tea.

— Бо-ди? Ты дома? — Сяо Чжань возвращается домой уже затемно даже на собственный взгляд, вбегая в квартиру слишком суетливо, стряхивая пальто с плеч, выскальзывая из ботинок, наступая носками на задники. — Я хотел вернуться пораньше и приготовить ужин. Он в самом деле хотел, предупредил об этом Цзы Тао и всех помощников, следил за временем, поглядывая на часы едва ли не каждые пять минут, а потом случилось что-то… На самом деле во всем был виноват только он — он слишком увлекся работой и подготовкой зала к выставке. Его собственной. Не то чтобы за столь короткое время он стал известным и востребованным художником, но на его работы был спрос, они были интересны обществу, и Цзы Тао решил, что им стоит рискнуть. Сяо Чжань отобрал картины, с которыми был готов расстаться, даже из тех, которые написал после возвращения со свадебного путешествия. Их было несколько, очень похожих и в то же время очень разных, несущих в себе одно настроение — счастье. Одну из них Ибо забрал себе, запретив даже думать о том, чтобы выставить где-нибудь, кроме их спальни. «Это память о том прекрасном времени», — так он сказал, вешая картину на свободную стену комнаты. — Этот гэгэ такой успешный, что совсем не хватает времени на любимого мужа, — Ибо показывается с мягкой улыбкой на губах, ловит старшего в крепкие объятия, находя уголок губ поцелуем, совсем рядом с небольшой родинкой. — Я заказал нам ужин, и он уже даже приехал. Поцелуи медленно смещаются на губы, не давая омеге ответить. Легкие прикосновения, почти целомудренные, увлекают их на долгие минуты. — Я приготовлю ужин завтра — завтра у меня нет никаких дел, — Сяо Чжань улыбается в поцелуй, еще один и еще. Закидывает руки на плечи альфы, прижимаясь ближе, и почти забывает о том, как он на самом деле устал и проголодался, и хочет в душ. — Вы уже все приготовили для выставки? — обо всем этом помнит Ибо, с влажным звуком отрываясь от зацелованных губ, и, размыкая объятия, ведет омегу на кухню. Еду привезли буквально за десять минут до возвращения старшего, все еще горячая, в одноразовых контейнерах, потому что мыть посуду после ужина альфа не планировал, как не планировал оставлять ее на омегу. — Почти: остались только организационные мелочи, но ими займётся Цзы Тао, ближайшие дни меня никто не побеспокоит, — он устало опускается на один из стульев, в первую очередь подтягивая к себе чашку только заваренного чая, пахнущего плодами сметанного яблока, и картонную коробочку с рисом в остром соусе. Запах настолько аппетитный, что живот отзывается урчанием. Ибо только и может, что фыркнуть в ответ, протягивая старшему палочки. Он знает, что Сяо Чжань обедал, потому что лично проследил за этим. За последние две недели, с момента, как началась подготовка к выставке, а омега большую часть дня проводил в галерее, он заметно похудел. Не критично, и тем не менее. Это стало поводом не только завтракать и ужинать вместе, как они делали это всегда, но и все чаще заезжать в галерею среди дня и уводить Сяо Чжаня на обед. Никто не был против, особенно если омега возвращался с угощениями для помощников. — Вряд ли ты сможешь им помочь, даже если побеспокоят, — альфа усмехается, наблюдая, с каким аппетитом старший жует, и сам открывает коробочку с менее острым рисом. Сяо Чжань предпочитает не отвечать, потому что это в самом деле так. Через день у него должна начаться течка, и в таком состоянии он ничем и никому не сможет помочь, да и вряд ли ему в самом деле кто-то станет звонить. Выходя из ванной, разморенный и сытый, почти сонный, Сяо Чжань совсем не ожидает, что его буквально схватят за бедра, закинув на плечо, через мгновение бросив на постель. Он и без того плохо ориентируется в темноте без очков или линз, сейчас же у него и вовсе чуть не стало сердце. Ибо нависает сверху, прижимая омегу к постели и практически обездвиживая его своим телом, обжигает губы мятным дыханием, но не целует, только смотрит, будто что-то видит в темноте спальни, но его глаза блестят, точно как у дикого животного, готового напасть на свою жертву. — Ты меня напугал, — омега тянется к чужой щеке, и то, как альфа прикрывает глаза, щекой прижимаясь теснее к ладони, ластится к его прикосновению, развеивает глупые ассоциации. Стал бы какой-либо дикий зверь делать такое. — Внезапно захотелось схватить тебя и покусать, — он и в самом деле прикусывает подушечки пальцев омеги, совсем легко, даже нежно. Эти животные порывы появились в Ибо после свадьбы, точнее — свадебного путешествия. Глупо делать вид, что они не понимают, в чем именно дело, потому что это казалось слишком очевидно. С появлением метки запах Сяо Чжаня изменился; изменилось, как кажется ему, вообще все. Ощущение альфы рядом стало совершенно другим, будто оба они одно целое. И даже короткие разлуки, дни, проведенные порознь, пока альфа на работе, а омега в галерее, ощущаются будто потеря чего-то важного. Оба спешат домой, оба стремятся проводить как можно больше времени вместе — не важно, дома или за его пределами. Цзы Тао как-то сказал, что со временем это пройдет и все острые ощущения улягутся, возвращаясь к привычным им. Сяо Чжань хотел бы спросить об этом папу, если честно, но в его окружении был только один омега с меткой. Сейчас запах омеги не только стал ярче — для Ибо он ощущается совершенно особенным, необходимым, важным, он все больше нуждается в нахождении омеги рядом, в его прикосновениях, близости. Цзаньцзынь, наверное, никогда бы не поверил, что метка, которую сам он воспринимал не иначе как клеймо, на самом деле куда больше клеймила альфу, привязывая его к одному омеге. Другие уже не пахли так ярко, а все нутро тянулось к одному-единственному. Кто-то говорит, что так сложилось в ходе эволюции и раньше, когда мир был проще, зачастую следом за меткой шло первое потомство, и на плечи альфы ложилась обязанность охранять беспомощного омегу, а после — и маленьких детей. И все это — тяга и желание быть рядом, — лишь инстинкт, призывающий обеспечить для омеги наиболее надёжную защиту. Сяо Чжань не знает, дело ли в инстинкте Ибо, метке или гормонах. Он знает, что это не изменит их чувств друг к другу. Зарываясь пальцами в волосы на затылке альфы, он тянет его ближе к себе, накрывая губы поцелуем. Он получается немного смазанным; Ибо тянется к шее, прихватывает кожу губами, очень хочется прикусить ее, но нельзя. Во-первых, в этом месте будет больно; а во-вторых, у Сяо Чжаня скоро выставка, он не может выглядеть на ней как жертва домашнего насилия, даже несмотря на то что каждый там будет знать, что этот омега занят и, как все занятые омеги, имеет право на свою личную жизнь в любых ее проявлениях. Именно эта мысль заставляет его опуститься ниже, прихватить зубами напряжённые соски, поочередно втягивая мягкую кожу в рот. Хочется терзать их до боли, но со дня на день начнется течка, и там, в бреду от близости с любимым, опьяненный его новым, туманящим сознание, запахом, он наверняка займётся этим. Последние два месяца, две течки после появления метки на теле старшего, стали ощущаться иначе. Ибо все чаще терял самообладание, все сильнее его вело, отчего Сяо Чжань под конец самого насыщенного дня был буквально истерзан, залюблен до синяков, до отметин зубов на теле. Это немного пугало, в самом деле пугало, если честно, но Сяо Чжань только улыбался, лишь единожды признавшись по секрету, что разглядывает его следы на своем теле, вспоминая их каждый раз, который только смог запомнить в бреду. Признавшись, что его никогда не любили так сильно. Живот дрожит под щекотными прикосновениями, и напряжённая плоть прижимается алой головкой к низу живота. Ибо проводит вдоль нее языком, собирая теплую смазку, и опускается ниже, несмотря на недовольный стон омеги. Зубы впиваются в мягкую кожу бедра. Ибо испытывает облегчение от самого действия, от того, что на теле его омеги стало на одну отметину больше, пусть эта и сойдёт за несколько дней. Желание метить его никуда не пропало, даже стало больше с появлением самой метки. — Ты хочешь меня съесть… Скажи честно, ты хочешь меня съесть? — Сяо Чжань скулит, чувствуя очередной укус на втором бедре. Он спрашивает это каждый раз, когда Ибо поддается своему животному желанию, впиваясь зубами в его тело. Очередной укус отзывается стоном. Ибо не чувствует меры в их количестве, но всегда знает, когда боль приятна, никогда не переходя эту черту, потому что все, что происходит между ними, должно оставаться приятным для обоих. — Очень, — он едва не рычит от удовольствия, испытывая глупое облегчение, будто вся потребность в укусах на сегодня полностью удовлетворена. — Так и откусил бы кусочек этого аппетитного бедра. Он широко лижет один из оставленных следов, чувствительный сейчас, отчего кожа покрывается мурашками, и тянется выше, губами накрывая поджавшиеся яички. Сяо Чжань вздрагивает, стараясь развести ноги шире, чтобы Ибо было удобно. — Могу я вылизать тебя? — он спрашивает, кажется, только для приличия, но оба знают, что если Сяо Чжань откажет, он без труда найдет себе другое занятие. — Да, — Сяо Чжань не отказывает, как бы неловко ему от этого ни было. Это все ещё новое для них, странное и в то же время будоражащее. Альфа ложится удобнее, укладывая колени старшего на свои плечи, накрывает ягодицы ладонями, чтобы было удобнее, и широко лижет ложбинку между ягодиц, кончиком языка очерчивая вход. Сяо Чжань отзывается дрожью, закрывая глаза сгибом локтя, будто это как-то поможет, и все равно стонет, стоит альфе толкнуться языком внутрь. Это все ещё стыдно, ужасно стыдно, и в тоже время он невольно сжимается от ощущения скользящего внутри языка. Ощущение совершенно не похожее ни на что, отчего низ живота сводит судорогой и член невольно дёргается от напряжения. Ужасно хочется кончить, но чего-то не хватает, совсем чуть-чуть. Он хотел бы помочь себе рукой, но вместо этого тихо хнычет, сжимая одеяло и сильнее выгибаясь навстречу влажному языку. Смазка течет по ягодицам все сильнее, Ибо едва успевает слизывать ее, удовлетворённо улыбаясь на каждый недовольный стон, стоит ему оторваться от заалевшего входа. Язык скользит вдоль чувствительного шовчика от яичек ниже, толкаясь в тело как можно глубже, и бёдра омеги напрягаются. Он так старается податься ему навстречу, так старается впустить его глубже. Он может сколько угодно рассказывать Ибо, что это грязно и стыдно, но его тело говорит о другом — о том, как сильно ему нравится чувствовать язык альфы внутри, нравится быть вылизанным до болезненной чувствительности. — Хватит, — Ибо послушно отрывается. Он и так чувствует, насколько напряжен омега и насколько ему тяжело сдерживаться. Ноги опускаются на постель, а альфа, продвинувшись выше, толкается в мокрое тело, вбиваясь до основания, даже несмотря на увеличившийся узел. Сяо Чжань цепляется за его плечи, стараясь сильнее выгнуться в пояснице, найти тот самый угол в своем теле, который заставит его кончить только от движений внутри. Ибо уже более чем отлично знает это, подхватывая одну ноги омеги, подтягивая её чуть выше и невольно улыбаясь, когда тот сотрясается от оргазма, кончая даже не прикоснувшись к себе. Ему хватает пары движений в судорожно сжимающемся теле, чтобы кончить следом, отпуская ногу и прикусывая кожу на плече. Один след все же останется, но его точно скроет рубашка. Сцепка в таком положении не самое удобное — Ибо слишком тяжёлый, чтобы лечь сверху, а держать собственный вес все же тяжело, особенно после изнуряющего секса, но он терпит, покрывая влажные плечи поцелуями, поднимаясь по шее выше. Сяо Чжань зарывается пальцами в волосы альфы, массируя кожу. Он знает, что это неудобно, но оба поддались порыву, да и как они могли прерваться на то, чтобы сменить позу. Перед глазами плывет темный потолок со слабой световой тенью, попавшей к ним с улицы; альфа все ещё горячо дышит в шею, не переставая целовать, едва ощутимо прихватывая кожу зубами. Они оба немного устали после стольких дней работы. Кто бы мог подумать, что у Сяо Чжаня будет работа. Неофициальная на самом деле и очень «сезонная» — между выставками он только рисует, но неделя до нее и ещё неделя после — самые насыщенные дни, которые вообще были в его жизни. Кажется, он и не жил до этого. До приезда в Нью-Йорк. До встречи с Ибо. Просто ждал того самого альфу, занимался делами, строил отношения, но где-то внутри ждал именно его, чтобы рядом с ним узнать, что такое вообще жизнь. — Бо-ди… — он тихо зовёт, получая в ответ любопытное мычание и очередной поцелуй под подбородком. — Может, ты больше не будешь пить таблетки? Ибо замирает, прижавшись губами к шее. Горячо выдыхает пару раз, будто осознавая вопрос, и отстраняется, заглядывая омеге в глаза. Он почти привык к темноте, и лёгкого света, бьющего в окно, вполне достаточно, чтобы видеть его лицо. Сяо Чжань совершенно не сомневается. — Хорошо, — Ибо улыбается едва заметно, накрывая ладонью щеку омеги, и целует. Он не спрашивает, уверен ли тот и точно ли пришло время. Если Сяо Чжань заговорил об этом, значит, время пришло, значит, он готов. У него было много времени, на самом деле у него было все время этого мира — Ибо не стал бы его торопить или спрашивать сам, это ни к чему. Они прошли обследование, они решили все страхи и переживания омеги, все остальное зависело только от него, и сейчас он был совершенно готов.

***

Ибо лениво листал «Вейбо», свободной рукой обнимая спящего на его груди омегу, поглаживая его обнаженную спину. Это казалось чем-то совершенно привычным, естественным и само самой разумеющимся: насыщенный запах чая и кардамона, витающий в спальне, запах приближающейся течки и слабого возбуждения, горячее тело омеги, который прижимался к нему как можно ближе, дышал его запахом, не находя в себе сил встать с постели ещё со вчерашнего вечера. Из раза в раз он кажется таким нежным и беззащитным в этот момент. — Хочу пить, — горячее дыхание обжигает кожу груди, а ладонь омеги скользит выше, оглаживая плечо и шею младшего. Он просит воды и в тоже время сильнее оплетает собой чужое тело, давая понять, что не отпустит, даже умирая от жажды. Ибо был научен собственным опытом, ещё с вечера оставив на тумбочке две небольшие бутылки воды. На всякий случай. Откладывая телефон, он тянется к одной из них. — Иди сюда, — крепче обняв омегу за талию, Ибо садится в постели, позволяя тому опираться на себя, как на единственную опору, что омега и делает. Он жадно пьет воду, кажущуюся прохладной, хоть она и простояла в комнате всю ночь и утро. Уже почти час дня, но они все ещё не вставали с постели, а ведь стоило хотя бы позавтракать, потому что жар в теле становится все сильнее, а времени оставалось все меньше. — Открой рот, — забирая с чужих рук наполовину опустевшую бутылку, Ибо отставляет ее на тумбочку, возвращая руку к лицу омеги, его послушно открытым губам. Между пальцев зажат кусочек манго, сладкого и сочного, который Сяо Чжань охотно съедает, стоит мякоти коснуться губ. — Где ты его взял? — он отклоняется чуть в сторону, натыкаясь взглядом на пиалу с нарезанными кусочками фруктов. Они купили их вчера днём, он точно помнит, но с вечера Ибо ничего подобного не приносил, да и вряд ли бы они так хорошо сохранились до утра. — Утром вставал кормить Орешек, заодно нарезал — знал, что позже ты меня уже не отпустишь, — ещё один кусочек мякоти касается губ омеги, и он послушно ест в этот раз персик, глупо улыбаясь в ответ на чужие слова. Надо же, смог выбраться из постели незамеченным, хотя утром он, должно быть, ещё не так сильно нуждался в альфе, как сейчас. — Такой хороший, — Сяо Чжань улыбается, почти шепчет глупую похвалу, губами прихватывая очередной кусочек яблока с чужих рук. Сладость с губ сцеловывает Ибо, невольно прижимая горячее тело ближе к себе. Это не очень удобно, приходится наклониться, чтобы дотянуться до губ, но никто из них не желает первым его прерывать. В груди плещется нарастающее возбуждение, это чувствует не только Сяо Чжань. Ибо не менее тяжело сдерживаться, и раньше было тяжело, а стоило запаху омеги измениться — всё стало только хуже. Сяо Чжань подаётся навстречу, опирается руками о плечи альфы, седлая его бедра. Ибо может только улыбаться в поцелуй, он и сам настолько привык к этому, что уже не представляет, что может быть как-то иначе. — Так сильно любишь меня, — омега и сам улыбается, чувствуя, как ладони альфы накрывают его талию, оглаживают изгиб тела, впиваясь в ягодицы, прижимая ближе к себе. — Люблю, — он все ещё не говорит о том, насколько сильно любит, потому что нет слова, способного описать это. Немного странно на самом деле — говорить о таких вещах в таком положении, когда единственное, о чем в самом деле получается думать, — насколько омега влажный и возбужденный. Он притирается к возбуждению альфы, отчего на коже остаётся след его естественной влаги, и тихо скулит от желания почувствовать его внутри. — Это хорошо, — он шепчет жарко, немного торопливо, сдвигаясь бедрами выше. Идеальное положение, чтобы толкнуться внутрь. — Наш ребенок будет зачат в любви. — Зачат и рожден, и проживет все свое детство в любви, — Ибо невольно улыбается, роняя смешок. Конечно, это очень важно, но разве в их отношениях могут быть сомнения? У него нет ни капли. Обхватывая собственный член ладонью, Ибо направляет его в чужое тело, проходится головкой вдоль ложбинки между ягодиц и входит под протяжный стон омеги. Сяо Чжань отрывается от чужой груди, принимая член до самого основания. Кончиками пальцев он опирается о пресс альфы, чтобы не потерять равновесие, и, привыкнув к ощущению наполненности, повел бёдрами из стороны в сторону. Он неторопливо покачивается на напряжённом члене, привставая едва ли на половину длины и тут же опускаясь назад, заставляя альфу тяжело выдыхать, прикрывая глаза. Это странное чувство, Ибо оно ужасно нравится — когда омега каждый раз будто примеряется к нему, раскачивает бёдрами, притирается ягодицами к его коже, сжимается абсолютно точно специально, отчего перед глазами темнеет от удовольствия. Сяо Чжань отклоняется назад, опирается ладонью теперь о бедро альфы позади себя, от этого член внутри с особым усилием упирается, кажется, в переднюю стенку живота. Ибо невольно оглаживает ладонью изгиб талии, напряжённый живот омеги, останавливаясь у самого низа, там, где, как ему кажется, он вполне мог бы ощутить движения собственного члена внутри. Возможно, будь это несколькими месяцами раньше, в самом начале их знакомства, когда омега был болезненно худым, даже тощим, это в самом деле могло бы случиться. Сяо Чжань довольно стонет от чувства давления, так ярко контрастирующего с нежными поглаживаниями. Чувство равновесия чуть подводит, и, прогнувшись в пояснице, омега уже двумя руками опирается о бедра альфы позади себя. Казалось бы, вполне привычная для него поза, но новый, ещё незнакомый, угол будто добавил новых красок, а стоило Ибо податься снизу мощным толчком — стало совсем хорошо. Пришлось чуть приподнять бедра, оставляя внутри буквально одну головку, чтобы дать альфе больше пространства для движения. То, как размеренно и в то же время жёстко он толкался в разгоряченное тело, нравилось все больше. Сяо Чжань любил эту позу, любил быть сверху и как будто контролировать все, что с ним происходит, а после лежать на чужой груди, пока не спадет сцепка. Не меньше он любил, только когда Ибо брал инициативу в свои руки, впивался ладонями в ягодицы, раскрывая ложбинку, и размеренно толкался внутрь. Он по инерции слабо покачивался навстречу, каждый раз надеваясь на твердый член альфы, с влажным шлепком встречаясь ягодицами с его бёдрами. Стоны то и дело срывались с уст, переходя на скулеж и звуки, совсем напоминающие плач, сбивающиеся от каждого глубокого толчка. Тело сжималось в ответ на каждый глубокий толчок, а напряжённый член покачивался, то и дело головкой касаясь лобка альфы, оставляя после себя влажный след на коже и тонкую ниточку смазки. Комната, что и без того кружилась перед глазами, поплыла окончательно, и, хрипло застонав, омега сжался сильнее. Тело пронзила судорога, от которой руки едва не подкосились, а к следу смазки на лобке альфы добавилась пара потёков спермы, что тяжёлыми толчками стекала с головки, пачкая чужую кожу. Ибо едва успел подхватить его, чтобы он не завалился назад, прижимая к своей груди все ещё бьющегося в первом, самом желанном, оргазме омегу. Ему хватило всего пары толчков в дрожащее тело, чтобы кончить глубоко внутрь и наконец расслабиться, задушевно рыча, когда узел набух. Мысль о том, что все это происходит не просто так, заставляла его глупо улыбаться. После еще одной сцепки Ибо по привычке набирает им прохладную ванную, пока омега, откинувшись на подушку, доедал нарезанные фрукты. То, с какой заботой Ибо относился к нему каждый раз — и не только в течку, — стирало все сомнения в том, что Сяо Чжань сделал правильный выбор или слишком сильно поторопился с происходящим. — Ванна готова, — Ибо приходит за ним, когда последний кусочек манго исчезает во рту омеги, привычно подхватывая старшего на руки. И откуда у него берется столько сил?.. Прохладная вода приятно остужает, смывая следы их любви с тела. Ибо садится позади, как делает это всегда, прижимая омегу спиной к своей груди, позволяя расслабиться и отдохнуть, пока течка не накрыла очередной волной жара. — Как думаешь, у нас получилось? — Сяо Чжань удобно устраивается затылком на чужом плече. Чувствует вопросительное мычание, зарождающееся в груди альфы, спиной, и то, как он чуть склоняется ближе, наверняка надеясь заглянуть в лицо, но взгляд цепляется за ладонь омеги, касающуюся низа его живота. Получилось ли у них? — Думаю, да, я очень старался, — он улыбается и сам тянется к чужой ладони, оглаживает кожу, тонкие пальцы, и накрывает живот совсем рядом. Такое странное ощущение. — Кого ты больше хочешь? — омега не может сдержать тихого смеха в ответ на такое уверенное заявление, но с ним даже нельзя поспорить: Ибо в самом деле очень старался. Он сплетает их пальцы поверх живота, оставаясь в таком положении. Ведут себя так, а ведь даже не знают, получилось ли, да и сам процесс ведь требует какого-то времени и необязательно должен был произойти именно сейчас. — Без разницы, — Ибо прижимает омегу ближе к себе, хотя, казалось бы, куда ближе, и целует влажный висок. — Будет круто, если это омега — наверняка он будет похож на тебя: такой же красивый и волшебный, но если альфа — тоже будет круто. Я буду учить его кататься на скейте и заниматься другими крутыми вещами. — А если это будет омега, которому будет нравиться скейт и другие крутые вещи? — улыбка не сходит с губ омеги от того, что Ибо совершенно неважно, кто это будет, и сам будет одинаково рад вне зависимости от того, кто именно родится. — Буду учить кататься его, — Ибо и сам улыбается, все еще не веря, что они в самом деле обсуждают их будущего ребенка. Не просто как далекие планы, которые когда-нибудь воплотятся в жизнь, а планы, которые воплощаются уже сейчас. — И учить постоять за себя. Крутыми вещами чаще занимаются альфы, так что наш малыш будет должен уметь в случае чего вдарить по яйцам. — О нет, только не это, — Сяо Чжань смеется, хотя на самом деле не хотел бы такого. Не только чтобы их потенциально очаровательный омега мог постоять за себя «вдарив по яйцам», но и чтобы ему в принципе не приходилось защищать себя и свои интересы, подвергаясь опасности. — Почему нет? Это нормально. Кто бы ни родился — рано или поздно он первый раз поранится, первый раз подерется с кем-то, кто-нибудь его когда-нибудь обидит. Это взросление, но я хочу, чтобы он был готов к такому и мог постоять за себя, — Ибо совсем не спорит и даже не настаивает, лишь поясняет свою позицию, кончиками пальцев щекотно поглаживая живот омеги. В своем детстве он сталкивался с подобным и, как и все маленькие альфы, дрался с другими, ввязывался в передряги, ругался с кем-то, защищал кого-то, получал по лицу — и все это был его бесценный опыт, который сам он ни за что не хотел бы променять. Сяо Чжань с таким совершенно не сталкивался, он был спокойным ребенком и никогда не конфликтовал ни с кем до такой степени. Его увлекало рисование, а когда он чуть подрос — книги и фильмы; ему было некогда влипать в передряги, в которые доводилось ввязываться Ибо, но если его сын, даже будучи омегой, пойдет в отца, пожалуй, с таким характером ему в самом деле стоит уметь постоять за себя. — Я доверю эту часть воспитания тебе, — он улыбается, поворачиваясь боком к альфе, чтобы легким прикосновением коснуться губ. — Если ребенок родится таким же неугомонным и активным, ты научишь его всему, что нужно. — Если он в самом деле родится таким, мы родим еще одного, спокойного и рассудительного, похожего на папочку, — Ибо, кажется, более чем доволен, подставляясь под легкие поцелуи, касаясь кончиком носа чужого в нежном жесте. — А что, если и второй будет неугомонным? Я же сойду с ума с вами тремя, — Сяо Чжань смеется, но на самом деле надеется, что такого не случится, как он сможет справиться с двумя гиперактивными детьми и таким же мужем? — Тогда родим еще одного, будем пробовать, пока не получится, — теперь уже смеется и Ибо, губами прихватывая кончик носа омеги. Он просто шутит, честно, такое количество детей, тем более похожих на него, он и сам едва ли вывезет. — Даже не думай об этом, максимум два, — чужие слова звучат в самом деле пугающе, отчего омега невольно открывает глаза шире, смотря на альфу с опаской. В самом деле, он же не решит, что им нужна настолько большая семья?! — Хорошо, пока что остановимся на двух, — он дразнит омегу, но ничего не может с собой поделать, не может перестать и даже не удивляется, когда чужие пальцы больно тычат ему под ребра. — «Пока что»? — Сяо Чжань вопросительно восклицает, получая в ответ смех и еще более крепкие объятия, и череду поцелуев в щеки и нос. Понимание, что Ибо просто дразнит, заставляет напряженно, шумно дышать, почти обиженно. Хочется ткнуть в чужие ребра еще раз, но тот не позволяет, хватая руки омеги, отчего вода колышется в ванной, бьется о спину омеги, выплескиваясь за бортики на пол. Ибо только и может, что смеяться, прижимаясь поцелуем к губам старшего, отчего тот все же сдается, целуя в ответ.