Прелести героизма

В помещении крайне тесно из-за большого людского натиска, сразу со входа поражает духота, резко контрастирующая с кусачим холодом улицы. Это даже не бар, так, захудалая пивнушка, но Флиппи и во много худших умел насладиться проведённым временем, так что к барной стойке протискивается без брезгливости, уверенно и быстро. Нагибаться приходится и изворачиваться, стараясь никого не задеть случайно, и, к его чести, не задел. Занял единственный свободный стул, пробежался глазами по меню, мелом начерченному по чёрной доске, вскользь, не разбирая прочитанного, а на обстановку отвлекаться и подавно не стал. Смотреть здесь было не на что - уродливые стены из серого кирпича, пол плиточный грязный, в разводах, повсюду занятые столы и люди шумящие, каждый либо с полной кружкой, либо с бокалом, все собрались компаниям, шутят и выпивают. Кто в каком углу расскажет анекдот, так смеётся вся пивная. Народ собрался разношёрстный, но их Флиппи пока не разглядывает. Себе стакан рома заказывает, и вполне щедрые чаевые бармену даёт, тот учтиво кланяется и даже косо-неприязненно смотреть на него перестаёт, улыбается. Пока ждёт, телефон из кармана шинели вытаскивает, в чёрный экран уставившись сидит, затем вздрагивает, словно из транса выходя, разблокирывает и ни звонков, ни сообщений не видит ни от кого. Открывает мессенджер со вздохом, пишет Сплендиду сам, это легко сделать теперь, после того как невнятный страх наконец улёгся и сгинул, оставив его в покое: "Уехал в другой город. Несколько дней, не больше недели. Всё хорошо." Он убирает его обратно, взглядом окидывая остальных посетителей. Слишком много, хотя они не настолько громкие, как обычно в подобных заведениях. По большей части это мужчины, по большей части среднего возраста за тридцать и за сорок, несколько, вон там группа человек из одиннадцати за пятьдесят. Те, что после тяжёлого рабочего дня приходят усталые, как отпахавшие целое поле лошади, приходят как зомби, ничего не желающие кроме отключённого разума, кроме хмельного забытья, где исчезнут разом все проблемы, где называющий себя начальником зверюга самовольно выпрыгнет в окно, где за завесой опьянения не видать собственной жалкой унылой жизни, в которой ничего и не осталось, за исключением морального разложения и тупой тоски. Для них, для всех этих людей алкоголь совсем не то, что для солдата. Хотя бы он уже и не на войне. В толпе как-то случайно примечает девушку, молодую, хорошенькую, что прямо любоваться. Сразу удивление берёт, что такая забыла в таком месте, но это уже не Флиппи дело. Она не одна, с подругой, сидят вдали ото всех с бокалами, в которых плещется, кажется, вино, а может и не оно, не важно. Обе красивые, но Флиппи именно одна цепляет, с пушистыми волосами до лопаток, такими белыми и вьющимися, словно на голову себе облако надела. Платье у неё короткое, едва до середины бёдер достаёт, плечи обнажены широкие, и чулки кружевные на стройных ножках, одна на другую закинута. Флиппи спрашивает у бармена, протянув ещё банкноту, сколько леди тут находятся, он, любовно огладив бумажку, отвечает, что всего четверть часа. Тогда Флиппи спрашивает что они пьют, протягивает опять банкноту. Оказалось и вправду вино. Каждая до сих один и тот же бокал. Тогда Флиппи просит подать им целую бутылку вина, самого лучшего, какое у них есть, и кусочек тирамису специально для белокурой девушки. Получив подарок, они оглядываются по сторонам с опаской, видимо, страшась каких-нибудь навязчивых похабников, не уважающих не личные границы кого-либо, не закон. Они смотрят на него, и Флиппи улыбается, кивая, и отворачивается, чувствуя уже некоторую нервозность. Он, разумеется, настаивать ни на чём не собирается понимает, как может выглядеть для двух хрупких дам. Чужестранный вояка, мало ли чего видавший там, где, если некоторым газетам верить, такое творил, что кровь в жилах стынет. И мало ли чем там заразился, в конце концов, кто не слышал про страдающих от вездесущих вшей солдатов, а про дизентерию вообще бы не говорить. А ведь мог и рассудок утратить, вот так пойдёшь, а он услышит что-то, вспомнит, и тебя за врага приняв, такое начнёт, что живым уже не уйти, не убежать. Револьвер достанет и как собаку застрелит, а может ножом заколет, велика ли разница, всё одно. Хотя несмотря на это всё, найти себе девушку на ночь он мог. Как приезжал сюда, так кого-нибудь находил непременно. Не обязательно именно девушку, на самом деле, просто женское тело было чудней и желанней, ведь среди мужчин он всю жизнь провёл, а вот женщин видел не так много, тем более общался. Искать секса в городе, что он пытался, стремился называть своим домом, казалось отвратительно кощунственным. Там все знали друг друга и, встретившись бы снова с тем, с кем провёл волшебную свободную от обязательств ночь, умирал бы от неловкости. К тому же, по странности, по действительно вопиющей странности, все жители того места были дружелюбными чудаками, они бы не хотели заниматься чем-то таким. Ну, все, кроме парочки воров, братьев-близнецов, вот они на редкость мерзавцы, и следовало им давно б уже сидеть в тюрьме, только тюрьмы там не построили. Ни одной. Крайне странное место, да. Тем не менее, однажды Флиппи пробовал завести отношения. Пытался. Гигглс была прелестна, мила, с ней интересно было вести беседу, и у них даже состоялось свидание. Флиппи его совершенно не запомнил. А ведь это было его первое свидание в жизни. И единственное. Хотя он ее слишком жалел о том, что не сохранил о том событии памяти, должно быть, произошло там что-то крайне неприятное. В конце концов, с Гигглс они решили больше не устраивать свиданий, остаться друзьями. Друзьями... Приятелями, скорее. Под дружбой Флиппи понимает совсем иное, нежели то, что установил с любым из них, исключая Сплендида, но... Смог ли бы он понять его? Смог ли бы жить, мирясь с его истериками и психами? Флиппи головой мотает, допивает ром и оборачивается посмотреть на девушек, тут же вздрагивая. Белокурая леди идёт прямо к ним, смущённо заламывая руки, похоже, у неё такое впервые. Флиппи улыбается ей ободряюще и только замечает, что стул рядом освободился. Когда? Кто-то, кажется, боится его по-настоящему. Хорошо. Удобно. Леди садится рядом, она немного скованна, но скромный "привет" выдавливает первая. Благодарит сбивчиво себе под нос, голову опуская, и краснеет. ⸺ Привет, ⸺ отвечает, к собеседнице лицом разворачиваясь, ⸺ Просто не мог не подарить что-нибудь такой очаровательной леди. Меня Флиппи зовут, прошу, не стесняйтесь. И не стоит благодарности. Рад был доставить вам удовольствие. Она вскидывается, как бы приободряясь. ⸺ Да, а, было вкусно и приятно. Спасибо. За внимание и, ⸺ снова краснеет удушливо, мешается, подбирая слова, ⸺ Меня Тверни зовут, а мою подругу Враской. Ей сейчас правда нужно уже идти, эм... И... Если вам так нравится доставлять милым девушкам удовольствие, то... ⸺ Буду рад, ⸺ шёпотом помогает Флиппи, кладя руку на колено Тверни. Он ясно может видеть мурашки на бледной коже. Тверни вздыхает взволнованно, щёки у неё багровые, смотрятся необычно, ведь сама она такая белая, а щёки такие красные, и это так красиво, это манит. Тянет зацеловать её щёки, чуть заметно пухлые, мягкие, в волосы зарыться пушистые. Всё лицо зацеловать и шею, оставив засосов темнеющих пятнышек россыпь. ⸺ Тогда, т-тогда пойдёмте ко мне? ⸺ Пойдёмте. Она за руку его берёт, сжимает ладонь крепко, и ведёт за двери, на ходу куртку надевая и застёгивая, они идут сквозь темень уличную, ориентируясь по огням фонарей. До её дома идти не далеко, вот они уже к нему выходят. *** Флиппи на утро поднимается нехотя, когда ещё рань совсем. Девушка остаётся мирно спать в постели, взъерошенная, с блаженным выражением каким-то. Тело приятно ломит, он оглядывает скудный интерьер спальни, останавливая взгляд на зеркале. Овальное, у стены стоит и его отражает. Флиппи к нему подходит ближе, вплотную встаёт, рассматривая в отражении себя - лохматый беспорядок, что снаружи беспорядок, что внутри. Зарос вроде как, слишком зелёные пряди лезут везде лезут. Глаза у него безумной желтизной не блестят, обычные глаза, ещё мутные спросонья. Чувствует он себя хорошо. Особенно пока ни о чём не думать, только вся эта пустота в уме ненадолго, скоро неряшливые мысли заполонят его, будто сардины в банке будут теснится и в собственном соку гнить, сводя его с ума. Флиппи смотрит в зеркало и видит шрамы, что в темноте не увидела Тверни. Шрамов много, они по телу разбросаны беспорядочно, такие разные. Иногда Флиппи может поклясться, чувствует как на их месте горит от боли свежая рана, чувствует, как одежда от крови мокнет, Боже, нет ничего ужаснее. Его мозг с ним играет, мучает без проку, мучает без пощады. Дотронешься, бывало, до какого-нибудь следа войны на коже, и видишь, будто снова там, будто и не уходил никогда, будто не кончалось ничего, и осколок снаряда вспарывает ему бедро. Боль жгучая до черноты перед глазами, с трудом сознания не теряешь, если потеряешь - конец, всё. Потеряешь так больше и не найдёшь. Флиппи от зеркала отшатывается, либо в руках прячет, назад отступая. Назад и в сторону. Назад и в сторону. Не смотреть, не видеть этого искалеченного тела... Не видеть их страшные ублюдочные рожи, не видеть заточенный нож, приставленный к переносице, вырезающий "узоры", вырезающий, вырезающий... Флиппи сидит на полу, прикрыв веки. Он невероятно благодарен. Обе его руки с ним, обе ноги тоже, и уши, и нос на месте, и на руках все пальцы, и на ногах большинство.