***
За окном синела предрассветная дымка, первые птицы несмело устраивали перекличку. Тихие и в то же время звонкие, их отрывистое пение нагоняло на Петю безмерную тоску. Снова прошла ночь, еще одна долгая и невыносимая ночь, а теперь предстоял такой же по невыносимости день. Желудок сдавило глухой болью. Лекарь прошлым днем выказал свое волнение о состоянии княжича, но Хазин четко дал понять, что чужое беспокойство это последнее, в чем он нуждается. Больше лекарь ему на глаза не попадался. Петя все еще не мог остыть к его словам, сказанным в ту злополучную ночь. Как чудна порой бывает жизнь: в одно мгновенье у тебя есть все, а в другое ты можешь потерять даже то, чего не имел. Привалившись спиной к стылой стене, Хазин сидел на лавке в комнате Игоря, где обычно пристраивался днем, пока Гром разбирал докладные письма. Петя запретил приходить сюда слугам, запретил открывать окна и двери. Поначалу казалось, что стоит только войти в комнату, все повторится - изможденное бледное лицо Грома, всхлипывающая Ксения и понурый лекарь. А Петя вновь захлебнется вспузырившимся изнутри отчаянием, будто ему снова десять и все, что остается, это смотреть, как вновь умирает любимый человек. Хазин вспоминал, как целовал безвольную руку и думал о том, что белые простыни под Игорем слишком похожи на саван. Он ненавидел себя за эти мысли. Ненавидел и за то, что ушел тем вечером от него, оскорбленный невесть чем. Оставил одного. И что напоследок сказал? Что овладеет, как вещью? Петя не удержал в себе хриплого смешка, а затем и вовсе в голос рассмеялся, вторя утреннему щебетанию птиц. Смеялся, растирая лицо руками, и потихоньку складывался пополам, пока не уткнулся лбом в колени. Плечи затряслись в беззвучном сухом рыдании. Ему тогда казалось это верным - дать понять, как обращаются с вещью, если Игорь таковой себя считает, а после отступить, и не потому, что Петя пустобрех. Он Игоря вещью не считал и никогда не посмел бы. Петя вытянул из-за пазухи аккуратно сложенный платок и прижался губами к кружевному краю, вдыхая. Его он стащил после помолвки из того ларчика, что Гром привез в Москву с собой. Петя сразу платок приметил, спрятал в рукаве и при себе с тех пор держал. Рушники были все как на подбор, а платок этот, с вышитым родовым гербом, выбивался. Игорем пах. Слабо, едва различимо, но пах. За такое помешательство Хазина сочли бы безумцем. Им он и был с тех самых пор, как позволил опуститься цветочному венку на свою голову, как ощутил тепло чужой ладони на своей щеке. Тогда Петя еще надеялся, что со временем странная тяга к вздорному мальчишке из Верхних земель потускнеет и исчерпает себя с ходом времени. Глупец, какой же глупец. Сейчас он понимал, как безнадежно увяз в Игоре. Рядом с ним Петя ощущал небывалую полноту и целостность, будто что-то пустое в груди наконец зарастало. От взгляда грозовых глаз, от чуть хриплого бархатного голоса все самое светлое, что только могло остаться в Хазине, пробуждалось и крепло день ото дня. И мысль о том, что Петя мог навсегда Игоря потерять, навсегда лишиться этого согревающего чувства, выламывала наизнанку кости. Злость внутри выла охрипшим зверем, раздирая грудную клетку. Всех виновных он заставит отплатить сполна за каждую минуту, проведенную Игорем в боли и страдании. Да только себя виноватым Петя считал пуще прочих. В стороне тихо скрипнула дверь, раздался шелест шагов. – Ты так себя всего поломаешь. Разогнувшись, Петя встретился взглядом с Ксенией. Княжна села рядом, провела рукой по растрепанным русым волосам, нежно улыбаясь. – Я просил сюда не заходить, – хрипло отозвался Хазин. В комнату уже вовсю лился яркий солнечный свет. За своими размышлениями Петя совсем потерял счет времени, может даже уснул ненадолго. Спину ломило теперь, как у дряхлого старика. – Прогонишь? – Нет, – мотнул головой он. Только сейчас Петя увидел, что вместе с собой Ксения принесла накрытый поднос. Видно, устала терпеть его отсутствие на утренней трапезе. Хазин потянулся вверх и вновь привалился спиной к стене, откидывая назад голову. Есть совсем не хотелось. Перед Ксенией он мог остаться собой - разбитым и уставшим. Княжна не лезла с ободряющими словами, не стремилась утешать ложными надеждами. Просто появлялась иногда рядом и выражала молчаливую поддержку. – Не думаешь, что можно перестать себя терзать? – она заглянула Пете в лицо, проводя костяшками по впалым колючим щекам. – Я себя не терзаю. – Да уж вижу, – усмехнулась Ксения. – Не ешь толком, спишь на лавке, согнувшись. – Мне только здесь спокойно, – Петя отстранился, вздохнув. – У себя спать не могу. Княжна, не думая отступать, накрыла его руку своей. Тонкие пальцы, обнятые серебром колец, обдали кожу холодом. Ксения выглядела не менее вымотанной, чем сам Хазин. Под ее распущенными волосами не виднелось привычных роскошных серег. Ни румянца на мягких щеках, ни живого огонька в темных глазах. – Знаешь, когда Андрей вышел на площадь, держать слово перед бунтующими людьми, я верила, что все будет хорошо, – заговорила она, глядя прямо на Петю. – Но когда его обратно внесли с торчащей из груди стрелой, я проклинала себя и только себя. – Почему? – Не остановила, не почувствовала неладное. Мне казалось, что засомневайся я тогда хоть на секунду, смогла бы уберечь его, – Ксения поднялась и отошла к оставленному на столе подносу. – Когда из моего мужа утекала жизнь, я могла лишь жалобно заламывать руки перед иконами. Знаешь, что мне потом сказал наш пастырь, который его спас? Петя не знал. Его тогда вообще в кремле не было, он со стрельцами денно и нощно выискивал бунтовщиков, а после коптился в подвалах, выслушивая признания и крики. Три полных, даже почти четыре, года с того момента прошло, а Хазин до сих пор хорошо помнил, как сворачивалась угольными пятнышками налипшая на раскаленную кочергу кожа, как щипало в носу от смердящих тел и колотило в висках от жалобного воя. Вернувшись тогда с долгих и бесконечных сражений, в Пете не осталось жалости к тем, кто посмел в нелегкое время идти против княжеского рода, что всегда платил своей кровью за мир на Московских землях. – Пастырь Ларион тогда сказал, что если Андрей и останется жив, то ненадолго, – продолжила Ксения. – Так и получается. Лекари говорят, что следующую зиму Андрей может не пережить. Ее голос звучал так спокойно и смиренно, что Хазину стало от этого жутко. Петя никогда не был с братом близок, но липкий ком все равно подкатил к горлу. – Сень, – скрипнувшим голосом позвал он. – А теперь слушай, – развернулась княжна, сложив руки на груди. – В твоем сердце не должно остаться страха или вины, иначе они будут точить тебя изнутри день за днем. Игорь в порядке, остальное не имеет значения. Теперь будь добр, побереги свои силы и поешь немного. Ксения сказала вслух то, о чем Петя не позволял себе даже думать. Теперь стояла перед ним, испытывая требовательным взглядом, того и гляди сама за ложку возьмется и начнет кормить, как маленького. Иногда Хазин забывал, сколько тягот свалилось на эти хрупкие женские плечи. И ведь поначалу он Сеню жутко невзлюбил, а после не знал, как просить прощения за свой поганый язык и сорвавшиеся с него ядовитые слова. Коржавина много для него сделала, просто потому, что после замужества считала Петю частью своей семьи. К подносу Хазин притронулся незамедлительно. Силы действительно стоило приберечь, они ему еще понадобятся на грядущем думном собрании.***
Недалече от Москвы разложилось село, знатное тем, что жил там человек по стрелецким делам сведущий. Низенькая избушка, будто из земли росшая, пряталась под ветвями старого вяза. Князь Бадарин в накидку от сильного ветра плотнее укутался и зашагал к ней, мрачного вида не тая. В избе расторопная кухарка предложила квасу и щей, князь отказался. – Поди прочь, не твоего ума толки мужицкие слушать, – шикнул он. Баба спешно вымелась во двор. Бадарин перед хозяином избы развернул письмо с кремлевской печатью, только тогда Денис Сергеич поднял свой взгляд, удостоив нежданного гостя вниманием. Усмехнулся лукаво, кривя испещренное мелкими шрамами лицо, плечи широкие расправил, аж рубаха натянулась. – Что думаешь? – Бадарин голову чуть вбок склонил, Сергеича разглядывая. – Заскучал я по Петьке. Веселому да злому, – разламывая над щами хлеб, ответил он. – Не вижу я радости в этом. – А ты увидь, – Сергеич размешал деревянной ложкой размокающий в бульоне мякиш и замолк. Бадарин только тяжело вздохнул, присаживаясь напротив. К вечеру он прибудет в Москву, и оттуда обратной дороги ему не видать, пока собор не решит по виновным. Тревожная весть ко всем удельным князьям с гонцами разлетелась, призывая явиться в московский кремль раньше положенного. – Так помоги мне, радость эту увидеть, – склонился ниже к столу Бадарин. – От одного бунта только оправились, а уже новый зреет! Сергеич, едва поднеся щи ко рту, недовольно сморщился. Отложил ложку, сжав кулаки. – Пустое. Головы смутные в думе просеют, и дело с концом. За свою не горюй, ты нынче у княжича в чести, я слышал. – Это здесь причем? – А при том, – заговорил тихо Сергеич, взглядом Бадарина к месту прибив. – Как злодеятеля сыщут, прилюдно поругают. Земли отымут и верным подданным их в доверие передадут. А ты у нас кто? – Тебя если послушать, то мне все на руку выходит, – нахмурился князь. – А может и выходит? – хмыкнул Сергеич, продолжив хлебать щи. – Кто ж тебя знает? По крыше избы скребся вяз. Ветер его ветви совсем низко пригнул, заскулил тонким воем в окна, выгоняя гостя. Чувство накатило, словно князь в медвежий капкан по доброй воле встал. Не за этим к старому другу приехал, да только не знал теперь Бадарин - друг ли ему Сергеич? Глаза его искрились предвкушением, ровно как двадцать с лишним лет назад, когда они плечом к плечу в кольчуге и броне месили размокшую землю под вершками. Князь то время вспоминал лишь к дождям, когда старые раны начинали стервозно ныть. – А в чем тогда твоя радость? – спросил Бадарин, направляясь к выходу из избы. Делать здесь ему было больше нечего. – Моя радость малая, но справедливая. Верная служба Московскому княжеству, – ответил Сергеич. – Поторопись в Москву, там твое слово ждут.***
– Петр Юрьевич, все готово, – коротко поклонившись, сказал Егор. – Сознался? – не отрывая взгляда от выстроенных в ровные ряды пешек, спросил Хазин. – На рассвете покаялся священнику. Подписанное признание уже лежит у приказного дьяка. К собранию в княжьем зале будет подписано и им. – Хорошо, – кивнул Хазин и сдвинул первую пешку, начиная очередную игру с самим собой. Он редко сменял стрелецкие одежды на мирские и уже тем реже носил расшитые кафтаны, что были положены ему по крови. На службе имело значение только то, как ты исполняешь свой долг. Никакие тряпки не заставят стрельцов слушать твои приказы, не помогут в бою увернуться от острого лезвия. Но здесь, в думных палатах, все было иначе. Бояре люди избыточные, потому в первую очередь примечают, кто одет богаче, у кого камни самоцветнее. Увитый узорами шелковых нитей кафтан сидел на Пете ничуть не хуже стрелецкого, а надетый на палец печатный перстень придавал значимости. Иногда было полезно вытряхнуть себя из шкуры служивого человека и наконец вспомнить, кем он был по законному праву. Но важнее было напомнить об этом другим. Шагая по ковровой дорожке к костяному трону, Петя никого из присутствующих бояр не удостоил даже взглядом. Он больше не таился неприметно в углу, выслушивая думные сплетни, не сидел по левую сторону от деда, скучающе ожидая начала. Петя подошел к единственному резному стулу, что был справа от Княжеского трона, развернулся на пятках и оглядел бояр поверх их голов. Испуганные, наглые, глупые, непонимающие, ненавидящие, лживые, безразличные - все эти лица были обращены к нему. Хазин в ожидании выразительно выгнул бровь. – Приветствуем Вас, Княжич, – встал первым Стрелков, приложив руку к сердцу. – Да будет долог Ваш век. Евгений Борисович согнулся в почтительном поклоне. Его улыбка больше не казалась кусачей и злой, он радовался совершенно искренне. Радовался присутствию Княжича, возвращения которого так долго ждал. Наверное в этот момент и остальные поняли, что перед ними больше не тот сотенный голова, которого они привыкли видеть и обсуждать, потому поднялись и точно так же склонились. – Да процветают наши земли, – ответил уже почти забытыми словами Петя. Он плавно опустился на стул, укладывая руки по резным рукоятям. Откинулся, чуть поднимая голову, но не слишком ее задирая. Вел себя почти так же, как и всегда, однако чужие взгляды сверкали любопытством. – Не сочтите за грубость, Петр Юрьевич, но позвольте спросить, – начал кто-то из бояр и, получив от Хазина одобрительный кивок, продолжил, – слухи ходят тревожные, будто что-то с вашим женихом случилось. Уже с пятый день как его в кремле не видно. Петя понятливо усмехнулся. – Игорь Константинович сейчас и вправду не в Москве, – ответил он. – Пребывает в добром здравии в имении моей покойной матушки. В Залесском чудные места, перед предстоящей свадьбой очень недурно там отдохнуть и набраться сил. Удивленный таким полным и вежливым ответом, боярин согласно кивнул головой. – Слава Небу и Земле, что все хорошо! – Но вот что касается слухов, – не теряя все той же усмешки, продолжил Петя, – ложное донесение до других о нездоровье будущего члена княжеской семьи... Так ведь и взаправду накликать беду можно. И кто тогда в этом будет виноват? Кто понесет наказание? Боярин гулко взглотнул, явно жалея о своем вопросе. Стрелков держал довольное выражение лица, важно сложив руки на груди. В воцарившемся молчании Петя заметил, как князь Бадарин скользнул по нему тревожным взглядом. А ведь на прошлом думном собрании он был единственным, кто во всеуслышание вступил на его сторону и поддержал. Петя от такой перемены несколько насторожился, но не придал особого значения. Сейчас ему предстояло совсем другое дело. На тихий ропот Хазин тоже не обратил внимания. Оно и понятно, бояре ждали, что раз подле трона стоит лишь один стул, то к нему явится Андрей, как это обычно и бывало. Старшего княжича думные любили намного больше - умный, вежливый, сговорчивый, с ним легко было вести разговор, легко договориться о каком-то решении без тяжелых споров и угроз, чего почти никогда не получалось с Петей. Хазин зло думал, что своими кознями и интригами эти люди сами подвели любимого княжича к смертному одру и приблизили к трону того, кого рядом видеть совсем не желали. Далеко не все к Пете тяготели злым умыслом, но те, кто оказались после его помолвки неаккуратны в своих суждениях и действиях, теперь были под особым присмотром. Как не мог простить их за ложь и лицемерие, как не мог простить себя за неосмотрительность, так и не мог Петя простить Великого Князя за то, что под ударом оказался дорогой сердцу человек. Хазин так и сказал деду. Если Игоря не станет, он не будет ждать, пока аспиды вылезут из своего гнезда вновь. Он выжжет дом каждого, кто обронил хоть одно неверное слово, и это были не пустые слова. Кто знает, какое бы пламя обуяло Москву, если бы не короткая весточка из Залесского монастыря. Жив и будет жить. Двери в зал распахнулись. Все едино поднялись, низко склонив головы. Князь шел к трону, грозно отстукивая посохом на каждом шаге, словно отсчитывал мгновения до судной минуты. Он махнул двумя перстами, позволяя всем сесть. – Вам ведомо, за какое дело я радею, – начал низким хриплым голосом Князь. – За укрепление и усиление Московских земель. Мой и ваш долг оберегать княжество не только от угрозы извне, но и изнутри. Сегодня мы совершим суд над теми, кто пренебрег своим долгом. Именем Богов Неба и Земли, я вменяю тяжкий грех в предательстве и казнокрадстве своему ближнему человеку, думному боярину... Петя следил, как у подписной тумбы дьяк разворачивал признание, готовясь его зачитать, как только в зал приведут изменника. Следил, как достают из позолоченного османского футляра письмо, переданное Пете через отца от его одного хорошего друга, что был вхож во дворец султана. В том письме многое говорилось о делах, коими в обход Князя промышляли бояре. Теперь не было сомнений, по чьей вине случился тот голодный бунт, на котором чуть не погиб Андрей. Теперь Хазин понимал, почему бояре так старались рассорить княжичей, нашептав, будто Игорь мыслил против Ксении злое. И тот бархатный мешочек со снотворным порошком, что был найден в тереме Куракина, предназначался для княжны. Чуял, собака, что под него роют. Отвлечь старался. И пока заплывший лицом после дознания боярин стоял на коленях, принимая вину за все свои деяния, Петя смотрел на думных, в их лица и глаза. Тот, кто решил отравить Игоря, так и не был найден. И что-то сердцу подсказывало - искать этого человека нужно вовсе не в кремле.***
– Говаривали, шо дожди грянут. И хде? – взмахнул еще не связанным дубовым веником банщик. – А я сразу усем сказал, мимо нас прокатится. Монастырь на пригорке ж, а к пригорку пока туча доберется уся потаит уже, али вовсе в сторону уплывет. О, уж закончили, барин? Ополоснуть? – Сам. Твердой рукой Игорь зачерпнул ковшом из кадки и опрокинул на шею. Вода шлепнулась по плечам, забежала быстрыми ручейками по голым рукам и спине, заливаясь под край льняных портков. Разморенное теплом тело мигом взбодрилось. – Хорошо как, – блаженно выдохнул Игорь, потягиваясь. – Конечно хорошо! Во всей Московии такой баньки не сыщешь, – закивал мужик, складывая рядом на лавку сухие ветки для веников. – Здесь вона природа какая, а зимой вообще сказочно. Сугробы такие складываются, что хоть плыви по ним. Самое то после парной туда прыгнуть! Такому зазывале прямиком бы на ярмарку торговать идти, подумал Игорь. Банщику он улыбнулся, подхватил со скамьи рубаху и натянул на уже чуть обсохшие плечи. По порткам еще тянулись мокрые разводы, на солнце они быстро сойдут. Летом в бане, конечно, особо не попаришься, но на пяток минут заскочить прогреть косточки с утреца самое то. Да и монастырские ему советовали почаще в парную заглядывать, хворь из себя выводить. Игорь набрал полную грудь чистого и свежего воздуха. Вдали под пригорком сверкала озерная гладь, круглая как блюдечко, а за ней лес высокий и хвойный. От простора кружило голову, Гром успел позабыть, каково это жить вдали от города. Монастырский мальчишка-послушник, что был назначен Игорю в помощники, робко подскочил ближе, подавая накидку и парчовые туфли. Мальчишке было на вид лет двенадцать, почти всегда молчал, будто немой. Вился хвостиком и слушал внимательно-внимательно, боясь пропустить барскую просьбу. А Игорю и просить его особо было не о чем, разве что только дорогу показать, все же за пределы монастыря он смог выйти совсем недавно, а места кругом незнакомые. Игорь плохо помнил, как здесь оказался: в памяти всплывали нечеткие образы, будто все вокруг дурной сон, из которого никак не получалось выбраться. Еще вспоминался Петя - тревожный и почему-то ласковый. От последнего сердце замирало. Они ведь так недобро расстались, столько между собой тяжелого и злого обронили в тот вечер, а Петя все равно к нему пришел и даже не злился. Когда Игорь очнулся, Пети рядом не было, да и сам он находился не в Москве. Увидев перед собой монаха в черной мантии, Гром уже подумал, что отправился в царствие Небесное, но его поспешили успокоить. В Залесском монастыре жизнь тихая и размеренная. Послушников здесь было немного, но почти все обучались знахарскому делу. Сюда не ссылали на постриг, сюда приходили по доброй воле. Игоря поили отварами, жгли травы и растирали тело чем-то маслянистым, оборачивая после в хлопковую ткань. В первый день он сам подняться не мог, но на второй уже сидел. На третий ходил и смел возмущаться горьким отварам и пресной слизистой каше. Монахи диву давались - чуть не помер, а тут уже на ногах и еще недоволен. На ногах-то на ногах, а Игорь все равно быстро уставал, от чего злился и из упрямства заставлял себя ходить все больше и все дальше. В один из дней уставший от его упорства монах заявил, что если барину в их обители не нравится, то он может ее покинуть. Оказалось, что покинуть обитель - это перебраться в принадлежащее Петру Юрьевичу имение, в селе подле монастыря. От пресных каш и горьких отваров все равно отделаться не получилось, они потянулись вслед за Игорем. В имении никто не жил, только прислуга, ожидавшая возвращение хозяина. – Пустует терем! – охотно рассказывала Игорю кухарка. – Княжич про нас совсем позабыл, даст Небо раз в год наведается, о делах справится и все. Может вы к нам почаще заглядывать станете? Игорь здесь бы и остался, если честно. Залесское мало походило на его родное имение. Воздух сухой, почва песчаная и твердая, но вот небо - такое же высокое и бескрайнее. В городе оно совсем другое, будто купол, что вот-вот прижмет тебя к земле. В доме по выбеленным стенам ползли едва заметные узоры, свиваясь под потолком в рисунки пышных и ярких цветов. Лавки лазурные, резные рамы вокруг окон и цветные стекла. Последние были особенным очарованием, когда через них проходил дневной свет. Все в имении было так тонко, так искусно. Игорь ни за что не подумал бы, что оно заброшено. Здесь жизни было больше, чем в тех комнатах, где он сам жил в кремле. От той же кухарки Игорь узнал, что княжич с детства приезжать перестал. О причинах никто не ведал, лет десять назад всю прислугу подчистую сменили и старожилов, кто мог бы что-то сказать, не было. Больше с расспросами Гром не лез. Сегодня кончалась кострищенская седмица, вечером у озера разожгут праздничный костер. Игоря туда зазывала дочь местного кузнеца, что в первый же день появления Грома в имении завела с ним знакомство. Отказывать этой бойкой девчушке было как-то неудобно, да и она заверяла, что лично знакома с Петей, и тот наверняка бы не хотел оставлять своего жениха скучающим. В Залесском было действительно хорошо. Очнувшись от своих размышлений, Игорь нырнул в подставленные послушником парчовые туфли и принял из рук накидку. В доме его ждал монастырский знахарь. – Вижу, вам с каждым днем все лучше, – с улыбкой поприветствовал старец. – Вашими стараниями, – склонил голову Гром. – С Москвы весточку прислали, сегодня к вечеру прибудет Петр Юрьевич вас проведать. Игорь лишь понадеялся, что не выглядит со стороны слишком глупо. Все эти дни он задавался вопросом - что же сейчас творится в кремле? От Пети не было никаких посланий, Игорь словно оказался отрезан от всего происходящего. Уже думалось, что стрелец его, такого болезного и вздорного, отослал с глаз долой. Чувствовать себя ненужным было противно и жалко. А что, если Грому все тогда показалось? Что никакой Петя не приходил к нему и не шептал ничего ласкового, что все это измученный от чувств и болезни разум придумал сам, чтобы утешиться? Черт знает, как было на самом деле, но приезда Пети Игорь ожидал с явным волнением.***
– Ты всегда такой хмурый? – с легкой улыбкой спросила дочь кузнеца. – Жених ведь скоро приедет! – А чего радоваться? – выпалил Гром и тут же прикусил язык. – Волнуешься? Игорь согласно кивнул. Он подавал Ксюше сорванные по пути к озеру ромашки, а та плела из них венок. На чью голову плела, так и не ответила, лишь хитро улыбалась и говорила, что пока еще об этом думает. Игорь лишь пожал плечами. Не его дело, значит. На вытоптанном пятачке у озера разгорался высокий костер, по притащенным лавкам рассыпались гусляры и дудочники. Кто-то весело отплясывал, а кто-то скромно стоял в стороне, переговариваясь о чем-то и хихикая. Последний раз на кострищах Гром был очень давно и вроде как даже в Москве. Ему тогда было совсем не до веселья, да и сейчас сердце наливалось тяжелым и мучительным ожиданием. Он не знал, с чем к нему едет Петя. Игорь все вспоминал его улыбку. Как ползли вверх уголки губ, озаряя красивое лицо. Игорь вообще на чужие лица внимания никогда не обращал, а на Петю хотелось смотреть. Когда спит, когда думает о чем-то серьезном, когда отдает указания и хмурится строго, но особенно - когда улыбается. Гром чувствовал себя неотесанным деревенщиной, что впервые увидел воочию увенчанный золотом храм. Будто ему позволили дотронуться до чего-то величественного и прекрасного. Петя был далеко не святым. Его мало волновали люди, но вместе с тем - всего себя отдавал службе, исполняя ее с необычайной добросовестностью. Он дерзкий и наглый, колюч на слова, требовательный ко всем, кто его окружает. Благосклонен лишь к единицам, но и того почти не показывает. В одно мгновение весело смеется, а в другое испепеляет взглядом. Рядом с ним качает, словно на лодке во время шторма. Но все Петины бури становились тише и мягче, стоило Игорю бросить на него внимательный взгляд. Гром не так давно со стыдом себе признался - ему нравилось это ощущение. Они знакомы всего ничего, но Игорь чувствовал к нему так много, что выносить это стало почти невозможным. Соглашаясь на этот брак, он думал лишь о мире на родных землях. Обещал себе, что смирится с участью выйти за нелюбимого человека, что примет это достойно и научится так жить. И как же все в итоге переменилось. Игорь бездумно подавал Ксюше цветки, глядя на дремотные воды озера. В них отражались оранжевые облака и последние лучи закатного солнца. Вот бы и все волнения исчезли вместе с этим днем, малодушно думал Игорь. – Приехал! – вдруг выскочил из высокой травы мальчик-послушник. – Кто? Княжич? – отложила в сторону венок Ксюша. – К имению? А с ним кто есть? Послушник на все утвердительно кивнул. Темная коса нетерпеливо соскользнула с девичьего плеча, Ксюша тут же подскочила, одергивая сарафан. У Игоря кажется сердце удар пропустило. – Чего сидишь? Пошли скорее, короткой дорогой проведу! – Куда? – спросил Игорь. – Ну ты и растяпа. К жениху твоему! И нечего волноваться, Петька наверняка по тебе так соскучился, что до утра миловаться будете, поверь мне! Заалев щеками, Игорь не нашелся, что ей ответить. Позволил себя утянуть за руку по извилистой тропе. К имению вышли быстро, намного быстрее, чем шли от него к озеру. Ксюша по-свойски шагнула во двор и громко свистнула. Стоявшие у крыльца Егор с Костей обернулись. – Бойцы, а куда голову своего потеряли? – подбоченившись, спросила Ксюша. Стрельцы сразу лицами засияли, расплывшись в улыбках. Игорь не сдержал короткого смешка. Так вот оно в чем дело. – Если не можешь решить, кому венок плести, плела бы сразу два, – склонившись к девушке, тихо сказал он. – Еще чего, – ничуть не смутившись, хмыкнула Ксюша, – обойдутся. Так куда Петю потеряли? – Он к озеру пошел, – удивился Цветков. – Вы его не встретили? Ксюша стрельнула на Игоря виноватым взглядом, ведь это она повела его короткой тропой, из-за чего они с Петей разминулись. Гром уже порывался вернуться обратно, но Цветков его окликнул и подбросил флягу. – Передай ему, раз уж возвращаешься. У него по пути вода кончилась, я наполнил. – Ой, а сам? Вечно ты свою работу на других перекладываешь, – прищурилась Ксюша. – Могу и сам отнести, – безразлично пожал плечами Цветков. – Нет уж, оставь теперь их! Лучше к кузне пойдемте, отец ваш заказ как раз исполнил. Не видя заинтересованных взглядов в спину, Игорь поспешил вернуться к озеру. Он больше не вынесет и минуты ожидания. У берега была все та же веселящаяся толпа. Гром подумал, что они наверняка опять разминулись, но взгляд его зацепился за фигуру, сидевшую под ивовой кроной. Черные одежды почти растворились в темнеющем вечере, делая силуэт нечетким. Это был Петя. Игорь замер, любуясь им со стороны, как желанным видением, будто если двинется - он непременно исчезнет. Пока у костра пелись песни, отплясывали девицы и юноши, деля между собой вино и хлеб, Петя сидел в тени поодаль от всех, окидывая берег внимательным взглядом. Словно на этом празднике жизни он был чужим и случайным. Игорь двинулся к иве. Тихо сел рядом и, не зная, как начать разговор, молча протянул флягу, что отдал ему Цветков. – Вино не пью, – сухо ответил посмотревший на флягу Петя, но тут его взгляд пополз выше, все больше наполняясь узнаванием. – Это вода. Теплый ветер качал ивовые ветви над ними, бежал по примятой траве и путался в растрепанных после дороги Петиных волосах. Хазин казалось совсем не двигался, даже не дышал. Застыл, глядя на Игоря своими невозможными глазами. В их темной блестящей глубине трепетали блики костра, что-то на душе от этого так знакомо провернулось, но Игорь не мог понять, что именно. – Я пошел встречать тебя к дому. – А я искал тебя здесь, – Петя все же забрал протянутую флягу и неспеша отпил из нее. – Отчего к костру не пошел? – Игорь смотрел, как над тянущимся вверх пламенем перепрыгивал кто-то из юношей, ловя одобрительное улюлюканье и свист. – Мне не за чем к нему идти. Они сидели в повисшем молчании, словно по разные стороны пропасти. Не так себе эту встречу Игорь представлял. Соловей запел свою звонкую песню, разнося ее над берегом вместе с бряцаньем гуслей и девичьим хохотом. – Неважно выглядишь, – сказал Игорь, заметив залегшие тени под Петиными глазами. Даже скулы казалось стали острее. – Ты сама честность. – Какой есть, – пожал он плечами. – Игорь, я... Голос у Пети вдруг резко сел, запершил, Игорь вскинул к нему обеспокоенный взгляд. Так они и замерли, смотря друг на друга. – Ты? – Прости меня. – Хазин чуть нахмурился и сокрушенно выдохнул: – За то, что наговорил всякого. И за то, что по моей вине ты оказался здесь. Игорь в ответ многозначительно хмыкнул. Державшая до этого в тисках неизвестность вдруг рассыпалась и разлетелась в стороны, позволяя наконец облегченно вдохнуть. Где-то внутри шипела слабая обида на то, что за все эти дни Петя не прислал ему никакой весточки, что заставил переживать по чем зря. Но теперь Гром был уверен - на это наверняка были свои причины. – Не думаю, что ты виноват в случившемся. Ты меня у смерти украл, – усмехнулся Игорь, вспоминая волчицу и ледяные речные воды, – вот она вернуть к себе и пытается. Может, на то судьба моя? – Нет для тебя такой судьбы, – вырвалось резко от Пети. – И никогда не будет. Разговор как-то не складывался. Стрелец смотрел на Игоря, нервно сцепив руки. Под сердцем совестливо кольнуло: не стоило говорить такое человеку, перед глазами которого ты чуть не отдал богам душу. Но вместе с тем стало светло и радостно - его жизнь была Пете дорога. Все случившееся теперь казалось неважным. Гром потянулся ближе, дотронулся ладонью до заострившейся скулы, Хазин от прикосновения вздрогнул. Игорь повел большим пальцем по его щеке чуть в сторону, Петя в ответ лишь плотнее губы сжал и прикрыл блеснувшие глаза, неровно выдыхая. Потерся щекой о подставленную ладонь, и было в этом столько нежной тоски, сколько не мог Игорь вынести. Ива над ними шумела своей лиственной гривой, но ни ее, ни трескучих сверчков Гром не слышал, а слышал лишь свое бешено бьющееся сердце. Все нутро переполнилось тягучим и ласковым, забивая и без того сбившееся дыхание. Игорь склонился ниже, прижимаясь сухим поцелуем к самому уголку Петиных губ. Под кожей тут же вспыхнуло горячим и жгучим, запульсировало мелко-мелко, оттекая трепетным жаром куда-то вниз. – Я скучал, – тихо выдохнул севшим голосом Гром, отстранившись. Петя задышал глубже, подрагивая в плечах, скользнул рукой по чужой шее и притянул Игоря обратно к себе, ловя губами изумленный вздох. Шептал потом сбивчиво между смазанными поцелуями о том, как не находил себе места, как тоже нестерпимо скучал и как сильно боялся его потерять. Если бы Игорь мог, он бы загадал, чтобы этот вечер никогда не заканчивался.