*
Второй раз это случилось на парковке Maze Bank Arena. Майкл смолил уже третью сигарету, прислонившись спиной к водительской двери Tailgater. Его маленькая Трейси, что ещё недавно бегала у него под ногами в розовом платье и игрушечной тиаре, напевая песенку из мультфильма и забавно не выговаривая букву «р» в слове «принцесса», сейчас позорилась в финале шоу, которое смотрят только извращенцы и живущие мечтами молоденькие девушки, которые в поисках популярности ступают на тёмную дорожку шоу-бизнеса и отчаянно удовлетворяют всех, кто может обеспечить им пять минут славы. Майкл был даже рад, что его не пустили на шоу из-за его прошлой выходки. Если бы он снова увидел, как этот урод Лазло буквально раздевает его дочь взглядом, он бы наплевал на камеры, зрителей и нормы морали и размазал бы мозги ведущего прямо по сверкающей надписи Fame or Shame. Сейчас же он мог только представлять, какой ужас там происходит, заглушать тревогу сигаретами и напрягать охранника, бросающего в его сторону настороженные взгляды. Когда подул холодный ветер, Майкл зажал сигарету между губами и застегнул свою кожаную куртку. Была лишь середина сентября, а температура уже быстро падала, не характерно для климата Лос-Сантоса. Надо же, всего месяц прошёл. Всё вокруг совсем не поменялось. Такой же пластиковый город, такие же фальшивые люди. И не скажешь, что совсем недавно здесь произошло самое грандиозное ограбление за всю историю человечества. Люди просто проглотили этот факт как данное, переварили и забыли. Это пополнило стремительно растущий список разочарований Майкла. Ведь дело было не в деньгах. Никогда не было. Дело было в ощущениях и в этом иррациональном желании славы, пусть даже дурной. Ему и так приходилось мириться с тем фактом, что никто никогда не узнает, что гениальный грабитель Майкл Таунли вернулся с того света и совершил невозможное: опустошил грёбаное Федеральное хранилище, так ещё и люди благополучно на это наплевали, и след остался не в истории, а только в государственном бюджете. Миллионы на счету не могли облегчить боль от разбитой мечты. Из размышлений Майкла вывела тонкая струйка чёрного дыма, поднимающаяся от белого спорткара, припаркованного у входа в Maze Bank Arena. Издалека машина не выглядела неисправной. Сверкала себе под лучами осеннего солнца, ни единой царапинки. Будто только из салона. Майкл сделал пару шагов вперёд, чтобы рассмотреть её не только с одной стороны. И увидел. Он сидел на капоте тачки, свесив ноги и по-хозяйски поглаживая белую наполированную поверхность покрытой язвами рукой. Сидел спиной, ссутулившись, в той же самой когда-то белой футболке и домашних грязных мешковатых штанах. На его голове, казалось, стало ещё меньше волос. Было сложно разглядеть за завесой исходящего от него дыма. Он тихо напевал привев Sweet Home Alabama, их любимой дорожной песни, которую они пели, когда ехали часами из одной дыры в другую, а болтовнёй скрашивать время становилось скучно. Которую он пел, когда был жив. Майкл почувствовал в правой руке жжение пепла почти полностью дотлевшей сигареты. Он выкинул окурок и снова посмотрел в сторону спорткара. Никого. Ни дыма, ни мертвецов. Теперь Майкл мог с уверенностью сказать, что с ним произошло то, чего он так боялся: он сошёл с ума.*
В пятый раз это произошло в его гостиной, в одну из тех бессонных ночей, что он проводил со стаканом в руке. Майкл смирился с тем, что уснуть ему не удастся, уже в третьем часу ночи. Спал он всегда плохо, в лучшем случае часов шесть. И эти шесть часов полудрёмы были сплошной каруселью кошмаров и заезженной пластинкой сожалений. Теперь, когда у него начались галлюцинации, сон стал для него божественным даром, которого он, видимо, был недостоин. Майкл аккуратно вылез из кровати, стараясь не разбудить Аманду, и спустился вниз. Десять минут — и он уже сидел на диване со стаканом до краёв наполненным виски в одной руке и пультом в другой. По телевизору на минимальной громкости крутили ночной блок передач, который он толком не смотрел, просто бездумно листая каналы. Если повезёт, то он вырубится и поспит хотя бы час. Если нет — доспит этот час во время перерыва на студии. — Скажи, Майки, как ты собираешься потратить мою долю? Тревор как всегда появился неожиданно, заставив Майкла дёрнуться. Галлюцинация вальяжно устроилась на диване, закинув ногу на ногу, и с задумчивым видом смотрела ток-шоу. Майкл сделал приличный глоток виски и отодвинулся от неё подальше. Плод его больного воображения только усмехнулся. — Я бы вложил в какой-нибудь бизнес. В торговлю наркотиками, к примеру. О, о, и оружием! Только представь: Тревор Филипс Индастриз, международная компания доставки удовольствия. У Майкла затряслись руки, и он крепче сжал стакан. — Я, честно говоря, так и собирался сделать, уже логотип придумал, футболки заказал. Но, видно, не судьба, — Тревор, или нечто, на него похожее, смотрело прямо на Майкла с лёгким разочарованием в глазах. Виски просился наружу. — Ты убил меня раньше. Майкл проснулся на диване под причитания Аманды. Стакан на полу, виски пятном чернеет на дорогом ковре. Его жена снова хотела устроить скандал на ровном месте, но передумала, когда увидела его лицо. Оно было каким-то… напуганным.*
В десятый раз это произошло на приёме у доктора Фридлендера. Майкл молчал уже пять минут, а психотерапевт терпеливо ждал, пока он подберёт слова. Его самочувствие стремительно ухудшалось, и виной тому была проклятая бессонница. На данный момент Майкл не спал уже два дня и чувствовал, что вырубиться в любую секунду, но что-то настойчиво не давало ему забыться во сне. А может кто-то. Когда Исайя посмотрел на свои часы в третий раз, Майкл, наконец, заговорил: — Я вижу галлюцинации, док. Фридлендер ни капли не изменился в лице, будто это заявление было чем-то до боли очевидным, и спросил: — И как давно, Майкл? — С начала сентября, я думаю. — Почему же Вы обратились ко мне только сейчас? Последнее, что нужно было Майклу, это мозгоправ, пытающийся найти в его запутанном рассудке нечто, что Майкл сам не хотел находить. После Большого Дела он ещё планировал появится в этом кабинете раз или два, просто чтобы попытаться принять себя и примириться со своей неоднозначной натурой, которую он, кажется, потихоньку начинал понимать, но дальнейшие события отбили у него всё желание на психотерапию. Пока не стало хуже. — Были дела на студии. Производство фильмов отнимает много времени. Доктор понимающе кивнул и, снова проверив время, продолжил расспрос: — И что именно Вы видите или, может, слышите? — И то, и другое. Своего мёртвого друга. — Лучшего друга, — услужливо поправил Тревор. — Опишите подробнее, — попросил доктор. — Ну… Он появляется спонтанно, иногда вдалеке и ненадолго, иногда рядом на несколько минут. Выглядит так же, как и в день своей смерти. Звучит абсолютно так же. В основном говорит всякий бред или винит меня в своей смерти. — А Вы виноваты в его смерти? Тревор перестал нарезать круги за креслом доктора и уставился на Майкла. Злорадно. — Да, пончик, ты виноват в его смерти? — Может быть косвенно, — признался Майкл, одной фразой уничтожая с трудом выстроенную стену отрицания, стоившую ему здравости рассудка. Тревор только взмахнул руками и ушёл рассматривать картину в другую часть кабинета. — Тогда всё предельно ясно, — Фридлендер натянул своё излюбленное профессиональное выражение лица. — Галлюцинации — типичная реакция больного рассудка на сильный эмоциональный всплеск. В Вашем случае причиной стало чувство вины. Вы вините себя в смерти друга, а Ваш мозг выражает это через его образ. На самом деле, это не так страшно, как может показаться на первый взгляд. Майкл только устало закрыл лицо руками, пряча от света чувствительные глаза. Ничего страшного, дружище, тебя просто решил сгноить твой собственный разум! Достойная плата за грехи, двуличная мразь. — В Вашем случае не помешали бы дополнительные обследования, но я могу прописать Вам лекарства без этих лишних заморочек. Разумеется, за отдельную плату. — Да, конечно. Сколько с меня? — Пять тысяч. — Сколько? — возмутился Тревор, опрокидываясь на диван слева от Майкла. — Какого хрена ты позволяешь этому гондону над тобой финансово надругаться? — Заткнись. — Простите? — Исайя оторвался от написания рецепта. — Ничего, док, ничего.*
Сомневаться в психологическом происхождении Тревора Майкл начал на четырнадцатый день приёма таблеток. После окончания сеанса он, бережно сжимая в руках рецепт, направился в ближайшую аптеку, где купил две пачки галоперидола**. Сидя в машине, Майкл внимательно прочитал инструкцию. Список побочных эффектов, конечно, внушительный, но если это заставит замолчать его больной рассудок, то он готов рискнуть. Приехав домой и убедившись, что он один, Майкл высыпал оставшиеся антидепрессанты в унитаз, а новые таблетки аккуратно переложил в пустую баночку. Да, это паранойя. Да, скрывать это глупо. Но он и так ходит по краю пропасти под названием «развод», и если Аманда или, не дай Бог, дети, узнают, что он болен, то он с фанфарами туда провалится. — Какой же ты жалкий, Майкл. Так беспокоишься о мнении своей драгоценной Аманды и двух неблагодарных спиногрызов? Майкл молча положил круглую белую таблетку на язык и запил водой из-под крана. Первые пару раз ему действительно казалось, что это работает. Тревор не появлялся, оставляя Майкла в блаженном одиночестве. Да, он всё ещё не мог нормально спать и есть, от алкоголя пришлось отказаться, чтобы не угробить свой организм, но теперь Майкл был свободен. Как будто снова начал дышать. А потом таблетки перестали действовать. Он пил их одну за другой. Пробовал до еды, пробовал после. Пробовал вообще не есть. Пробовал насухую, терпя отвратительный горький вкус. И ничего. Тревор, будто сраный вирус, медленно убивающий его изнутри, выработал иммунитет, если галлюцинации вообще на такое способны. Если нет, то мозг Майкла можно смело отдавать на опыты, потому что его чувство вины породило нечто сознательное и бессмертное. Либо этот ублюдок просто притворялся, давая Майклу небольшую передышку, прежде чем ударить с двойной силой. Теперь галлюцинаций стало ещё больше. Его личный истязатель, не зная сна и отдыха, ходил по пятам. Иногда молча, словно незримый наблюдатель, иногда без остановки комментируя всё вокруг. Порой это напоминало его настоящего. Но настоящий Тревор был мёртв, и это ТЫ убил его, это ТЫ смотрел, как он горит заживо, это ТЫ смаковал его предсмертную агонию, подставляя лицо жару, с наслаждением вдыхая запах сгорающей плоти. Это ТЫ виноват. — Можно увеличить дозу? — Таблетки не помогают? — спокойно спросил Фридлендер. Его голос звучал слегка искажённо из динамика телефона. — Нет. Совсем. — Я бы настоятельно не рекомендовал. Исцеление идёт постепенно, а не резко. Так что я уверен: то, что таблетки не показывают своих свойств сейчас, это абсолютно нормально. — Вижу глюки, не сплю, не ем, чувствую себя как говно, а Вы говорите, что всё нормально, так и надо? — Многое в Вашем лечении зависит не только от медикаментов, но и от Вас в частности. Не стоит надеяться на панацею. Вам нужен… правильный настрой. Если видите Вашего друга, просто повторяйте: тебя не существует. Тебя не существует. — Слышите, Майкл? Повторяйте вместе со мной: тебя не… — …не существует. — Вы отлично справляетесь. Просто продолжайте пить лекарство и повторять про себя эту фразу. — И во сколько тебе обойдётся это нытьё по телефону? В десяточку? Тебя не существует. Вскоре его состояние начали замечать остальные. Соломон звал Майкла в свой кабинет прямо во время работы, чтобы налить ему стакан дорогого виски с полки «для особых случаев», печально улыбнуться и выслушать череду бесконечных отговорок. Аманда всё чаще гладила его по отросшим волосам, утешая во время бессонных ночей. Даже Джимми и Трейси беспокоились в своей особой манере, стараясь больше разговаривать с ним за редкими семейными ужинами, когда Майкл был в состоянии запихнуть в себя еду. — Ты снова начал принимать эти таблетки? — поймала его однажды Аманда, когда он вытряхивал из баночки свою бесполезную панацею. — Сезонная депрессия, милая. — Да, я заметила, — улыбнулась она, снимая с головы синее полотенце. Влажные волосы закрыли её слегка розоватое от жара лицо. — Какая же она уродливая. У тебя ужасный вкус, дружище. Майкл улыбнулся Аманде в ответ и прожевал таблетку. А тем временем наступил четырнадцатый день «лечения», и количество оставшегося галоперидола стремилось к нулю.-
Аманда копошилась в прихожей, громко цокая каблуками красных парадных туфель. Она всю неделю была на взводе, готовясь к сегодняшнему благотворительному вечеру, и за час до него начала буквально искрится от нервного возбуждения. Майкл то и дело слышал, как она громко ругается и швыряет предметы в поисках своего телефона. Аманда была непреклонна в своей идее нести добро, несмотря на то что прожила больше двадцати лет с воплощением зла под одной крышей. Видимо, ей казалось, что таким образом она восстанавливает некий баланс вселенной. На каждый проступок Майкла она отвечала самосовершенствованием, и пока он медленно гнил изнутри, она расцветала. По крайней мере, так казалось ей, потому что замечать пороки в себе она упорно отказывалась. А теперь она загорелась идеей помогать другим. За украденные деньги. Баланс вселенной. Звук её каблуков раздался ближе, и она зашла на кухню, на ходу надевая осеннее пальто. — Ну как? — Аманда покрутилась на месте. Когда-то давно, увидев эту женщину, Майкл, не задумываясь, продал свою душу, и, как выяснилось позже, души своих товарищей тоже. Даже спустя годы она всё ещё была красива. Может, дело в дорогущих пластических операциях, в её одержимости своим внешним видом, в этой дурацкой йоге и овощных коктейлях, которые она пьёт без остановки. Что бы это ни было, оно сохраняло в ней остатки той женщины, которую Майкл когда-то полюбил. И, может, в прошлом, сражённый наповал её красотой, он бы честно ответил, как же она прекрасна, но сейчас это было бы ложью. Не то, что она прекрасна, а то, что Майклу до сих пор есть хоть какое-то дело до её внешности. И, увы, не в толерантном смысле. Так что Майкл делал то, что умел лучше всего: притворялся. — Уж если я в восторге, то боюсь представить, что случится с теми бездомными, которые увидят твою неземную красоту. — Переигрываешь, — закатила глаза она и начала запихивать в пакет контейнеры с выпечкой. — Да что ты, я же от чистого сердца. Аманда многозначительно кивнула и продолжила собирать еду. — Уверен, что не хочешь пойти? — спросила она. Майкл положил в тарелку свой недоеденный сэндвич с рыбой, служивший ему сегодня и завтраком, и обедом и ужином, и устало вздохнул. — Абсолютно. Вы решили собрать в одном помещении два совершенно разных общественных класса, которые, между прочим, терпеть друг друга не могут. Там будет такая огромная концентрация ненависти, что даже по моим меркам это уже чересчур. — С чего ты взял? Мы всеми силами пытаемся создать в нашей организации дружелюбную атмосферу. — Ключевое слово «пытаемся». — Ладно, я тебя поняла, можешь дальше сидеть ныть дома, если тебя так хочется. Я пошла, — Аманда взяла пакет и направилась к выходу. — И Майкл… попытайся нормально поесть, ладно? Он с обнадёживающей улыбкой помахал ей вслед. Тревор появился точно по команде через десять минут. Он спокойно вошёл на кухню, точно так же, как два месяца назад, когда нашёл своего мёртвого лучшего друга живым и здоровым из-за того проклятого ограбления ювелирного. Настоящий Тревор взял бы из холодильника выпивку, сел бы за стол, закинув на него ноги, словно полноправный житель этого дома, и принялся бы в подробностях рассказывать очередной безумный план наживы. И Майкл был на сто процентов уверен, что живому Тревору было бы абсолютно плевать, что на счету у него миллионы, он бы всё равно рвался кого-нибудь ограбить и поиметь правительство в процессе. Галлюцинация же просто уселась напротив. Пока, к счастью, молча. Майкл посмотрел на свои карманные часы. По одной таблетке раз в шесть часов, ни больше, ни меньше. Значит, следующую можно будет принять только через… Майкл дёрнулся в сторону, когда непозволительно реалистичная рука начала махать прямо перед его лицом. — Эй. Ни здрасте, ни до свидания. Тебя мама здороваться не учила? Тебя не существует. Майкл пододвинул к себе тарелку с сэндвичем и аккуратно взял его в руку. Он старался фокусироваться только на еде: на неровных краях в местах, где он делал укусы, на маленьких порах в хлебе, на вытекающем с краёв майонезе… — Ну да, типичный Таунли. Вечно бегает от проблем, пока те не схватят его за жирный зад. Тебя не существует. Майкл сделал маленький укус. Еда была безвкусной и медленно-медленно превращалась в один противный склизкий комок у него во рту. — А ведь будь ты чуть посмелее, твоя жизнь не была бы такой дерьмовой! Если бы ты мог принять суровую реальность, а не усложнять всё выдуманной моралью, ты бы не превратился в этот жалкий кусок жира. Ты бы убил эту шлюху сразу после того, как обрюхатил. Майкл еле успел прикусить язык, чтобы не сказать что-нибудь в ответ. Стоило отдать Тревору должное: этот ублюдок точно знал, на что давить. И настоящий, и выдуманный. — Ты же не думаешь, что я забыл, как ты напился в тот день, когда узнал, что она не хочет делать аборт? Как ты чуть ли не рыдал с пистолетом на коленях? И как с радостью принял моё предложение сбежать, потому что первое, о чём ты подумал, когда узнал о последствиях своего маленького романа, так это о том, как избавиться от её тела! Теперь Тревор кричал, а Майкл давил в себе желание закрыть уши. — А потом ты протрезвел и побежал покупать кольцо, потому что побоялся верного решения! И каждую ночь, глядя на неё, ты думал, как было бы просто свернуть ей шею и вернуться к тому, кому ты действительно нужен! — Заткнись! Тебя не существует! Он сказал это вслух? Видимо, да. Тревор ударил по столу, и Майкл точно услышал, как его руки бьются о дерево. Громко и чётко. — Не существует, значит? То есть, ты сейчас сидишь здесь один-одинёшенек и разговариваешь сам с собой, да? — галлюцинация зашлась в приступе хриплого хохота, больше походящего на кашель. — Если меня не существует, то как ты объяснишь это? Тарелка, стоящая перед Майклом, за секунду проскользнула по столу и со звоном разбилась о стену. — Мам, пап, вы опять ссоритесь? — крикнула со второго этажа Трейси. Майкл почувствовал, как его голову, наполненную густым туманом бессонницы, сжали в тиски. Сдавили по вискам до хруста. Он на секунду забыл, как дышать, а когда вспомнил, воздуха стало слишком много. Бросив остатки сэндвича на стол, Майкл медленно подошёл к стене, присел на корточки и взял в руку осколок тарелки. Тревор неотрывно наблюдал. Обычный, вполне осязаемый осколок. Настоящий. Даже слегка острый. Майкл отошёл от стены, на ходу вытаскивая телефон из кармана, и дрожащими пальцами начал выискивать нужный номер. Что-то разбилось совсем рядом: это бутылка виски, стоявшего на полке, упала ему прямо под ноги. — Бам! Трёхочковый! — воскликнул Тревор. Майкл, наконец, выбрал нужный контакт и, оперевшись о стол, ждал ответа. В его голове, словно мантра, звучала одна фраза. Тебя не существует, тебя не существует, тебя не существует, тебя не… Недоеденный сэндвич ударился Майклу в грудь и упал. Фридлендер ответил спустя пять мучительно долгих гудков: — Здравствуйте, Майкл. Мы вроде договаривались, что наши телефонные сеансы должны быть назначены заранее. — Я могу разбить что-нибудь и думать, что это сделала моя галлюцинация? — Простите, что.? — Я могу разбить что-нибудь и думать, что это сделала моя ЁБАНАЯ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ?! — Майкл, Вам нужно успок… Телефон вылетел из его рук и присоединился к тарелке на полу. Майклу хотел, повинуясь инстинктам стрелка, всадить весь магазин пистолета, спрятанного за его поясом, в это нечто, принявшее облик его мёртвого друга, да хоть застрелиться самому, лишь бы всё закончилось. Но пока он смог лишь тихо, еле слышно от шока и ужаса спросить: — Что ты такое? Тревор, или чем бы оно ни было, поклонился. — Просто порождение твоей бурной фантазии. А потом исчез. Испарился. Конец. — Пап? — Трейси зашла на кухню, сжимая в руках подушку и с испугом осматривая беспорядок. — С кем ты… говорил? Майкл понятия не имел.*
Формально в последний раз они с Майклом виделись в ту ночь. Если говорить языком литературным, то это была «роковая ночь непростительных решений и тяжёлых нравственных последствий». Но Франклин точно не был знатаком литературы, так что эту ночь обозвал просто — тотальный пиздец. Ему просто не оставили выбора. С одной стороны у тебя богатый мудак с армией под боком, с другой — продажные жополизы из ФРБ, а между ними ты и два твоих новоприобретённых друга, с которыми ты за пару недель сумел сблизиться так, как не смог сблизиться со своим районом за всю жизнь. Эти идиоты, Майкл и Тревор, два психованных пенсионера, у которых явные проблемы с гневом и огромный багаж взаимоотношений, в который Франклину лезть совсем не хотелось, практически заменили ему семью. Как бы противно это не звучало порой. А потом тебе в рыло тычут пистолетом и ясно намекают, что ты должен собственноручно убить кого-то из них, чтобы не убили тебя. И Франклин выбрал, руководствуясь рассудком. Ему пришлось. О своём решении он задумался, когда стоял у лужи бензина, в которой тихо хрипел Тревор, а потом и вовсе пожалел, когда увидел, как тот корчится в муках, сгорая заживо, а его лучший друг, Майкл грёбаный Де Санта, смотрит на это с таким лицом, будто там горит не близкий ему человек, а полено. Тревор ведь и правда был психом. Убивал просто так, ради веселья, или потому что ему не понравилось, как на него мельком посмотрели. Франклин думал, что убить его будет разумно, потому что никогда не знаешь, что выдаст этот долбанутый в следующую секунду. И если выбирать между вполне адекватным человеком, которому не чужды простецкие понятия морали, и психопатом, то выбор очевиден. Но увидев, как Майкл спокойно закуривает после сделанного, и ещё умудряется советы жизненные давать, Франклин усомнился, что правильно расставил приоритеты. Чёрт, он бы не удивился, если бы Майкл прямо от трупа Тревора прикурил. На этом они расстались в неозвученном соглашении больше никогда не видеться вновь. И Майкл стал для Франклина опасностью номер один. По-настоящему в последний раз они виделись на кладбище, неделю спустя после тотального пиздеца. Франклин ехал мимо на своём мотоцикле и случайно увидел знакомую фигуру, засмотревшись по сторонам на светофоре. Майкл стоял в чёрном костюме, склонив голову, лицом к надгробию. Ясновидящим быть не надо было, чтобы понять, кто покоится в этом месте. Когда плечи Майкла легонько задрожали, предвещая надвигающийся плач, Франклин поспешил уехать. По разным причинам. Во-первых, Майкл был для него кем-то сродни учителя, а ученики, поверьте, не хотят видеть слабость того, на кого они равняются. Во-вторых, он просто не мог понять и, следовательно, помочь кому-то настолько запутанному, как Майкл. Тот мог терпеть любую боль с каменным лицом, но всё же был человеком. Даже если его человечность проявлялась в иррациональном чувстве привязанности к совершенно невменяемому и убитому им же другу. И в-третьих, этот момент был слишком трагичным и интимным, чтобы его нагло нарушать. Но главное из увиденного Франклин извлёк: Майкл сожалел. А значит, был не настолько плох. Но всё ещё чертовски опасен для того, кто его на это убийство подговорил. Майкл был из тех людей, что копили в себе негативные эмоции и рано или поздно взрывались. И Франклин не хотел оказаться в зоне поражения. Но Майкл не был дураком и всё прекрасно понимал, так что сам старался держаться подальше от того, кто мог бы этот взрыв спровоцировать. Получалась стабильная безопасность для них обоих. Поэтому Франклин сильно удивился, когда Майкл позвонил ему и предложил встретиться на пирсе.-
Он пришёл раньше назначенного времени, сел на лавочку и принялся любоваться осенним пустынным пейзажем Лос-Сантоса, успокаивая себя ощущением тяжести пистолета, спрятанного в куртке. Уж если Майкл и правда собирается его убить, ему придётся постараться. А ведь каких-то пару месяцев назад он с Ламаром наткнулся здесь на одного депрессивного старикана, полностью погружённого в свой экзистенциальный кризис и меланхолию, и всё закрутилось. — Привет, Франклин. Майкл не направлял на него пушку, не держал наготове нож и не пытался забить его кулаками в приступе карательного гнева. Он просто сел рядом и протянул ему руку. Франклин, недолго поколебавшись, пожал её. Если бы в учебниках по психологии было фото сломленного человека, это было бы фото Майкла. Он был бледным, словно призрак, заметно похудел и, похоже, не спал с той самой ночи, если судить по размеру синяков под его глазами. Франклин присмотрелся к его лицу: кровоточащие губы, неровно сбритая щетина, порезы на щеках, мёртвые глаза. На его волосах были чётко видны первые седые пряди. — У тебя всё нормально? Выглядишь хреново. Майкл невесело улыбнулся, задумался и, немного погодя, встал с лавочки. — Не против, если мы поговорим в каком-нибудь кафе? Они выбрали ближайшую кафешку и, несмотря на осеннюю прохладу, заняли столик снаружи под большим сине-красным зонтом. Франклин заказал себе пива, а вот Майкл от алкоголя отказался и взял кофе. — Опять проблемы с женой? — попробовал угадать Франклин. — Нет, с женой всё хорошо, — ответил Майкл, открывая пакетик с сахаром. — Ты сам как? — Да нормально. Периодически выполняю поручения от Лестера, спасаю задницу Ламара от всего, чего только можно, а так в основном сижу в своём огромном пустом доме и грущу. Прямо как ты завещал. Майкл усмехнулся и поднёс стаканчик с кофе ко рту. Его руки заметно тряслись. — Ещё не придумал, на что потратить деньги? — спросил он. — Не-а. Ламар всё талдычит, что нужно вложить их в какой-нибудь бизнес, начать поднимать серьёзные бабки, и насрать, что зелени столько, что ей уже подтираться можно. Этот идиот просто хочет в долю. А вот хрен… — С тобой ничего странного в последнее время не происходило? — внезапно прервал его Майкл. — В каком смысле? — Ну… Необычное что-то, необъяснимое. Пугающее. — Типо сверхъестественное? — Вроде того. Франклин вопросительно поднял брови, но Майкл ничего не пояснил. — Недавно практически на моих глазах исчез один чудик, верящий в НЛО, и после себя оставил только диско-прямоугольник на колёсах. Такого рода мистика считается? — Нет, не… — Майкл замолчал, не моргая глядя куда-то за спину Франклина. Клинтон обернулся, но не увидел ничего, кроме прогуливающихся вдалеке людей и ларька с хот-догами. — С тобой правда ничего такого не происходило? — продолжал настаивать Майкл. В его голосе слышались истерические нотки. — Чувак, в чём дело? Майкл в один глоток допил свой кофе и заговорил, нервно отщипывая кожу со своих пальцев: — Ты посчитаешь меня чокнутым, потому что то, что я скажу, будет звучать как полнейший бред. Но ты должен мне поверить. Пожалуйста. — Ладно..? Я слушаю. Глубоко вдохнув, Майкл медленно проговорил: — Меня преследует призрак Тревора. Франклин внимательно изучил его лицо, ища намёк на шутку, но оно было совершенно серьёзным и из-за тени зонта каким-то болезненно синим. — Майкл, ты на что-то подсел? Вот поэтому тебе так хреново? — Да нет же! Чёрт! — Майкл так резко подался вперёд, что Франклину показалось, будто он собирается со всей силы стукнуться головой о стол. — Я ничего не употребляю. И говорю правду. Слушай, я и сам сначала думал, что вижу галлюцинации. Сходил к мозгоправу, он выписал мне вот это, — Майкл вытащил что-то из крутки и кинул на стол. Этим чем-то оказалась упаковка таблеток. — Но они не помогают. Я всё ещё его вижу. Он преследует меня и безостановочно тычет лицом в мои ошибки. Винит в своей смерти. А недавно он… начал швырять посуду. — Типо как в фильмах про дома с привидениями? — Да, да! И после этого я начал много читать на эту тему, и… Я не сумасшедший, Фрэнк. Это призрак. Майкл замолчал, ожидая ответа. Ожидая поддержки. Но Франклин не мог её обеспечить. Он уже видел людей, стоящих у края пропасти, и знал, чем это может закончится. Слишком хорошо знал. Ведь одной из них была его мать. Несмотря на то что в последний раз он видел её, будучи совсем ребёнком, он помнил и никогда не забудет её смертельно больной внешний вид. У Майкла сейчас был точно такой же. — Зачем ты рассказываешь мне об этом? — спросил Франклин и осторожно взял в руки пачку таблеток. «Галоперидол. Антипсихотическое средство». — Потому что я думаю, что Тревор — мстительный призрак, и по логике вещей должен преследовать и тебя. Понимаешь, я просто хочу убедиться, что мыслю в правильном направлении. И меня, если честно, настораживает тот факт, что ты его не видишь. — Майкл, ты… ты уверен, что тому, что ты видишь, нет другого объяснения? Может, таблетки тебе не подходят, или… — Ты не веришь мне. — Прости, но поверить в такое сложно. — А ты постарайся! — Майкл неожиданно вскочил с места и угрожающе навис над столом. — Ты тоже в этом участвовал, и тебе придётся поверить в то, что этот тупой канадский мудозвон даже после смерти продолжает меня доставать! Несколько проходящих мимо людей в недоумении посмотрели в их сторону. Майкл проигнорировал чужие взгляды и продолжил кричать: — Да, я о тебе говорю, псих херов! Несчастный обиженный на весь мир мальчик, которого не любил никто, даже собственная шлюха мать. Я был рад, что избавил всех от твоего жалкого существования, урод! Франклин всегда боялся безумия. Это был цепкий страх, зародившийся в нём ещё в детстве, с того момента как он и его друг, живущий по соседству, посмотрели старый фильм ужасов про психбольницу, в которой ставили эксперименты над людьми. Образы медленно сходящих с ума пациентов, обречённых на вечные мучения в плену своего больного сознания, наводили на него ужас тогда, и вызывали тревогу сейчас. Один из героев фильма перед тем, как повеситься на простыне, сказал запомнившуюся ему фразу: «Мой разум кричит, и я не могу заставить его заткнуться». Разум Майкла тоже кричал, истошно вопил и сводил его с ума. Франклин видел это в его глазах, в его действиях. В том, как отчаянно он искал вокруг несуществующее нечто, на котором срывал душевную боль. Только Франклин не знал, что Майкл пытался заставить это нечто появиться на свет, показать себя. Доказать им обоим, что оно реально. Для Франклина он просто медленно тонул в своём безумии, и их обоих это по-своему пугало. — Майкл, успокойся! — Франклин тоже встал со стула и протянул вперёд руки, пытаясь за плечи усадить его обратно, но тот неожиданно схватил его за воротник куртки и притянул к себе, опрокидывая со стола бутылку пива и солонку. — Это ты виноват. Если бы тебе хватило духу выстрелить, он бы сейчас не преследовал меня! Если бы ты не заставил меня убить его, всё было бы нормально! — Тогда умер бы ты! — Франклин с силой толкнул вцепившегося в него Майкла. Тот, будучи в весьма плачевной физической форме, отпустил воротник и отшатнулся назад на приличное расстояние. — Меня заставили выбрать одного из вас. И я выбрал его, потому что хотел сохранить тебе жизнь. Потому что я ценю всё, что ты для меня сделал, и знаю, насколько тебе тяжело. У тебя ведь есть семья, Майкл! Если бы я попытался спасти вас обоих, к чему бы это привело? Мы бы выстояли втроём против целой армии? Я очень сомневаюсь. И даже если бы мы выжили, Тревор убил бы тебя собственными руками. Майкл выглядел так, будто сейчас либо попытается его придушить, либо разрыдается. Но он просто обхватил себя руками и задрожал ещё сильнее. — Мне тоже очень жаль, что всё вышло так, а не иначе. Но иногда другого выхода просто нет. Тревор был необходимой жертвой. Так что смирись с этим и перестань искать виноватых. — Прости меня, — Майкл неуверенно посмотрел Франклину в глаза и криво улыбнулся. — Видимо, я и правда сумасшедший. Эту улыбку Франклин будет вспоминать ещё очень, очень долго.*
Провалы в памяти начались на… Он не помнил. В первый раз Майклу казалось, что он спит. С тех пор, как сон стал для него большой редкостью, отличить его от бодрствования было всё сложнее. Пространство вокруг плыло, уплотнялось, будто жидкость, заливающаяся во все доступные отверстия и полностью его обездвиживающая. Но это было желанное ощущение, дающее ему короткий миг покоя. Сейчас всё вокруг Майкла тоже было плотным и жидким, но ещё подозрительно холодным и удушающим. Он тонул. Буквально. Эта мысль завопила в его мозгу, как сирена, и заставила непослушные конечности хаотично двигаться, чтобы поднять тело к поверхности. Его прокуренные лёгкие никогда не славились большим объёмом, и даже от короткого погружения невыносимо горели. А ещё вокруг было темно, и создавалось ощущение, что он плавал в огромном убийственном сгустке мрака. Первое, что Майкл увидел, когда наконец сумел всплыть, это яркое белое пятно, которое с каждым сделанным им вдохом всё больше походило на полную луну. Когда стали различимы крохотные звёзды, Майкл поплыл в сторону песчаного берега. — Ну как водичка? — крикнул Тревор, на манер Русалочки устроившийся на большом камне. Майкл прошёл мимо него и свалился на землю. Песок моментально прилип к мокрой одежде. Он лежал так по ощущениям минут десять, восстанавливая дыхание и ожидая, пока пройдёт надоедливый звон в ушах и горько-солёный привкус на языке. А ещё он пытался понять, какого чёрта он делал посреди ночи хрен пойми где и в воде, когда последней вещью, что он помнил, была пожелтевшая стена в мотеле, на которую он пялился, пока не вырубился. Холодный бриз заботливо напомнил, что он валялся где-то в пустыне в промокших рубашке и джинсах в середине октября. — Где я и что я здесь делаю? — Майкл приподнялся на локтях. Говорить с Тревором было мерой сугубо вынужденной и крайне неприятной, потому что во-первых, Майкл до сих пор не был уверен, что Тревор такое (спасибо Франклину), и во-вторых, говорить с ним значило сдаться, а Майкл последние два месяца только и делал, что боролся за крупицы своего здравомыслия. — Где? На берегу наикрасивейшей природной достопримечательности — Аламо-Си. Что ты здесь делаешь? Купаешься, очевидно. Майкл попытался встать, но со стоном свалился обратно на песок, когда ноги его истощившегося организма подкосились. В последний раз он, кажется, ел вчера вечером, если конечно его изорванный в клочья внутренний календарь не врал. — И почему я… «купаюсь»? — Откуда мне знать, что у тебя на уме? — пожал плечами Тревор. — Меня вообще не существует. — Ты пытался меня утопить? — Так вот какого ты обо мне мнения? Я оскорблён. Майкл умудрился встать со второго раза и, пошатываясь, побрёл в противоположную сторону от токсичной и противно пенящейся воды Аламо-Си, на ходу потирая мёрзнущие руки. К счастью, Бог, Тревор или же он сам из прошлого сжалились над ним и оставили его машину на берегу в нескольких сотнях метров от места, где он решил провести водные процедуры. Дверь Tailgater была нараспашку открыта, а из салона на полной громкости, разрывая колонки, играло Radio Los Santos. На водительском сидении Майкл обнаружил свой бумажник, телефон и куртку. Он сел в машину, включил обогреватель, стянул с себя мокрую рубашку и укутался в кожанку. На приборной панели мрачным напоминанием лежала полупустая блистерная упаковка таблеток. В нём ещё жила надежда, что рано или поздно эти белые твари начнут работать и избавят его от страданий. Так что он пил их (скорее ел) и ждал. Уже очень долго. — В этом году Небеса к нам неблагосклонны, дорогие слушатели! — объявил диктор. — В течение недели ожидается сильное похолодание в южных и юго-западных районах Сан-Андреаса. Так что одевайтесь потеплее и готовьтесь встречать первый снег. Майкл выключил радио и взял в руки телефон. Пятница, 21:34, ни пропущенных, ни новых сообщений. Он выбрал Трейси из списка контактов и стал ждать ответа, слушая противные гудки. — Если бы я был хрупкой девушкой, которую ударил собственный отец, я бы не стал с ним разговаривать. Майкл не успел ничего ответить комфортно устроившемуся на соседнем сидении глюку, потому что его перебил недовольный голос Трейси, извещающий, что она не может подойти к телефону, потому что наверняка занята прорубанием пути к славе. Тревор только фыркнул и со словами «я же говорил» отвернулся к окну. — Эй, Трейси… — заговорил Майкл, когда телефон начал записывать сообщение. — На случай, если ты не слушала все мои предыдущие сообщения, повторюсь: мне очень, очень жаль. Я никогда не хотел причинить тебе боль. У меня сейчас не всё в порядке, и… накипевшее случайно вывалилось на тебя. Я не жду, что ты меня простишь, но пожалуйста, перезвони. Я хочу убедиться, что у тебя всё в порядке. Он разозлился. Разозлился так, что потерял рассудок. У него, конечно, и до этого были проблемы с гневом, но всегда по конкретной причине, и вели они его к конкретной цели. Но даже под влиянием бурлящей внутри ярости он мог относительно трезво мыслить и контролировать свои действия. Тот раз стал исключением. Он читал. Статью, сценарий, новости, не важно, он не помнил. Помнил Майкл то, что буквы расплывались, сливались в широкие чёрные строки, не имеющие смысла. Текст превращался в кашу каждый раз, когда он пытался читать его дольше десяти секунд. Он злился, сжимал край стола до побеления костяшек и раз за разом протирал слипающиеся глаза. Ещё тогда он отдалённо понимал, что стал злиться слишком часто. Трейси пришла пожаловаться на брата, рассказать про очередное тупое шоу, в котором она решила блеснуть отсутствием таланта, песню собственного сочинения спеть, не важно, он не помнил. Помнил Майкл то, что голос её был громким и противным, как ультразвук, резал слух и эхом отражался от стенок его черепа, вызывая головную боль. Он помнил, как крикнул на неё, и как она огрызнулась в ответ, но дальнейшее словно вырезали из его мозга, оставив пустоту на плёнке памяти. Вот он сидит за столом и борется с желанием кинуть в стену ноутбук, а вот уже стоит, отдалённо ощущая жжение в правой ладони, и смотрит на свою дочь, севшую в углу и прижимающую к ярко-красной щеке свою руку. И в её глазах страх и что-то похожее на ненависть. Аманда оказалась на месте происшествия в мгновение ока, неверяще уставилась на Трейси и, всё осознав, закричала на него с такой злостью, что ему действительно стало страшно. Без суда и следствия Аманда, прижимая к себе дочь, буквально вышвырнула его из дома. И правильно сделала. И теперь он слонялся по мотелям и вымаливал прощение у своей семьи, попутно пытаясь понять, что пошло не так. В дорогих отелях он не останавливался то ли из-за подсознательного желания наказать себя за содеянное, то ли из-за силы привычки и ощущения ностальгии, что давали ему дешёвые ночлежки. Иногда, когда Тревор появлялся в этих облезших комнатах и вёл себя неприлично тихо, Майклу даже казалось, что всё вернулось в прежнее русло. Ты вернулся туда, где всегда должен был быть. Выдыхая сигаретный дым в окно машины, Майкл с удивительной лёгкостью принял тот факт, что вполне мог пытаться утопиться этим вечером.-
Со второго по пятый разы такими интересными не были. Он или садился в машину и через пару секунд оказывался на студии, или во время меланхоличных прогулок по пирсу неожиданно находил себя, допустим, на Гроув-стрит. В общем, ничего сверхъестественного эти спонтанные отключения мозга из себя не представляли, но всё равно настораживали. Майкл дал себе обещание, что обязательно обсудит это с Фридлендером, когда будет в настроении для психотерапии, но настроения этого, как назло, никогда не было. Появилось после шестого раза. — Если мама узнает, что я с тобой встретился, она нас обоих убьёт, — Джимми опустил ниже козырёк своей бейсболки и настороженно огляделся по сторонам, будто Аманда могла появиться поблизости в любую минуту. Только кепкой вряд ли можно было скрыть его внушительные формы и надпись «Де Санта» на рубашке. — Да-да, я знаю, — Майкл передал сыну меню, и тот оживлённо начал его листать. — Как Трейси? — Ну… нормально? — То есть, она не злится? — Нет, злится, даже очень, но уже нашла способ обернуть всё себе на пользу. Завела блог «Мой отец — тиран» или что-то типо того и рассказывает направо и налево о том, какой ты плохой. Даже фотку своей щеки под разными фильтрами выложила. — Замечательно, — Майкл испытал сильнейшее за все 48 лет своей жизни желание закурить и начал мять рукой салфетку, чтобы отвлечься и не задымить на весь ресторан. — А как твоя мать? — Не знаю. Она не хочет об этом говорить. Но я заметил, что у нас из шкафа пропали две бутылки красного полусухого, так что думаю, что у неё не всё в порядке. — Ты выбрал? — Майкл кивнул на меню. — А, да, — Джимми указал пальцем на стейк и полез в винную карту. — Так ты расскажешь, что случилось? Майклу самому бы очень хотелось знать. А пока придётся как-то выкручиваться. — У меня… — Пожалуйста, хватит! Он уже всё понял, прекратите! Девушка надрывалась рядом с ним и тянула его назад за плечо. Но он не мог остановиться, потому что он злился, так злился, что не видел перед собой ничего, кроме красного, красного, красного, не слышал ничего, кроме этого приятного глухого стука черепа об асфальт, не ощущал ничего, кроме горячего мясистого лица под ладонями и влаги крови, слёз и слюней. — Хватит! — Не останавливайся. — ПОЖАЛУЙСТА! — Выдави ему глаза, ВЫДАВИ! Майкл почувствовал, как дыхание того, кто сказал последние слова, обожгло его ухо. Слишком горячо, чтобы быть правдой. И он очнулся. Майкл в ужасе посмотрел на зажатого под ним безвольно стонущего от боли мужика. Клочки его длинной бороды были вырваны до мяса, кровь из носа размазалась по всему лицу. Справа на асфальте блестела золотая серёжка с куском мочки. Два желтоватых зуба лежали рядом. Девушка наконец спихнула Майкла и, давясь слезами, упала на колени рядом с побитым. Тот попытался что-то сказать, но вместо этого только выплюнул кровь. Что произошло? Майкл встал и, слегка потряхиваясь, отошёл на несколько метров от этой парочки. Его зелёная куртка и джинсы (а этим утром он был одет в костюм) были местами заляпаны кровью и грязью. Ярко-красные руки болели. Какой-то парень выбежал на место происшествия и помог подняться своему товарищу, испуганно таращась на Майкла. Вместе они медленно поковыляли в сторону припаркованных у входа в бар байков. Девушка шла следом, вытирая свободной рукой размазавшуюся тушь. По ней было видно, что она хочет что-то сказать, но она сдержалась и, бросив последний наполненный ненавистью взгляд в сторону Майкла, поспешила удалиться. Что, блядь, произошло? Он дёрнулся, когда услышал громкие хлопки у себя за спиной и инстинктивно потянулся за пистолетом. Оружия у него с собой не оказалось. Но оно и не нужно было, ведь хлопал не кто иной, как Тревор Филипс, его личный паразит. — Вау, Майки, просто вау. Вот это я понимаю, задал ты ему жару. — Что за хрень тут только что произошла?! — А ты не помнишь? — Тревор отлип от стены, у которой стоял, и начал обходить Майкла по кругу. — Ты пришёл в этот бар, чтобы культурно отдохнуть, расслабиться после тяжёлой рабочей недели, а этот тупоголовый байкер решил перед своей пиздой похвастаться и наехал на тебя ни с того ни с сего. Тревор наклонился вперёд, сверкая зубами в маниакальном оскале. Майкл сделал два шага назад. — Как он там сказал… «Двигай отсюда, старый пидор, нечего своим видом настроение людям портить»? Хе-хе. Ну, неудивительно, что ты вспылил, для тебя ведь это всегда было больной темой. Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и Майкл чувствовал исходящий от Тревора жар. Как будто стоишь перед огромным полыхающим кострищем. Его нечеловеческие карие глаза смотрели Майклу прямо в душу и выжигали её изнутри. И несмотря на опасность, что Тревор излучал, Майкл почувствовал странное желание дотронуться до него. Как будто сунуть руку в костёр, отчаянно пытаясь согреться. Чёрт, чёрт, чёрт. Майкл быстро залез в правый карман джинс, куда он обычно клал таблетки, и вытащил пачку галоперидола. Тревор раздражённо цокнул. — Ты серьёзно? Только вроде начали веселиться. Он резко дёрнулся вперёд, будто собираясь вырвать таблетки у Майкла из рук, и засмеялся, когда тот испуганно их выронил. А потом исчез, но смех его звучал рядом ещё несколько минут. Джимми ответил после третьего гудка. — Пап, — шум игры почти полностью его перебивал. — Вот мама узнает и… — Я знаю. Знаю. Просто ответь на вопрос. Сегодня утром в ресторане, что я делал после того, как ты спросил про Трейси? — Что за странный вопрос такой? — Просто ответь. — Эм… — Джимми ненадолго замолчал. Было слышно, как он нажимает кнопки на геймпаде. — Ты ничего толком не ответил, подождал, пока я поем и ушёл. — И всё? — И всё. — А я не вёл себя странно? — Ты сейчас ведёшь себя странно. — Джимми. — Не знаю, странно ли это, но ты был очень бледным и ничего не ел. — И всё? — И… Ах ты тупой еблан, я тебя найду и консоль тебе в жопу запихну! Прости, пап, у меня матч. Пока.-
Майкл позвонил Фридлендеру в этот же день. Тот, конечно, был рад возможности ещё больше заработать на чужих страданиях, но не мог отменить уже назначенные сеансы, так что Майклу пришлось ждать целую неделю взаперти в тусклых стенах мотеля, где единственным развлечением были купленные кроссворды и еле-еле работающий телевизор. Он выходил на улицу только в случае крайней необходимости, потому что его совсем не радовала перспектива очутиться на другом краю света во время избиения очередного несчастного. Но, спасибо снотворному, неделя пролетела быстро и без происшествий. Майкл пытался выпытать у Тревора информацию о том, связан ли он с этой сверхъестественно-психологической бурдой, но тот, по-видимому, решил взять небольшой отпуск и за всю неделю появлялся от силы раза два, ничего по делу не рассказывая. Было ли это действием таблеток или затишьем перед бурей, Майкл не знал. У двери в кабинет доктора ему внезапно стало очень жарко. Это было такое удушающее ощущение, будто ты застрял в чёртовой постоянно нагревающейся парилке, где каждый новый вдох обжигает твои лёгкие. Майкл снял с себя пиджак, расслабил галстук и постучал, вытирая невидимый пот со лба. — Здравствуйте, Майкл, — Фридлендер открыл дверь. — Простите, док, могу я воспользоваться туалетом? — Да, конечно. Вон та дверь. Майкл громко хлопнул дверью туалета, рванул к раковине и выкрутил вентиль, отвечающий за подачу холодной воды, на максимум. Ледяная жидкость показалась ему тёплой, когда соприкоснулась с его ладонями. Ему даже привиделось, что от них исходит пар. Он плеснул себе на лицо воду, игнорируя то, как она заливается ему за воротник, и снова начал набирать жидкость в ладони. Влага его совсем не остужала и, кажется, даже шипела на горячей коже. Внезапно кран начал издавать странные кряхтящие звуки, напор воды резко уменьшился. Майкл попробовал снова покрутить вентиль, но безрезультатно: количество воды не возрастало. Кран ещё пару раз кашлянул и, издав последний вдох, окончательно заглох. — Да что ж такое… Майкл уже потянулся за бумажными салфетками, стоящими на полке рядом с раковиной, но остановился, когда кран снова подал признаки жизни. Он скептично вновь подставил под него ладони, и новая порция воды не заставила себя ждать: яростным потоком ржавая струя рванула из крана. Майкл, замерев, смотрел на то, как она забрызгивает всё вокруг. Только уже не ржавая, а багровая. И тёплая. Даже горячая. Мир вокруг сдвинулся, и вместо своего отражения в зеркале туалета доктора Фридлендера Майкл видел чьё-то глубоко разрезанное от уха до уха горло, выплёвывающее из себя чёрную из-за отсутствия должного освещения кровь. Обладатель свежей раны громко хрипел, пытаясь зажать её руками, но не мог, потому что был привязан к столбу под пирсом и прижат к нему телом Майкла, подставляющего ладони под горячий красный водопад. Жизнь медленно уходила из бедолаги, движения его стали всё более медленными, а хрипы — тихими. Майкл опустил руки, и набранная в ладони кровь плюхнулась в океан, расплылась в разные стороны. «Как в том фильме про акулу, один в один» — подумалось ему. Он стоял по колени в воде, смотрел на труп и пытался его опознать. Парень, белый, лет двадцати пяти, в такой нелепой хипстерской рубашке в клетку с новоприобретённым кровавым принтом. Майкл его не знал. И этот парень вряд ли знал Майкла дольше одного часа. Полумесяц, возвышавшийся над океаном, был чертовски красивым. К тому моменту, как шестерёнки в голове Майкла наконец должным образом закрутились, прошло уже минут пять, в течение которых он успел отмыть в воде руки и орудие убийства: большой кухонный нож. Чей? Да без понятия. Затем он разрезал верёвки, удерживающие труп, и тело с лёгкостью упало в воду. Его найдут завтра утром, но без отпечатков и любых намёков на убийцу. На пирсе Майкл обнаружил одиноко стоящий фургон с открытыми дверьми. Внутри опять нашлись его вещи, но на этот раз их дополнял сменный комплект одежды, канистра с бензином и пистолет. Кем бы Майкл ни был последние несколько часов, он знал, как такие дела делаются. Всю дорогу до пустыни Майкл провёл в настораживающем, но желанном одиночестве. Тревор появился только тогда, когда Майкл кружил вокруг фургона, разливая бензин. Сладковато-едкий запах горючего создавал не слишком приятные ассоциации. — Неужели кто-то начал втягиваться? Так держать, Майки! Майкл молча бросил канистру рядом с фургоном и отошёл от него на безопасное расстояние. — Я, честно говоря, думал, что ты снова начнёшь ныть. «Как так вышло, я же хоро-о-оший парень!». Майкл достал пистолет, нацелился в лужу бензина и выстрелил. Пространство вокруг фургона загорелось, лопнули шины. А потом взрыв. И странное чувство ностальгии. — Это ведь был ты, — Майкл повернулся к Тревору, сжимая в руках оружие. Его так и тянуло выстрелить ещё раз. — Что — я? — Все эти провалы в памяти, это ведь был ты. Я не знаю, как ты брал контроль над телом, может вселялся в меня… Но это был ты. — Майкл, я всего лишь твоя галлюцинация. — Да ни хрена подобного! — Майкл сделал два шага по направлению к Тревору. Тот не шелохнулся. — Я не знаю, что ты такое, но ты точно существуешь и используешь меня для удовлетворения своих садистских наклонностей! Это ты убил того парня на пирсе, и того байкера побил, и… Майкл замер, и в глазах его засияло осознание. Тревор видел это и улыбался. — Это ты ударил Трейси. — Я? Да ни в жизни. Для меня эта девочка как родная! — Ты ударил её, чтобы снова лишить меня семьи. — Тебе стоит поменьше смотреть свои детективные фильмы, у тебя уже паранойя развилась. — Мудак, ты ударил мою дочь! Майкл выстрелил. Как всегда в цель. Но пуля просто прошла сквозь Тревора. Он выстрелил ещё раз, и ещё. И ничего. С такой же скоростью, с какой пламя пожирало фургон, разгоралась ярость внутри Майкла. Внезапно что-то толкнуло его в грудь и отбросило назад. Майкл пролетел добрых два метра и упал на спину. Он потянулся к своему пистолету, но не успел: оружие проскользило по земле, словно его что-то пнуло, и оказалось вне зоны его досягаемости. От попытки встать Майкла удержал необычайно сильный жар близ его лица, а потом… прикосновение к волосам. Еле ощутимое, но очень, очень горячее. — Майкл, ты когда-нибудь задумывался, а нужна ли тебе вообще семья? — это Тревор, слишком живой и неправильно осязаемый, трепал его волосы. — Я знаю, что думал. Причём часто. Майкл чувствовал тошнотворный запах горящей плоти, но не понимал, кому он принадлежит. — Так почему же ты продолжаешь упираться, когда наконец можешь от неё освободиться? Почему ты просто не можешь жить так, как на самом деле хочешь? Почему ты всё ещё притворяешься? Тревор нависал над ним, задавал свои бесконечные печальные вопросы, и горел. Майкл видел, как трескается и лопается его кожа, как она постепенно краснеет и чернеет. Майкл чувствовал, как горит сам. А почему ты всё ещё пытаешься, Тревор? Я ведь убил тебя. Где-то над Лос-Сантосом заплясали первые снежинки.*
Он шёл, ведомый уверенностью, оставляя большие следы на свежевыпавшем снеге. Он боялся, потому что все боятся неизвестного, особенно такого мрачного и безысходного, но простое желание поскорее закончить эту странную главу его жизни толкало Майкла вперёд. Он надеялся, хотя надежда его напоминала маленькую искру, слишком слабую, чтобы разгореться в полноценное пламя, но достаточно сильную, чтобы окончательно не потухнуть. Майкл проходил по заученной тропинке, мимо рядов молчаливых могил. Они будто знали, что он собирается сделать, и всем своим видом осуждали его за наглое посягательство на их священный покой. Только могилы — это камни, земля и мертвецы, не способные ни видеть, ни осуждать. Майкл сделал только одну остановку по пути, чтобы поудобнее перехватить лопату в правой руке, и продолжил идти, несгибаемый под тяжестью предметов для импровизированного ритуала. Наверное, со стороны он действительно выглядел сумасшедшим: мужик, гуляющий по кладбищу посреди ночи с лопатой, канистрой и пачкой соли. Чёрт, Майкл сам до сих пор не мог принять всю ситуации из-за её абсурдности. Но он был готов на любые меры, чтобы избавить от страданий и себя, и Тревора. Нужная могила не отличалась от остальных практически ничем. Только именем, датой и отсутствием замёрзших цветов. Майкл приносил их в свой второй визит к Тревору. Это было глупо и жалко, потому что никаким количеством цветов не искупить его вины, но в порыве печали Майкл думал о целесообразности своих действий в последнюю очередь. Тогда он положил две красные розы и нелепо улыбнулся мыслям о том, что Тревор предпочёл бы, чтобы его могилу окропили кровью и прикрепили табличку «Нахер копов». Сейчас, два с половиной месяца спустя, Майкл снова стоял у его могилы, но теперь с целью её осквернить. Он даже не стал оглядываться по сторонам, чтобы убедиться, что никто не увидит его падения. Просто начал копать. Потому что Майкл откровенно устал, и единственным его желанием было поскорее разобраться со всем, упасть и не вставать. Может, он наконец выспится. Земля поддавалась плохо, мороз кусал незащищённую кожу, руки ныли от напряжения, голова болела от голода. Всё решило пойти против него. Это была божественная кара, что не оставляла ему иного выбора, кроме как бросить всё и смириться. Покайся, Майкл, и, быть может, спасённым будешь ты. Эти мысли явно принадлежали не ему. Майкл видел в этом знак: на грани своего безумия он обрёл веру. Но не в Бога, а в себя. Он был героем своей истории, и все эти мучения только доказывали, что она подходит к концу. Последний рывок, и ты свободен, приятель. Просто потерпи. К тому моменту, как показалась крышка гроба, Майкл окончательно выбился из сил. Он потратил на отдых целую минуту, в течение которой яро упрекал себя за то, что не взял с собой кирку, девять лет жил в праздности и довёл себя до такой отвратительной физической формы. А может, эти упрёки принадлежали Тревору. Майкл уже плохо различал тонкую грань между ними. Когда минута превратилась в две, Майкл понял, что просто оттягивает развязку этой истории. Он боялся того, что увидит в гробу. Боялся увидеть там результат своего эгоизма. Это тяжело — смотреть на кости когда-то самого близкого тебе человека. Это заставляло его корчиться от отвращения. Ты должен был лежать в могиле, а не он. Ещё девять лет назад. Но Майкл был рационалистом, даже когда мозг его уже почти полностью прогнил. Если он будет дальше стоять и винить себя, то Тревор сможет перехватить контроль и лишить его возможности всё закончить. Так что Майкл терпел тошноту и страх и открыл крышку. Чёрные кости. Как ночь. И как твоя душа, предатель. — Майкл, скажи честно, ты тупой? — Тревор сидел на своём надгробии и критично смотрел на то, как Майкл поливает его кости бензином. — Я и так сгорел. Нахуя ты опять пытаешься меня сжечь? Дожарить до состояния well done хочешь? Майкл бросил в сторону канистру, взял пачку соли и начал обильно сыпать её в могилу. Финишная прямая. — Ага, и поперчить не забудь. Идиот. Зажигалка щёлкнула три раза перед тем, как выдать огонёк (Бог любит троицу, верно?). Майкл помедлил несколько секунд, пытаясь разглядеть в Треворе намёки на страх, злость или облегчение, но призрак оставался абсолютно нейтральным. Зажигалка упала в могилу. Майкл еле успел отскочить от резко взметнувшегося вверх пламени. Оно стремительно, с голодным треском пожирало обуглившиеся кости. Всё кончено. Тревор слез с надгробия, присел на корточки у могилы и протянул к огню ладони, будто хотел их согреть. И… всё? Майкл ждал. Тревор в любую секунду исчезнет. Может, перед этим ещё и символично загорится, закричит от боли так громко и жутко, что этот крик будет преследовать Майкла в кошмарах, вознесётся на Небеса в божественным свете, провалится в преисподнюю, ну хоть что-нибудь. Пожалуйста. — Теперь Ваша душенька довольна? — посмеялся Тревор. Нет, не довольна. Ничего не сработало. Вариантов больше нет. Покайся. Майкл устало упал на колени в холодный снег. — Чего ты от меня хочешь? — спросил он. Смиренно. Тревор встал и медленно пошёл к нему. Майкл видел только его ноги, не оставляющие следов, но под которыми громко хрустел снег. Призрак, галлюцинация, Дьявол, Бог, всё вместе и ничто одновременно опустился на один уровень с ним. — А как ты думаешь? — Свести меня с ума, наверное? — Майкл поднял взгляд от земли и посмотрел Тревору в глаза. Живые, безумные. — И ты прав. Тревор положил свою призрачную горячую ладонь Майклу на плечо. Оно стало слегка покалывать. — Я очень долго винил себя в твоей смерти. Я клялся, что не брошу тебя, ты клялся, что не бросишь меня, но в тот день я убежал, оставив тебя истекать кровью на снегу. Я как будто собственными руками тебя убил. И мне было больно. — Я глушил эту боль наркотиками, бухлом, сексом, но она возвращалась. Из-за неё я пытался покончить с собой. Четыре раза. Но в итоге продолжил жить, потому что я ценил ту жертву, что ты принёс ради меня. Я ценил всё то, что ты мне дал, а ты, Майкл, дал мне смысл жизни. И потом жестоко его отобрал. — Я скорбил по тебе девять грёбаных лет, а ты, говнюк, даже не потрудился умереть как следует. И когда я наконец снова обрёл то, что потерял, ты снова у меня всё отнял. Тревор обхватил его лицо ладонями. По ощущениям его касания — просто колющий жар. Майкл чувствовал, как на уголках его глаз формируются слёзы. — Сейчас я хочу, чтобы ты испытал то же, что и я. Мы оба должны быть наказаны за то, что убили тех, кого любим. И Тревор исчез в мерцании сине-красных огней.-
Шон Эдисон, по воле своего начальства сидевший этой ночью на дежурстве, листал профиль случайной девушки на Lifeinvader и вполуха слушал доклад патрульного Пита Андерсона. Он предпочёл бы сейчас оказаться в тёплой постели и желательно в объятиях этой красотки, но был вынужден писать отчёты и оформлять ночных забулдыг. Не такой фантастичной представлялась ему жизнь в знаменитом Лос-Сантосе, не такой. Но что поделать? Будь добр исполняй свой долг перед родиной. — …и вот только что привезли в участок осквернителя могил, — закончил Пит. — Им что, делать нечего вечером в пятницу кроме как могилы расхищать? — Шон отбросил в сторону телефон и выудил из беспорядка на столе пустой бланк для оформления. — А он ничего и не грабил. Сжёг останки некоего Тревора Филипса. — М-м-м… Опознали? — Майкл Де Санта, если верить водительскому удостоверению. — Где-то я это имя уже слышал, — Шон задумчиво помусолил кончик ручки, но сильно в воспоминания углубляться не стал. — Ладно, пойду поболтаю с ним. Майкл Де Санта оказался мужиком среднего возраста с небольшим избыточным весом. Он был бледным, как снег, кутался в свою дизайнерскую куртку из Ponsonbys и, слегка потряхиваясь, смотрел в пол. Шон сразу распознал в нём зажиточного горожанина из Рокфорд-Хиллз, которому просто стало скучно попивать мартини в своём особняке, и он решил взбодриться, спалив чей-то хладный труп. — Ну, мистер Де Санта, может расскажете, зачем грешите посреди ночи? Майкл даже виду не подал, что услышал. Всё так же продолжал сверлить пол взглядом и дрожать. Шон снял с пояса дубинку и, от души размахнувшись, ударил ей по решётке. Пьянчуга, спавший в углу камеры, громко хрюкнул и вскочил, испуганно озираясь по сторонам. Майкл только медленно отодрал глаза от пола. Его правый значок был раза в полтора больше, чем левый. Ясно, значит, ещё и наркоман. — Знаешь ли ты, буржуй, что тебе грозит за сожжение трупа? Ничего хорошего. А когда мы проведём тестики и узнаем, что ты такого употребил, то последствия будут ещё хуже. — Откройте мой бумажник, — Майкл кивнул на стол, где лежали его вещи. — Да у Вас, как я погляжу, есть предпринимательская жилка, — Шон, быстро переменившийся в настроении, взял в руки толстый кошелёк и оценивающе взвесил его в руке. Ничего так, прилично. Внутри его ждал приятный сюрприз в виде свёртка стодолларовых купюр. Пьяный мужик, тоже заинтересованный содержимым кошелька, прильнул к решётке. — Можете считать, что это стартовый взнос. Остальное передам Вам лично в руки, офицер.? — Эддисон, — Шон повернулся спиной к камере наблюдения, засунул деньги в карман и великодушно открыл решётку. — Я надеюсь, Вы понимаете, что штраф за такой проступок будет немалый? Майкл вышел из камеры, молча кивнул и взял со стола свои вещи. Двигался от медленно, покачиваясь, того гляди упадёт замертво. Шон в своих догадках был недалёк от истины. — Эй, офицеришка, я, вообще-то, всё видел! — крикнул пьянчуга, когда Майкл скрылся за дверью. Шон ещё раз стукнул по решётке.-
Майкл вернулся в свой номер уже под утро, сел на кровать, поставил на тумбочку купленную по пути из участка бутылку бренди и начал выдавливать таблетки галоперидола себе на ладонь. Сначала выдавил пять, потом, немного подумав, добавил ещё пять. Глотал их по одной, запивая алкоголем. Он считал это рациональным. Если сожжение не сработало, значит Тревор не призрак. Если он не призрак, значит он галлюцинация. Если таблетки не работают, значит нужно увеличить дозу. Где-то в глубине его мозга небольшая здоровая часть кричала, что это неправильно, что после такой смеси он вряд ли когда-нибудь проснётся. А может, Майкл и не хотел больше просыпаться.*
Он проснулся на третий день пребывания в больнице. Медсестра, женщина в возрасте, любезно рассказала ему, что произошло. Оказывается, когда он наглотался таблеток, он не лёг ждать чуда или смерти, а вызвал скорую. Майкл отдалённо помнил, как его рвало над жёлтым унитазом номера, но больше ничего. Разумеется, на самом деле звонил не он. Он всё ещё не мог до конца прийти в себя: окружение плавало в дымке, концентрироваться было трудно. Врачи приходили, врачи уходили, он что-то пил, даже ел, читал принесённый медсестрой журнал, высматривал как созвездия формы на потолке и спал. Майкл с удивительной лёгкостью принял тот факт, что он, хоть и неосознанно, но пытался покончить с собой. На пятый день пришла Аманда. Он был даже слегка шокирован, когда она заплакала. Майкл часто думал о том, как он умрёт: об этом сложно не задумываться, когда твоя работа связана с большим риском. В его фантазиях он, с пулей во лбу, медленно гнил в отдалённой от цивилизации могиле, а его жена «упивалась горем» в объятиях вполне живого и, главное, честного мужчины. Но никак не скорбила по-настоящему. Точно не после Лос-Сантоса. — Я не хотел ранить Трейси, — сказал он вместо приветствия, когда она села на стул рядом с его кроватью и вытерла слёзы бумажной салфеткой. — Я знаю. Я говорила с доктором Фридлендером. Почему ты ничего не рассказал, Майкл? — А что я должен был рассказать? — Для начала хотя бы «Дорогая, у меня галлюцинации». — Чтобы вы снова собрали вещи и съехали от меня подальше? Аманда возмущённо нахмурилась, но кричать не стала. — Ты думаешь, что мы тебя ненавидим, но это не так. Да, мы через многое прошли и часто были на грани, но в конце концов смогли со всем справиться. Мы бы тебя не бросили. Потому что мы тебя любим. Она взяла его за руку и улыбнулась. В сочетании с красными опухшими глазами её улыбка казалась болезненной. Майкл хотел бы ей верить, но чувствовал только удручающую пустоту внутри. Они ещё немного поговорили, в основном о детях, и Майкла забрали на МРТ. Перед уходом Аманда пообещала, что Джимми и Трейси тоже скоро придут его навестить. Но раньше них пришёл кое-кто другой. Тревор сидел в другом конце палаты и, закинув ногу на ногу, читал. На красной обложке глянцом сияло название «Красный дракон»***. Книга, отдалённо Майклу знакомая из-за его любви к детективам. Прошло десять минут, но гость не проронил ни слова. Только читал, не отрываясь от книги, периодически шуршал страницами и хмыкал. — Если ты хотел моей смерти, то зачем спас? — прервал тишину Майкл. Он старался говорить тише, чтобы за пределами палаты его не услышали. Тревор наконец посмотрел в его сторону. — Ты сам себя спас. — Точно, как я мог забыть. Тебя же не существует. — Как думаешь, что с тобой будет после выписки? — проигнорировал колкость Тревор. — Не утруждайся, я сам скажу: ты либо приобретёшь шикарные апартаменты в психушке, либо вернёшься к своей драгоценной семье. Но в обоих случаях ты облажался. Тревор театральной поднял вверх указательный палец. — В первом случае придёт конец твоей любимой вайнвудской мечте. Никакой карьеры, фильмов, особняков, спортивных тачек, белых заборчиков и партий в гольф с приятелями по субботам. Только ты, психиатры и овощи, с которыми толком поговорить нельзя. К указательному пальцу прибавился средний. — Во втором случае под угрозу попадают Аманда и детишки. Они тебя и так никогда особо не жаловали, а после твоего перформанса с Трейси и таблетками вообще боятся станут. Кто знает, что ты сотворишь во время очередного провала? Побьёшь их? Убьёшь? — К чему ты клонишь? — перебил Майкл. — Беги, Майки. Подальше отсюда, подальше от Лос-Сантоса. Только так будет безопасно для тебя и твоей семьи. Майкл молчал где-то минуту, переваривая информацию. А потом засмеялся. Таким хриплым, ни капли не весёлым смехом. Смехом избавления. — Как же я раньше не понял. Ты ведь этого с самого начала и хотел, да? Лишить меня всего, чтобы у меня не осталось иного выхода, кроме как остаться с тобой. Как тогда. — Иного выхода у тебя и правда нет. Нет и не было.*
— А почему Трейси не пошла в колледж? — Откуда ты знаешь, что она хотела поступить? — Я же не только за твоей несчастной тушкой следил. Майкл выдохнул облачко сигаретного дыма, красиво растворившегося в морозном осеннем воздухе. Шёл снег, на пляже было немноголюдно. Атмосфера для прощания подходящая. — Из-за ублюдка Дэвина Уэстона. Если бы ему пришло в голову убить Трейси, пока она в колледже, я бы не смог её защитить. — Почему ты до сих пор не убил его? — Как-то не пришло в голову идти в одиночку против целой армии. — Стареешь. — А то. Было непривычно видеть Тревора снова… другим. Его молодую, ещё не такую безумную версию. Больше волос, больше ясности в глазах. Меньше морщин, шрамов и язв. Он словно снова стал тем самым парнем, которого Майкл нашёл двадцать лет назад на границе США и Канады. Парнем, ещё не познавшим вкус предательства. Наверное, это и есть награда за смирение. — Почему именно Лос-Сантос? — Кино, солнце, тонны пластика и фальши. Разве я мог выбрать что-то другое? — Да ладно, я же знаю, что под этим слоем жира скрывается романтическая натура. Признавайся, почему этот город? Майкл посмотрел вверх, на краснеющее небо, скрытое за облаками. Он будет по этому скучать. — Потому что здесь есть Richard Majestic, Федеральное хранилище и охрененные закаты. Тревор одобрительно хлопнул его по плечу. — Уже лучше. Но нам пора. Скажи Лос-Сантосу «пока-пока»! Прощай.