tea.

Сидя на полу в незнакомой пустой гостиной, Сяо Чжань рассматривал собственную картину. Он нарисовал ее год назад, вернувшись из очередного отпуска в Японии. Он отдыхал вместе с «тем мужчиной», но, даже несмотря на это, картина совершенно не напоминала о нем. Только прохладное море, соленый ветер в лицо и гладкие камни под ногами. Это было умиротворение. В его прошлой жизни эта картина стояла в мастерской, служила маленьким оплотом успокоения, когда на душе было тревожно. Собирая вещи, Сяо Чжань хотел забрать только ее, и Ибо не был против, в первую очередь опустошив именно мастерскую. В квартире «того мужчины» осталось много его вещей: почти полный шкаф одежды, украшения, подаренные «им», и телефон, купленный за «его» деньги, даже любимая чашка осталась, но картины… Оставить там кусочки своей души он просто не мог. — Все в порядке? — Ибо слишком тихо подкрался со спины, опускаясь на пол рядом и протягивая омеге чашку с какао, как будто он маленький. Почему-то казалось, что в таких ситуациях принято напиваться до беспамятства, но Ван Ибо принес ему какао. Забавно. Сейчас каждую стену его квартиры подпирали картины, что было странно и непривычно, будто в галерее перед выставкой. Омега сидел у одной из них, необычно большой, но очень грустной — так казалось альфе. Серое море, серые камни на берегу и серое небо. Он уверен, что там было зябко и холодно, хотя это всего лишь картина. — Нет, — омега отвечает честно, чуть качает головой и делает маленький глоток. Он точно не в порядке. — Мне кажется, я сплю. Ещё вчера я готовил ужин для альфы, которого считал своим мужчиной, а сейчас… Где я? — он разводит руками, и губ касается болезненная ухмылка. — Сижу в незнакомой квартире незнакомого альфы, все мои вещи собраны в два чемодана, мои документы у… я даже не знаю, кто это. И мои картины… Что мне с ними делать? Документы — он знал — забрал какой-то человек Ибо, чтобы подготовить их для переезда. Он отдал их без сомнений. Так глупо. Но терять, казалось, было уже нечего, и он доверял совершенно незнакомому альфе как самому себе. Но картины… — Заберём с собой, — Ибо пожимает плечами, даже не глядя на омегу; он все пытался понять, что в них такого важного, но чужая душа — потёмки. Если для Сяо Чжаня были важны эти картины, ему несложно перевезти их. — Безумие… Это будет стоить целое состояние, — Сяо Чжань качает головой и отставляет чашку. Он знает, о чем говорит: он уже не раз летал, и два десятка габаритных картин будут стоить ему всех его сбережений, если не больше. — Из всех своих вещей в первую очередь ты попросил вывезти картины, вещи собрал в два небольших чемодана, один из которых — краски и кисти. Они для тебя дороги, значит, мы забираем их, — Ибо ставит перед фактом, и Сяо Чжань даже не может с ним спорить, потому что это так. Даже если бы у него было ограничение по вещам, он бы оставил там все, но только не картины, и то, как быстро альфа понял его приоритеты, казалось непривычным. «Тот мужчина» за три года отношений так и не смог понять его страсть к искусству; Ибо для этого потребовалось один раз увидеть мастерскую, чтобы поставить его труды в приоритет. — Это слишком, — он опускает глаза в пол и говорит, просто чтобы ответить. Спорить не хочется, да и зачем, если Ибо прав. — Слишком — оставить их здесь, — поднимаясь с пола, Ибо протягивает омеге руку. — Пойдем, тебе нужно поесть. — Я не голоден, — Сяо Чжань вкладывает свою ладонь в чужую не задумываясь и послушно встаёт с пола, хоть и в самом деле не голоден. Это его привычная реакция на стресс, он знает, но Ибо уперто ведёт его в пустую кухню и сажает за стол, на котором лишь пара пакетов из доставки, ароматные и горячие, но есть от этого все равно не хочется. — Голоден, — спорить с Ибо, кажется, невозможно, как и невозможно переубедить в том, в чем он искренне уверен; и коробка с лапшой ставится на стол у самого носа омеги. — Мы с двух часов дня перевозили твои вещи, а сейчас десять. Завтра мой менеджер заедет за тобой: нужно оформить бумаги для переезда; утром у меня встреча, я передам тебя в его руки и после обеда заберу, мы зайдём в магазин за всем необходимым, поужинаем, а послезавтра утром самолёт. — Зачем ты это делаешь? — он выдыхает и послушно берет в руки протянутые палочки. Кажется, что его не выпустят из-за стола, пока он не съест все, что Ибо заказал, и Ибо намерен поступить именно так, потому омега кажется ему нездорово худым. — Потому что я могу, — Ибо садится рядом, открывая точно такую же коробочку, и с аппетитом запихивает порцию лапши в рот. От этого желудок сводит спазмом, и омега опускает взгляд на свою порцию. Есть все-таки хочется. — Это не ответ… — Нет, но это причина. Я могу, и я делаю это. Ибо, кажется, непрошибаем и немного псих. Он быстро съедает свою лапшу и принимается за курицу в сладком соусе, будто решил за раз съесть дневную норму, и омеге приходится поддаться, но хватает его только на половину коробки с лапшой и два небольших кусочка курочки, но Ибо доволен и этим. Засыпать в чужой квартире непривычно, особенно после того как три года к ряду спал бок о бок с альфой, которого считал своим. Квартира Ибо пахла Ибо — ожидаемо правда. Но Сяо Чжань совершенно не думал об этом, даже не замечал, пока альфа не расстелил ему постель в гостевой комнате. Лёжа в темноте и тишине квартиры, он впервые за весь долгий день сумел распробовать запах альфы. Пряный, отдающий горьким перцем и чем-то цитрусовым, очень насыщенный, даже несмотря на то что пахло им слабо. Определенно, не цветочный, даже не древесный и в то же время знакомый. Название крутилось на кончике языка, заставляя омегу уткнуться носом в подушку, желая понять, что это, но подходящего слова все не находилось. Им хотелось дышать полной грудью, чтобы заменить им горечь, что, казалось, давно пропитала лёгкие. Утром Ибо просыпается раньше и приносит ему чай и круассан, ещё теплый и совсем свежий, заставляя позавтракать хотя бы этим. В гостиной его ждёт все тот же мужчина, что вчера забрал документы, — Лю Хайкуань, — он альфа, и на самом деле он представлялся вчера, но это вылетело из головы. Сегодня они знакомятся ещё раз, теперь как полагается, и Ибо спокойно отпускает их готовить документы и собирать нужные бумаги. Обычно это занимает куда больше времени, а виза скорее как русская рулетка — получишь или нет. Но вместе они тратят буквально три часа на все. Сяо Чжань не знает, какие для этого должны быть связи и за какие ниточки нужно дергать, просто послушно следует за альфой из кабинета в кабинет, пока ему не разрешают отдохнуть в просторном минивэне. Они приехали в нем, и раньше Сяо Чжань думал, что такие машины могут быть только у айдолов или актеров — огромные и чертовски удобные. Хайкуань приносит пряный чай и маленькую шоколадку. — Ибо будет переживать, если ты ничего не съешь, — говорит он, но Сяо Чжань все равно мнется. Он не хочет есть, но Хайкуань настойчив при том, что не говорит ни слова, и омега сдается. На улице жарко, и от горячего чая становится немного душно, но не настолько, чтобы выбираться из машины. Они чего-то ждут, вероятно, именно Ибо, ведь он обещал забрать после обеда. Хайкуань садится рядом, в его руках кофе, — наверное, все пол-литра, — он с сумасшедшим удовольствием на лице делает маленький глоток, а Сяо Чжань решает, что это подходящее время. — Я могу спросить? — Да, конечно, — альфа охотно кивает и улыбается. Это кажется милым. Сяо Чжань даже не думал, что в мире в самом деле есть такие альфы, с которыми может быть настолько комфортно. — Ван Ибо… Какой он? — это глупый вопрос, Сяо Чжань знает, потому что люди разные и многогранные, настолько, что он может никогда не узнать Ибо таким, каким его видит Хайкуань, и все равно спрашивает. Сейчас ему это интересно лишь потому, что сам он ничего не знает, только те крохи, что рассказал ему альфа или которые он мог подметить, исходя из его разговоров с другими людьми. Ибо не слишком разговорчив, это видно, но с Сяо Чжанем он говорит, должно быть, чтобы не напугать, — налаживает контакт так, как умеет. И в то же время Ибо хороший — Сяо Чжань чувствует это, находясь рядом с ним. На него можно положиться, и рядом с ним Сяо Чжань в безопасности, возможно, даже больше, чем был рядом с «тем мужчиной». Ему всего двадцать четыре, он ещё совсем юный, но уже добился столь многого, что может позволить себе просто так забрать малознакомого омегу в другую страну, чтобы подарить ему новую жизнь и при этом ничего не просить взамен. — Он хороший парень, если ты об этом, — Сяо Чжань успевает забыть сам вопрос, когда Хайкуань отвечает. — Он не обидит тебя. Может показаться, что он немного замкнут и неразговорчив, но когда ты узнаешь его ближе, поймёшь, что это его положительные качества, — неловкий, но очень добрый смешок отзывается слабой улыбкой омеги. — Он прямолинейный и все говорит откровенно в лоб, чем здорово всех бесит, и не важно — похвала это или критика. С ним тяжело — он тяжёлый человек, но это характер, и это нормально. Эти слова — подтверждение его собственных мыслей и выводов. Ибо явно не из тех, у кого десятки друзей, он точно не страдает желанием быть всегда в общении, он всего может добиться сам и сам строит свою жизнь. Сяо Чжань допивает чай и съедает шоколадку. В теле растекается приятная усталость, и хочется спать, но ещё только середина дня. Хайкуань отходит, чтобы выбросить стаканчики, а вернувшись, мнется с пару секунд, прежде чем сказать: — Он немногое говорил о тебе, и я не стану лезть не в свое дело, но если я все правильно понял и ты оказался в затруднительном положении из-за нечестного альфы, не переживай — Ибо позаботится о тебе. Это звучит как обещание, и сомнений в его правдивости нет, хоть Хайкуань и не имеет к нему никакого отношения. Сяо Чжань знает, что его не обидят, верит в это, будто знаком с Ибо не один год. Дело в его запахе или, может, ауре, или даже поведении уверенного в себе человека — ему не важно. Он знает, что рядом с Ибо он в безопасности.

***

Укутанный в легкий кардиган, Сяо Чжань широко зевает. Рот прикрыт медицинской маской, но даже так все более чем понятно. На глаза надвинута кепка, не его, Ибо. Альфа сам решил, что так будет лучше, нахлобучив свою кепку на омегу ещё в минивэне, и был прав. Поправляя сползающие очки, он чуть щурится, глядя на табло отправлений, не без труда находит их рейс, и хоть регистрация уже пройдена, чувство, будто все происходящее — сон, не покидает его, и омега зевает снова. — Не выспался? — Ибо подкрадывается из-за спины, точно кот на мягких лапах. В его руках стаканчик с кофе и ещё один — с крепким черным чаем, отдающим ноткой гвоздики. — Нам лететь почти пятнадцать часов, так что будет возможность поспать. В Нью-Йорке мы будем около десяти утра. — Мне казалось, в самолёте сложно спать, — он принимает стаканчик из чужих рук и вдыхает ароматный пар, от которого по-дурацки запотевают очки, лишая зрения. Вкусно. Он бы не отказался от кофе, просто чтобы проснуться, но вряд ли вкусовые рецепторы переживут такой стресс. — Места в первом классе удобные, — хочется добавить шутку про длинные ноги, которые едва ли поместятся в экономе, но Ибо затыкается. Вряд ли такие шутки уместны: они ещё не так хорошо знакомы, их сложно назвать друзьями или даже приятелями. Кто они — он не хочет даже думать, действуя исключительно на инстинктах и интуиции. Сейчас Сяо Чжань — омега, которого он хочет защищать, и этого достаточно. — Это дорого, — Сяо Чжань считает. Он на самом деле считает совершенно все, вплоть до чашки чая, которая за эти два дня была уже пятой, и Ибо это знает. Сумму, которую он отдал за перевозку картин, не хочется даже озвучивать; предусмотрительно свалив все нюансы на Хайкуаня, Ибо просто увел омегу из дома под предлогом похода в магазин. Сяо Чжань сильно переживал, не найдя своих картин по возвращении, едва ли не вибрировал от беспокойства, но ничего не говорил. «Молодец», — хотелось сказать, но нет, Сяо Чжань молчал лишь потому, что сейчас он целиком и полностью зависел от Ибо, и это было уже не так приятно, но всему свое время. — Не так сильно, как кажется. Комфорт стоит того, — он отмахивается и искренне верит в свои слова. Он сам едва ли может комфортно разместиться в экономе, и Сяо Чжань вряд ли сможет, будучи одного роста с ним, даже чуть выше. — Готов к новой жизни? — Он переводит тему, потому что разговоры о деньгах слегка угнетают, акцентировать на этом внимание не хочется, как и не хочется укоренять мнение, что омега что-то ему должен, потому что это не так. Мнение, которое и без того уже въелось в чужую голову. Сяо Чжань понимал, что от него ничего не просят, не ставят никаких условий и тем более не делают ничего в кредит, и от этого ощущал себя ещё более обязанным. Взгляд утыкается в телефон, совсем новенький, он знает, что чертовски дорогой, но все равно принял его без единого слова возражения, не представляя, что вообще можно было сказать, когда Ибо протянул ему телефон уже без коробки, с новым номером и всего двумя контактами в телефонной книге: «Ван Ибо» и «Лю Хайкуань». Прошлым вечером Сяо Чжань добавил третий — «Папа». Они нечасто общались и еще реже виделись: он так и не смог найти общий язык с «тем мужчиной» и предпочитал не мешать чужому счастью. Все же Сяо Чжань уже взрослый и сам может нести ответственность за свой выбор. Новость о том, что он уезжает, была неожиданностью, да и как иначе — омега и сам подумать не мог. Папа лишь спросил: «С ним?» — и, кажется, выдохнул с облегчением, узнав, что «его» больше нет в жизни сына. Поездка в другую страну казалась глотком свежего воздуха, началом чего-то нового, и папа был согласен на все, искренне веря, что в новой жизни его а-Чжань встретит хорошего мужчину, который будет о нем заботиться, может, даже иностранца — «подумай только, а-Чжань, какие очаровательные будут детки», а омега мог только слабо улыбнуться. Какой ему иностранец? — Я плохо говорю по-английски, — он поднимает взгляд на альфу, говоря первое, что приходит в голову, навеянное воспоминанием о разговоре с папой. — Среди носителей быстро адаптируешься, к тому же я помогу тебе. В крайнем случае наймем переводчика, который восполнит пробелы, — Ибо едва заметно улыбается. Смотрит в чужие глаза, темные, чертовски глубокие и все ещё грустные. Сяо Чжань напоминает щенка с каждым днём всё больше. Своими огромными глазами и все ещё впалыми щеками, цвет которым, кажется, не способна вернуть вся еда мира, хотя Ибо и намерен это проверить, чтобы наверняка, доставая из кармана маленькую шоколадную конфету и вкладывая в руки омеги. — У тебя все так легко… — он медлит, чувствуя неловкость, и все же послушно разворачивает сладость. Он давно разгадал чужой замысел, прекрасно понимая, почему Ибо не переставая кормит его. «Ты слишком худой, кушай больше», — он сказал это вчера за ужином, подкладывая в чужую тарелку креветку. «Тебе стоит больше следить за фигурой, ты же омега, Чжань-Чжань», — говорил «тот мужчина». Сяо Чжань знает, как выглядит, потому что он следил за фигурой изо всех сил, все ещё не веря, что не довел себя до анорексии, и ведь довел бы, переживай он стресс от расставания в одиночестве. Аппетита не было, желания есть — тоже, но Ибо был настойчив: завтракал с ним каждое утро, заказывал еду на обед, водил куда-нибудь на ужин, подавал пример собой, с огромным аппетитом уминая все, что заказывал, и подкладывал еду в чужую тарелку, зная, что Сяо Чжань поддастся и съест хотя бы что-нибудь. Даже треть от порции — сейчас и этого было достаточно. — А что сложного? — Ибо даже не скрывает своего удовлетворения от того, как омега ест — аккуратно и будто даже робко, словно права не имел на эту конфету и все равно позволил ее себе, но над этим они ещё поработают. — Давай договоримся? — Он привлекает чужое внимание к себе, забирая фантик из тонких пальцев и пряча в карман своей кофты. — Когда самолёт взлетит, все, что здесь случилось, ты оставишь здесь. Там, в новой стране, новом мире, тебе ничего не будет напоминать о прошлом, и прошлого там не будет, только новая жизнь, в которой ты можешь все. Вообще все. Там нет запретов и нет границ. Это кажется отличной идеей и звучит как отличная идея. Новая жизнь с чистого листа. Вдохновляюще. — И у меня ничего нет… — но Сяо Чжаня вдохновить довольно сложно. Что в целом было ожидаемо. Опустив взгляд в остывающий чай, он улыбается едва заметно, и от этой улыбки сводит лёгкие. — У тебя есть ты, ты — самое ценное, что только может быть, а с остальным я помогу тебе, — Ибо говорит через силу, сходит едва ли не на шепот, потому что дыхания не хватает, и больше всего он жалеет, что в тот день все же не макнул того альфу лицом в стол. Настолько разбить омегу — разве это вообще возможно? — И ничего не попросишь взамен? — Сяо Чжань отрывает взгляд от стаканчика, смотрит на него пристально, будто ждёт условие, которое Ибо коварно умолчал до последнего, когда дороги назад нет и отказаться уже нельзя. И Ибо понимает — возможно. Перед ним омега без капли веры в людей, униженный и разбитый. Он ждёт подвоха даже сейчас и все равно идёт следом за ним, потому что другого выбора нет. Что бы Ибо сейчас ни попросил, он, должно быть, согласится на все — и это самое страшное. Он больше не дорожит собой, без страха следуя за альфой, которого не знает, потому что уверен — ему нечего терять и больнее, чем было, уже не будет. — Ужин, — Ибо говорит это, надеясь, что омега улыбнется, но не меняется ничего, лишь взгляд становится вопросительным: скажи что именно — и я все сделаю, — так это видит альфа и сдерживает вздох. Они исправят это. Исправят все. — Приготовь ужин. Я рассказывал о своей готовке? Я как-то пытался приготовить курицу в кисло-сладком соусе, это было ужасно… Ибо улыбается, вспоминая свой момент позора, рассказывая о сырой и голой курице, которая скользила по всей кухне, и Сяо Чжань улыбается. Впервые. И это самое прекрасное, что случается за эти три дня.