Путь навстречу

      Накрапывал мелкий дождь. Асфальт был сырой, но теплый, он приятно согревал босые ступни. Сквозь растрескавшееся дорожное покрытие пробивались стрелы степных трав и плети вьюнка. Вдали показались приземистые строения. Рыжий прибавил шаг. Откуда-то он знал, что нужно спешить, но не мог припомнить — откуда. Из одежды на нем оказалось лишь полотенце на бёдрах, и это не смущало, а казалось естественным; во всяком случае, о событиях, предшествующих его появлению, не думалось. Серые облака давили на мысли. Приблизившись к сиротливой группке строений, Рыжий понял, что это заправка. Выглядела она наполовину заброшенной. Гуляющий среди спящих колонок ветер крутил вихри мелкого мусора. Ни людей, ни машин. В кошельке, висящим на шее, нашлась лишь записка, которую Рыжий не смог прочесть. Он долго крутил в руках листок, всматриваясь в каракули, а они расплывались и меняли очертания под его взглядом, и вслед за ними мир вокруг приобретал неприятную текучесть. Оставив тщетные попытки разобрать письмена, он положил клочок бумаги назад и еще раз проверил, нет ли в кошельке хоть какой-то мелочи, но чуда не произошло, а ноющее ощущение в желудке продолжало намекать, что он шел слишком долго и проголодался. Дверь в местную тошниловку оказалась приоткрытой. Внутри забегаловка оказалась уютнее, чем снаружи, и Рыжий вспомнил, что уже бывал здесь прежде. Посетители проводили равнодушными взглядами красноволосого парня в цветастом полотенце и вернулись к своим занятиям. Усевшись в дальнем углу, он стал ждать, когда появится незнакомец, назначивший ему встречу. Он помнил, что это как-то связано с Кошатницей, которая попала в беду, и надеялся, что неизвестный, подкинувший письмо, прояснит все обстоятельства. Минут через десять внимание Рыжего привлёк старичок за соседним столиком, тот хмуро и оценивающе рассматривал парня с ног до головы. Старик отталкивающе выглядел, да и выражение лица нельзя было назвать приятным: ухмылка, излучающая презрение, резкая от пересекающего щеку шрама, цепкий взгляд чёрных бусинок-глаз в обрамлении морщин. Слишком косматые брови для такой плешивой головы. Заляпанная жирными пятнами джинсовая рубашка, обтрепавшиеся манжеты, крючковатые сухие пальцы, вцепившиеся в столешницу мёртвой хваткой. Кисть левой руки трёхпалая. Она выглядела одновременно жутковато и донельзя знакомо. Старик смотрел на Рыжего пристально, словно что-то ожидая от вожака Крыс, какого-то действия, поступка, но тот медлил, соображая и оценивая происходящее. Мысли ворочались неохотно, будто заржавевшие шестерни. Незнакомец, устав ждать, приглашающим жестом предложил парня сесть рядом, и тот повиновался, подавив в себе безотчетную возрастающую тревогу. На столе стояли две тарелки с жареной картошкой и бифштексом, пиво в стаканах, ломти чёрного хлеба на блюде. На краю лежала толстая папка с бумагами или документами. На стуле рядом со стариком валялась на боку сумка тёмно-синего цвета. Так же молча старик предложил Рыжему присоединиться к еде. От запаха жареной картошки с бифштексом у Крысиного вожака потекли слюнки. Он ощутил зверский голод, будто не ел неделю, поэтому набросился на еду, не особенно задаваясь вопросами, кто этот человек и тот ли, кого он ждал. Румяные ломтики с золотисто-коричневой корочкой молниеносно исчезли с тарелки, оставив после себя ощущение оптического обмана и приятный привкус на языке. Мясо он поглощал уже медленнее, вдумчиво и запивая пивом. Старик сверлил его взглядом. — Вы писали мне записку? — не выдержав впившихся в него глаз-буравчиков, спросил Рыжий. — Я? Нет… Голос скрипел несмазанным колесом инвалидной коляски. Старикан придвинул к Рыжему вторую тарелку. — Ешь… Рыжий растерялся. Он был почти уверен, что написавший записку сидит перед ним. Иначе зачем незнакомому старику приглашать его за свой стол? Фантазия услужливо подсовывала картины того, зачем мог бы понадобиться подозрительному старику полуобнаженный юноша. Вторая порция картошки встала поперек горла. «Извращенец? Торговец органами? Может, рабами? Маньяк-отравитель?.. Режиссер, ищущий таланты?» — перебирал варианты он, разглядывая старичка, в котором было что-то неуловимо знакомое, словно это был дед его хорошего приятеля. А что, не самый худший расклад. Рыжий обвел взглядом зал: кто же, черт возьми, назначил встречу в этом клятом кафе?       На барной стойке разложила арбузные груди скучающая официантка, с ней вяло флиртовал тощий тип в мышино-клетчатом костюме и фетровой шляпе. Посреди зала энергично наливалась под звуки волынки компания в килтах и рокерских футболках. Мощный качок с летучей мышью на плече и пацификом на бычьей шее курил, глядя в стену. Мерцающий зелеными, желтыми и красными искрами дым уплывал в потолок, превращаясь там в разноцветных бабочек. — Тогда кто вы? — осведомился Рыжий у ехидно прищурившегося хрыча. — Я — хозяин этой богадельни, — старик огляделся по сторонам, на секунду его взгляд задержался на гогочущей развеселой компании и уголки губ тронула улыбка. Но через мгновенье черные угольки глаз уже вновь прожигали в лице Рыжего порядочного размера дыру. — Я смотрю, парень, ты не одет. Пойдем, приведем тебя в порядок. Старик встал, подхватил сумку и, не оборачиваясь, заковылял к двери, задекорированной под нишу у правой стены. «Да ты наблюдательный, старый мухомор!» — хмыкнул про себя Рыжий. Сочетание фраз «не одет» и «пойдём», а также появление в кадре потайной двери порождало все больше подозрений. Рыжий заколебался: с одной стороны, ему позарез было нужно дождаться автора записки, с другой — свершать подвиги удобнее в штанах. «Если что-то пойдет не так, я просто смоюсь», — решил он, следуя за стариком.       Маленькая комнатка за дверью оказалась подсобкой со стеллажами от пола до потолка, забитыми всяким хозяйственным хламом. Старик вынул из сумки джинсы и футболку и кинул их в руки Рыжему. Затем дед начал, не стесняясь, смотреть, как он одевается. Рыжему казалось, что старикашка оценивающе разглядывает детали его фигуры конкретно ниже живота и поясницы, поэтому постарался натянуть на себя джинсы как можно быстрее. Старый хрыч недобро усмехнулся, отчего шрам на его щеке стал глубже, ещё больше обезображивая лицо. — Вот только трусов у меня лишних нет, не обессудь. Натрёшь себе яйца, твои проблемы. Пойдём обратно, посидим, в ногах правды нет, — он подобрал полотенце и открыл одну из коробок, чтобы запихнуть его туда. Рыжий успел перехватить полотенце, когда оно уже оказалось в коробке. — Э, нет, я его заберу, это моё! — он расправил кусок махровой ткани с рисунком из маков и роз. — Я, знаете ли, без этого полотенца стесняюсь на люди выходить — фобия у меня такая. И вообще оно мне нравится, мягкое такое… Он прижался щекой к бежево-цветастой ткани. — Мягкое… как котовый живот. Полотенце хранило легкий, исчезающе-прозрачный запах, от которого Рыжему сначала стало радостно, а потом горько. — Уверен, что твоё? Старик не ждал ответа. Они вышли из подсобки и сели за тот же стол. Грузный белобрысый мужчина с выпирающими наружу верхними резцами убрал грязную посуду. На столе заляпанные жиром стаканы оказались вновь наполненными пивом. В миске лежали солёные сухарики. Старик неспеша сел и придвинул к себе папку. — Ты говорил, ждёшь здесь человека? Должен что-то передать? — Жду, — кивнул Рыжий, с тревогой рассматривая папку. — Только вроде бы ничего не должен был ему передавать. Папки не берут в руки просто так, чтобы подержать. Сейчас старик ее раскроет, а там… Рыжий не мог придумать, что за шокирующая информация там скрыта. Ушлый дед чем-то напоминал полицейского или детектива. Или самого главного мафиози, серого кардинала, которого никто никогда не увидит за спинами коронованных особ в горностаевых мантиях. — Мне нужно с ним поговорить о важном деле. — О важном деле! — старик с издёвкой передразнивает Рыжего, отхлебывая из стакана пиво, кидает в рот пару сухариков, принимается было их грызть, потом передумывает и начинает обсасывать, гадко причмокивая. — Представь себе такую историю. Ебёт, значит, муж свою благоверную жену, а она в это время минет делает какому-то молокососу. А этот сопляк ещё и претендует на что-то! Говорит: моё, имею право. Что прикажешь делать мужу в этой ситуации? — А когда тот сопляк штаны снимал, этого мужа что, инопланетяне забирали? Или он думал, что его супруге леденец от горла предлагают? — хихикает Рыжий, хрустя сухариком.- Вот пускай теперь расслабится и получает свое простое лоховское удовольствие. Ну, или меняется местами со своей мадам. Вдруг мелькнула шальная мысль, что упомянутые персонажи имеют непосредственное к нему, Рыжему, отношение. Мелькнула и исчезла. Старикан был слишком древним, чтобы иметь симпатичную подругу. — Можно и поменяться, только пускай поостережётся, чтобы лишнего не отсосали. У нас же с тобой разговор о важном деле, так? — старик зло осклабился, открыл папку и стал перелистывать бумаги. На рукаве серебром блеснула запонка в виде паука. — Знаешь, ты всегда мне нравился… Прямолинейностью своей, юмором, душевностью. Вот только чересчур оборзел ты, парень. Расплодил по всему Лесу бестий огненных. Жарко слишком стало. Ты мне обмен предлагал? Я тебя слушаю. Вот только есть ли у тебя хоть что-нибудь? Ты даже трусов не надел на встречу со мной. Рыжий рассеянно сгреб горсть сухариков, посмотрел на них, будто не мог сообразить, как они оказались в руке. Вдумчиво прожевал, ожидая, что вот-вот придет понимание, а оно, как медлительный пассажир, осталось за закрывающимися дверьми сознания. Огненные твари. Лес. Старик, раздающий еду и одежду. Обмен. Все эти слова хрустели на зубах вместе с сухариками. Паук на рукаве притягивал взгляд. Кажется — вот-вот оживет, поползет и начнет плести вокруг Рыжего серебряную нить. Рыжий осушил стакан с пивом. — Эта записка. Вот эта. Знаете что-нибудь про автора? Тарантул достал из папки белый конверт и пустил его по столу в сторону Рыжего. — Посмотри пока и определись, сколько тебе баб нужно для счастья, — он замолчал, достал сигарету, неспешно закурил. Затем зацепил длинными костлявыми пальцами записку и притянул к себе. По мере вчитывания в каракули выражение лица старика не менялось, но вот его глаза… В глазах отразился целый ряд эмоций, хороводом друг за дружкой: удивление, настороженность, смятение и вновь недоумение.       Рыжий взял толстый, плотный конверт и достал из него стопку фотографий. На всех были сняты девушки, и все они выглядели напуганными. «Всё-таки работорговец?» — озадачился Рыжий, перебирая снимки. — «Или сутенёр? У меня и денег-то нет.» У некоторых девиц и впрямь были побитые жизнью лица прожженных шлюх, но остальные казались жертвами серийного маньяка, похищающего девочек-подростков, чтобы потом держать их в темном подвале на хлебе и воде. Он представил себе эту картину и на душе заскребли кошки. Рыжий уже собирался спросить, что должны означать эти смотрины, но одна из карточек привлекла его внимание.       Худенькая огненноволосая девушка недоверчиво, исподлобья, глядела в объектив. Глазами-угольками она прожигала неизвестного фотографа, трогательно и по-детски выпятив нижнюю губу. Рыжий ощутил, как вскипает кровь и поднимается волна ярости, готовая излиться на возможного обидчика этой девочки. Он бросил быстрый взгляд на старика, но тот был собран и спокоен. «Я ему не позволю…» — думал он, внутренне готовый спасти весь этот гарем ради одной этой девчонки. Взяв себя в руки, Рыжий взял следующее фото. — Где ты такие хариусы откапываешь?! — невольно вырвалось у него при взгляде на томную барышню, игриво скалящуюся крокодильей пастью. Тонна штукатурки мешала определить ее истинный возраст, но в щедро подведенных глазах читался опыт зрелой женщины. Рыжему вдруг стало ее жаль. Ее отчаянные попытки изобразить роковую красотку были жалкими и наивными. Наверно, она была очень одинока и хотела, чтобы кто-нибудь ее полюбил. Следующие две мадемуазели отличались от предыдущей лишь прической и цветом помады, затем был снимок какой-то угрюмой зеленоволосой девицы, после него — азиатского типа ангельское существо, очень юное и неиспорченное. «Педофил к тому же», — хмыкнул Рыжий, переворачивая лежащую белой стороной вверх фотографию. — «Ну точно педофил!»       Девочке было от силы четырнадцать. В Рыжем уверенно зрело желание прямо здесь и сейчас, безо всяких объяснений, дать старому хрычу в челюсть.       Девушку на соседнем снимке, похоже, фотографировали под дулом пистолета. На бледном лице отчетливо читался гнев, испуг и немая мольба. Светлые волосы растрепались и прилипли ко лбу, будто она долго отбивалась от похитителей. Пронзительно-синие озера глаз осуждающе взирали на Рыжего, точно упрекали его в какой-то великой оплошности. В этом взгляде, в складке упрямо поджатых губ было что-то до боли знакомое и близкое как сказочный сон из детства, который помнишь всю жизнь. Он услышал как наяву далекий шум прибоя, и щемящая теплота заполнила грудь, перехватила горло. Сердце пропустило удар. Он понял, что знает эту девушку. Он помнил, как ее зовут. И теперь он был твердо уверен, что разберет старого урода на атомы, если хоть один волосок упадет с головы Кошатницы. — Я вижу, ты определился. Так сколько? На какое количество хочешь заявить права? — голос старика раздавался издалека, будто бы из другой комнаты. Рыж смотрел на фотографию и испытывал странное головокружение. Картины сменялись одна за другой. Кошатница ходит вокруг костра. Рядом сидит кто-то ещё, но это не важно. Берег моря, счастье в сердце и ее голос: «Что мне сделать для тебя? Все что хочешь…» Танец василиска и пантеры. Дымоходы. Звонкий детский голосок: «Папа смотри, правда весело?» Папа?! Красный китайский фонарик над кроватью.       Рыжий должен спасти Кошатницу. Для этого он и пришел сюда. Попросить помощи. У этого выжившего из ума маньяка? Или, наоборот, спасти от него? Все перепуталось. Закручивалось спиралью вокруг Кошатницы. Он сам. Старик, который сидел напротив с таким видом, как будто это Рыжий сейчас делал ему минет. Снова раздался его требовательный голос: — Сколько? — А что будет с остальными? — резко спросил Рыжий. Старик усмехнулся. — Ты себя возомнил спасителем всех несчастных, одиноких дев? Ничего с ними не будет. Будут жить как раньше. Без твоего божественного внимания. Не понял, что сейчас спасать нужно только о-д-н-у? — Я должен спасти Кошь, — хмурится Рыжий, выкладывая на стол снимок синеглазой девушки. — К чему весь этот цирк? Где она, что с ней случилось? Откуда эти фотки? — Цирк? — Старик подался вперед и стал шипяще выплевывать слова в лицо Рыжему. — Я бы показал тебе цирк! Если бы не одно досадное обстоятельство. Только ты можешь спасти её. Если бы не ты один мог попасть туда! Крысеныш! Я бы устроил тебе настоящий цирк, если бы она была такой же как все. Если бы её смерть в вашем дерьмовом карманном мирке не привела бы к её смерти на всех остальных Кругах! — А недавно в любви признавались… ветреный вы, сударь, — отозвался Рыжий, выдерживая испепеляющий взгляд беснующегося старикашки. От вида его перекошенной рожи стало как-то спокойнее. Крысу вдруг стало понятно, что самодовольный хрыч с улыбкой Джоконды не владеет ситуацией. Он боится, ему есть, что терять. И он — союзник. — Что я должен делать, чтобы спасти ее? — Найти… Всего-то… — старик болезненно нахмурился. — И ты не ответил на мой вопрос… Сколь-ко? — Одна. Живая и здоровая, — от всех этих кругов и карманных вселенных кружилась голова. — Где мне ее найти? — Одна… — повторил за ним старик, поморщился и сжал пальцами виски, как будто у него вдруг резко заболела голова. — Я не могу сказать, где её найти. Могу лишь дать тебе крепкого пинка. Развернуть в нужную сторону, отправить в путь и придать ускорения. Хорошо, о количестве поговорим после. Сейчас тебе нужно спешить. И за возможность найти твою ненаглядную я хочу взять у тебя кое-что. Совсем немного, то, что ты не ценишь и чем вечно бросаешься направо и налево. Всего лишь твои слова. Зря ты так небрежно к ним относился. Слова меняют реальность не хуже поступков. Рыжий всмотрелся в стену рядом со спиной Тарантула. На миг ему показалось, что он видит на ней выцарапанные ключом его же собственные слова, оставленные у кровати Коши в Могильнике: ПОМОГИ ПРЕДЛАГАЮ ОБМЕН КРЫЛЬЯ Он моргнул, надпись исчезла. Лес горел. После огня на месте пожара оставался круг выжженной земли и деревьев диаметром в четыре-пять метров. Лес вокруг домика Кошатницы весь был в таких кругах. Земля там стала цвета пепла. Кошачья мама больше не вставала с кровати, она целыми днями лежала, отвернувшись к стене и смотрела в одну точку. Шакалиных детей забрал Хранитель. Или они сами ушли к нему, неизвестно. На следующий день Кошатница забыла о существовании самого Хранителя. Еще через день перестала вспоминать о детях Табаки, будто их никогда и не было. Яр не отходил от матери, Софи пропадала целыми днями в Лесу, раз в сутки притаскивая еду ему и маме. Кошатница всё ещё слышала голос. Теперь только один. Он больше не ругал её, не обвинял… Лишь что-то неразборчиво и нежно шептал, но она никак не могла разобрать слов. — Хорошо, — кивает Рыжий. — Забирай любые слова, какие глянулись, и покажи мне направление. — Заберу. Только позже, когда спасёшь её. Тогда встретимся ещё раз, — старик встаёт и плетётся в сторону подсобки. Рыжий идёт за ним. — Я закрою тебе все остальные пути в Лес. Останется только один — ваш с ней. То, что он будет обрываться и петлять, не моя вина. Ты её помнишь, поэтому найдёшь. Надеюсь, успеешь найти. Старик достаёт с полки спиртовку и зажигает её. Затем снимает с пальца кольцо с пауком и, подхватив его пинцетом, начинает нагревать над огнём.       Крыс наблюдает за этим странным ритуалом, нетерпеливо комкая в руках полотенце. — Ну что, поворачивайся задом, будем отправлять тебя в путь. А впрочем, мне все равно, в какое место тебе пинок давать… Рыжий недоверчиво смотрит на старого извращенца, прищуриваясь: — Меня достаточно участливо похлопать по плечу и указать направление. Старик пожимает плечами. — По-другому не получится. Давай тогда руку что ли. Парень, вдруг сообразивший, что к чему, сглатывает кислую слюну и протягивает старику левую руку. Пламя спиртовки, бледное и голубоватое, заставляет дрожать багровые паучьи лапки, и кажется, будто существо оживает. Тарантул быстрым движением-уколом прижимает раскаленное кольцо к внутренней стороне ладони. Обжигающая липкая боль пронзает руку Рыжего. В ней кровавая паутина Могильника, злые змеи-иглы, копошащиеся в его позвоночнике, и горящий Лес.       Подсобку наполняет запах палёной плоти. Рыжий рефлекторно зажмуривается, замирает… и открывает глаза уже в совершенно другом месте. Вокруг простирается серый выжженный лес.