Неравный обмен

      Под покровом ночи, возможно, лишь по чистому везению не встретив на своем пути стражу, Люсьетт пробиралась из больничного крыла на кухню. Ее уже даже не шатало — она плыла по воздуху, колышимая легким ветерком. Сил не было абсолютно ни на что, кроме недолгого бодрствования и минимальных действий, как например посещение ванной комнаты и иногда кухни, как в данный момент.       Ей хотелось пить. Осушив стоящий у нее в комнате кувшин, она решила пройтись, хотя понимала, что это может быть ее последней прогулкой, после которой она окажется прикованной к кровати или… О втором варианте хотелось не думать несмотря на ощутимый запах смерти, который в последние дни преследовал ее буквально повсюду.       Было одновременно и приятно, и тошно наблюдать за королем, который стал проявлять к родной дочери внимание, да и в целом он стал замечать ее, но лишь тогда, когда она регулярно начала падать в обмороки, из носа у нее постоянно стала течь кровь, а волосы выпадать пуками. Его новая семья перестала лезть с желанием сблизиться, начала держаться подальше, объясняя это тем, что им просто не хочется беспокоить принцессу. Это было внушительным и единственным плюсом от ситуации, в которой она оказалась. Король поднял на уши всех врачей, фей и добрых ведьм, чтобы помочь дочери, но сделать ничего было нельзя: соулмейт девушки, испытывавший к ней стойкое отвращение, сменяемое безразличием и холодной яростью, породил своими чувствами у Люсьетт болезнь крови. Рак. За год с того момента, как ей поставили диагноз, принцесса превратилась в тень и никакие лекарства и заклинания не могли даже приостановить ее мучения.       Сначала, когда у нее еще имелись силы, девушка пыталась выстроить логическую цепочку и понять, кем является тот, кто предназначен ей судьбой. Главной зацепкой являлись чувства, которые он должен был испытывать по отношению к девушке, но учитывая то, что люди, после ее отречения от престола и выяснения, что она не владеет магией, не стали к ней снисходительнее или безразличнее, лишь усугубляло ситуацию. Выбор был слишком велик, а выбирать кого-то одного, не имея для этого практически никаких оснований было по меньшей мере глупо.       Кухня встретила ее пустотой, темнотой и холодным ветерком, проникающем в помещение через открытое окно. Девушка прислонилась к закрытой двери и замерла, отдыхая. Через некоторое время она медленно подошла к богатому кухонному гарнитуру и, опираясь на него, двинулась вперед, к целому стеллажу кувшинов с всевозможными напитками. Ей хотелось чего-нибудь кислого.       Внезапно у нее все поплыло перед глазами, заломило ребра, свело судорогами конечности, не оставляя ей и шанса, чтобы удержаться в вертикальном положении. Принцесса упала. От удара пульсирующая боль в голове усилилась, заставляя девушку сжаться и захрипеть. Люсьетт ясно осознала, что теряет связь с миром. Ее хрупкое тело парализовал страх, вынуждая отчаянно зашептать просьбы оставить ее среди живых еще на некоторое время.

***

      Раньше, чем девушка полностью пришла в себя, она почувствовала привычную ломоту во всем теле, что аршинными буквами извещало о том, что она еще не умерла, она еще жива. С трудом принцесса подползла к столу и сжала одной рукой ручку нижнего ящечка, второй хватаясь за столешницу, и пытаясь таким образом подняться.       Такая привычная боль во всем теле усилилась. Люсьетт, не выдержав, отпустила стол и уткнулась лбом в холодный кафельный пол, сжимая пульсирующие виски руками.       — Почему? — еле слышным, но полным отчаяния и ярости голосом зашептала девушка. — Почему? Почему? Почему?!       Почему из-за соулмейта она должна умереть? Почему этот кто-то испытывает к ней такое огромное количество негатива? Почему ничего не меняется? Она отреклась от престола, уступив его новорожденному королевскому отпрыску. Она не будет хранительницей Тенебрарума, как того ожидали очень и очень многие просто из-за того, что в ее крови нет ни капли магической силы. Она больше не высказывала прежнего недовольства выбором отца и не устраивала сцен, как раньше, хоть и не шла на активное сближение с «родственниками». Тошно было видеть жалость от посторонних людей. И все равно, все, что бы она не делала, ее не приближало к отцу, не повлияло на ее жизнь. Все это не меняло отношение к ней соулмейта, кем бы он ни был.       Хотя он мог и мстить ей за временами появляющиеся на теле раны.       После смерти Хильдир, когда король был поглощен проблемами Анджиелла, она утопала в отчаянии, одиночестве, депрессии и, чтобы хоть немного утихомирить душевную боль, стала причинять себе боль физическую. Это помогало, хоть и ненадолго, и впоследствии, девушка настолько привыкла к тому, что у нее изранены бедра, живот, плечи, — все, что было скрыто под одеждой, — что старалась нанести себе хоть маленькую ранку, дабы чувствовать себя в своей тарелке. Ей стало нравиться причинять себе боль, так как именно боль стала ее другом и товарищем, тем, кто был всегда рядом. Люсьетт полюбила боль, полюбила свои раны и шрамы, которые стали историей, написанной прямо на ее коже.       Правда не так давно, от силы пол года назад, девушка поняла, что она не всегда может причинить себе такую же боль, как и раньше: та словно проходила через нее, не задерживаясь. Эта же ситуация была и со шрамами, которые появлялись и исчезали в течение нескольких суток без следа, и неважно, какими глубокими делала их Люсьетт. Девушка заметила, что когда она желала навредить своему соулмейту, ее боль и шрамы быстро сходили на нет, вероятней всего переходя к ее родственной душе.       Принцесса могла бы отомстить ему за страшный диагноз, но причиняла ему боль всего несколько раз. Почему? Возможно потому, что привыкла бороться самостоятельно, особенно никого не обременяя своими тяготами, пусть даже она из королевской семьи и, по идее, она должна была вести себя именно как центр вселенной, которому все должны. Рак и без того заставил ее слишком многое обмыслить и по отношению к большинству вопросов поменять свое мнение.       Девушка не просто делала легкие надрезы на своем теле, она вырезала слова и фразы, чтобы хоть так общаться с родственной душой. Последний раз, когда писала ему, был девять дней назад, когда она впервые почувствовала запах смерти:       «Я скоро умру».       После этой короткой фразы ее состояние резко ухудшилось, лишая ее последних сил, которых и без того было крайне мало. Она много времени проводила в беспамятстве, шепча что-то бессвязное и выводя на простынях худыми пальцами какие-то фразы. Все ее существо билось в предсмертной агонии, которую всеми силами, возможно даже, что сам того не понимая или не желая осознавать, вызывал ее соулмейт. Девушке было обидно, что этот человек оказался настолько черствым и жестоким, что, получается, обрадовался ее сообщению и решил побыстрее от нее избавиться, только бы разрушить с ней связь.       Люсьетт закрылась ото всего мира. Просто не видела и не слышала тех, кто приходил навещать ее. Она или сидела и смотрела в пустоту, никак на них не реагируя, или просто отворачивалась и проваливалась в сон, чтобы не тратить силы на сдерживание слез и ни к чему не приводящие попытки найти ответ на вопрос: неужели возможно иметь такую сильную ненависть к человеку, чтобы убить его?       До этого она вырезала разрозненные слова, призывающие его замедлиться в своей ненависти к ней:       «Остановись», «прекрати», «что ты делаешь?»       Многое не напишешь, тем более на собственном высохшем теле, но все, что было возможно, она старалась делать. Единственной реакцией на ее слова была оглушающая пустота — ее соулмейт и не думал изменить свое к ней отношение.       Сил не было даже на озвучивание своих мыслей, но ярость и обида на соулмейта помогли Люсьетт приподняться на локтях, схватиться за столешницу и, что было сил рванув вперед, поднимаясь на ноги. В паре шагов от нее к висящей на стене магнитной ленте были прикреплены ножи. Собрав последние силы принцесса совершает рывок и хватается за рукоятку ближайшего к ней ножа, отрывая его от крепления, после чего снова падает на пол.       Ее душила истерика. Сознание снова решило попытаться ускользнуть от девушки. Запах смерти усиливался, вынуждая принцессу закашляться и закрыть ладонью рот и нос.       — Почему?! — взвыла Люсьетт. — Чем я так провинилась? Почему только я из нас двоих балансирую на грани жизни и смерти? Почему?! Почему?!       Из последних сил она вонзает нож по самую рукоять себе в ногу, протыкая ее насквозь, и пытается провернуть. Откуда-то сбоку слышатся звуки падения и хрипы, глухие удары, какие-то шорохи, но принцесса этого не слышит, оглушенная лихорадочными криками своего сознания, призывающего передать соулмейту хоть толику той боли, которую она испытывает каждый день. Рыча от безысходности что-то нечленораздельное и кое как вытащив нож, девушка начинает водить лезвием по руке, вырезая «неравный обмен».       — Почему? Почему? Почему?! — продолжает хрипло выдыхать принцесса.       Она не просто водила ножом по худенькой руке, девушка периодически насквозь протыкала себе руку, чтобы усилить боль родственной души, чтобы показать ему настоящие страдания, хотя есть ли ему с чем сравнивать полученные ощущения?       — Чем я так перед тобой провинилась? Почему из-за тебя должна умереть? Что я такого сделала? Кто ты такой?! — Отчаянный хриплый шепот временами переходил на не менее отчаянные вскрики, а затем прерывался на всхлипы.       Ее терпение закончилось с написанием соулмейту последнего сообщения. Она все равно надеялась на лучший исход, надеялась на то, что судьба сжалится над бедной девочкой, что ей не придется умирать. Она была сильной и смелой, как учила мать. Она стала более доброй и терпимой, как учил ее отец в послевоенные годы. Она не мстила соулмейту и не отвечала ему той же монетой до последнего надеясь непонятно на что. Просто надеясь.       Подтянув здоровую ногу к груди, Люсьетт вонзила в нее нож, протыкая насквозь.       — Почему не ты должен умереть?!       Принцесса, — и откуда только силы взялись, — вытаскивала и вонзала нож себе в ногу снова и снова, хриплым шепотом высказывая соулмейту все, что накопилось в ней за этот год.       — Будешь ли ты сожалеть хоть немного? — еле слышно выдохнула она сквозь слезы, выпуская нож из рук и отмечая, что боль медленно отступает, давая ей долгожданный покой. Она умирала. Теперь она не очнется. — Вот и конец, — одними губами произнесла она, закрывая глаза и вдыхая, возможно, в последний раз.       Последнее, что она успела ощутить помимо поцелуя смерти, были чьи-то руки, судорожно стиснувшие ее плечи.