***
— Здравствуйте, здравствуйте, — негромко приговаривала себе под нос Фрида, записывая что-то в его карточке. — Как Вы? Как Ваши дела? — Не знаю, — честно признал Леви, глядя себе под ноги. Смотреть на Фриду ему было неуютно. — Что-то тревожит? — Да. У меня появилось новое желание, — признался Леви. — Вот как? Расскажете? — подняв взгляд от карты, спросила Фрида. — Да. Я… Мне вдруг захотелось поговорить о матери. Фрида перестала писать. — Вы раньше говорили о ней с кем-нибудь? — спросила она. — Нет. Только с дядей, но тогда, скорее, больше он рассказывал, — задумчиво произнес Леви, глядя остекленевшими сухими глазами на обои мясного цвета. — А что Вас побудило? — мягко, но настойчиво уточнила Фрида. — Разговор с… С одним человеком, — решив не называть имен, признался Леви. Фрида покивала. — Вы готовы поделиться? — спросила она. — Ну… я же здесь за этим, да? — набравшись сил, согласился Леви. — Не знаю, получится ли. Я не знаю, как об этом говорить. — Как умеете, — приободрила его Фрида. — Тогда начну издалека. С самого начала. Перед развалом Союза мама училась в университете, но из-за проблем… ей пришлось отчислиться. Родня — все, кто мог — уехала, эмигрировала. У нашей семьи всегда здесь были проблемы. А мама с дядей остались. И когда Союз развалился, она осталась без работы и… и вообще без ничего. Сами понимаете, какое время было… Дядя только из Афгана вернулся, тоже… не того… — Леви, замявшись и растеряв все слова, замолк. — Соберитесь с мыслями… Налить Вам воды? — успокаивающе предложила Фрида. — Да, пожалуйста, — кивнул Леви. Фрида, повозившись с графином, налила ему стакан воды. Леви отхлебнул, облизнулся и продолжил: — Ну и, в общем… Стала она проституткой, — с трудом выдавил он из себя. Фрида молчала. — Потом я у нее родился. Отца не знаю. И не хочу знать. Мы жили вдвоем, в однокомнатной квартире возле станции. Я почти ничего не помню. Из раннего детства — только обрывки: как я в кроватке лежал, возле зеркала стоял, как на холодильнике была пустая банка из-под Нескафе… да и то, знаете, будто не со мной было, а так — со стороны. Будто с другим мальчиком. А вот то, что я помню отчётливо… Леви замолк. Ему ужасно хотелось закурить — даже руку машинально сунул в карман за пачкой. Слова встали поперек горла. — Начало девяносто пятого. Зима… Знаю, потому что дядя в то время штурмовал Грозный. В новостях тогда было, помню смутно что-то такое. И… Я не знаю, что там произошло, но маму… Один отморозок маму… — Леви остекленевшими глаза глядел в пол, стараясь отогнать всплывающие страшные картинки, но они упорно лезли наружу из глубины подсознания, застилая взор. — Попейте воды, — мягко перехватила инициативу Фрида. — И если захочется плакать — не сдерживайтесь. Слёзы — часть лечения. Леви кивнул. — Какая-то отмороженная конченая тварь зарезала маму. Выпотрошила. И ушла, захлопнув дверь, — медленно, по словам произнес он. Фрида замерла. — Мне, получается, четыре было. Или пять… Не помню точно. И я сидел там, в этой квартире, рядом с мамой. Неделю, наверное. Все было в крови. Внутренности на полу, рядом с кроватью. И я. Потом, наверное, соседи ментовку вызвали. И дядю из Чечни по ранению комиссовали тогда же. Леви почувствовал, что силы, которые он несколько дней собирал для этого разговора, разом покинули его. Он хотел, чтобы сейчас по щекам, сухим от плохого мыла, потекли крупные горячие слезы. Спрятав лицо в руках, Леви глухо зарыдал. Всхлипывая, заходясь в судорожных рыданиях, он выл — дико, надсадно, страшно. Так не воют даже загнанные звери. Слез не было — он выплакал все тогда, в январе девяносто пятого. Он ни разу не пытался заплакать с того дня, как его нашли рядом с телом матери. — Я… я не по… понима-а-аю… за... за что? Что она с… сде… сделала? Зачем так? Так?.. за что-о-о? — вздрагивая всем телом от всхлипов, заикаясь и запинаясь, причитал он. — Она… она же про…просто была. Никому… ни… никогда… — Плачьте, — завораживающим, гипнотизирующие голосом приговаривала Фрида, глядя на него. — Плачьте. Столько, сколько нужно. Все хорошо. Леви долго бился в сухих, бесслезных рыданиях. Фрида заботливо придвинула ему коробочку с белыми бумажными салфетками, но они были ему не нужны. Отняв руки от лица, Леви положил их на колени, сжимая в кулаки. — Как Вы думаете, Леви, почему решились поделиться этими воспоминаниями именно сейчас? — выдержав паузу, негромко спросила Фрида. — Не знаю. До этого момента я думал, что все из-за того разговора с … с другим человеком. А сейчас — не знаю. — Прислушайтесь к себе. Можете закрыть глаза. Поищите эти причину внутри себя, — предложила Фрида. Леви послушно закрыл глаза, усилием воли гоня от себя картины прошлого. Он знал, что причина рассказывать все это есть, но найти ее не мог. Она пряталась где-то глубоко внутри, но поймать ее, облечь в красивые слова и представить врачу он не мог. Хотел, но где искать — не знал. Не понимал. Мысли путались, сбиваясь в гудящий рой больно жалящих ядом воспоминаний ос, и Леви оставалось лишь отгонять их от себя. — Я не знаю, — повторил он, открывая глаза. — Хорошо. Все хорошо. Ваше сознание еще не готово, но то, что Вы пришли сюда сегодня и рассказали все — это огромный шаг вперед, Леви. Титанический шаг. Это тяжело, это больно — искать в себе то, что годами было скрыто. И очень, очень болезненно вытаскивать эти скрытые мысли из себя на свет. Это как роды — больно, страшно, невыносимо — но в конце, когда все получится, Вы будете счастливы. Я очень довольна той работой, что Вы проделали сегодня. Леви молча кивал невпопад. — Думаю, на этом мы сегодня остановимся. Зайдите, пожалуйста, после сеанса к доктору Кирштейну и попросите записать Вас на следующий прием. Я очень хочу, чтобы Вы, если так можно выразиться, смогли разрешиться от этого бремени. И поэтому дам Вам домашнее задание: в тот момент, когда Вы будете в ресурсе, подумайте об этом воспоминании еще раз. Не представляйте его детально, не проигрывайте в памяти — просто постарайтесь понять, чем это воспоминание важно. Почему Вы прячете его в себе, почему оно отравляет Вас…. — Что такое «в ресурсе»? — остановил ее Леви. — Это то состояние, когда Вас переполняет радость, чувство безопасности, счастья… тепла, возможно. Тот момент, когда Вы почувствуете, что все хорошо, что бояться нечего, что Вы готовы прожить этот момент еще и еще раз. Это ощущение и будет Вашим ресурсом, позволяющим работать со травмой дальше, — пояснила Фрида. — Понял, — кивнул Леви. — В таком случае, на сегодня у нас все. Не забудьте записаться у доктора. Леви поднялся со стула. — До свидания, — коротко бросил он и направился к двери. Взявшись за дверную ручку, он на мгновение замер и, сглотнув, бросил через плечо: — Спасибо.Часть 11
31 декабря 2021 г. в 11:00
Проснувшись, Леви под крик ворон за окном глядел в потолок — старый, давно не беленный, с растрескавшимся местами покрытием. Прямо над его кроватью, свив себе уютную паутинку, свисал паук.
Леви передернуло от омерзения. Решив сходить после завтрака к Петре за шваброй, он повернулся на бок, с сожалением вспоминая, что путь в хозкомнату ему теперь закрыт.
Палата потихоньку просыпалась. Райнер, потягиваясь на кровати, похрустывал суставами. Зик, лежа поверх одеяла, снова с кем-то переписывался, жуя шоколад, который откусывал прямо от плитки. Эрвин вновь пялился в потолок, а Майк и Армин о чем-то тихо переговаривались, и их хриплый шепот неприятно вибрировал в утреннем воздухе комнаты.
Леви потянулся за телефоном. Было без пятнадцати восемь, вот-вот объявят подъем. Вставать не хотелось, но мысли о свисающем с потолка пауке гнали из постели, заставляя срочно бежать за веником и тряпкой.
Леви с неохотой сел и, закинув руки за голову, потянулся, разминая спину и плечи. Шея немного побаливала со сна, поэтому он аккуратно размял ее, ощущая неприятный хруст в позвоночнике.
Натянув джинсы, Леви сунул ноги в тапки и, нашарив в кармане сигареты с зажигалкой, вышел из палаты.
На улице было тепло. Медленно прохаживаясь по огороженному стеной дворику, Леви курил, изредка вздрагивая от легчайших порывов июньского ветра, прокатывавшихся по его голой спине. Где-то вдали тарахтела тележка поварихи, везшей завтрак в их корпус. Щелкали открываемые на этажах корпуса окна, кто-то переговаривался. Леви гнал от себя все мысли. Сегодня его ждала терапия у Фриды, и ему не хотелось нести к ней лишние умозаключения. Только то, что по-настоящему не отпускало его в эти дни.
Только разговор о маме.
Выбросив окурок, Леви направился к корпусу, по дороге приветственно кивнув сонной Ханджи в халате с жабками, несшей в беседку дымящуюся кружку с кофе. Та молча помахала ему рукой. Вид у нее был не самый бодрый, и Леви мысленно поблагодарил бога за то, что Ханджи не стала затевать разговор.
Войдя в корпус, Леви решительно направился в сторону хозкомнаты. Дверь в нее была приоткрыта, а значит, Петра уже пришла.
— Доброе утро, — заученно стукнув костяшками пальцев в дверь, поздоровался он. — А можно швабру?
— Доброе… — Петра, взглянув на него, запнулась и смущенно отвела глаза. Леви запоздало осознал, что прийти к ней в полуголом виде, особенно после вчерашних новостей, было крайне глупо.
— Сегодня только веник, — набравшись смелости, решительно заявила Петра.
Леви, представив, как будет скакать с веником по кровати, скривился.
— Ладно, можно и веник, — печально отозвался он.
Петра, пожирая его голый торс глазами, протянула веник, на ручке которого, словно на новорожденном, болталась бирка с инвентаризационным номером.
— Спасибо, — кивнул Леви.
Вернувшись в палату, он, сбросив тапки, решительно залез на кровать.
— Эй, ты чего? — окликнул его Райнер.
— Паук, — коротко бросил задравший голову Леви, критично осматривая потолок. Даже стоя на кровати, с веником в руках, он не доставал до паутины.
— Прочь от доктора Ксавьера! — вдруг завопил Зик. — А, ты же все равно не достанешь, — уже гораздо спокойнее продолжил он, смерив Леви оценивающим взглядом.
Леви, опешив, тупо уставился на него. Кто-то смешливо хрюкнул, но на него тут же цыкнули.
— Что ты там пизданула, обезьяна очкастая? — наливаясь яростью, сквозь зубы переспросил Леви. — Да я этого паука тебе в жопу веником запихаю!
— Кто еще тут обезьяна, — поправив очки на носу, отозвался Зик.
— Успокойтесь, — спокойный и внезапно властный голос Эрвина вмиг отрезвил Леви. Тот, зло дернув головой, встал одной ногой на спинку кровати и, кое-как дотянувшись до необычайно высокого потолка, сбил веником паутину. Соскочив на пол, Леви с садистским удовольствием наступил на край веника, топча жирно хрустнувшего под тапком паука.
— Изверг, — с сожалением глядя на пол, констатировал Зик.
— Зоофил хренов, — огрызнулся Леви.
— Корректнее было бы «инсектофил», — встрял Армин, но тут же замолк.