***
Для нового клипа они решили использовать эффект клонирования, то есть в видео должно было быть два Хосока – один занимается бытовыми вещами, учится, ест, спит, сидит в телефоне, а второй на протяжении всего времени импровизированно танцует. К этой идее они пришли почти сразу, но она требовала очень большой подготовки – Чона фактически нужно было снимать два раза, каждый раз целые сутки. Всю следующую неделю они без конца переписывались: обсуждали, где взять камеру и большую карту памяти, кого попросить все установить, как устроить процесс съемки. Со скрежетом и не без помощи Чон Чонгука все проблемы удалось решить, кроме одной – место съемки. Юнги жил с родителями, у Хосока был сосед, так же, как и у всех ближайших знакомых и друзей. Мин настолько хотел сделать все идеально, что уже был готов арендовать маленькую квартиру на двое суток. Чон, представляя, каких денег это может стоить, тайком стал придумывать слезливые истории для родителей, чтобы обокрасть семейный бюджет. Поступок не самого достойного сына, но, откровенно говоря, он тоже очень горел их идеей. К счастью, ни бюджет семьи Чон, ни личный карман Мин Юнги не пострадал – через неделю Юнквон объявил Хосоку, что едет с родителями на Чеджу, чтобы спраздновать окончание экзаменов. Стоит ли говорить, насколько искренне танцор провожал своего соседа в добрую дорогу. Снимать пришлось снова на выходных – с их загрузкой в университете выбора особо не было. Юнги заранее попросил прощения за то, что сможет прийти только в воскресенье, на вторую, танцевальную, часть съемки. Хосоку так даже было легче: пусть в нем набралось уверенности, он не совсем представлял, как вести себя с композитором наедине двое суток. В субботу утром он встретил на своем пороге растрепанного и осоловевшего от явного недосыпа Чонгука. Парень хмуро кивнул и ввалился в комнату с гигантской сумкой видеотехники. Раздевшись, он коротко уточнил, где ставить камеры, и сразу принялся за дело. Гнездо на голове, изжеванная черная футболка, не очень свежие джинсы ясно дали понять, что блондин либо спал прямо в одежде, либо не спал вовсе. Вне зависимости от ответа Чонгука было жалко. – Может, тебе кофе принести? – мягко предложил Хосок. – А? – слегка заторможенно повернулся Чон. – Да, давай. Если не сложно. Двойной американо. Если принесешь еще энергетик, я начну на тебя молиться. – Достаточно того, что ты в таком состоянии все-таки пришел, чтобы помочь нам, – улыбнулся танцор. Когда он вернулся через 20 минут, Чонгук уже заканчивал устанавливать вторую камеру. Он выглядел бодрее, чем раньше, но все равно недостаточно живым для разговора, так что Хосок решил его лишний раз не трогать. Вместо этого Чон отписался Юнги, что все идет хорошо, слегка прибрался, проверил соцсети. Спустя 15 минут Чонгук плюхнулся рядом на стул, схватил свой стаканчик с кофе и сделал несколько больших глотков. – Я взял кимпаб, – подтолкнул ближе к гостю пакет с продуктами Хосок. – Боже, – Чонгук был готов расплакаться. – Ты святой человек. Я действительно на грани того, чтобы тебе молиться. – Ты все еще очень много для нас делаешь, – с улыбкой качнул головой танцор. – Будем считать, что мы квиты. С набитым ртом Чонгук показал «окей» и следующую минуту посвятил тому, чтобы с удовольствием наполнить изголодавшийся желудок свежесделанным кимпабом. – Почему не спал? – Закрывал долги по учебе, – после очередного глотка кофе беспечно ответил блондин и удовлетворенно развалился на стуле. – Это из-за монтажа нашего видео? – забеспокоился танцор. – Не, – отмахнулся Чон. – Там не было особых проблем. Долги еще за предыдущий месяц. Хосок нахмурился. Он еще не встречал в K-Arts людей, у которых было бы много долгов и которые к тому же относились к ним так спокойно. Такое было не просто не принято, подобное отношение к учебе казалось невозможным. Рейтинги, личные характеристики и оценки значили слишком много в стенах их университета. Если преподаватели посчитают, что ты недостаточно преуспеваешь, тебе и вовсе могли не выдать диплом и заставить взять дополнительный семестр. – У меня просто такая натура, – вздохнул Чонгук, заметив сомнительный настрой парня. – Я всегда в первую очередь делаю то, что мне нравится или нужно. Все остальное откладываю в долгий ящик. А потом в еще более долгий ящик, в итоге я начинаю все разгребать, только когда ящик взрывается и меня окатывает ушатом говна из просроченных дедлайнов и орущих преподов. Но опять же, я привык, так что разруливаю все проблемы с филигранностью мастера. – Судя по переживаниям Тэхена, проблемы все же остаются, – вскинул бровь Хосок. – Он просто перекладывает свои привычки на меня, – покачал головой парень. – Это тоже его натура. Все делать правильно и нигде, не дай бог, не проебаться. На самом деле как раз такое поведение было свойственно почти всем студентам K-Arts. Но лишний раз капать на мозги почти незнакомому парню не хотелось, вместо этого Хосок решил переключиться на другую волнующую его тему. – Я могу спросить, что за ссора между Тэхеном и Юнги-хеном? Лезть в чужие проблемы себе дороже. Однако размолвка аккордеониста с Мином была слишком яркой, она не выходила у Чона из головы. В первую очередь потому, что со стороны именно Юнги был не прав, так как первым взъелся на младшего. Понять суть проблемы – чуть лучше понять самого Юнги. А именно этим нелегким делом Хосок занимался последние несколько месяцев. Чонгук тяжелым взглядом посмотрел на танцора. Отставив пустой стаканчик с кофе, он притянул к себе энергетик, открыл крышку и, отсалютовав банкой, произнес: – За сердечно-сосудистую. После нескольких звучных глотков Чон поставил банку себе на бедро: – Это длинная история. Если идти по порядку, то для начала стоит сказать про родителей Тэхена. Раньше они играли в основном оркестре Национального театра, чуть позже его мама заняла один из руководящих постов, а отец стал акционером. Постепенно они выкупили доли многих культурных центров Кореи, параллельно инвестируя в различные музеи, картинные галереи и университеты. Наш универ, кстати, в их числе. Короче говоря, в индустрии классического искусства родители Тэхена влиятельные темные лошадки. – Охренеть, – выдохнул Хосок. Конечно, Ким показался танцору слегка высокомерным, но так было только в начале. После он раскрылся и предстал совершенно обычным парнем, хоть и немного закрытым. Добираясь в 5 утра пешком до общаги и слушая гиковские споры о каком-то сериале, Чону и в голову не приходило, сын каких людей идет рядом с ним. – Вот именно, – понимающе хмыкнул Чонгук. – Я тоже сначала охренел. Так вот, как ты уже, наверное, успел понять, Тэхен не любит распространяться про свою семью. Он с самого детства жил по указке, родители постоянно водили его на всякие званые ужины, заставляли вертеться вместе с ними во всех этих влиятельных изысканных кругах, учили этикету, правильным манерам и другому дерьму. Выбора по жизни ему тоже не особо давали: как только заприметили у сына способности к музыке, сразу наняли частных репетиторов. Тэхен вроде бы пытался бунтовать, например, он специально выбирал самые не популярные в Корее музыкальные инструменты. Названия некоторых я даже выговорить не могу. Но его родители увидели в этом знак исключительной особенности, поэтому насели на его занятия с еще большей силой. Тут Тэхен уже не мог сопротивляться и молча принял их позицию. Когда настало время поступать в Университет, он очень хотел все сделать своими силами. Тщательно готовился, прошел все вступительные экзамены, однако каким-то образом просочились слухи о его семье, и никто вокруг не верил, что он поступил самостоятельно. Сыграл еще тот факт, что родители продолжали во всем ему помогать и искусственно продвигать, – Хосок непонимающе нахмурился. – Ну, например, его Инстаграм. Ты видел, какой у него популярный аккаунт. Это уже его четвертый или пятый. До этого каждый раз, когда он создавал профиль, родители исподтишка «помогали» ему раскрутиться. Не знаю, была ли там искусственная накрутка или предки просто использовали свои связи, заставляя подписываться, но факт остается фактом. Тэ просыпался, а у него за ночь +5000 подписчиков. Более того, ему очень быстро еще на первом курсе стали поступать предложения о сотрудничестве, довольно крупные. Первое время он радостно соглашался и уже во время работы узнавал, что знать его никто не знает, а родители просто заплатили, чтобы в качестве музыканта взяли именно Тэхена. В общем, его отношения с родителями – синоним навязанной гиперопеки и принудительного кумовства. – А Юнги-хен здесь при чем? – О, – Чонгук поднял указательный палец и сделал несколько глотков, чтобы промочить горло, – у хена обратная ситуация. Он же из простой семьи, прям самой простой и очень далекой от музыки. Всего добился только за счет своих способностей и упорства. Юнги-хен и в университет поступил только со второго раза, потому что ему было нужно попасть на грант. С начала этого учебного года они с Тэхеном начали пересекаться на репетициях и концертах. Хен первое время ни во что не ставил Тэ, потому что прекрасно был наслышан о его родителях. Потом присмотрелся, увидел его потенциал и слегка успокоился. Но каждый раз, когда поднимается тема возможностей и продвижения, они готовы друг друга разорвать. Недавно при мне Тэхен снова упомянул своих предков, так хен ему заявил, что тот просто с жиру бесится. Клянусь, они почти подрались. – Так, – Хосок прикусил губу, пытаясь подобрать слова, – у них был разный старт, это понятно. Возможно, они друг друга не понимают. Но зачем постоянно поднимать эту тему, если она всегда заканчивается ссорой? – Потому что для них обоих это больная тема. Один сам прогрызал себе дорогу и ненавидит, что простым, но талантливым молодым людям нужно потом и кровью выбивать себе место. У Тэхена с самого начала было все, но он мечтает, чтобы ему хоть немного дали свободу и возможность самостоятельно себя проявить. Абсолютно полярные ситуации. Пока Юнги-хен копит на квартиру, чтобы съехать от родителей, у Тэхена уже есть апартаменты в центре Сеула, но он живет в общаге. Хен только к 21 году добился признания и крупных заказчиков, а у Тэхена они начали появляться еще на первом курсе, но он до сих пор отказывается от них. Сам выбирает далеко не самые популярные проекты, участвует порой за бесплатно, иногда соглашается в самый последний момент, чтобы родители не успели ему подсобить. Они не способны друг друга понять, Юнги банально принижает проблемы Тэхена, потому что уверен, что их нет. Он смотрит на его ситуацию с позиции всех людей, у которых нет ничего кроме таланта: ни денег, ни связей. Тэхен же, наверное, отчасти завидует хену, потому что именно этой самостоятельности и свободы всегда хотел. – Удивительно, что они вообще при таком раскладе общаются. – Они и не общаются, но порой по нужде сотрудничают и, если такое выпадает, легко вместе работают, потому что глубоко уважают талант друг друга. Хосок объективно понимал обоих парней, но еще больше он осознавал, что по факту у Тэхена и Юнги гораздо больше общего, чем они хотят показать. Да, у них разная история, но проблемы почти идентичные. Оба чувствуют свою уязвленность и слабость, возможно, в тайне себя жалеют, потому что все еще не могут вырваться из сковывающих обстоятельств: у одного бедность и недостаток связей, у другого – чрезмерная опека и неверие окружающих в собственные силы. Единственное, что не укладывалось у Хосока в голове – почему сами парни этого не видят. – Ты же не хочешь их примирить? – с поразительной проницательностью спросил Чонгук. – Ну, я не считаю себя, конечно, каким-то голубем мира, – потер заднюю часть шеи Чон, – но, мне кажется, им достаточно один раз нормально поговорить и адекватно рассказать о своих переживаниях. – Забудь, – решительно отрезал блондин. – Ты только сам пострадаешь. Тэхен то ладно, вы все равно не общаетесь, но с Юнги-хеном тебе еще сотрудничать, поэтому лучше не влезать в эту историю. – Ты уже пытался? – О, нет. Я прекрасно вижу, что это бесполезно. Просто они, – Чонгук на несколько секунд запнулся, – мне кажется, им это нужно. Они видят друг в друге символ того, что их не понимает. Человек, который концентрирует в себе то, что ты одновременно ненавидишь и чему завидуешь. Сам факт его существования вместе с постоянными спорами и стычками заставляет тебя идти дальше и продолжать бороться. Возможно, через 10 лет, когда они оба смогут встать на ноги, они пожмут друг другу руки и обнимутся. Возможно, нет. Но это особенность их отношений, которая нас никак не касается. Хосок кивнул. Он не до конца был согласен с Чонгуком, но в его словах было рациональное зерно. Хотя бы в том, что Юнги, обозлившись на лишние комментарии и попытки что-то доказать, вполне может прекратить с ним работу. – А как ты сам познакомился с Тэхеном? – перевел тему Хосок. – Это забавная история, – хохотнул Чон. – Мы встретились ночью на общей кухне, когда еще оба учились на первом курсе. Я тогда был у своего друга, пошел достать газировку из холодильника. Захожу и вижу странного парня, который, скрючившись у раковины, пытается покрасить себе волосы. Он даже их не осветлил, просто херачил красной краской на свои черные волосы. Я как профессионал, – гордым жестом показал на свой блонд Чон, – решил уточнить, понимает ли он, что делает. Он как бы понимал, но не хотел слишком долго сидеть на кухне и привлекать внимание, поэтому решил пойти коротким, но откровенно тупым путем. – Почему он не покрасился у себя в блоке в ванной? – не понял Хосок. – Потому что у него в комнате установлены камеры, – мрачно усмехнулся Чонгук. – Что? – Родители Тэхена согласились на то, чтобы он жил в общежитии, только на условии, что они, так сказать, облагородят условия. Так что они договорились о персональном блоке, сделали там ремонт и установили везде камеры, в том числе в толчке. Хосок передернулся от ужаса и отвращения. – Да, – скривился Чонгук, – ни подрочить, ни нормально посрать. В общем, он понимал, что его родители взбесятся, когда увидят, что он покрасился. Он же постоянно на публике: то съемка, то концерт. Естественно, они считают, что это неприемлемо, так к тому же еще не по-мужски. Если бы родители Тэхена увидели его на камерах, они тут же бы подняли охрану университета на уши, поэтому он пошел на кухню. На тот момент он этого не рассказывал, просто объяснил, что ему больше негде. Я пригласил его к своему другу. Пока красил его, мы познакомились. Тэ тогда мало о себе рассказывал, больше я болтал, но, чтобы установить первый контакт, этого хватило. – И вы просто начали общаться? – Типо того, – пожал плечами Чон. – После того вечера Тэ спросил у меня, что он может для меня сделать в благодарность. Я ответил, что достаточно просто угостить меня обедом. Он тогда ужасно удивился, но согласился. Дело в том, что на первом курсе все трещали о его родителях, обсуждали за спиной, какой он богатый высокомерный ублюдок, который поступил только из-за связей. Естественно, его все сторонились. Чтобы ты понимал, когда я привел его к своему другу, тот тут же отвел меня в сторону и спросил, какого черта здесь делает Ким Тэхен. Я тогда подумал, какого черта у меня в друзьях человек, который беспрекословно верит слухам и судит по ним других. – Хочешь сказать, что ты не поддаешься влиянию слухов? – усомнился Хосок. – Я… учитываю их, конечно, но всегда верил, что любой человек гораздо сложнее шаблонов, которые на них навешивают. Я понял, кто передо мной стоит, только когда он назвал свое полное имя, не то чтобы я знал его в лицо. Мне стало интересно, действительно ли Ким Тэхен такой беспринципный и бездарный везучий мудак, как про него говорят. За один вечер убедился, что нет. И, поверь, когда я сам по факту напросился с ним пообедать, я сделал это не из жалости. Я уже тогда чувствовал, насколько Тэ крутой человек. Первое время он с опаской ко мне относился: в его жизни было слишком много дерьмовых людей, которые общались с ним исключительно из-за влияния и денег его родителей. Но я умею быть настойчивым и добиваться расположения людей, которые мне нравятся. – Ты набил лицо его отцу? – с улыбкой предположил Хосок. – Черт, даже не представляешь, насколько сильно мне порой этого хочется, – хохотнул Чонгук. – Но нет, на самом деле я делаю супер-обычные вещи. Предлагаю переночевать у себя, когда вижу, что он слишком устал от камер у себя в комнате. Вожу в кино, парк аттракционов, заказываю всякую жирную еду, которую ему всегда запрещали. Это ерунда, но для него очень ценно. Самое прекрасное в Тэхене, что он умеет показать свою благодарность. Если ты искренне от всей души что-то даешь ему, он возвращает втройне. У Чонгука от собственной речи даже глаза заблестели, было видно, что он сам невероятно дорожит отношениями со своим другом. Хосок расплылся в трогательной улыбке. Если Мин Юнги для Тэхена – символ того, что его не понимает, то Чон Чонгук – человек, который готов понять его всегда.***
Jung_dnc_hoseok: Я не знаю, что мне делать Ответ пришел меньше, чем через минуту. Min-Yng: О чем ты? Хосок, обрадованный, что его готовы выслушать, принялся настрачивать о своих переживаниях, которые накопились за полдня. Jung_dnc_hoseok: Я все время думаю о том, что меня снимают. Я помню о том, что по сценарию мне просто нужно делать свои обычные дела, поэтому начал смотреть всякие смешные шоу. Потом я подумал, что, наверное, это слишком скучно, стал заниматься йогой, но понял, что вообще-то я никогда таким не занимаюсь, а значит обманываю зрителей. Теперь я сижу и не понимаю, чем заняться, чтобы это было не скучно, но и не выглядело наигранно. Min-Yng: господь Min-Yng: Хосок-а Min-Yng: окей, чем ты обычно занимаешься на выходных? Jung_dnc_hoseok: сплю, ем, смотрю что-нибудь. Если есть силы, иду гулять. Min-Yng: тогда возвращайся в кровать и смотри свои смешные шоу) Jung_dnc_hoseok: Но это скучно!! Min-Yng: И что? Ты же фактически будешь на заднем плане. Самое главное мы будем снимать завтра. Jung_dnc_hoseok: Но второй план должен быть хоть немного разнообразным. Min-Yng: Хосок-а, ты слишком много думаешь Min-Yng: Так что прекращай думать и делай все, что тебе захочется Jung_dnc_hoseok: Мне хочется снять хороший клип :( Несколько минут Юнги не отвечал. Хосок забеспокоился, что перегнул со своим нытьем. Старший же говорил, что будет занят в субботу, а Чон начал его отвлекать и жаловаться на свои нелепые проблемы. Танцор уже занес пальцы над клавиатурой, чтобы закрыть тему, но на телефон поступил входящий звонок. – Ну что такое? Юнги звучал устало, но достаточно мягко, чтобы поверить в его искреннюю обеспокоенность. – Я уже сказал, – тихо произнес Хосок. – На меня очень давят камеры, я все время думаю, что веду себя неестественно, или неинтересно, или слишком неэстетично в кадре. Я даже сидеть нормально не могу, потому что мне кажется, что я слишком сутулюсь. Видео выйдет, и все начнут писать, что я никудышный танцор, потому что даже осанку не могу порядочно держать, – слова полились несвязным потоком. Испугавшись, что снова перегибает палку, Хосок поспешил себя прервать. – Прости, хен, мне не стоит беспокоить тебя своими проблемами. – Сейчас это наша проблема, – не согласился Юнги. – Поэтому я позвонил тебе, чтобы мы смогли ее решить. – Я не отвлекаю тебя? – на всякий случай уточнил Чон. – Нет, я как раз недавно закончил работу. Настроение медленно поднималось, беспокойство утихало. Когда Юнги говорил таким низким успокаивающим голосом, эмоции Хосока быстро приходили в норму. Парень поднялся и стал расхаживать по комнате, с трудом сдерживая поток вопросов в голове. Один он все-таки сдержать не смог: – А чем ты занимался? – М-м, – неуверенно протянул Мин, – слышал про OpenShoot? – Да, конечно. OpenShoot была некоммерческой организацией, которая помогала начинающим музыкантам, сценаристам и режиссерам снимать дебютные картины. В свое время OpenShoot собрала под своей крышей талантливую съемочную и продюсерскую команду, поэтому быстро получила признание. Хосок не следил активно за деятельностью организации, но слышал много лестных отзывов в ее адрес. – Я пишу OST для одной из их дорам. Хосок так и замер посреди комнаты, смотря пустым взглядом перед собой. – Вау, – сквозь выдох. – Хен, это очень круто! Почему ты не рассказывал? – Это не так серьезно, как кажется на первый взгляд. Чон яростно принялся нарезать круги по своей жилплощади. Он не понимал, почему старший так принижает свой труд. Раньше за ним подобного не наблюдалось. Мин всегда ценил свою работу и, если считал, что написал что-то крутое, честно про это говорил. Не нахваливал себя, просто выражал личную оценку. И в большинстве случаев она была довольно справедливой. – В смысле не так серьезно, – распалился Хосок. – Это крупный солидный заказ, и они пригласили именно тебя. Вне зависимости, настолько популярна будет эта дорама, кредиты на OST-ы очень высоко котируются на рынке. – Во-первых, – неохотно начал объяснять Юнги, – это только один из OST-ов. Скорее всего, мой появится только в одной серии, поэтому я и говорил, что это не настолько серьезно. Во-вторых, никто самостоятельно меня не искал. Я сам серчил инет и подбирал себе фриланс. Узнал про конкурс, подал заявку, потом долго разбирался со всеми бумагами, подписывал договоры, разговаривал с заказчиками. Это все длилось месяца три, так что, когда я вчера сел за работу, я уже был высушен. К тому же, когда я отправлю им демку, наверняка появятся правки, нужно будет вносить корректировки. Мне нравится работать над музыкой, но по факту она занимает всего несколько дней. Большую часть времени я трачу на пустые разговоры, бесконечные переписки по электронке и беготню по кабинетам. Меня бесит это. Я говорю, что посвятил жизнь музыке, но 60% этой жизни я утопаю в бумагах и этих ужасных «Добрый день! Очень рад, что вы обратили внимание на мою анкету, рад предоставленной возможности начать сотрудничество». Ну, ты понял, официальные переписки меня тоже бесят. – Хен, – осторожно, – но все именно так и работают. – Я понимаю, – тяжело вздохнул Юнги. – Это та вещь, которую я пока не могу изменить. – А как бы ты ее изменил? – В смысле какая здесь может быть идеальная схема? – Ага, – Хосок вернулся на кресло и, закинув ноги на стол, стал раскачиваться в разные стороны. Ему хотелось, чтобы их телефонный разговор никогда не заканчивался. – О, у меня есть такая схема, придумал ее лет в 15-16, – оживился Мин. – Грубо говоря, это открытый реестр всех заинтересованных в творческой работе людей. Такой портал, на котором у каждого музыканта, оператора, танцора, не важно, есть анкета со всей информацией об образовании, проектах и направлениях работы. Каждый заказчик мог бы заходить туда и с помощью поиска и фильтров подбирать себе нужного человека. Естественно, они сами могут рассылать заявки и объявлять конкурсы. Самое важное в том, чтобы это была общенациональная система, чтобы только через нее контактировали заказчики и соискатели. Таким образом, это будет не только прозрачная схема, но и максимально справедливая, потому что будет уравнивать в возможностях всех людей. – Хен, – сглотнул Хосок, – ты же понимаешь, что когда мы говорим об общенациональной системе, которая не допускает других способов сотрудничества, то речь идет о почти тоталитарном государстве с зашкаливающим уровнем социального контроля? – Сделаем упущение на тоталитаризм. – Что? – вскрикнул Чон. – Хен, мы не можем просто закрывать глаза на тоталитаризм, насколько бы гениальную и справедливую систему ни придумали. – Почему нет? Хосок нелепо заморгал, проглотив все слова. Аргументы из разряда «ну и че» всегда самые сложные в опровержении. К счастью для Чона, уже через пару секунд из динамика раздался низкий хриплый смех. – Я шучу, Хосок-а. Мне было 15, когда я это придумал. Когда я особенно отчаивался и жалел себя из-за того, что не мог нигде пробиться, меня очень утешали подобные фантазии. Естественно, сейчас я понимаю, сколько в ней изъянов и как сильно она ограничивает свободу. – Я рад, что ты не стал политиком, хен, – облегченно выдохнул Чон. – Я тоже, – все еще с улыбкой в голосе ответил Юнги. – Если бы я стал политиком, то, вероятно, уже бы сидел. Хосок снова расслабленно закрутился в кресле. Они еще никогда так свободно не разговаривали со старшим на отдаленные темы. Это ощущалось так хорошо, что он напрочь забыл и о камерах, и о своей мнимой неестественности в кадре. Юнги расспрашивал младшего об учебе, с интересом уточнял, как проходят тренировки, посочувствовал большой загрузке и признался, что сам он совсем не спортивный человек, поэтому точно бы ушел после первого месяца учебы. Хосок открыто делился всем, что у него спрашивали и даже больше. С беспокойством и возмущением он рассказал про сегодняшнее состояние Чонгука: «я думал, у него сердце остановится от количества кофеина или он просто вырубится прямо в кресле, и мне придется тащить его бессознательное тело на пятый этаж». Юнги сначала довольно бестактно заметил, что вряд ли бы Чон смог унести на своем горбу оператора, и бессознательных тела было бы два. Но после утешил, что для Чонгука это абсолютно нормальное состояние: 90% времени он живет так, как будто завтра не будет, а 10% – вообще не живет, потому что не спит, не ест и не моется, потому что завтра все же наступило и затребовало платить по долгам. Когда Хосок спустя часа два разговора бросил взгляд в окно, он с удивлением заметил, что уже стемнело. – Ты ужинал? – как будто почувствовав его взгляд, спросил Мин. – Еще нет. Наверное, пойду готовить, как мы договорим. – Скинь свой адрес, я закажу тебе доставку, – совершенно буднично попросил Юнги. Хосок поперхнулся слюной: – Что? – Ты слышал. – Зачем тебе это делать? – Мне хочется, – все так же просто и обыденно разъяснил Мин. – У меня хорошее настроение и мне хочется тебя порадовать. Хосок простонал. Его ужасно смущал этот разговор. Да, у них не типичные отношения, они несколько раз целовались, в воздухе все еще висело предложение о том, чтобы стать постоянными сексуальными партнерами (пусть к практике они все еще не перешли). Но в координатах Хосока это все еще не дотягивало до «я закажу тебе еду». Танцору всегда казалось, что такое происходит только у очень близких людей, либо тех, кто хочет стать близкими. – Хен, тебе не нужно этого делать. – Почему нет? И вот снова – этот непробиваемый аргумент. – У тебя же не так много денег. Зачем тратиться, когда я способен сам о себе позаботиться? – А люди заботятся о других, только когда те не способны? – парировал Юнги. – Я же говорю, мне хочется это сделать. Если ты не можешь это принять, то тогда я использую свое желание, которые ты все еще мне должен, Кики. Против такого ты не можешь идти. Крайне безобидное желание – угостить тебя, разве нет? Хосок повержено запыхтел в трубку. Возможно, решающим ударом, отправившим его в нокаут, стало это странное прозвище, к которому Чон все еще не мог понять, как относиться. – Возражения закончились? – пожурил Юнги. – Наверное. – Отлично. Выбери, что ты хочешь и скинь мне ссылку. – Окей, – совсем тихо. – Если что, я подойду завтра ближе к вечеру. – Хорошо, – еще тише и еще смущеннее. – Тогда до завтра, – понизил голос Мин. – Заранее приятного аппетита и доброй ночи, Кики. – Тебе тоже, хен. И спасибо.***
Несмотря на эмоциональность прошедшего дня, Хосок заснул почти мгновенно. На утро он встал с четкой мыслью, что это должно произойти сегодня. Окрыленный вчерашним долгим душевным разговором, ему казалось, что они с Юнги почти женаты. Или что они поженятся в скором будущем. Вне зависимости от варианта, первую супружескую (или предсупружескую) ночь он запланировал на сегодня. Проснувшись в 8 утра, Чон не чувствовал никакой усталости – только удивительную легкость в теле, которая позволила ему в совершенстве оттанцевать под «Дрему» в первый раз. Он напоминал себе диснеевскую принцессу, подпевающую птичкам и скачущую по комнате как альпийские коровы, которые нашли вкусную лужайку*. Птиц в его общажной комнате, конечно, не велось, поэтому в полдень он вышел на улицу, чтобы уже там послушать их радостное чириканье. Это было плохой идеей – хорошее настроение вытекало из него вместе с потом от пекущего Солнца и высокой влажности, которые традиционно приходят в начале июля. Мокрый и влажный Хосок зашел в первое попавшееся кафе и заказал себе холодный чай. Дискомфортная погода, испортившая планы на хорошую прогулку, напомнила о том, что планы в принципе имеют свойство рушиться. Танцор чувствовал, что после вчерашнего разговора его отношения со старшим слегка изменились, потеплели. Но то ведь могло быть всего лишь следствием хорошего настроения Юнги. Вдруг сегодня он не захочет? Вдруг сегодня он вообще не придет? Переживания вновь захватили голову: подтаявший лед в стакане навевал тоску, мысли о выходе на улицу – тошноту. Сам от себя расстроенный, Чон засобирался в общежитие, но сел обратно, когда увидел непрочитанное сообщение в Инстаграме. J-Jung-kook Хэй! хотел спросить, как все там у тебя проходит? камеры не лажают? Чонгук вчера прекрасно объяснил, как работать с камерами и что стоит регулярно проверять. Все указания были четкими и ясными, Хосок исправно за всем следил и за прошедшие сутки ни разу не возникло ситуации, когда ему бы понадобилась помощь. Jung_dnc_hoseok: Все работает, не переживай) Спасибо, что спросил! J-Jung-kook Супер J-Jung-kook Слушай, может быть, я тогда сегодня за ними зайду? Отпишешься мне, как закончите, или я могу заранее подойти. Заодно еще раз посмотрю, как ты танцуешь, в прошлый раз мне очень понравилось) В одном Чонгуку можно было сказать спасибо – Хосок за секунду похолодел от ужаса так, что ни один чай со льдом бы не сравнился. Вот оно и начало разрушения планов, которого он так боялся. Jung_dnc_hoseok: Не стоит так беспокоиться! Ты и так для нас много сделал, мне будет неловко, если тебе придется еще постоянно мотаться туда-сюда. Я планировал занести тебе всю технику завтра утром перед парами. J-Jung-kook: Да мне не сложно, я правда хотел зайти и еще раз с вами двумя увидеться J-Jung-kook: Но окей, возможно, я нарушу какую-то особую атмосферу. Тогда буду ждать тебя завтра утром За то недолгое время, которое Хосок знаком с Чонгуком, он успел понять о начинающем режиссере очень важную вещь – Чон поразительно проницателен. До сегодняшнего дня эта черта проявляла себя только с хорошей стороны, поэтому Хосок облегченно выдохнул и поблагодарил вселенную за существование людей, которые умеют вовремя отступить. В общежитие он пришел в неоднозначных чувствах. Энтузиазм поутих, голова охладилась, да настолько, что не было вообще никаких ярких эмоций. Только много мыслей, которые ему нужно было куда-то выплеснуть, и он знал отличный способ, как это сделать. Быстро приняв душ и смыв пот, Хосок вышел из душа и начал танцевать фактически с порога ванной комнаты. Ему уже не нужно было включать колонку, он так часто слушал новую композицию Юнги, что она свободно, с точностью до каждой ноты проигрывалась в его голове. Импровизация была ленивой и осторожной, по-настоящему дремотной, когда части тела двигаются со скоростью 0,75. Казалось, что он даже не уставал. Только один раз прервавшись, чтобы сделать глоток воды, посмотрел мимолетно на телефон и увидел, что прошло уже полтора часа. Тут же накатил зуд в ногах, тянущая боль в спине, руки вообще было тяжело поднять. Хосок без сил рухнул на кресло, за два глотка осушил стакан и открыл сообщения. Min-Yng: Буду где-то к 7 Отправлено 40 минут назад, значит, у Чона оставалось чуть больше часа, чтобы привести себя в порядок. Усталость сыграла хорошую службу, он отпустил свои переживания (на них банально не хватало сил) и решил просто сделать все, что от него требуется. А там как пойдет, так пойдет. Хосок легко поел, снова пошел в ванну, где тщательно помылся и опорожнил кишечник. Это не ощущалось как нечто унизительное, как в первый раз, когда он так и не смог решиться. Теперь он точно решил, он хотел этого. Юнги пришел чуть раньше, чем обещал. Чон был к этому готов, потому что уже успел понять, насколько старший ценит пунктуальность в себе и в других. – Как все проходит? – разуваясь, спросил Мин. – Все хорошо, думаю. По крайней мере я сделал максимум из того, что мог. – Значит, все точно хорошо, – кивнул самому себе Юнги и повесил кожанку. Хосок отошел в сторону, освободив старшему проход в комнату. Она была маленькой, но не захламленной, как многие общажные блоки. Чон очень следил за чистотой и старался поддерживать в ней атмосферу уюта. Он надеялся, что Юнги это заметит, но тот не глазел по сторонам, а если и присматривался, то совсем незаметно. Встав около стола Юнквона, старший спросил, где может сесть. Хосок указал ему на свое кресло, а сам разместился на застеленной кровати. – Как работа? Мин сморщился: – Сойдет. Когда я вчера тебе позвонил, мне оставалось только все свести и подчистить, но это заняло больше времени, чем я планировал. Так что пришлось провозиться до 6 утра. Проснулся в итоге в 5 вечера. – Ты не голоден? У Хосока из собственных продуктов только несколько пачек рамена, даже панчанов нет. Но Чон по себе знает, что для голодающего студента и лапша в сухомятку может показаться мишленовским обедом. – О нет, – дернул головой Юнги. Лицо при этом у него перекосилось так, будто он был готов прямо сейчас опорожнить свой желудок. – Мама бы не отпустила, если бы я не поел. Хосок очень пытался держаться. Первый приступ смеха удалось скрыть за кашлем, но как только Мин недоуменно и осуждающе на него посмотрел, прорвало окончательно. – Ты чего хохочешь? От того, насколько обиженным звучал низкий голос старшего, Хосок начал смеяться еще сильнее и всем телом завалился на кровать. – Прости, хен, – держась за живот. – Просто это было очень забавно слышать от тебя. Что мама не отпускала тебя погулять, пока ты не поешь. Юнги происходящее явно не нравилось. Он даже руки на груди сложил для пущей солидности: – Так нравится унижать мое мужское достоинство? Хосок снова прыснул. Дав себе пару секунд, чтобы отсмеяться, он лукаво посмотрел на сидящего парня: – Знаешь, в 21 веке такие фразы звучат старомодно. – Хочешь сказать, что в 21 веке у мужчин не может быть мужского достоинства? – приподняв бровь. – Ну-у, – Чон задумался, – может быть, конечно. Но мне кажется, что сейчас все больше идет к общечеловеческому достоинству, без разделения на мужское и женское. – Окей, – легко принял чужие слова Юнги. – Если я скажу, что ты унижаешь мое человеческое достоинство, тебе станет легче? – Хе-ен, – высоко протянул Хосок, – я нисколько не унижаю тебя. Это звучало забавно и очень мило, в этом нет ничего плохого. На самом деле я даже немного завидую. Я уже не помню, каково это, когда мама о тебе постоянно заботится и готовит любимую еду, чтобы порадовать. Взгляд Юнги смягчился. Опустив руки, он опрокинулся на спинку кресла и уже спокойнее спросил: – Скучаешь по дому? – Я… У меня нет свободного времени, чтобы вспоминать о том, что я скучаю. Даже когда родители звонят, я всегда занят учебой и тренировками, поэтому мы разговариваем не больше 10 минут. Но когда кто-то, как ты сейчас, рассказывает истории из домашней жизни, то да, я понимаю, что мне сильно этого не хватает. Юнги в кресле поплыл, и Хосок поспешил вытереть рукавом проступившие слезы. Кто бы мог подумать, что тема расставания с родителями сделает его настолько чувствительным. Старший тактично молчал, понимая, что слова сейчас могут вызвать в другом парне новый поток эмоций, которые он не планировал показывать. Спустя пару минут Юнги откашлялся и деловым тоном уточнил: – Как будем снимать последнюю сцену? Вновь приняв вертикальное положение, Хосок запустил пальцы в пушистые после душа каштановые волосы, начиная задумчиво их прочесывать: – Как и все предыдущие, я полагаю. Сегодня я просто танцевал по всей площади комнаты. Смысл в том, чтобы создавалось впечатление, что это единый нескончаемый танец, несмотря на смену времени суток. Поэтому фактически мне нужно повторить все то, что я уже делал и пройтись по всем ключевым точкам комнаты. Юнги кивнул и поднялся: – Куда мне лучше отойти, чтобы тебе было удобно? – Главное, чтобы тебя не было видно, – поднялся следом Чон и начал быструю разминку. – Можешь встать у порога в ванную. Там слепая зона, но ты все равно сможешь за всем наблюдать. – Даже если меня будет видно, Чонгук уберет при монтаже, – пожал плечами Юнги. Подойдя ко входу в ванную, он облокотился о косяк и перекрестил на груди руки. – У него тогда будет больше работы, – нахмурился Хосок. Расставив широко ноги, он присел и, оперевшись ладонями о колени, принялся прокручивать спину. – Ну и замечательно. – Замечательно? – поднял голову на гостя Чон. – С каких пор ты мстишь Чонгуку? – С тех пор, как он отчитал меня за невзрослое поведение, – возмутился Мин. – Видите ли, я несправедливо отношусь к Тэхену и слишком много себе позволяю. Пацан младше меня на два года и указывает мне, как себя вести с другими людьми. Да срать я хотел на его Тэхена, как будто мне реально есть дело. Хосок хихикнул. Чонгук выглядел как человек, которому, если есть, что сказать, выскажет без всяких словесных фильтров. С учетом, как часто Юнги вспоминает свое «мужское достоинство», не удивительно, что он так близко к сердцу принял выговор от младшего. – Кажется, они очень близки, Чонгук с Тэхеном. – Подозреваю, что слишком близки, – ухмыльнулся Юнги. – Но до этого мне тоже нет дела. Любопытство стало щекотать кончик языка. Очень хотелось расспросить все подробности, но Чон быстро откинул эти мысли в сторону. У него была сейчас другая забота. Танцор приглушил свет до минимума, оставив гореть только настольную лампу, включил проигрыватель (скорее, для Юнги, чем для себя) и прикрыл глаза, вслушиваясь в первые тягучие инструментальные звуки. Это уже не была импровизация, он успел выучить движения, поэтому свой первый взмах рука сделала будто самостоятельно. Правая нога отстранилась от стола, через круговорот головой Хосок развернулся целиком. Выгибая спину и носок левой ноги, втянулся к середине комнаты. Она теперь вся на ладони, так же, как и Юнги, который замер в ее конце. Старшего парня Чон воспринимал краем глаза, но он чувствовал его пристальный взгляд. Даже утяжелившееся дыхание будто бы чувствовал. На губах проскочила победоносная ухмылка. Сегодня хотелось соблазнять, и он уже знал, что сможет свое получить. Больше на зрителя Хосок не обращал внимания. Он концентрировался только на том, чтобы прогибы были самыми изящными, повороты – самыми точными, а взмахи – самыми точеными и воздушными. Он обрисовывал собой воздух, весь периметр комнаты. Больше не казалось, что это искусство, он сам себя чувствовал искусством. И так чувствовал не только он один. На последних инструментальных нотах кисти вздернулись над головой. Грудь не дышала, глаза – в темный потолок. «Дрема» стала играть по новому кругу, но тело больше на нее не отзывалось. Она ощущалась, как нечто пройденное. Ее визуализация окончена. Хосок расслабился, руки упали вдоль тела, легкие стали яростно вбирать воздух. Но недолго. Когда танцор посмотрел в конец комнаты, туда, где в темном проходе стояла напряженная фигура, из груди снова выбился кислород. Соблазнять приятно, но последствия часто пугающи. Юнги давил своим нарастающим возбуждением, хотя не делал ничего – только смотрел с благоговением, но при этом совсем не по-божески сжирающе и пошло. – Юнги-хен, – совсем тихо. Мин, как пес по первому свисту, дернулся вперед, но сразу остановился, не уверенный. – Ты можешь, – понял Хосок. Большего не было нужно. За два шага преодолев расстояние, Юнги врезался губами в уже приоткрытый рот. Вцепившись пальцами в худой бок, другой рукой он накрыл гибкую шею, поворачивая ее в нужную себе сторону. Вряд ли это можно было назвать красивым поцелуем, они сталкивались зубами, мазали губы языком, всасывали друг друга, все теснее вжимая в себя. Хосоку до хриплых вздохов и тихих стонов было хорошо. Подцепив зубами нижнюю губу, он надавил руками на чужую спину, заваливая на себя. Пружины матраса скрипнули от тяжести двух тел, Чон не обратил внимания. Он продолжал цепляться руками и ногами за навалившегося на него парня, прося опуститься целиком. Юнги оперся о кровать коленом и разорвал мокрый поцелуй: – Ты… – Я хочу, – задыхаясь. – Сегодня. Сейчас. Мин посмотрел на него в еще большем преклонении, чем когда-либо. От таких взглядов чувствуешь себя богом, но Хосок был слишком не в себе, чтобы целиком это прочувствовать. Юнги подорвался с кровати, дотянулся до светильника и, выключив его, вернулся к танцору. Тот уже наполовину снял с себя мокрую футболку. Мин сдернул ее до конца и отбросил куда-то на пол, губами уже присасываясь к ямке между плечом и шеей. Чон прерывисто выдохнул, вскинул бедра, почувствовав, насколько у старшего сильно стоит. У него самого член стоял хорошо, если наполовину (то ли страх, то ли перенапряжение после изматывающего дня), хоть внутри он был очень возбужден. Короткими поцелуями вдоль шеи Юнги снова добрался до тяжело дышащего рта. Танцор потянулся к нему губами, но Мин не дал, сжал рукой горло, цепко удерживая под челюстью. Хосок замер, не имея возможности пошевелить головой. Старший теперь и правда выглядел пугающе. Чон ожидал от него нетерпеливости и порывистости, а получил непредсказуемость и тягучее любование. Мин поднял большой палец и вжал влажную от чужой и собственной слюны нижнюю губу в зубы, нежно погладил и протолкнулся дальше, целиком погружая палец в горячий рот. Хосок затрясся от возбуждения и пошлости происходящего. Он все еще не мог двинуть головой, потому только проскользил языком по теплой подушечке пальца, ощущая узор его отпечатка. Этого было достаточно, чтобы Мин просвистел воздухом сквозь зубы. Надавив на челюсть, он заставил широко открыть рот. Танцор сомневался, что выглядел в этот момент привлекательно. Юнги так не считал. Низко наклонившись, он прикоснулся своим языком к его и, наконец, позволил полноценно себя поцеловать. Хосок все этим мучительным поцелуем сказал: как давно влюблен, насколько сильно благодарен, как отчаянно хочет, чтобы их странные отношения никогда не заканчивались. Ненадолго оторвавшись, Чон просипел: – Хен. Под кроватью. Все, что нужно. Юнги опустился и, порывшись рукой по полу, достал смазку и пачку презервативов. Кинув все к изголовью, Мин накрыл танцора всем телом и наклонился к уху: – Ты так хорошо подготовился, да? Композитор любил говорить подтекстами. Хосока это раздражало, сейчас же доводило до новой тряски. – Можешь проверить. – Обязательно, – мурлыкнул напоследок Юнги и приподнялся, чтобы снять с себя футболку. Навалившись сверху, он снова поцеловал, на этот раз аккуратнее и нежнее. Руки же полезли вниз, под резинку боксеров. Предварительно сжав крепкие натренированные ягодицы, он стянул нижнее белье со спортивными штанами, откидывая их в сторону. Хосок остался полностью голым. Он не успел этого устыдиться, как ему уже раздвинули ноги и до вскрика удивили, когда прижались губами внизу, ко внутренней части бедра, почти у самой мошонки. Юнги всосал чувствительное место, заставляя Чона даже не простонать, жалко проскулить. Горячее дыхание на головке члена, и Хосок понял, что больше не выдержит. Надавив руками на чужие плечи, он попытался оттолкнуть: – Хен, нет, не надо, слишком много. – Ты сейчас отказываешь от минета? – заинтересованно поднял голову старший. – Да. – Это твое окончательное решение? – Боже, блять, да! – вскинулся Хосок. – Я сейчас отчитаю тебя за невзрослое поведение. Юнги коротко посмеялся, но все-таки потянулся за тюбиком смазки. Выдавив достаточное количество на пальцы, он подтянулся вверх. Приставив первую фалангу к отверстию, жарко сказал прямо в губы: – Тогда мне придется тебя заткнуть. От нового глубокого поцелуя Хосок почти не почувствовал проникновение первого пальца. Он готовил себя в душе, поэтому растяжка в принципе шла довольно легко. Только на третьем пальце он начал морщиться. Юнги, который почти не цеплял простату, в первую очередь сконцентрировавшись на непосредственной подготовке, накрыл рукой член, чтобы отвлечь от дискомфорта внизу. Мин сильнее оттянул крайнюю плоть и начал массировать головку, параллельно неторопливо надрачивая ствол. Хосок снова не смог долго терпеть, на краю сознания мелькнула мысль, что, кажется, сейчас происходит лучший секс в его жизни. Но сознание опустело, когда чужая ладонь резко и ощутимо прошлась по члену: – Все, – простонав, – хватит, давай, хен. – Ты… – Это мое окончательное решение, – чуть ли не плача. – Я тебе врежу, если ты прямо сейчас не достанешь свой член из штанов. Брови Юнги очень красноречиво взлетели вверх, но комментировать угрозу композитор не стал. Быстро стянув джинсы с боксерами, он достал презерватив, натянул его и, щедро смазав орган, приставил к припухшему анусу. Чон уже с ума сходил от всей этой медлительности. Обхватив ногами чужую талию, он с силой надавил, тут же ощущая, как изнутри начинает распирать. Юнги простонал. Вцепившись в бедра, он стал погружаться дальше, не давая ни секунды передышки. – Ты же не врал, что ты не девственник? – оказавшись полностью внутри, прохрипел он. – Это… был сейчас комплимент моей узкой заднице? – Скорее, проверка, насколько большую ответственность я должен чувствовать за то, что сейчас происходит. – Черт возьми, хен, – проныл Хосок и двинул бедрами, – если ты продолжишь так много болтать, то будешь чувствовать ответственность за то, что так ничего и не произошло. Прошу тебя, просто двигайся. Юнги улыбнулся, смотря на мучения младшего. – Хорошо, малыш, – чмокнув в губы. И тогда он взялся за процесс всерьез. Больше никакой медлительности и любования – размашистые толчки, которые через раз попадали по простате. И каждый раз из Хосока выбивался новый стон, хотя он умолял самого себя быть тише. Мин остановился только единожды: чтобы перевернуть на живот. Зажав во рту уголок подушки, Чон мог больше себя не сдерживать. Он приподнял бедра, член так ощущался еще сильнее, попадал еще точнее. Юнги тяжело дышал ему на ухо, иногда из него вылетали тихие стоны, что дарило Хосоку микро-экстаз от понимания, что старший тоже не в себе от удовольствия. Мин прижался губами к влажному плечу, не поцеловал, просто прикоснулся. Опустив ладонь на пульсирующий член, он зашелся в максимальном темпе: и рукой, и бедрами. Чон раскрыл рот и немой рыбой без воздуха кончил, спазмами сжимая внутри чужой орган. Юнги на последних толчках фактические хрипел, а, почувствовав оргазм, замер, передавая дрожь своего тела танцору. Хосоку почти сразу стало холодно, глаза слишком резко начали слипаться. Пробурчав что-то про одеяло, он перевернулся и через выступившие слезы смотрел, как старший, даже не отдышавшись, тянется за покрывалом. Потеплело: больше внутри, чем снаружи. С ленивой улыбкой на лице Чон притянул композитора к себе, укрывая половиной одеяла. Юнги задумчиво вглядывался в потолок, Хосок счастливо рассматривал его профиль. Ему дико хотелось спать, но напоследок он не мог не признаться: – Хен? – М? – Знаешь, даже если бы я был девственником, тебе не нужно было бы чувствовать за это ответственность. – Почему? – повернулся к младшему Мин. – Потому что это было чертовски хорошо.