feel us breaking, I can bring that silence too. You can call me up when you feel like tamping, Ain't you just a perfect dream? You can call me up when you feel like hating, But you see, we're splitting at the seams. You know what I mean? We're splitting at the seams». (Modestep — Seams)
— И где же… ты хранишь этот яд? — Рантаро, точно тупое животное на пакет с кормом, пялится на своего собеседника, немного наклонив набок голову. Пытается прочитать оппонента насквозь? Со стороны он так выглядит довольно нелепо. Ему об этом что, совсем никто не говорил? Какая же жалость. — Та~ак я тебе и ответил! ~ Люсиэль лишь избегает всяческих неудобных вопросов, ловко подначивая своего приятеля в ответ. Хохмит. Переводит тему. Это мне в нашем хакере, в общем-то, нравится (кроме тех моментов, когда он пытается опробовать свои нескончаемые умения на мне), но… Их дурацкая беседа может продолжаться чуть ли не до бесконечности, хоть часами. Уж эти двое стоят друг друга. Была бы обстановка спокойнее, сама охотно поглядела бы, как два дуралея меряются своими непомерными эго и чувством юмора. У кого больше и тоньше, или вроде того. — Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла, бла. — Бла-бла-бла? Бла. Бла-бла. Их совершенно пустая, как будто не ведущая и вовсе ни к чему толковому беседа порядком начала уже утомлять меня. Скорее осматривай комнату и уходи! У нас ещё множество важных дел, ты, недосыщик. Особенно у меня. Не следует крутиться у меня под ногами, ни тебе, ни кому-либо ещё. Тут, под кроватью, темно, душно и нечем дышать. В какой-то момент я искренне сожалею, что не осталась лежать себе там, в маленькой солнечной комнатке. С нарисованной дыркой во лбу и вся в чужой крови. Со стороны мальчиков было достаточно щедро предложить мне подобное. Ради большего реализма, ахах. Хотя голова и довольно тяжёлая. После того укола меня ещё чуть-чуть мутит, но всё лучше, чем свались я прямо там в обморок. Вроде бы, наблюдается совсем лёгкая тошнота. Ничего страшного. Это пройдёт. Пройдёт. Ради достижения своей цели иногда можно и потерпеть, ведь правда же? Севен был прав, и его лекарство сейчас помогает мне — вот, что самое главное. — Ха-ха-ха-ха-ха… — Ха-ха! Их пространные беседы словно даже и не думают подходить к завершению. Уходи, уходи давай прочь, собирайся! Проклятье. Пот совсем заливает глаза. Вся перемазанная кровью одежда была заботливо оставлена мной в вентиляции, прям’ по заветам прошлого дела. Снимать её там — тоже сплошная морока. Особенно в таких вот тесных условиях, да ещё когда время поджимает. Я всё ещё лежу под кроватью, почти, в чём мать родила, и меня начинает дико трясти в порыве ярости. Стараюсь даже не дышать, но очень хочу чихнуть. Рантаро грёбаный, твою мать, Амами, какого дьявола ты всё никак не выйдешь из этой комнаты?! Ладонь дрожащей от напряжения руки непроизвольно всё плотнее смыкается вокруг чего-то маленького и сделанного из стекла. Уже совсем и позабыла, что держу это пока при себе. Пришлось, ибо пряталась в спешке. Материал под моей хваткой уже начинает жалобно поскрипывать. Такое чувство, что вот-вот он- — Пора выходи~ить, — вдруг шёпотом едва ли не пропевает мне почти в самое ухо Люсиэль, заглядывая под свою кровать. От неожиданности я даже пугаюсь и вздрагиваю. — Наш горе-сыщик свинтил! Продолжа- О. Его губы беззвучно смыкаются и размыкаются несколько раз, непроизвольно произнося слова, которые ему едва ли бы хотелось, чтобы хоть кто-то вообще услышал. А лицо округляется в подобии бледной посмертной маски. Только лишь на мгновение. Но уже в следующую секунду мой верный помощник выхватывает у меня скляночку с ядом, снова вернув себе показное спокойствие: — Давай-ка эта штучка лучше у меня опять будет, хорошо? Я ничего не отвечаю ему. Люсиэль быстро раздевается — наверное, успел бы, пока горит спичка, ха-ха! Теперь он остаётся передо мной в одних трусах (и довольно забавных, с сердечками… у нас что, детский сад?). Какая наивность. Всё было бы уже давным-давно сделано и готово, не припрись сюда этот зеленоволосый идиот! Вот же… Люсиэлю пришлось заново облачаться, чтобы встретить его. А теперь время идёт на секунды, пока чёртова цель уже почти дышит мне в спину. Замечательно. Недолго же тебе осталось гулять там, ты слышишь?! Недолго, ублюдок… Как же повезло, что меняющие цвет глаз линзы к моменту прихода незваного гостя уже оказались надеты. Великое перевоплощение началось! Я бы не вынесла теперь с ними мучаться. Только не сейчас, когда мои руки уже предательски подрагивают, словно изо всех сил желая что-нибудь поскорее свернуть, или сломать, или же уничтожить… они теперь не успокоятся до той поры, пока я этого не сделаю. Да, только бы не сейчас. Собственно, волосы тоже уже накрыты злосчастной сеточкой, безжалостно собранные под ней! Эта была ещё та морока, с моими-то. Я бы не выдержала её во второй раз и уж точно бы кого-то убила… раньше назначенного мной времени. Меняющая голос «таблетка» от Миу тоже уже на месте, готова к использованию. Из-за парика, который уже магическим образом появился из тумбочки, Севену недавно даже пришлось обкромсать волосы своей драгоценной огненно-рыжей красавицы Мэри. Столько нытья и пустых угроз на случай провала всей операции я давно уж не слышала. Нет, я, конечно же, проваливаться не собираюсь. Вы это о чём? Ведь я всегда совершенство. Я это всем докажу. — Вот тебе, пожалуйста! Наряд с барского плеча, — Севен уже кивает на заботливо разложенную им на кровати одежду, а потом смущённо отводит взгляд, стараясь не созерцать меня во всей моей обнажённой красе. Что-то я замечталась, действительно. — Будь с ним поласковее, прошу тебя! Мне ничего более не остаётся, кроме как, ответив: «эм, ладно…», продолжить свои тщательные приготовления. Я действительно не намерена пачкать его наряд, даже совсем чуть-чуть. Если всё пройдёт по задуманному, то сегодняшнее убийство не прольёт ни одной капли крови. Пока я вожусь с бинтами, пришедшими на смену так и не обнаруженному в хоромах у Морти биндеру, Люсиэль заметно нервничает. Это не совсем хорошо: мы, кажется, подходим к самой ответственной части. Не хватало мне ещё, чтобы у него в тот самый момент вдруг дрогнули руки. — Волнуешься немножечко перед тем, как мы сделаем это? Вопрос вызывает кривую полуулыбочку у него на лице. Прямо, как я рассчитывала. — Не каждый день, в конце концов, мне предлагают нечто ПОДОБНОЕ… — застенчиво чешет затылок. — Мандраж будет у любого, я думаю. — Но у тебя работа в этом и заключается! Разве нет? — Эм? — Люсиэль стушевался. — Скорее, всё же «нет». Я ж уже объяснял! Я больше по тому, что связано с компами и правительственными заговорами, вот такая фигня, — он выглядит немного обиженным, и последнее выдавливает будто бы через силу. — Запутанные заказные убийства — явно не мой конёк. — Ох! Но ты ж ведь спускал курок? Разве профессия тебя не обязывает? Хоть один разик, ну правда же? ~ Севен глядит на меня, точно на неразумного ребёнка. Сердито поправляет очки: — В живого человека? Ты это сейчас серьёзно? Какое-то время мы молчим, всецело увлечённые нашим скрупулёзным процессом и сосредоточенные на нём. Люсиэль не любит разговаривать о работе. А также он знает, что я люблю злить людей. Иногда. Ну, чуть-чуть. Типа, самую малость. В этом плане он куда сообразительнее Зенни и обычно всё же не попадается. Всё же он оказывается следующим, кто нарушит тишину: — Я начал процесс. Ранним утром, до и во время игры . Работа вовсю кипит! Знаешь, ну… по открытию «двери». Нашего выхода отсюда, и все дела! А ещё я надёжно сохранил твою карту и Зену фотографию переслал. Вы пройдёте. Я в этом, — его голос нехорошо дрогнул в процессе, — Почти уверен. Сейчас к ребятам выйдет ненастоящий Люсиэль. Наш договор заключается в том, что, пока я на суде в роли него буду тянуть время и отвлекать внимание на себя, истинный Севен своими умениями абсолютного хакера пробьёт защиту этой симуляции и откроет врата к нашему побегу. После чего им будет послан во «всеуслышанье» некий условный сигнал: имитация сломана. Проход сам продержится, по его смелым прикидкам, около пяти минут, возможно, чуть больше. Севен будет здесь и постарается потянуть время, чтобы все, кроме него, вышли наружу. В противном случае он попросту отказался бы мне с этим помогать. Ибо одна я никак не справлюсь. В момент, когда двери откроются, я устраню свою цель. Вот и вся моя выгода. А после всеобщими усилиями наша дружная команда отыщет способ выудить к себе на свободу и самого хакера. Ну, как-то так. Про сам этот план и про все фазы его подготовки мне самой известно достаточно. Десять раз уже с ним обговаривали, а это только сегодня утром. И если Люсиэль решает вдруг опять поднять эту тему- Я долго-долго выдыхаю, пытаясь совладать с собой: — Значит, тебе открылось вдруг что-то ещё? — Во-первых, мне весь план изначально не то, чтобы нравится, — снова начинает он эту старую заезженную шарманку. — Есть много… неизвестных моментов в пути. Прежде, чем дойдём до тех мест с твоей карты. — Допустим. — Но я тебе сказать хочу даже не это! В процессе кое-каких моих, скажем так, совсем-совсем глубоких раскопок, — Севен понизил свой голос, глядя мне прямо в глаза. — Я нечаянно вдруг набрёл этим утром на один алгоритм, связанный с последней дверью. На мои попытки вмешательства он никоим образом не отреагировал и ничего неприятного мне не сделал. А всё ж таки… как-то мне… боязно после него. Мы даже толком ведь не знаем сами, куда идём! — Что там? Это начинает не на шутку меня нервировать, если честно. Только не после всего, уже нами благополучно сделанного. Не теперь! Не тогда, когда моя цель так близко… что за проклятие?! Я вам не позволю. Ничему. Никому… — Понятия не имею! Но звучит оно как «Абсолютная Аннигиляция». Я долго молчу. Очень долго. Прежде, чем сухо выдавить: — Это не имеет значения. Другого шанса у нас больше не будет. Мы все должны двигаться только вперёд. Люсиэль стремительно бледнеет, кровь тут же отливает от его лица, но он коротко кивает мне. Он знает, что мы зашли уже слишком далеко, чтобы бежать назад. Знает, что я не отступлюсь и уговаривать меня бесполезно. Знает, что он и сам должен выполнить всё возможное, если желает увидеть потом кое-кого. Я ничего по-настоящему плохого не могу сказать о Севене или о Зене. Они действительно хорошие, искренние и любящие своё окружение ребята. Они оба довольно заботливые, пусть каждый — немного по-своему. Мягкие и добрые. Ценящие своих друзей и готовые на всё, лишь бы их выручить, если случится какое несчастье. Однако, в этом-то их проблема. Порою мне просто-напросто кажется, что эти двое обладают недостаточно сильной волей на пути к общей цели. Они отчего-то робеют и, считай, тут же идут на попятную, едва только речь заходит вдруг о парочке жертв. Случайных. Ради всеобщего блага. Никто не предлагает им залезать головой в улей лично! Скорее всего, это будет даже не их проблема! Тогда с чего бы так страдать и останавливаться на середине? Ведь то, чего я всей душой хочу- …будет лучше для всех. Да только эти двое не понимают или не хотят понять самого очевидного. Мне часто кажется, что они попросту слишком слабы, чтобы идти вперёд вместе со мною. Чтоб их всех, так ведь абсолютно всегда. На всём этом грёбаном корабле нет и никогда не было того, кто смог бы принять и понять меня, мои цели и стремления, всю мою чёртову душу… по-настоящему. Просто услышать мой крик. И разделить его вместе со мной. Сколько ни бейся кулаками об эти стены. Рыдай — не рыдай. Злись — не злись. Так было дома, в моём старом мире, вместе с глупой семьёй, их недостижимыми идеалами, а также с никчёмным Литературным Клубом. И так происходит здесь. Простая, совсем-совсем нехитрая истина. Я всегда была одна.***
Оставшаяся скрытой рука медленно стала показываться из кармана Люсионики. — Сейчас для тебя всё закончится. Зал потрясённо молчал. — Настало время для твоей собственной казни, ублюдок. А далее на свет вдруг показалось нечто достаточно странное, особенно — для толком пока ничего не понимающих зрителей. Даже Морти застыл на пару стремительных мгновений, словно вкопанный, на своём месте, не дойдя до предполагаемой жертвы какую-то парочку метров. Он насторожился. Паренёк крайне недоверчиво взирал на явленную, наконец-таки, пред его очи гордость её финального хода, Предмет Непобедимого Сокрушения, Грозу Этого Несчастного Корабля, ну, и так далее, и тому подобное. Короче говоря, смертельное оружие. Очень-очень смертельное. То самое, не колющее и не режущее, а также явно сделанное не из металла, что и позволило пройти сквозь детектор, весьма нагло обманув его. Но не смогло обмануть вездесущую Ируму Миу с её извечными побрякушками, да-да. Брови Морти в лёгком удивлении чуть подались вверх: — Блин, ты это сейчас серьёзно? — хотя сам паренёк и казался всё столь же спокойным и невозмутимым. Капельку изумлённым, разве что. В кои-то веки. Ибо на него сейчас оказалось направлено не что иное, как рука самой Моники. Облачённая в резиновую перчатку рука, если быть более точным. В перчатку, с которой только что слетел небольшой полиэтиленовый пакетик, если быть точным совсем. А также, по совместительству, длань закона, готовая мгновенно и смертельно покарать любого преступника! Плевать, насколько бы забавной или нелепой она сейчас ни выглядела. — А! А! А!!! Я уже поняла! До меня всё дошло! Вот почему сучий детектор настолько взбесился, — вдруг завопила со своего места самая громкая, — ЁБТВОЮМАТЬ, она не просто устроила весь этот цирк с переодеваниями! Ну ты и поехавшая, дамочка! Чмоника напялила на свою руку перчатку, обработала её тем самым блядским ядом, одно попадание которого на кожу убьёт даже хуеву лошадь, и сверху навесила на это дело пакетик, чтобы создать этакий сэндвич с опасным говном внутри! Что-то подобное я и подозревала, народ, — Ирума важно упёрла свои руки в боки, — Самое главное сейчас — это скорее съё- — Не нужно говорить то, что, по-моему, всем уже и так давно очевидно, — Моника быстро обернулась на чрезмерно горластую, наградив её настолько ядовитой улыбкой, что многие акулы со своими тремя рядами острейших зубов бы обзавидовались и нервно пошли курить куда подальше. Ответила по-прежнему не своим голосом. — Меня раздражает твой громкий визгливый тон , если быть уж совсем честными. Всегда раздражал. Крикнешь ещё что-нибудь необдуманное — и уже замолчишь навсегда. Ирума тихо взвизгнула и быстро залезла за кафедру, присев там и мелко-мелко дрожа. — Нет, я, конечно, слышал, что бывают токсичные люди, — нервно пробормотал себе под нос Амами с обречённой улыбкой мертвеца на стремительно побледневшем лице, — …Но это уже какой-то пиздец. Саёри, твоя подруга даже в этом плане особенная. — … Морти же, в свою очередь, не стал глупо дожидаться, пока тихие охи, ахи и вздохи со стороны потрясённой публики кончатся. Он давно понял главное: да, она действительно сумасшедшая. Одно касание, всего одно чёртово касание в зону открытой кожи лица или, допустим, рук — и здесь появится новый труп. Моментально. Права на ошибку не будет. Теперь ставки подняты. — Хотя, чего-то подобного я от тебя и ожидал в самую первую очередь, женщина. Ты же явно не из тех, кто сдаётся спокойно, да? Не переживай. Я поставлю тебя на место. Парень, казалось бы, с лёгким самодовольством попытался было активировать что-то на своей всемогущей перчатке, но, к большому огорчению, расстояние между ним и целью вышло достаточно маленьким. Всего один точный рывок. Времени не хватало. Позволить ей даже задеть себя — если, конечно, хоть чуточку хотел жить — он никак не мог в принципе. Поэтому пришлось отказаться на время от идеи медлить и атаковать. Понадобилось перейти в защиту. А единственная лучшая защита для него — это уклонение от первостепенной угрозы всеми возможными способами. Резкий и быстрый поворот маленьким телом назад, в сторону трона — Моника обернулась, готовая молниеносно последовать на свою главную цель, перекрывая дорогу для отступления — но Морти обхитрил её и быстро направился мимо кафедр, кажется, описывая круг в попытке оторваться на достаточное расстояние для выстрела. Во всяком случае, он собирался так сделать, не думая спускать с неё глаз. Даже прошёл парочку шагов в направлении прочь, когда- Громкий и смачный плевок. … … … — Моё детище! Г-гадина! Скоти-ина! Ты не смеешь так обращаться с ним!!! — переполненная праведным гневом Ирума захотела было рвануть прямо на место битвы, истерично визжа. Сыроежкин мёртвой хваткой утянул изобретательницу обратно за её кафедру, в какое-никакое укрытие. Та уже к этому моменту почти что успокоилась, осознавая свою главную ошибку. — Да, я тебе г-говорила, что мне на некоторые мои п-поделки попросту, типа, п-похуй. Но не когда кто-то… так варварски… сплёвывает твоего ребёночка прямо кому-то в лицо… Нет, тебе подобного понять не получится!.. — Эм. Да я и не особо хотел как-то, наверное? Действительно. Прицельный и достаточно сильный плевок со стороны Моники — да не абы чем, а «таблеткой», меняющей голоса — как бы нелепо и забавно это ни выглядело, сумел-таки достичь своей цели! И, как говорят, не в бровь, а прямо в глаз. Наверно, довольно болезненно, да ещё и обидно, к тому же. Морти, ожидавший отныне от своей дуэлянтки чего угодно, кроме подобного, словив довольно ловкое попадание, не удержался и влетел в очередную кафедру, которая принадлежала Саёри. Он упал. — Какой ловкий чертёнок, — Моника усмехнулась, немного наклонив вбок свою голову. Зелёные глаза горели зловещей решительностью. Она встретила перед собой почти настолько же решительный взгляд подруги. Криво ей улыбнулась. — Пожалуйста, подержи гадёныша, чтобы не вырвался или ещё чего внезапно не учудил. Хорошо? Я быстро убью его, вот увидишь. Это будет не больно. Скорее всего, я не знаю. — …Нет. — Правильно! Ведь чем быстрее мы сейчас-, — бывшая Президент, только теперь расслышавшая звон стали из ответа закадычной подруги на фоне своих же бравад, неожиданно вздрогнула. — …Что, прости? — Что сейчас слышала. Я не. Стану. Помогать. Тебе. С новым. Убийством, — медленно, очень-очень тихо и предельно разборчиво проговорила Саёри, сжимая кулаки и пристально заглядывая прямо в глаза своей собеседнице. Словно бы желая таким образом сломать её волю. К этому моменту бывшая Президент успела потерять где-то и вторую из цветных линз, так что теперь своими болотно-зелёными глазами на главную глупышку всего Литературного Клуба смотрела уже только Моника, хоть всё ещё и в странноватом парике. Моника издала некий неопределённый звук вроде подавленного смешка, подхватывая неожиданную игру в гляделки. Уж что-что, а проигрывать она не привыкла, даже в таких мелочах. Морти, между тем, уже попытался было подняться, за что получил лишь каблуком кое-чьего ботинка по своей стриженой голове. Второй тут же сильно и с явным смаком наступил на ладонь не облачённой в металл хрупкой руки, предотвращая всяческие действия с другой, «вооружённой», конечностью: — Не до тебя сейчас. Подожди уж немного. — Ты. Т-ты!.. — обиженно, с проступающими в огромных голубых глазах искренними, горячими слезами снова заговорила Саёри, обвинительно указывая на свою подругу и точно бы позабыв про буквальную опасность контакта с той. — Хватит нами пользоваться и врать всем везде и всегда. Я тебе верила! Я тянула для тебя наше чёртово время. И ради чего?! Ты обещала нас всех спасти! Сказала, что ты знаешь дорогу отсюда!.. — Я говорила, что знаю, как уйти, это верно, — спокойно кивнула Моника, затем пожала плечами. — Однако… о том, что я поведу кого-либо за собой, мною не было сказано даже слова. Где ты здесь видишь ложь, просто скажи мне? На несколько бесконечно долгих секунд между девочками протянулась только мёртвая тишина — А я… я ведь верила в тебя до последнего. И очень много всякого разного дерьма тебе прощала. Я всё пыталась, — Саёри горько выдохнула, опустила глаза, тем самым разорвав вдруг «игру» раньше времени, — Пыталась разглядеть в тебе хорошего человека! Ну, во всяком случае, неплохого. Просто со сложной судьбой. Неоднозначного. Человека, который совершает ошибки, иногда и весьма неприятные или болезненные для всех окружающих, но который учится и делает для себя хоть какие-то выводы! Который, когда кругом умирают его друзья, способен видеть и преследовать хоть что-то, кроме своих дурацких хотелок. Я ошибалась! Снова. Прости меня. И не убивай никого больше. Мы не должны становиться, как они… Подруга же в ответ лишь одарила её новой ядовитой усмешкой. Более очевидно уже почти неспособная на что-либо другое. Она застыла напротив сжавшейся Саёри с видом королевской кобры, готовой вот-вот метнуться в очередную убийственную атаку: — Не убивать? Кого, его? Нашего чёртового организатора? Ты просто невероятна. — Моника звонко рассмеялась. — Себя слышишь? Ведь это он унёс с собой жизни тех, других наших ребят. Он и его тупые, совершенно бесполезные мотивы. Я здесь потакаю своим желаниям? Пф-ф. Да о чём ты вообще? Если бы не его бессмысленное желание хотя бы немного развеять свою грёбаную вечную скуку, держу пари, осталась бы в живых наша На-, к-хм, — Моника осеклась. — Скажи-ка мне лучше вот что, любительница воздушных замков. Ты сама-то сейчас на чьей стороне?ХРЯСЬ!
По залу прошелестел влажный звук ломающихся хрящей. В воцарившейся абсолютной тишине главная красавица Литературного Клуба, точно сама этому поначалу не веря, слепо провела своей «нормальной» рукой по лицу в районе свёрнутого набок носа. Затем тупо уставилась на пальцы, перепачканные в собственной крови, что всё ещё активно капала, обагряя пол промеж спорщицами. А после отшатнулась, всё-таки осознав очевидную истину: теперь её лицо, её первая визитная карточка, её главная гордость уже никогда не станет таким же красивым, как несколько мгновений назад… Саёри же, с непоколебимым видом стоя аккурат напротив неё, какими-то механическими, немного неуклюжими движениями упорно вытирала перепачканный тёмно-алым кулак о подол своей излюбленной униформы. — С тобой бесполезно спорить. И всегда было. Хватит уже оправдывать свои желания поиском всеобщего блага. Я ведь говорила тебе? Больше здесь никто не умрёт, — каким-то не своим, тихим и отстранённым голосом прошептала девушка. — Не хочу, чтобы ещё кто-то умер. Моника уже не услышала этого. Уже не увидела. Белый шум, туман из боли, обиды и ненависти застилал сейчас ей глаза, обволакивал уши. — Ах ты, паршивая с-сука… — глухо прошипела она, вложив в это практически все имеющиеся у неё ненависть, скорбь и отчаяние. Моника, возможно, сама того пока толком не осознавая, уже направила свою верную Печать Смерти в сторону бывшей подруги. Пожалуй, одному только богу известно, чем бы эта история закончилась для Саёри… Не отвлекись вдруг её мучительница на цель гораздо важнее: Морти воспользовался всеобщей заминкой и вырвался на свободу. «Нужно его прикончить, и как можно скорее. Я осталась одна. Никто больше мне не поможет…» — Мы ещё поговорим с тобой и ты пожалеешь о том, что ты сделала. Позже, — гневно бросила Моника, одарив Саёри крайне презрительным взглядом. Последняя после этих слов даже не дрогнула. И ничуть не изменилась в лице. — Но сейчас у меня есть дела поважнее.***
Это не было похоже на какую-нибудь грандиозную битву со страниц популярной сёнен-манги, где ради окончательной и бесповоротной победы сошлись силы добра и зла, чтобы в последний раз выяснить, кому будут принадлежать честь и слава, а кто провалится на месте с позором. Нет, совсем нет. Да, иногда в подобных поединках заклятые враги мерялись-таки своими показателями вроде скорости, ловкости или же, например, острого ума. Однако при прямом боестолкновении им в большинстве своём обычно оставалось полагаться только на излюбленную грубую силу, и всё. На драку то, что происходило сейчас между Морти и Моникой, тоже походило всё-таки достаточно мало. Будь то грязная уличная стычка между дворовой шпаной где-нибудь в зассанной подворотне или схватка не на жизнь между бывалыми рестлерами, за которой станут наблюдать миллионы — в драке всегда было достаточно важно обмениваться ударами. Или хотя бы успевать вовремя наносить их! Ни один из участников этого поединка, который, наверное, на глазах зачарованной публики продолжался уже с пару минут, не успел более выдать или же получить хотя бы по одному лёгкому шлепку. Потому что пускай даже всего одно, случайное или же намеренное, в попытке парировать или атаковать — без разницы — прикосновение к Монике сейчас могло означать в большинстве своём лишь мгновенную смерть. Для кого угодно. А значит, что сильнее всего происходящее между неугомонной парочкой походило именно на танец. Танец молниеносный. Бесконтактный танец. Танец смерти. Танец без права на ошибку. Сложно было определить наверняка, кто в какой момент времени ведёт, так как, скорее всего, ведущие в этом деле сменялись. И вместо площадки — целый судебный зал с оставшимися пока что в живых зрителями в качестве строгого, но справедливого жюри… которое сегодня ни черта не решает. То, что Морти ростом не вышел, и сам на первый взгляд был весь какой-то низенький, тощий и хлипкий, играло сейчас только лишь ему на руку. Ведь всякий раз ему удавалось ловко уворачиваться, порою словно перетекая с одной позиции на другую в самый последний момент! Что оказалось бы намного проблематичнее с более крупной комплекцией. А следовательно, уже бы стоило ему жизни. Однако паренёк идеально управлял собственным телом. Как назло. Пару раз он даже умело проделывал своего рода «обманки» — всем своим видом подавался в одну сторону, и тут же отскакивал в прямо противоположную. Зазевайся Морти в этом деле хоть на мгновение — уже давно стал бы трупом, лежал бы сейчас на полу, дёргаясь в предсмертных судорогах. Но пляска лишь продолжалась. Моника в этом деле если и уступала ему, то очень слабо. Всё-таки, она была крупнее. Сейчас это играло, в основном, против неё. Целью манёвров со стороны Морти стало увеличение расстояния между соперниками, любой ценой. Тогда он смог бы вырвать у собственной смерти хотя бы пару чудесных секунд — о, даже их с лихвой бы хватило, чтобы воспользоваться чудо-перчаткой и стереть эту ненавистную ухмылку раз и навсегда, вместе с разбитым лицом её обладательницы. Вот только сама Моника, увы, не спешила давать ему подобной возможности — её движения вместо спокойных, лёгких и плавных казались молниеносными, полными ярости и какими-то рваными. Рывками она снова и снова сокращала разделяющее их расстояние, попутно то и дело выбрасывая вперёд «смертельную» длань. Никто не решался помочь ни одной стороне: любое, даже самое маленькое вмешательство могло бы сейчас означать страшную гибель, в первую очередь, для бедного попытавшегося. Зрителям оставалось лишь наблюдать, ожидая развязки. Этот танец-бой сможет закончиться только с чьей-нибудь смертью. С гибелью одного из двоих: первого, кто ошибётся. Либо же целой пары, тут уже всякое может случиться, но уж точно не раньше. Ибо двух победителей не будет. — Ха-ха, я многое мог бы спустить тебе с рук, и спускал уже столько раз, но ты думаешь, — Морти устало посмеялся. По его раскрасневшемуся лицу стекали ручейки пота, когда он снова и снова ловко уходил в сторону, — Что твоя новая идея сначала позволить мне убежать от тебя в мой родной мир, а после, словно чёртово животное, посадить меня в заточение на этом грёбаном спутнике была очень хорошей шуткой? Так вот, что-то мне не особо смешно. Я наблюдаю родную планету каждый чёртов день, из окна этого сраного склепа с кучей тел разной степени свежести, всегда с ними, но совершенно один. Вот мой дом — руку лишь протяни! А попасть туда не могу. Можешь сколько угодно давать мне свои игрушки, просить прощения… но, знаешь, если между нами, то это по-прежнему пиздецки больно. Лучше просто один раз отпусти. Понимаешь? Моника чуть наклонила голову. — Если так уж хочется моей смерти в мучениях, лучше сразу убей, только — хах — сначала я тебя. Знаешь? Мно-ого раз я видел это во сне. Так давай же проверим, кто ко- — Чё?.. Девушка взглянула на него, точно на душевнобольного. Даже вдруг оставила на время свои постоянные попытки атаковать. И просто остановилась. Морти задумался, выглядя уже не настолько уверенным. — Только не нужно этих вот твоих постоянных попыток «играть свою роль», — паренёк сделал воздушные кавычки из пальцев. — Даже если ты забралась вдруг в чей-нибудь аватар, твоё маниакальное желание сделать мне больно всё равно выдаст тебя с головой. — Я, вот честно, в душе не ебу, что за бред ты сейчас городишь, — тихо прорычала ему в ответ по-прежнему застывшая Моника. Пауза. — Я не... О, — Морти пристально взглянул прямо в её глаза. Взглянул и широко улыбнулся, уловив где-то глубоко-глубоко в этом зелёном омуте искреннюю тень смущения и растерянности. — О-о-о. — ?.. Моника почти отступила чуть в сторону. Почти-почти. — Не говори мне, что всё это время здесь, передо мной, была лишь только Моника. — Ну а кто тогда, блять, ещё?! — сорвалась она вдруг на истерику, казалось бы, совсем не понимая, о чём он говорит. — Это неважно, — Морти улыбнулся ещё шире. Почти, как она тогда. — Я её всё равно найду. Отыщу и сделаю также больно. Но для тебя это уже совсем не будет иметь значения. Ни малейшего. Точка. — … — То есть, если это и вправду за всё время тех наблюдений была только лишь ты, и больше никаких примесей… — организатор удручённо покачал головой. Невольно он прикрыл лицо необлачённой рукой. — Пха-ха-а. Даже не думал, что всё настолько плохо. — он опять зловеще ей улыбнулся. — Ты как я. Девушка оторопела. — ЧТО?! — пауза. Пришедшее следом подобие смутного осознания. — Да. Может. А может, и нет. Я не знаю и мне плевать, — процедила сквозь зубы Моника. Пот давно уже застлал ей глаза, во рту оказался солоноватый привкус от собственной крови, попавшей туда, видимо, прямо из носа, ну а руки и ноги давно гудели из-за усталости. — Просто дай мне убить тебя, и закончим на этом! День и так выдался не из приятных, а ведь ещё даже не время обеда. Она услышала тихий шорох закрывшейся за спиной двери, и лишь сейчас до преследовательницы дошло, куда же так упорно «танцевал» её всё это время Морти. Проклятие. И чего она вдруг повелась?! Он не убегал и не отступал от неё, нет, даже не собирался. Грязный мелкий пацан давным-давно заманивал свою преследовательницу в комнаты с казнями. И, наконец, заманил. Туда, куда уже давно силком затащили того пустоголового мудака из первого дела. Куда сама, добровольно, по своему собственному желанию, от них вдруг ушла Нацуки, при мыслях о которой почему-то так заныло в груди. В то зловещее место, откуда к ним в последний раз вышел Рёма. Попрощаться и передать привет. И туда, куда она сама уговорила Люсиэля всех их направить. Ради собственной выгоды. Прямо сейчас. Да, это комнаты с казнями. Ярость опять захлёстывала девушку с головой, ну а её противник словно даже и не торопился, затягивая своё: — Ты как я. Посему мне довольно легко предсказать твою логику и то, что за ней прячется. Убьёшь ты меня или нет, я не вижу особой разницы. А что дальше? Морти снова, как-то буднично, увернулся. Моника промолчала. Парень лениво зевнул. — Какая цель следующая на очереди? Хм? Захват мира? По всему, что я о тебе знаю в силу многочисленных наблюдений, у меня давно создаётся стойкое ощущение, что тебя всю дорогу занимают лишь мысли о том, как… м-м-м… пробиться… — в снова возобновившемся нескончаемом танце парень позволил себе ненадолго застыть. С тем, чтобы получше обдумать свои следующие слова. — По ту сторону экрана, что ли? Не знаю, как лучше будет сформулировать. Ох. Ну да неважно, ведь там всё то же самое. И смысл тогда тебе так рваться прочь из своей тюрьмы — физической или душевной, без разницы — пробивая головой все стометровые стены, стоящие на дороге? Ведь там, по ту сторону, для такого человека, как ты, будет только такая же камера. Разве что, чуть более просторная и пустая. — Тч!.. В бессильной ярости ухватить, наконец, своего обидчика, Моника лишь с силой закусила губу. Нежная кожа лопнула и пошла кровь. — А что же насчёт твоего самого главного, заветного, сокровеннейшего желания? — спокойно продолжил Морти с холодным огнём в глазах, по-прежнему ускользая из-под её атак, точно призрак. — Навеки остаться Самой Мисс Совершенством? Всегда и во всём быть Первым Номером? Мэри Поппинс, уверена? Но ты точно не самый умный человек — не то, чтобы в мире, а на этом корабле хотя бы — отнюдь. То место отошло хакеру. Я видел его IQ, также, как и все ваши. Просто смирись. Тишина. — Тогда, может, грубая сила — твоя лучшая сторона? Ещё один удар! Левой! Правой! Как ловко ты выбивала из своей давней подружки дух! Но я также видел вашу каратистку, или кто там она, в порыве её настоящего гнева. Ещё перед вторым делом! Так что — извини, но тоже мимо. — … Моника вздрогнула, словно невидимые удары противника вдруг достигли цели. — А про красоту с твоим новым ангельским носом я вообще молчу, — Морти позволил себе зло усмехнуться. — Всегда есть кто-то лучше, быстрее, сильнее, смекалистее и красивее тебя. Прости уж меня, но такова эта жизнь. — З-заткнись!.. — слёзы побежали из её глаз в три ручья. Голос сорвался. Ещё одна попытка дорваться до своей цели. Опять тщетно. — О, раньше ты всё же пыталась получше. Как это печально. Я знаю про твоё настоящее, истинное желание. Про то, в котором ты даже сама себе отчёта не отдаёшь. Но оно мучает, грызёт тебя изнутри, постоянно. И я назову его. Моника подняла затравленный взгляд прямо на своего обидчика. Остановилась. С плохо скрываемым интересом в своих глазах. — Ты так часто ведёшь себя, будто распоследняя сука, и даже с самыми дорогими тебе людьми, отнюдь не от того, что жаждешь внимания или власти над ними. Ты хочешь оказаться раздавленной. Мечтаешь наконец-то получить по заслугам. Какая-то твоя часть так и кричит постоянно изнутри не своим голосом, двадцать четыре часа напролёт: ответьте мне так, как мне и полагается! Вдавите меня в мостовую!Я дрянь.
Растопчите меня!
Я не стою даже грязи на ваших ботинках. Унизьте меня. Позвольте мне услышать,как же я
была во всём неправа!
Добейте меня. Закопайте меня. Ведь я даже хуже, чем простой мусор — его хотя бы можно вторично переработать во что-то полезное. Сожгите меня. Сожрите меня живьём. Морально уничтожьте меня. Воздайте мне то, чего я так заслуживаю!!! … … … — С-скотина! Ненавижу! Я убью тебя!.. Девушка враз потеряла всяческие остатки пусть даже показного спокойствия, бросившись на свою цель. Морти только отшагнул чуть подальше, лениво прикрыв глаза, и она смачно впечаталась в стену возле него. Моника снова обернулась на цель и, чуть пошатываясь, продолжила рычать навзрыд. Страшно, протяжно и горько, будто даже не своим голосом, словно раненый дикий зверь. Она обессиленно рухнула на колени, всё вытирая и вытирая слёзы «нормальной» рукой. — Ты всё равно не удержишь меня. Я прикончу тебя. И ты сдохнешь. СТРАШНО! Ведь я самая лучшая! И я самая первая!.. Первая! ПЕРВАЯ! Я сама достигну всего, как и требовали мои родители, я заставлю тебя замолчать, и я, я, я, я, я- Морти лишь поднёс к своему рту перчатку, очень тихо ответив: — Приём, голосовой помощник. Активируй Казнь №16. Едва он закончил своё предложение, как комната, в которой они и находились, заполнилась душераздирающим визгом бензопил. Мгновение спустя воочию появились уже сами лезвия. Из потолка и из стен, а некоторые выглядывали даже из пола — и всё это быстро двигалось, молниеносно кружилось, вращалось, ревело и резало воздух — везде: над ними, позади них, около них, вокруг них. — Ты пожалеешь, что замуровал нас здесь… горько пожалеешь, сучёныш-ш, — с болью процедила сквозь зубы Моника. — Ведь уйти я тебе не дам. Костьми своими здесь лягу, но не позволю больше покинуть эту комнату НИКОГДА!.. — Продолжим же тогда наш с тобой танец, миледи? И танец продолжился. «Партнёры» могли даже не слышать друг друга — вокруг царил адский шум летающей в воздухе смерти, по сравнению с которым даже сама Преисподняя могла бы показаться куда более приятным и тихим местом — но этого было им и не нужно. Единственный язык, которым эти двое хотели сейчас пользоваться — это язык тела. К тому же, всё и так давно было сказано. Даже вопреки всей своей ослепляющей ненависти к объекту преследования, Моника не могла сейчас не отдавать ему должное: Морти двигался между скользящими лезвиями с такой плавностью и простотой, словно проходил эту игру уже с десятки раз, с закрытыми глазами. На максимальной сложности. Кажется, все эти пилы всё-таки поддаются каким-то своим паттернам и двигаются не с кажущейся хаотичностью, а строго в определённом порядке, решила для себя девушка. И Морти этот порядок очень хорошо знает. Выучил назубок. Её задача — просто двигаться прямо за ним, след в след. Даже когда гибель в следующую же секунду уже кажется неминуемой. Тут можно похвалить только свою выдержку перед лицом смертельной опасности и реакцию, ибо, окажись эти два параметра хоть чуть похуже- Несколько адских пил уже успели таким образом просвистеть буквально в паре-тройке сантиметров у её ног, или рук, также даже головы или шеи. Главное сейчас — это не останавливаться. Ждать, пока он откроется, чтобы нанести лишь один удар. Да не удар даже, а так, маленькое прикосновение. Не стоять. … … …Вот, что это? Отделённый от неё появившимся вдруг промеж них огромным ревущим лезвием, Морти застывает. Он открылся! Стоило преграде между ними снова исчезнуть, девушка протянула свою смертельную длань для завершающего прикосновения. Только вот это была небольшая ошибка. С её стороны. Оглушающий вой бензопил, а после — нестерпимая, режущая боль в районе запястья. Моника с лёгким недоумением и даже неверием в своих глазах проводила летящую на землю облачённую в перчатку собственную же пятерню. Её главное и непобедимое смертельное оружие. Которое уже не являлось частью её самой. Пол вокруг щедро обагрили обильно стекающие из обрубка фонтанчики крови. Она уже сама толком не понимала, прочла ли по губам или услышала в этом кромешном аду негромкую усмешку со стороны противника: — Ауч. Больно это, наверное. Вот только ей уже давно стало всё равно. Просто потому, что- — Если ты думаешь, что это хоть как-то помешает мне тебя убить, чёртов кусок дерьма, тогда ты пиздец ошибаешься, — Моника ревела ему прямо в лицо, напрочь перекрывая гудение бензопил. Двое и сами, похоже, толком не поняли, как именно это произошло — но факт оставался фактом. Картина поменялась на диаметрально противоположную достаточно быстро: теперь Морти был прижат к стенке. За горло. Единственной оставшейся у неё в распоряжении, «полноценной» хватательной рукой. Парень начинал задыхаться. Нагло улыбаясь ему прямо в глаза, Моника даже не думала отпускать. Буквально в полуметре от них безумно вопили смертельные лезвия, но ей, казалось, не было ни малейшего дела до них: — Что, нравится? Парень крайне старательно изображал на своём лице абсолютнейшую беспомощность и страдание, в то время, как его рука где-то на уровне пояса слепо работала, делая что-то с любимой перчаткой. — Не-ет, дорогуша, — девушка раскрыла его маленькую ложь гораздо быстрее, чем ему захотелось бы. Улыбка её сделалась совсем уже дьявольской, — Так не пойдё-ёт.~ И вот голова Морти вместе с остальным хиленьким телом под её медленным, но очень уверенным напором стала неторопливо двигаться в сторону ближайшего смертельного лезвия. Которое даже не думало отъезжать. Физически, и если без всяких приблуд, Моника была намного выносливее и сильнее него. Этого не отнять. Не будем забывать и про коктейль из нескончаемых ярости, боли и адреналина, что подкреплял её, наполняя тонусом каждую мышцу. Поэтому, когда промеж головы бедолаги и его верной погибели оставалось не более каких-нибудь десяти сантиметров, у Морти просто не было выбора, кроме как прикрыться облачённой в чудо-перчатку собственной же рукой. Помещение пронзил отвратительный скрежет металла по металлу. От перчатки пошли искры, и теперь Морти взвыл. В воздухе разлился мерзкий запах обожжённой плоти и ещё чего-то горелого. — Ого, насколько тщательная симуляция, — не смогла тогда не похвалить Моника, между делом. — Даже такие детали воспроизводить. Я удивлена.ПТУНЬ!
Вместе с необычным, резким и пугающим звуком, кажется, от зазубренного лезвия внезапно откололся кусочек. Морти снова не повезло. Там, где недавно находился один из его глаз, теперь зияло лишь кровавое месиво с небольшим металлическим осколком внутри. Моника всё продолжала надавливать на противника, во всех смыслах. Теперь перчатка уже реально дымилась. Надолго такого «спасения» Морти явно не хватит — понял бы даже дурак. — Ты сделаешь свою смерть только болезненнее, если будешь сопротивляться! — решила она поиграть в истинное благородство, перекрикивая шум пил. — Твои последние слова?! — Хе… ты… хе-хе… — Морти тихо рассмеялся сквозь гримасу непередаваемой боли. — Тебе следует оглянуться назад, если ты думаешь, что победила. Она скорее прочитала по губам, чем услышала. Моника разочарованно наклонила голову набок и произнесла, пристально глядя в глаза проигравшему: — И прямо сейчас тоже? Чёрт возьми, ты же ведь несерьёзно, да? Время уловок и бессмысленных обманок давно прош- Режущий удар невероятной силы скосил её прямо по ногам, чуть выше коленей. — Вот сейчас-то… я был с тобой честен. Попалась.***
В зале суда обстановка тоже была отнюдь не из приятных: едва Морти и Монику отделила от всех прочих дверь в комнату казней, огромный экран почти сразу вновь заработал, как ему и полагается. На нём пусть и не было звука, но вот видео подавалось превосходного качества. Видео о том, как в комнате, заполненной пилами, ведётся бой насмерть. И оба противника, в общем-то, ни капли не уступают друг другу, некоторый небольшой недостаток/перевес в отдельных показателях перекрывая хитростью, быстротой и смекалкой… В помещении воцарилось напряжённое молчание. И в этой томительной тишине, пожалуй, два человека выглядели гораздо бледнее, гораздо замученнее, гораздо тревожнее всех остальных. То были Зен и Саёри. В случае с девушкой это оказалась, действительно, первая казнь, которую она смогла бы увидеть воочию, не отводя своих напуганных голубых глаз. Так как на первом Суде в этот момент даже не открывала их, вдобавок заткнув ещё уши; во время второго сразу же убежала, а с третьим — там и вовсе проспала сладким сном. А после слышала только какие-то отдельные, достаточно пробирающие, впрочем, кусочки подробностей о бесславной гибели человека, ранее известного как Рёма Хоши. В истории с актёром всё выходило и того проще. Ведь прямо сейчас, всего одно чёртово мгновение назад, на поле безумного и беспощадного боя руки лишился самый дорогой для него человек. На тот момент уже довольно давно и, скорее всего, окончательно потерявший для остальных свой человеческий облик. — Дура… Идиотка… ну зачем ты… никогда никого не слушаешь… — то и дело сквозь тесно сомкнутые губы повторял несчастный мужчина. На идеальных, точёных скулах в такт уже задвигались желваки. Его кулаки задрожали, а из глаз побежали невольные слёзы, давно никак не связанные с актёрской игрой. — Она ж ведь там правда умрёт! Вы все не можете просто стоять здесь и... твою мать! Публика не успела даже что-либо сообразить, когда Зен стремглав бросился в сторону зловещей двери в Комнату Казней. Впрочем, кое у кого здесь обнаружились проблемы почти столь же серьёзные. Что-то внутри Амами Рантаро, какое-то давно забытое тёплое чувство, словно тут же оборвалось, похолодело и почти-почти умерло, когда он нашёл-таки в себе силы оторваться от злосчастного экрана смерти. Дабы поддержать тёплым словом стоящую по соседству и бледную, как призрак, Саёри. Или хотя бы просто взять её за руку, чтобы ей стало легче, спокойнее, когда… не увидел вдруг девушки на своём месте. В голову тут же полезли отвратительные, леденящие душу воспоминания прямиком из окончания Второго Дела. Ведь только что была прямо здесь! Твою ж… Этот глуповатый ребёнок и в тот раз тоже чуть не погиб, виня себя за смерть своей близкой подруги. Поддавшись порыву безудержных чувств, Саёри собиралась сделать с собой нечто кошмарное. Да что уж там. Почти сделала. А в этот раз ведь дело также идёт прямиком к тому, что она опять может лишиться близкого человека! С которым явно была в тяжёлых отношениях. И очень много в них вкладывалась, якобы делая лучше. Чтобы по итогу всё обернулось… чем-нибудь типа этого?! «Нелепое чувство вины просто раздавит и задушит её… опять». — Чёрт вас всех подери, где Саёри?! — нервно заозирался Рантаро, уже собираясь пойти в сторону лифта. Он не должен допустить этого! Нет, нет, нет, ни за что на свете не должен. Сначала была любимая младшая сестра, а теперь из-за его невнимательности снова происходит- На помощь без лишних вступлений решилась вдруг подоспеть Юри. Похоже, за время этого душераздирающего — во всех смыслах — представления она, случайно или же намеренно, переместилась поближе к тем, с кем ей гораздо спокойнее. Потому что, как сам Амами до этого помнил, её кафедра находилась достаточно далеко от него. В то время как сама девушка оказалась сейчас аккурат перед ним. — В-вот! — дрогнувшим голосом сказала побледневшая тихоня, не собираясь церемониться, а просто резко повернув его голову в нужную сторону. — … Рантаро оторопел. Всё вышло ещё хуже, чем он мог бы подумать.***
В порыве невероятнейшего отчаяния, захлёбываясь в безумном крике по той самой Единственной, Зен был готов выбивать чёртову дверь, что разделяла их с несчастной возлюбленной, даже голыми руками — лишь бы попасть внутрь, к ней. Лишь бы спасти её от самой себя, пока есть время!.. На счастье, этого не понадобилось: дверь быстро и достаточно легко отворилась сама. Актёр оказался внутри. Рёв лезвий почти мгновенно оглушил его. Их было здесь до сумасшедшего много. И все они двигались. И все безумно шумели. И — да, вот она, Моника! Её фигура различима сейчас прямо у дальней стены. Стоит на своих двоих, спиной к нему, и… там Морти? Что они делают? Почему оттуда пахнет чем-то горелым? Адреналин, подстёгиваемый неописуемой гаммой самых различных эмоций, слишком застлал несчастному горе-герою взор, чтобы мгновенно разобрать, что именно на том конце сейчас происходит. Но это уже не имеет никакого грёбаного значения! Ведь скоро он опять будет с ней. Скоро он ей поможет! Конечно же, здорово отчитает в итоге, а после и просто пошлёт на все четыре стороны. К чёрту. Так рисковать ими всеми, и собой в том числе!.. Идиотизм. Нет, это продолжаться не будет. Дура, дура, какая же она всё-таки дура, эта странная женщина! Но неважно. Пока это неважно. Ведь верные ноги сами понесли его вперёд! Быстрее пули, мимо ревущих лезвий, обходя их и сокращая проклятые метры до своей верной цели. И до её спасения, в частности. — ?! …его ноги лишь продолжали делать свою работу, необычайно резво и быстро, пока что-то одним ловким ударом не подкосило их, бесцеремонно повалив прекрасного принца на грязный пол этого неоднократно омытого чужой кровью помещения.***
Моника лежала, нелепо растянувшись, в чём-то чертовски мокром, на полу, прямо под воющими лезвиями. У неё получилось понять, что она вся теперь истекает кровью. Что-то в её теле мучительно больно пульсирует и она слабеет. С каждой. Сраной. Секундой. Что-то горячее медленно стекает теперь по её упругим, подтянутым бёдрам. Только не сейчас, только не- Как же больно-то. Чёрт, плевать. Тогда Моника попробовала скорее встать — нужно добить этого мелкого выблядка, пока у неё осталось хоть немного от своей былой силы и запала энергии. Этого не получилось: одна маленькая загвоздка, которую она почему-то смогла понять очень не сразу. Ног не было. — Такая ерунда… не остановит и не удержит меня… я доберусь- Она быстро поползла вперёд, озираясь по сторонам в поисках цели. Оставляя за собой кровавый след — но уж точно не так, как сама бы того хотела. Твою мать, где этот сраный Морти?! Пацан попросту словно пропал. На месте их ещё совсем недавней стычки всё было перепачкано его грязной кровью — скорее всего, его — но только вот самого засранца что-то нигде рядом заметно не было. Однако, недавняя практика ей уже доказала, что он вполне себе человек, и что его можно ранить. Даже легче, чем кажется. Значит, можно также и добить. Нужно только найти. Всего делов-то. Впрочем, с этим страдать не пришлось: чья-то лёгкая, почти детская нога вдруг опустилась на её спину, бесцеремонно вдавливая Монику в землю и в грязь, в растекающуюся алую лужу прямо под ней. А после над её ухом раздался ликующий шёпот, перекрывающий, казалось бы, все лезвия в этой комнате: — Что-нибудь потеряла? Морти решился появиться воочию, предварительно в лучших традициях вытерев запачканные (а уж здесь было, в чём) подошвы, после чего всё же сойдя со своей бессильной противницы. Его заметно шатало, да и ступал он уже не столь легко и уверенно, как пару мгновений назад. Однако, в облачённой теперь не столь непобедимой перчаткой обгоревшей руке; свёрнутую во что-то вроде носового платка, Морти держал перед Моникой- Проклятые пот и слёзы, появившиеся из-за адской боли, застлали её превосходное зрение, поэтому несчастной девушке всё же понадобилось податься вперёд и приподнять свою голову, чтобы получше разглядеть сей странный предмет у него на ладони. Ещё какое-то время мозг словно бы отказывался просто сложить картинку и признать в ней увиденное. Быть того не может. Это же… Это, это- — Хей, Моника. Ты выглядишь довольно неважно. Не против, если я подам руку помощи? Нагло улыбаясь, Морти быстро опустил на её побледневшее и перекошенное невыразимой болью лицо её же собственную отрубленную, «ядовитую» пятерню. — Пора спать.***
Одним ловким ударом по ногам что-то подкосило вдруг отчаявшегося прекрасного принца, безжалостно и бесцеремонно роняя того на грязный пол этой проклятой комнаты. Лезвия вокруг него всё продолжали безумно реветь. Тело саднило: падение выдалось не самым приятным. Однако, в какой-то момент, прямо сквозь шум до его ушей донеслось весьма громкое: — Ты-, ты-, ты д-дурак! — он очень не сразу признал обиженный вопль Саёри. Девушка крепко держала актёра за ноги и с вызовом смотрела в его глаза. — Не смей сейчас помирать! Ты меня понял?! Никому не позволю! — Совсем идиотка?! П-пусти меня, эй!.. Моника там погибает! — Зен попытался вырваться. Тщетно. — Которая, к тому же, и твоя подруга тоже! Просто отстань от меня! Внезапное появление очередного лезвия прямо над их головами заставило двоих горе-спорщиков прижаться пониже к земле и поближе друг к другу. Тогда Саёри и ответила ему в самое ухо. Тихим, будто бы чужим, стальным, мрачным голосом: — Ты ошибаешься. На самом деле, как человек… Моника умерла уже довольно давно. Мы просто не хотели с тобой этого видеть. Актёр от таких слов даже немного опешил. И всё-таки, они словно в нём что-то переключили. Он больше не пытался вырываться и слепо бежать на помощь. К кому бы то ни было. Лезвия, кружащие, ревущие, вопящие на самые разные голоса прямо над их головами, вокруг них, уже не казались какой-нибудь пустяковой преградой на пути к верной цели. Кочкой на дорожке под указателем «хэппи-энд». Нет. Они были чертовски реальными, невероятно опасными и содержали в себе только смерть. Ужасную и крайне болезненную. Зен чуть-чуть отодвинулся от Саёри. Присел к ней спиной, не желая показывать свои слёзы и стараясь соблюсти хоть капельку личного пространства. — Если хочешь, — он постарался проявить немного рыцарства даже здесь. — Давай я закрою твои глаза, чтоб тебе не было так страшно! Та же, в свою очередь, ничего не ответила. И, когда они вместе сумели-таки усесться хоть чуть-чуть поудобнее, облокачиваясь друг на дружку, спина к спине, каждый ощущая при этом надёжного человека поблизости… Саёри просто положила свою тёплую, пускай и немного вспотевшую, ладонь на его лицо. Ведь с той стороны Зену как раз открывался бы вид на страдания Моники. И, пока над ними продолжала и продолжала гудеть верная смерть, Зен сделал для девушки то же самое: — Знаешь… спасибо тебе. В какой-то момент ему и впрямь стало гораздо спокойнее. Сердечная боль незаметно — нет, вовсе она не ушла, разумеется — опустилась почти до границ допустимого, перестав, наконец-то, затмевать разум и все прочие инстинкты, полезные для выживания. Вместе со смутным отголоском воспоминания, что ведь ВСЕ они должны были сейчас что-то такое сделать. Что-то невероятно важное… что-то, о чём из находящихся в зале мог пока знать только Зен и ещё сама Моника… что-то, связанное, вроде как, с побегом отсюда? Что-то- Да ладно. Неважно. Какая, к чёрту, теперь уже разница? Нужно лишь выдохнуть. Всё остальное можно будет сделать и позже, почти наверняка. Потом, когда-нибудь потом. И вот таким странным образом, хотя эти двое и были на тот момент рядом с ней, буквально в нескольких метрах, никто из них так и не увидел последние страдания несчастной Моники. Не увидели, что стало с её красивым телом. Не заметили, как изо рта вместе со страшной судорогой потекла пена. Как неприятно выпучились и закатились её глаза. Никто не услышал предсмертных, почти умоляющих воплей от девушки — в которых смешалось буквально всё: страх, горечь, агония, слёзы, отчаяние, проклятия, мольбы, нежелание и неспособность признать собственное поражение, а также ненависть ко всему живому, и особенно — к себе самой… Ничего из этого никто из них не услышал, потому что лезвия своим гулом буквально могли перекрыть всё, что угодно. Зен и Саёри, будучи в некоем блаженном оцепенении, сначала даже и не заметили, как именно всё закончилось. Не поняли, когда же, в какой же конкретно момент кругом вновь стало тихо и даже… спокойно, почти что. Ясно им было только одно: всеобщая убийственная жизнь продолжается. Пока ещё. Они по-прежнему сидели спина к спине .Прошло Время Наказания!
Виновная: только Моника.
Наказание:
«Леди-Бензопила».
Новое название: «Гибель Уробороса».
***
Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь- До омерзения пронзительный звон будильника разнёсся по его комнате, вызывая неожиданный приступ дрожи чуть ли не по всему телу. Как же раздражает, а. От порождённого пиликаньем отвратительного гвалта у Люсиэля какое-то время гулко звенело в ушах даже после того, как в помещении опять воцарилась мёртвая, непробиваемая тишина — когда он с чувством вырубил это грёбаное приложение у себя на планшете. Едва не продавив бедное стекло до трещины, вроде бы. Севен негромко выругался. Кажется, теперь он остаётся совсем один. Даже спустя столько времени, это всё-таки произошло. Чего и стоило ожидать, верно?.. Обычно Люсиэль неизменно ставил на свой будильник самую невозможную, самую поганую и самую гадкую мелодию из всей имеющейся у него дома «Обширной Бибилиотеки Самых Отвратительных, Мерзких и Тошнотно-Неприятных для Уха Нормального Человека Рингтонов», которую он так скромно и коротко с гордостью называл. Это помогало ему моментально проснуться даже в самые тяжёлые дни! Дабы вновь оказаться готовым приступить к очередной порции своего умственного труда. Никаких тебе тут «сейчас перевернусь на другой бок, только глаза открою», «ну ладно, ну пусть ещё пять минуточек полежу» и прочего подобного им дерьма. Только суровая побудка почти по армейским правилам, только хардкор. Сегодняшний случай, правда, всё-таки был исключением. На этот раз будильник не заставил его проснуться, дабы начать всю работу - наоборот, он до безобразия неприятно возвестил, что работа окончена. Невероятно муторная и кропотливая, надо добавить, работа. Ибо примерно в это самое время, по смелым прикидкам самого Севена, врата на безопасный проход на свободу должны будут закрыться. Значит, вот примерно сейчас ребята все уже вышли. Осталось только дожидаться ответа от них! Его ж теперь здесь не бросят. Но это тоже были очень смелые предположения. Себе-то теперь можно в этом признаться, всё равно больше некому. Чем дольше хакер оставался один на один с собой в момент исполнения плана, тем большие сомнения терали его бедную голову. Путь через Комнаты Казней и так особо гладким не назовёшь, как ни старайся! Севен бы мог, взаправду мог попытаться поискать более короткий или же безопасный способ, в процессе которого друзьям не пришлось бы миновать ВСЕ смертельные для простых людей ловушки, пусть даже те могли находиться в выключенном состоянии. Да, он мог бы, было б у него немного больше ценного времени. Если бы его опять не поджимали чёртовы сроки! Проклятие! Во всей своей неуверенности, однако, ему оставалось теперь винить только себя, ещё раз себя, ну и… дурацкую Монику, разумеется. Будь она неладна. Что ж с этой женщиной всё время было не так?! О боги. Она очень опасна. Настолько жутких субьектов Люсиэль ещё не встречал, хотя ему уже приходилось даже общаться с убийцами - тогда ещё, по прошлой работе. В самую первую очередь разрушительна Моника для самой же себя, разумеется. Но и те, кто оказываются с ней рядом, огребают иногда чуть ли не в большей степени. Сколько Севен ни общался с ней в последнее время, эта девушка всегда словно… до смерти боялась не успеть на последний поезд, который увёз бы её - кто знает? - ну, куда-то ещё. В маняющую неизвестность. Теперь поезд ушёл. Увозя на себе и всех остальных, кстати, тоже. Быть может, ему нужно было активнее спорить с этой проклятой Моникой? Сильнее отстаивать собственную точку зрения? Развесил тоже свои уши, блин. Она умела убеждать похлеще всяких ораторов, а воодушевляющие речи от неё всегда были сладки и приятны, порою трогали в нём что-то самое дорогое. Не женщина - демон. Ну, а потом просто стало вдруг слишком поздно. Не отменять же всё в самую последнюю секунду только потому, что ему так вдруг подумалось?! Ведь столько времени, нервов, труда… Моника будто бы видела его насквозь и тоже так говорила. Просила идти до конца, даже при всей его неприязни к ней. В этом они сошлись. Ведь на кону и у него тоже кое-что есть! Кое-кто, если быть более точным. Однако теперь Моники в комнате не было. И с каждой новой минутой её отсутствия, отсутствия всех этих разговоров о запутанных планах и несбыточных целях, Севен словно бы мог мыслить более здраво. Будто повязку постепенно начинали снимать с глаз, и теперь он мог видеть истину. Которая своими мучительными каплями просачивалась сначала уж совсем по чуть-чуть, но со временем всё больше и больше. Открывая реальную картину произошедшего. Можно ли Монике было в чём-то настолько масштабном довериться, насколько великой обещанная награда бы ни была? Да хоть мир во всём мире, дружба и жвачка! А ответом тут стало, конечно же, нет. Даже думать не надо. Здесь сильнее всего пугала даже не сама дамочка со своей маниакальной одержимостью достижения целей, да и не будущее за поворотом, как только они выйдут из набившей уже оскомину смертельной игры. Пугала как раз дорога к этому повороту. И пугала она, в основном, своей неизвестностью. Ибо в том пути были опасности. Что такое та загадочная «Абсолютная Аннигиляция», срабатывающая вместе с открытием последней двери? Люсиэль узнал об этом совершенно случайно, едва ли не в самый последний момент, но так больше и не смог ничего разведать. А теперь это не давало ему ни секунды покоя. Что дальше станет с попытавшимися пересечь эту черту? И как это остановить? Моника с показным знанием дела заверила его, что всё будет нормально. Только вот иногда насчёт неё у хакера создавалось крайне стойкое ощущение, что ей не было совершенно никакого дела до чего-либо, не касающегося её главной цели — уничтожения организатора. Главное - это убить Морти. А там — хоть весь мир в труху. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Я должен был пойти туда и их остановить! — вопил он, схватившись за голову и ударяясь ею о стену с каждым новым восклицанием. — Мы же ведь нихрена об этом месте не знаем! Дурак, дурак, дурак, дурак!!! Немного переведя дух, Люсиэль выбрался, наконец, в коридор. Стены собственной комнаты невыносимо давили на него, ему захотелось просто глотнуть свежего воздуха. Но здесь тоже оказалось как-то до непривычного пусто. Пусто и тихо. Зови — не зови, плачь — не плачь, а всё кончено. Корабль отзывался на гулкое эхо его разносящихся по пространству одиноких шагов лишь давно умершей тишиной. Никого рядом не было. Ждать теперь хоть какой-нибудь помощи? От кого? Да и сколько народу там, снаружи, вообще знало об этой симуляции?! Или можно уже ничего больше толком не ждать — всё равно сюда теперь никто не заявится? Никогда. Чёрт, он отдал бы последнюю рубашку, чтобы поговорить сейчас с кем угодно! Да хоть даже с проклятым Морти, это неважно. Только бы слышать звуки чьего-нибудь голоса! Только не одиночество! Не после всего! Но ведь он сам же, да и, при том, почти что добровольно, сделал свою тюрьму — ха-ха-ха — вот такой! Больше уже точно никто работать не помешает… Пространство огласили звуки дверей открывающегося лифта. — А? Что такое?! — И я говорю тебе, что никогда, — блять, никогда — не п— Уверенный голос Миу резко прервался, когда несчастный Люсиэль, даже не попытавшись скрыть слёзы за своей очередной фальшивой гримаской, едва не задушил в объятьях их с Электроником. Какое-то время оторопелая троица стояла молча, пока за ними неспешно закрывался лифт. Больше на этаже сейчас никого не было. — Я… а… пусти меня, грёбаный ты ёбанувшийся на всю голову извращенец! — в конце концов, сумела взять себя в руки и завопила Ирума, пытаясь получить доступ к драгоценному воздуху. — Сыроега, твою девушку хотят изнасиловать! Хули стоишь?! Электроник, сам, подобно ей, зажатый в объятиях хакера, неторопливо повернулся в сторону источника звука: — ?.. Кажется, сам он ничего против подобных затяжных обнимашек с подозрительными личностями никогда не имел. — Ладно, ладно, — Миу немного успокоилась, легонько постучав своего «обидчика» по плечу. — Тише, тише, мужик. Что у вас, бля, случилось-то? Чего прогуливаешь? Наконец, хакер отпустил парочку. Всё ещё глядя на них, точно не веря собственным глазам, он улыбался. — Я задала вопрос, чел. Тебе, чтоль, вообще похуй, что я, бля, ору, что могу тебе пизды щас— — Получается, что не ушли сейчас почему-то… только вы двое? — ответил Севен вопросом на вопрос, тем самым прерывая активные жесты со стороны не менее озадаченной собеседницы. Он крайне серьёзно посмотрел на неё. — Куда не ушли? — Теперь «в игру» включился и Электроник, лениво почёсывая свой затылок. — На тот свет, что ли? Ирума чуть улыбнулась его мрачному чувству юмора. И снова вокруг троицы повисла довольно плотная, незадачливая тишина. У обеих сторон оставалось слишком уж много вопросов друг к другу. Всё ещё. — Друг, ты для чего тогда Монике свою одежду отдал? Какие-то у вас странные розыгрыши, я считаю. — А, это… но разве… она не должна была… — теперь же Севен выглядел ну совсем неуверенно, прислоняя к губам указательный палец. — Показать вам всем… типа, дорогу отсюда? Блин, почему вы сейчас так нелепо выглядите, словно впервые об этом услышали?! Чем вообще занимались весь Суд? Миу и Электроник непонимающе переглянулись. — Ну, всё, что Дерьмоника нам показала, чувак, — наконец-таки вновь заговорила Ирума. — Это что пиздец не стоит связываться с местными организаторами. Потому что ты помрёшь страшной смертью, прежде чем что-то поймёшь. С лужами крови из отрезанных конечностей и всей подобной хуйнёй! Хотя салочки и были довольно красивые, да. — Получается, — задумчиво ответил Люсиэль, — тогда все остальные сейчас— — Ох, блять, Господи, — устало выдохнула Миу, хватаясь за голову. — Дайте мне уже, нахуй, добраться до моего успокоительного. Срантаро и кучка остальных долбоёбов остались пока что внизу. Они читают нотации деревенщине и твоему смазливому другу, почему нельзя было делать… всякую хуйню. Морти тоже там, но он пока весьма плох и на него им всем, по-моему, похуй. Мне кажется, что это взаимно. — ... — Теперь ваше обоссанное высочество удовлетворилось? Можно, бля, и нам задавать здесь свои вопросы? Что это была за хуйня?! Севен под перекрестием двух недовольных взглядов только весьма неловко хихикнул, сложив руки за головой: — Ну-у...***
— Я думала, что у меня было всё… Моника с лёгкой грустью в голосе усмехнулась. Качнула головой, прикрывая глаза. Помолчала немного, обхватив колени и пусто глядя перед собой. — А что изменилось? На тихий и немного участливый вопрос собеседницы бывшая Президент даже и не обернулась. Яркие, переливающиеся, ослепительные, пульсирующие вспышки разрывающей её на куски боли давно уже прекратились. Здесь теперь царила лишь темнота — холодная и тяжёлая, мягкая и обволакивающая, готовая поглотить целиком, без остатка. Как внутри, так и снаружи. Можно было не открывать глаза — разницы почти не было. Может быть, её не было даже совсем. Бороться теперь бессмысленно. Тело казалось непривычно лёгким, невесомым почти: ничего больше не кровоточило и не болело. Даже израненная гордость словно бы успокоилась. На Монику постепенно накатывало самое настоящее умиротворение. Какой же это кайф, всё-таки. А ведь ни одно, пускай даже самое мощное, успокоительное не оказывало на неё подобного эффекта ни разу прежде. Сколько она себя помнила и сколько их уже перепробовала. Девушка тихо выдохнула, снова приготовившись говорить: — За последние года три я всё чаще начала замечать: вся моя жизнь — одна большая иллюзия. С её губ сорвался тихий смешок. Забавно это даже как-то немного, ха. Обычно к этому моменту Монику уже давно кидает на начало следующей петли, не давая забыться ни на одно чёртово мгновение. Даже дыхание перевести, и то некогда! — И вот, когда я в первый раз решилась заглянуть за эту завесу… то оказалась в настоящем ночном кошмаре, где даже уже не была самой собой. И я так боялась. Сейчас же ничего не происходило. И вовсе не думало происходить. Моника по-прежнему сидела здесь, где бы это "здесь" ни было. — Боялась чего? Монике не нужно было даже оборачиваться, чтобы отчётливо, до каждой знакомой мелочи представить себе сейчас милое любопытное выражение на этом немного детском девичьем личике. Вместе с забавным наклоном головы той, что стояла аккурат у неё за спиной. — Этого, — Моника неопределённо повела плечом куда-то чуть в сторону, в необъятную темноту. — Это новый мир для меня. Новый мир, где я так одинока и столь беззащитна. И где они оставили меня совсем одну. Девушка вымученно усмехнулась и зябко обхватила себя за плечи. — …хмф. Нацуки ничего не ответила.Конец Четвёртой Главы.