Soundtrack: Walking On Sunshine — Katrina & The Waves
Прачечная находится на минус первом этаже жилого многоквартирного дома. И разумнее всего было бы спускаться туда на лифте, но вот в чём проблема: все лифты на свете ужасно медленные, их нужно слишком долго ждать, а ещё за плавно открывающимися дверьми тебя может в любой момент ждать хмурое лицо соседа, который в очередной раз пропустит мимо ушей твоё позитивное «Добрый день, мистер Рикман!». Поэтому хоть спускаться в прачечную и разумнее на лифте, Вики Уокер предпочитала лестницу. Лестницу не нужно было ждать, да и вероятность встретить на ней хоть кого-нибудь, кроме проворной мыши, равна практически нулю. Поэтому здесь можно было быть ровно настолько позитивной, насколько хватало сил. А их у Вики Уокер было предостаточно. Перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, она подбрасывала корзинку с бельём в руках, тут же ловила её и негромко напевала себе под нос: — I’m walking on sunshine! And don't it feel good! Нет нужды описывать эту девушку. Достаточно представить себе, как в миксер размером со среднестатистическую американку втиснули безграничную любовь к 80-м годам, всю палитру радуги, откровенную цыганщину (по крайней мере, так выражалась миссис Потс с третьего этажа), не забыли припорошить всё бессменным запахом хорошо прожаренной арабики, а сверху заглазировали это безобразие щепоткой искренней доброжелательности, улыбчивости и неустанной верой в лучшее. Получилась Вики Уокер: ростом чуть выше метра шестидесяти, с зелёными глазами, медово-рыжими волосами, нездоровыми пристрастиями ко всему яркому и дерзкому, свободному и лёгкому. А ещё она работает в кофейне в паре кварталов от своего дома, поэтому запах кофе буквально намертво въелся в кожу и волосы. Но Вики это нисколько не смущало. Да и признаться честно, были в её жизни вещи, которые требовали намного больше внимания, чем опознавательный запах сотрудника кофейни. Начиная с самого детства, когда она лишилась родителей. Точнее, когда родителей лишилась она и её брат Дерек. Несмотря на то, что Дерек был старше на целых шесть лет, Вики всё равно отчего-то казалось, что именно на ней лежит ответственность за то, чтобы братишка не сбился с жизненного пути. Ей было семь, когда раздался телефонный звонок, и Дерек, ворча из-за того, что его оторвали от просмотра телевизора, убавил звук и пошёл снимать трубку. И именно Вики успокаивала брата той ночью, именно она готовила им завтраки перед школой до того момента, когда за обоими явились из органов опеки, именно она внушала им обоим надежду, которая помогла выдержать все невзгоды жизни в приюте для детей. Намного сильнее, чем о кофейном аромате, она беспокоилась и о своём парне, Филиппе. Точнее, бывшем парне. Но и здесь она переживала больше совсем не об их расставании и терзании юного разбитого сердца, а о том, как Филипп будет теперь без неё. Родители её бывшего — настоящие тираны, и несмотря на то, что семья довольно обеспечена, единственный в ней ребёнок содержался в такой строгости, что было даже смотреть больно. Вики стала для него глотком свежего вохдуха, который родители Филиппа нещадно перекрыли, поставив перед ним условие: либо они оплачивают его обучение в Принстоне, и он становится уважаемым человеком, либо пусть и дальше распевает глупые песни из 80-х со своей чокнутой подружкой-хиппи. Когда Фил рассказал Вики обо всём, больше всего её задело то, что её назвали хиппи. Она бы сумела подобрать намного более симпатичные слова для своего описания: королева бохо, например, или джипси-модница, на крайний случай диско-дива. Но никак не хиппи. И теперь Фил изредка звонил ей по ночам, ныл в трубку, как ему её не хватает, грозился послать родителей и сбежать с Вики куда-нибудь подальше. И отныне вместе с ней слушать музыку в стиле евродиско, готовить бесконечные порции капучино и наконец-то накопить денег на осуществление её мечты — отправиться на Коачеллу. Вместе. Вики сочувственно вздыхала на другом конце провода и качала головой, понимая, что Филу никогда не хватит на это смелости. А ещё — и ей было немного совестно так думать — она понимала, что не горела желанием провести с ним всю оставшуюся жизнь. Или даже бóльшую её часть. Она зажигала Фила и вносила, как он говорил, в его жизнь самые разнообразные краски, а вот Фил таким свойством похвастаться не мог. Иногда Вики вспоминала о бывшем, грустно улыбалась и мысленно направляла ему лучик света с обещаниями, что у него всё непременно будет хорошо, но не с ней. Если же сместить фокус с таких важных и масштабных моментов, как потеря родителей в раннем возрасте и недавнее расставание с парнем, то была ещё парочка вещей, о которых Вики Уокер стоило бы если не волноваться, то хотя бы уделять им больше своего внимания. Например тому, что когда она иной раз простужалась и начинала чихать, в сложенных ладонях, салфетках и платках, куда Вики утыкалась носом, после очередного чиха обязательно оставалась россыпь мелких разноцветных блёсток. В зависимости от степени простуды блёсток было то больше, то меньше. Но Вики просто умывала руки или выкидывала использованные платки, ссылаясь на то, что ей почудилось. Или, например, её татуировка-путешественница. Когда Вики исполнилось семнадцать, она набила себе на рёбрах, под левой грудью небольшой ловец снов с парой аккуратных пёрышек, изображением полумесяца и сердечка в виде замкá. Странно, но почему-то ключ она набивать отказалась. В семнадцать лет кажется очень романтичным перекинуть такую важную ответственность, как хранение своего сердца, на кого-либо другого. Вики подумала, что когда тот самый появится в её жизни, она сразу узнает его по татуировке в виде ключика. Поэтому каждый раз, когда, выходя из душа или переодеваясь, Вики бросала взгляд на зеркало и цеплялась взглядом за татуировку, она никогда в сущности не обращала внимания на то, что перья и месяц вечно куда-то деваются. То они перекочевали на поясницу, то спрятались за сгибами локтей, нырнули под ключицы, а то и вовсе потерялись где-то на спине или бёдрах. Вики смотрела только на застывшее сердце с замочной скважиной и думала о том, что у Фила никогда не было татуировок. Ещё для неё само собой разумеющимся стало то, что её беспрекословно слушаются все свечи в доме. Большие и маленькие, ароматические или обычные, соевые или парафиновые — стоило Вики захотеть тепла и уюта, как фитили всех свеч разом загорались, стремясь заслужить благосклонность своей хозяйки. Но она этого даже не замечала. Бывало, одёрнет себя лишний раз, мол, когда это я успела свечи зажечь? Но потом пожмёт плечами и опять вернётся к своим делам. Так Вики и жила до сегодняшнего дня. И удивительным он стал вовсе не из-за того, что сегодня она проснулась раньше положенного, чтобы успеть заняться стиркой. И даже не потому, что за окном была её любимая пора — осень, рыжий октябрь. Всё дело было в том, что всего через пару часов она встретит его, и спустя время ей откроется столько удивительной правды о своей жизни и происхождении, что всё её мировоззрение изменится раз и навсегда. Кого же она встретит и кого будет благодарить или проклинать за то, что так нежданно и беспардонно её привычная жизнь перевернулась вверх дном и отказывается под любыми уговорами и даже угрозами вернуться обратно? Чёрного кота.***
Перья-перья-перья. Перья были повсюду. И совсем не те, которые ожидаешь увидеть в своей постели, покувыркавшись с демоницей или тем более с ангелочком. Перья были чернее чёрного, гладкие, жёсткие и чересчур маленькие, чтобы принадлежать крыльям кого-либо из существ, наполнявших ад или небеса. Это были вороньи перья. Люцифер закатил глаза, сморщив нос так, будто обнаружил в своей постели не перья птицы, а горячие и здоровенные коровьи лепёшки. Для него разницы особо не было. Как же он ненавидел весь этот зоопарк! Настоящий цирк уродов. В такие моменты демон очень жалел о своём бессмертии. С самого его детства, чуть ли не с пелёнок ему поведали о том, что его рождение — это не просто последствия союза его матери с отцом. Он был предназначен. А учитывая то, что его отец как-никак сам Сатана, все пророчили ему предназначение чуть ли не космической важности. — Придёт день, — говорила ему мать, ласково гладя сына по волосам, — и ты всё поймёшь, почувствуешь. — Но мама! — упрямился юный демонёнок. — Мы же такие сильные! Кто вообще решил, что мы должны кому-то там прислуживать?! — Не прислуживать, малыш, а защищать и помогать. — Этим пусть ангелы занимаются! — не сдавался мальчик. — Ангелы не защищают, а берегут, не помогают, а направляют. В этом наша с ними разница — быть фамильяром или хранителем одинаково почётно, но ты родился демоном, поэтому… «Поэтому должен гордиться этим и быть всегда готовым к бла-бла-бла», — Люцифер стряхнул с простыней вороньи перья. Каждый раз, когда он сталкивался с чем-то таким, он вспоминал тот разговор с матерью и честно пытался успокоиться, но не мог. С детства он смотрел на всех вокруг себя немного свысока и даже с презрением. Во-первых, он — сын Сатаны, перворожденный демон. Во-вторых, все эти демоны и ангелы прислуживают людишкам, и пусть дорогая маман не уставала доказывать ему, что никто никому не прислуживает, Люцифер видел предназначение существ именно в этом. И считал это отвратительным, нечестным и убогим занятием. Время шло. Пока все его сверстники один за другим находили своё предназначение в лице человека, Люцифер оставался самим собой. Никаких звериных выходок, благосклонности к людскому отродью и смирения с тем, что ему пророчили с первого вздоха. Он заканчивал свой последний год в школе ангелов и демонов, всё чаще и чаще пропуская лекции, связанные с тем, как добиться успеха в гордом звании фамильяра. Стоит ли говорить, что с каждым годом таких лекций становилось всё больше и больше? Он любил полетать в одиночестве, почитать в одиночестве, поесть в одиночестве — он был одинок. И вначале ему казалось, что это его выгодно выделяет на фоне всей нечисти, но с годами понял, что это не он отдалился от всех — это все остальные избегали общения с ним. Уважение он не растерял только благодаря тому, как мастерски справлялся со своим демоническим амплуа, получая высокие баллы за все задания на земле, не связанные с личиной фамильяра, как безжалостен и изощрён был в пытках над грешными душами, как силён и ловок был в турнирах по крылоборству, и какой толк знал в устраивании вечеринок. Последнее — слабая попытка хоть как-то удержаться на плаву социума, который признавал его только из-за прямого родства с Сатаной. Люцифер радовался тому, что оставался демоном всё своё время, ему действительно казалось, что таким образом он возвышается над всеми остальными. Только вот в чём смысл, если никто не смотрит наверх? Один раз, один-единственный раз он позволил себе содрогнуться под гнётом общественного мнения и задать вопрос матери: что с ним не так? Точнее, его вопрос звучал следующим образом: «Ты не думала, что… ну может… знаешь, это бред, сам не верю, что говорю такое!... Вдруг со мной что-то не так?» Его мать, Лилит, мягко улыбнулась и подозвала сына к себе. Взяла его за руки и пронзительно посмотрела в такие же как и у неё красные глаза, секундой позже ответив: — Мой мальчик предназначен для кого-то по-настоящему избранного. Тебе не о чем волноваться. Ему было неловко. До такой степени, что демон залился краской с ног до головы. Какое лицемерие, думал Люцифер, поливать грязью любого, кто стал фамильяром для человека, когда сам в тайне мечтаешь стать таким же! — А я не мог… пропустить этот момент? — Поверь, дорогой, такое ты точно не пропустишь. Надо заметить, что этот разговор произошёл сравнительно недавно по меркам жизни бессмертных — всего-то пару столетий назад. Но с того самого дня Люцифера разрывало на две части, одна из которых неистово брыкалась от одной мысли повиноваться смертному, а другая скулила от нетерпения быть призванным и от осознания собственной никчёмности из-за того, что до сих пор он оставался никому не нужным. Так Люцифер и жил до сегодняшнего дня. И удивительным он стал вовсе не из-за того, что у него в постели обнаружились чёрные перья (наверняка это Ади со своим ангельским горе-любовником опять выбрали не самое подходящее место для своих гейских игрищ — всё, лишь бы не попасться на глаза учителям), и даже не по той причине, что сегодня, проведя всю ночь в читальном зале, он закончил читать последнюю книгу в библиотеке адского факультета. Всё дело было в том, что всего через пару часов он почувствует, как всё его тело потяжелеет, ноги понесут в непонятном направлении, куда его потянет словно самым мощным на свете магнитом, а в голове зазвучит приторно-звонкий женский голос, произносящий заветные слова: «Какой у тебя славный пушистик, Лина! Я тоже так давно мечтаю о… правда, не о щенке. С детства хотела себе котёнка!» Кого же встретит Люцифер и кого будет благодарить или проклинать за то, что так нежданно (ладно, совсем чуточку ожидаемо) и беспардонно его привычная жизнь перевернулась вверх дном и отказывается под любыми уговорами и даже угрозами вернуться обратно? Ведьму.