tea.

Сидя в постели, Сяо Чжань лениво листал новостную ленту, допивая еще теплый чай с ромашкой, — ему было нечем заняться. Ибо ушел в душ, а Орешек сегодня изволила спать в его комнате, наконец освоившись и перестав так хвататься за своих родителей, что в целом было к лучшему. Она становилась самостоятельной девочкой. Лента сменялась публикациями художников и артеров; Сяо Чжань наблюдал за многими, надеясь найти вдохновение, чтобы начать вести свою рабочую соцсеть. Цзаньцзынь давно отснял многие его работы, но этого казалось недостаточно. Хотелось делиться не только результатом, но и процессом, нести что-то полезное и просто красивое в жизнь людей, которым будет это интересно. Он оттягивал момент начала, надеясь, что сможет лучше подготовиться. Пролистывая ещё несколько атмосферных фотографий, взгляд натыкается на публикацию, кажущуюся сейчас чем-то сюрреалистичным. Небольшая статья, иллюстрация к которой — Ибо, держащий над головой сегодняшний кубок и… целующий его, крепко прижимая к себе за талию. Что ж. «Лучший приз за победу: кубок или…?» — гласила строка над фото. Текст импровизированной статьи был и того хуже: то, что альфа занял первое место, кажется, никого не волновало, в отличие от предположений, кто же этот омега, которого так страстно целует Ван Ибо. «Молодой и перспективный гонщик, зарекомендовавший себя холодным и сдержанным. Казалось, он был женат на своей работе, но нет. Что это было? Демонстрация отношений или адреналин?» Статья опубликована на официальной странице их команды, фотографом значится Цзаньцзынь. Кто бы сомневался. Сяо Чжань тихо стонет, отбрасывая телефон и зарываясь макушкой в подушку. Что будет теперь? За ними начнут охоту? Будут приносить мертвых куриц под дверь их дома? Потребуют от Ибо официального развенчивания слуха о его отношениях? — Что такое? — последний выходит из ванной в самый подходящий момент. Вытирая ещё влажные волосы полотенцем, окидывает Сяо Чжаня довольным взглядом — будто каждый раз переживает, что омега решит вернуться в свою комнату. — Это! — пояснения кажутся лишними. Сяо Чжань на ощупь находит телефон, тыча его экраном едва ли не в лицо альфы. — Нас фотографировала куча людей, это уже везде. — Тебя это смущает? — Ибо смотрит на публикацию всего пару секунд. Его, кажется, больше интересует, хорошо ли они получились на фото, чем суть статьи. — Конечно! — телефон снова гулко опускается экраном в одеяло. — А если у тебя будут проблемы из-за этого? Сяо Чжань в самом деле озабочен и даже встревожен. Ибо лишь улыбается в ответ на это, перекладывая телефон на тумбочку у кровати, и подползает к омеге ближе. — Проблемы из-за того, что я поцеловал своего омегу? — он нависает над старшим, мягким поцелуем касаясь губ. — Сомневаюсь. Многие в момент победы теряют ориентацию в пространстве и целуют первого попавшегося под руку. В его представлении — ничего фатального не случилось. Подумаешь, статья и фото. Будь их поцелуй реальной проблемой, разве стала бы его собственная компания публиковать то, что навредит репутации их подопечного? Здесь скорее наоборот — желание привлечь больше внимания. — Ты так не делаешь? — Сяо Чжань любопытно щурится, будто с огромным сомнением, даже несмотря на то, что «молодой и перспективный гонщик, зарекомендовавший себя холодным и сдержанным», цитируя все ту же статью. Если Ибо не переживает, значит, и ему нет причин делать этого. — Нет, если понадобится, я буду ехать за своим законным поцелуем даже домой, — он снова тянется к чужим губам, щекоча щеки кончиками мокрых волос. — Дурак, — омега фырчит, пытаясь увернуться, но куда там — приходится поддаться, как и всегда, сжимая щеки альфы ладонями и позволяя целовать себя. Ибо ещё какое-то время бродит по комнате — ждёт, пока высохнут волосы, проверяет лоток, мисочку с водой и саму Орешек, которая, кажется, решила, что комната омеги на самом деле целиком и полностью ее, чему сам Сяо Чжань на самом деле рад. Когда Ибо выключает свет и забирается в постель, старший сам передвигается к нему ближе, лицом к лицу. По привычке получает мягкий поцелуй, точно пожелание хороших снов, и, вдохнув поглубже, тянется за ещё одним коротким прикосновением. — Чжань-гэ? — Ибо охотно отвечает на короткие, медленные поцелуи. Он вообще не может придумать причины, чтобы не ответить на них, когда омега так мягко жмется к нему, робко касаясь губ. — Ты говорил, что я должен быть уверен, — он шепчет, прерывая себя поцелуями, прижимается все ближе, ладонями накрывая чужие щеки. Говорить прямым текстом не хочется — это глупо и очень стыдно, но он знает, что Ибо поймет. — Я уверен. И Ибо понимает. Их поцелуи в раздевалке все ещё не выходили у него из головы и, судя по всему, не только у него. Сяо Чжань целует настойчивее, почти так же, как днём: глубоко и мягко. Потрясающе. Он сказал, что уверен, вот только Ибо все ещё сомневался. Не слишком ли рано? Впрочем, думать стало в разы сложнее, когда Сяо Чжань откинулся на спину, утягивая альфу следом за собой, заставляя нависнуть сверху. Ибо на мгновение отдал тело инстинктам, позволяя себе подмять омегу под себя, удобно устроившись сверху. Сяо Чжань только и мог что сладко вздохнуть, обжигая влажные губы горячим дыханием, медленно, но уверенно лишая альфу сил на сопротивление. Да и как он может сопротивляться такому — он ведь простой смертный. Одеяло приходится откинуть на пустую сторону постели. Свою рубашку Сяо Чжань начал расстёгивать сам, хоть на долго их и не хватило — Ибо стащил ее через голову, не рискуя пытаться расстегнуть все маленькие пуговицы, следом снимая и свою футболку. Сяо Чжань тянется к нему первым, касается тёплыми ладонями плеч, очерчивает ключицы, опускаясь к крепкой груди. Он знал, что у альфы спортивное тело, видел его ночью на кухне, чувствовал во время объятий весьма характерный рельеф. Это завораживало и в то же время немного смущало. Ибо был красив, у него было шикарное тело, мог ли Сяо Чжань соответствовать ему? Мысли сбиваются, стоит альфе обхватить резинку пижамных штанов, кончиками пальцев подлезть под резинку белья. Он не привык растягивать удовольствие — так кажется, когда штаны на пару с бельем опускаются на пол у кровати. Хочется свести колени, прикрыться, но уже, кажется, поздно. В спальне слишком темно, он ничего не увидит, — омега утешает себя именно этим и все равно вздрагивает, втягивая и без того плоский живот, когда альфа очерчивает изгиб талии, и это не остаётся незамеченным. Он так следит за фигурой, мало ест, носит только оверсайз, стесняется прикосновений… Он сломлен и разбит. До сих пор. Ибо все больше жалеет, что в тот день все же не макнул того альфу лицом в стол, потому что так сломать омегу… Он не может даже описать это. Но может исправить. Обжигает поцелуем плечо, выпирающую косточку ключицы — эту ласку Сяо Чжань принимает охотно, и Ибо опускается ниже. Дорожкой лёгких поцелуев следует от шеи к груди, тянется к напряженному животу. — Не надо, — Сяо Чжань реагирует тут же, напрягается больше прежнего, порываясь прикрыться — вот что в самом деле ужасно. Он так стыдится своего тела, совершенно не понимая, как он выглядит на самом деле. — Тише, доверься мне, — Ибо ловит ладонь, которой омега инстинктивно хотел закрыться, целует костяшки пальцев, утыкается в ладошку, целуя влажную от волнения кожу. Он следует чужой просьбе, потому что Сяо Чжань должен чувствовать себя комфортно — опускается все ниже, накрывая ладонью бедро. Здесь можно — понимает он, потому что омега больше не вздрагивает. Оглаживает длинные ноги, худые, но жилистые, сжимает бедра и целует. Скользит ко внутренней стороне, прихватывая тонкую кожу, совершенно недовольный задушенным мычанием. Сяо Чжань медленно обмякает, понимая, что к нему прислушиваются, тихо скулит на каждом выдохе, будто стесняясь стонать в полный голос. Так жаль — у него ведь прекрасный голос, Ибо знает: он слышал, как Сяо Чжань подпевает на кухне, и его стоны, он уверен, должны быть такими же прекрасными. Он отвлекается на собственные мысли, не замечая россыпи засосов, что украсили бедра. Припадает губами к тазобедренной косточке, так сильно выпирающей под кожей, и накрывает лёгким поцелуем влажную головку. Омега роняет первый громкий стон. Вздрагивает, зарываясь пальцами в чужие волосы, не то желая остановить, не то прося прижаться ближе. Ибо выбирает второе, вбирая затвердевший член в рот. Губы сжимаются плотнее, и он опускается до самого основания, позволяя влажной головке скользнуть в горло, а первой фаланге пальца — в чужое тело. Горячее, влажное от смазки. Омега срывается на протяжный стон, все ещё сдерживаемый, задушенный, но куда более искренний. Мечется в постели, стараясь не делать лишних движений бедрами, будто его приучили «не мешать», и все равно подсознательно подается навстречу. А ведь у него страстная натура — это видно. Что бы ни творилось в его голове и какие комплексы в нее ни были бы подсажены, его тело отзывается на каждое прикосновение, охотно впуская в себя второй палец. На секунду омега теряет контроль над собой, выгибаясь в пояснице, задавая нужный угол и подаваясь навстречу, стонет надрывно, но тут же, будто опомнившись, прижимается к постели снова, вот только Ибо уже понял, как именно ему нравится, толкаясь под нужным углом. Если бы он мог, он бы улыбнулся — настолько довольный стон сорвался с чужих губ, но вместо этого лишь глубже вобрал член в рот. Омега на грани. Бедра напрягаются, так и норовя податься навстречу горячему рту, но Сяо Чжань сдерживает себя — он вот-вот кончит, и Ибо останавливается, выпуская напряжённую до боли плоть. Ещё рано. Сяо Чжань скулит, обиженно и разочарованно, так мило, но сейчас, поглощённый возбуждением, он забывает о собственном стеснении, и альфа пользуется этим — касается поцелуем напряжённого живота, сжимает бока, пытаясь прикусить кожу чуть ниже пупка, но не может даже ухватиться. Следует выше влажными прикосновениями губ и языка, щедро лижет напряжённый сосок, вбирая в рот. Омега стонет, интуитивно накрывает ладонью его затылок, и Ибо расценивает это как просьбу сделать так еще, припадая к затвердевшей плоти снова и снова, пока омега не стонет жалобно, слишком чувствительный. Он поднимается все выше, к тонкой шее, вдыхает густой сладкий запах его тела и, с полным пониманием происходящего прихватывая кожу выше ключицы, оставляет яркий след поцелуя. Этот омега его — целиком и полностью. — Баобэй, посмотри на меня, — Сяо Чжань совершенно не в состоянии, и это именно то, чего Ибо добивался: затмить возбуждением чужой разум, смыть им все запреты и страхи. Омега едва ли приоткрывает застланные возбуждением глаза, мычит жалобно и прижимается ближе, обхватывая руками за шею и утыкаясь носом в горячую кожу, жадно вдыхая его запах. Он так возбужден; кажется, никогда он не был возбужден так сильно. Живот сводит судорогой в желании кончить, но куда больше он хочет другого. — Сделай это, — шепот почти теряется в тяжёлом дыхании, но Ибо все равно слышит его. — Я так хочу, чтобы ты сделал это. Он и сам хочет. Прижимается бедрами к чужим, притираясь ближе, пока член не касается чужого, влажного от слюны и смазки. Сяо Чжань стонет, толкается навстречу, а в следующую секунду разводит ноги шире, позволяя альфе прижаться ближе. Он не отпускает его шею, вжимается носом в ключицы, дыша его запахом, и надеется, что Ибо не передумает. Он так хочет узнать, каково это — когда секс не обязанность или долг, а искреннее желание. Ибо обнимает его под лопатками; не слишком удобно, но если Сяо Чжань хочет быть ближе — он будет. Крупная головка упирается во влажный вход, притирается с лёгким давлением и медленно входит внутрь. — Больно, — Сяо Чжань не выдерживает уже на половине. Она не такая сильная, но он осторожничает, боясь, что Ибо сорвётся и в самом деле сделает больно, но Ибо замирает. Целует висок, завиток уха, шепчет, чтобы омега дышал глубже, вдыхает его потяжелевший густой запах, тесно смешанный с кардамоном и возбуждением; ждёт, пока Сяо Чжань сам не подается навстречу. Безумно тесный, горячий, такой отзывчивый, он так охотно принимал его, чуть скуля от боли, ждал, тяжело дыша, тёрся носом о влажную кожу плеча, будто уговаривая себя расслабиться. Такой хороший. Первое движение отдало удивлённым вздохом. Сяо Чжань так старался не напрягаться, не зажиматься, потому что Ибо казался ужасно большим, хоть и старался двигаться медленно, неглубоко, боясь навредить. Это так напоминало первый раз — неловкий, немного стыдный, но такой приятный. Омега сам прогнулся в пояснице, интуитивно пытаясь найти тот самый угол, самый приятный для него. Тяжёлое дыхание все больше напоминало тихие сладкие стоны, которые то и дело разбавлял звук влажных шлепков. Ибо старался сдерживаться, быть аккуратным, не сходить с ума, как бы ни хотелось закинуть тонкие лодыжки на плечи, вбиваясь в горячее тело, пока омега сам не попросил. — Сильнее. Впрочем, закидывать чужие щиколотки на плечи он все равно не стал, ослабляя объятия и упираясь ладонями в постель. Раскрасневшийся, взъерошенный Сяо Чжань был сейчас особенно красив. С поплывшим взглядом, тяжело дыша он откинулся на подушку, интуитивно прогибаясь и подаваясь навстречу сам, кажется полностью забыв о своем глупом смущении. Ибо охотно шел на поводу чужой просьбы, подхватывая бедро омеги и чуть подтягивая его выше, толкаясь чуть жестче. Так желанно и так необходимо. Омега подавался навстречу горячо и с такой отдачей, которую он уперто сдерживал поначалу. Он все ещё стеснялся стонать, но то, как выгибалось его тело… Ибо не сомневался, что при должном обращении он сможет раскрыть всю спрятанную глубоко внутри сексуальность этого омеги. Сяо Чжань едва ли выдерживал. Он сам просил сильнее, искренне сомневаясь, что к нему в самом деле прислушаются, но Ибо делал все, что он просил, двигался так, как ему нравилось, отчего по телу расходились мурашки, собираясь внизу живота. Хотелось кончить. Так сильно, что он не постеснялся потянуться к себе рукой. «Тому мужчине» не нравилось, когда он делал это: «Ты не думаешь о моем удовольствии», — говорил он и в то же время сам совершенно не думал об омеге. Впрочем, здесь и сейчас его не было, был только Ибо, который, заметив чужие неуверенные движения, сам обхватил ставший болезненным член, в пару широких движений доводя омегу до оргазма и первого — на самом деле громкого — стона. Сяо Чжань цеплялся за альфу как за последнюю соломинку, удерживающую его в сознании. Хотелось прижать колени к груди, обнять себя руками, заземлиться, но Ибо все ещё прижимал его собой к постели, удерживал бедра, толкнувшись последний раз в дрожащее тело, изливаясь глубоко внутрь. Он чувствовал, что на шее останутся синяки, будто его душили, — Сяо Чжань в бреду цеплялся за него из последних сил, пока все не затихло, а набухший узел не сцепил их на какое-то время. — Ты в порядке? — накрывая тело омеги собственным, он упирается на предплечья, чтобы быть ближе, и зарывается носом в шею, целуя снова и снова, не отказывая себе в удовольствии оставить ещё одну отметину на коже. Омега тихо стонет в ответ на такую вольность. Он едва ли понимает, что именно происходит, сосредоточенный на пульсации внутри тела, едва заметно двигая бедрами. — Такой ненасытный гэгэ, — Ибо чувствует эти робкие попытки урвать ещё немного удовольствия и сам едва заметно ведёт бедрами из стороны в сторону. Нужно быть аккуратным — одно неосторожное движение повлечет за собой ненужную боль, но если сделать все правильно… Сяо Чжань снова стонет, сжимается и слабо дрожит, будто в сухом оргазме, мурчит что-то непонятное, едва ли несущее смысловую нагрузку. Ибо находит его губы поцелуем, медленным, глубоким, раз за разом двигая бедрами, заставляя омегу стонать все больше, просить ещё, так сладко и так правильно, пока узел не опадает, а тело не становится ватным. — Это было так хорошо, — омега шепчет тихо, когда Ибо выходит из его тела, сознательно откладывая душ на завтра и, проигнорировав следы спермы и смазки, кажется, везде, накрывает их одеялом, прижимая старшего ближе к себе. — Это было лучше, чем хорошо, баобэй. Ты был прекрасен, — это малая часть того, что Ибо мог бы сказать после такого секса. Откровенно говоря, ему даже сложно назвать случившееся сексом, как бы это ни звучало сопливо, но то, что было между ними, больше походило на занятие любовью. Он уверен. Сяо Чжань только тихо смеётся, он едва ли воспримет это всерьез, но Ибо ещё успеет объяснить ему, что он просто потрясающий в постели. На практике.