Сказания Небес

Это дитя ничем не отличалось от своих собратьев. В нем не росли любопытство и любовь, он просто исполнял свой долг, но возможно в нем было чуть больше самосознания, чем в остальных, поэтому Небеса возвращали его назад. Он не задавал вопросов и исправно поднимался в Эдем снова и снова, отчасти желая слиться со светом, но не сильно заботясь об этом. В конце концов, он просто маленькое дитя. Какое ему дело до глобальных замыслов? Ему не было одиноко, боль от потери света не беспокоила долго, а действия давались механически. Ему даже не нужно было имя для этого, как некоторым другим. Он думал, так будет продолжаться вечно. Но ошибки тоже случаются. Никто не застрахован от их совершений и последствий, даже сами Небеса. Невозможно даже предполагать, что пошло не так в то перерождение. Что сбило нисхождение этого дитя от ставшего уже родным острова к черному морю в Золотой Пустоши. Страх был первой яркой эмоцией, которую ему довелось испытать, захлебываясь темной водой, пока свет медленно покидал тело. Он не хотел умереть здесь. На дне никто и никогда не найдет его, никогда не подарит милосердный свет, чтобы позволить вознестись. Это так не справедливо. Так горько. Тогда он в панике думал, была ли эта ошибка преднамеренной? Желали ли Небеса подобной участи для него? Был ли он недостаточно хорош? Он молил о прощении, просил забрать назад, но ответа не было. Что же он сделал, чтобы так прогневать свет, что он оставил его тонуть во тьме? Дитя хочет домой, на Небеса, отчаянно держась за последние искры света в груди, не отпуская, медленно утопая в кромешной темноте. Он не отдаст, не позволить забрать эту драгоценную спасительную нить. Может быть, кто-то придет, может, успеет. Неизвестно, сколько времени прошло в его борьбе за существование, отказываясь умирать, но для дитя это равносильно мучительной вечности. Постепенно воспоминания о долге и свете поблекли и исказились, создавая ложные представления. Он забыл о детях света, Небесах, перерождениях и падении. Окружающая тьма из смертельного капкана превратилась в утробу, где его сущность изменялась. Дитя по-прежнему жадно держалось за искру жизни, принимая тьму своим новым домом. Однако жажда света в нем не угасла, многократно разрастаясь в сознании, питаясь болью, разочарованием и чувством предательства. Настал день, когда дитя тьмы расправило окрепшие крылья, чтобы достигнуть поверхности и получить заслуженное спасение. Он вышел из воды пустым, но, хотя все стало ясным впервые на его памяти, что-то в затылке навязчиво твердило, что все это неправильно. Это ошибка. Ошибка. Ошибка. Ошибка-ошибка-ошибка. Он не должен быть здесь, должен собирать свет, должен сохранить, должен нести его во тьму. Да, свет необходим, дитя знает это, он сделает все возможное, в этом нет ничего неправильного. Тогда, может быть, это он Ошибка? Важно ли имя даже? Наверное, ничего страшного, что у него есть одно теперь. Эррор бессмысленно бредет по песку мимо руин храмов и городов, в поисках чего-то, что утолило бы голод и тоску, но ничего подходящего на пути. Драконы летят высоко и игнорируют его, даже когда дитя пытается касаться их. Крабы более милая компания, и он быстро учится воспроизводить их голос, делая членистоногих счастливыми, когда Эррор поет с ними. Он часто сидит с этими существами в черной воде, когда чувствует одиночество и беспокойство. Это самое, близкое к дому, что он знает. Частые сессии пения для крабов приводят к тому, что однажды кто-то зовет издалека в ответ. Дитя тьмы удивленно и нетерпеливо смотрит в ту сторону несколько секунд, прежде чем позвать снова. Новый зов не заставляет себя ждать, и Эррор радостно чирикает снова и снова, пока незнакомец медленно не пролетит сквозь туман, планируя на берег водоема, спешно отскакивая от берега воды, когда несколько крабов внезапно загораются красным и бегут в сторону другого дитя. Эррор недоуменно склоняет голову на поведение его маленьких друзей. Внезапный громкий зов со стороны другого ребенка, сопровождающийся волной света, внезапно переворачивает ближайших крабов, а остальных отпугивает. Такое действие делает Эррора раздраженным и обиженным, а внезапно ощутимое присутствие света поднимает зарытые глубоко зависть и обиду. У этого дитя есть то, что принадлежит ему, и это необходимо вернуть на место как можно быстрее. Этот грубиян даже не заслуживает возможности извиниться, напав на его друзей. Эррор шагает к берегу к ничего не подозревающему ребенку, обеспокоено чирикающему и тянущему ему горящую свечу. Яркий огонек мгновенно приковывает все внимание, заставляя протянуть руки, чтобы поскорее схватить желаемое. Ему необходимо собрать свет, это его долг. Дитя тьмы берет свечу, ожидая почувствовать тепло и прилив сил, но воск на его плоти относительно холодный, а огонь, хотя и излучает сияние, слишком слаб. Эррор не может не почувствовать разочарование. Его так нагло обманули. Дитя света недоуменно зовет, когда он стоит так слишком долго. Это действует отрезвляюще, но теперь Эррор полностью сосредоточен на незнакомце, слегка сияющем в темной пустыне. Он смотрит на сущность, пронизанную светом, состоящую из него, рожденную из него, и чувствует такие сильные негодование и ненависть, что, не задумываясь, хватает теперь испуганного ребенка и валит в черную воду, крепко держа. Незнакомец пытался скрыть от него свет, предложив взамен жалкую свечу! Это несправедливо! Эррор заслужил большего. Щелканье и шипение крабов заглушается барахтаньем в воде. Дитя тьмы топит незнакомца, свободной рукой пытаясь расцарапать грудь, чтобы добраться до заветного приза. Одну за другой Эррор сгребал искры из полой груди и заталкивал в рот, потерянный в безумии голода. Это так хорошо, так тепло и утешительно. Он мечтал об этом так долго, что нахлынувшая эйфория оставила глухим к умоляющему зову, то и дело прорывающемуся сквозь гладь воды. Пир продолжался, и свидетелями его жестокости были только крабы. Опомнился Эррор только тогда, когда тело под ним превратилось в камень, оставив его копаться в крошащейся дыре в поисках каких-либо остатков. Он недоуменно поднял руки, рассматривая свои светящиеся от пролитого света пальцы. Так красиво. Он хотел бы, чтобы на его черном теле было больше таких участков. Может, если он будет есть больше, то станет ярче? Он не узнает, пока не попробует. Натянув маску на лицо, Эррор оставляет каменное тело и плетется переворачивать своих маленьких друзей, беспокойно пищащих и дергающих ногами. — Какое ужасное зрелище ты устроил, — холодно говорит кто-то, от чего дитя тьмы в страхе оборачивается. Там стоит другой ребенок, но подсознательно Эррор знает, что не сможет поступить с ним так же, как с предыдущим. Новый незнакомец почти весь черный, его тело покрыто черной водой, одна единственная прорезь в маске горит тем же голубым, что и глаз дракона, а крылья, скрепленные серебряной цепочкой, напоминают лепестки. В этом дитя нет света, но тьмы больше, чем Эррор может себе представить. Этот сильнее его, но черная вода, к которой Ошибка так привязан, заставляют его чувствовать безопасность. Поэтому он издает слабый вопросительный зов. — Даже не умеешь говорить, да? — с насмешкой спрашивает незнакомец, на что младшее дитя ощетинивается. — Ну, ничего, и тебя научим. Меня зовут Найтмер, странное дитя. Найтмер больше ничего не говорит, поднимает статую мертвого ребенка и улетает, оставляя Эррора беспокойно смотреть ему вслед. Он не хочет уходить и оставлять своих друзей, как и черную воду, но что-то внутри него отчаянно желает следовать за незнакомцем, возможно из-за знакомой необъятной тьмы, в которой ему случилось родиться. Он недолго думает, решая лететь. Ничто не помешает вернуться назад, если его любопытство не оправдается. Нагнать Найтмера не проблема, из-за дополнительного веса он довольно медленный. В тишине они пересекают Золотую Пустошь и достигают Хранилища знаний. Найтмер инструктирует Эррора, что делать для активации лифта на каждом этаже, но в основном позволяет ему исследовать и играться неограниченное количество времени. Эррор пытается откусить кусок от манты, но та улетает, оставляя его дуться. Это дитя очаровано волшебным пространством вокруг, где тьма и свет так естественно сочетаются. Если бы только здесь была черная вода, он мог бы остаться навсегда. Эдем кажется слишком шумным после тишины предыдущих двух мест, но это терпимо. Эррору нравятся красные кристаллы, их ядовитый свет и холодное тепло, чем-то напоминающий теплый холод черной воды. Ему нравится гроза, яркие вспышки пронзающие темные облака и красные небеса. Здесь нет песка, мешающего двигаться, и нет тумана, мешающего видеть. Найтмер кладет мертвого ребенка на землю и поворачивается к нему, глядя не слишком холодно, но и не слишком заинтересованно. Ведет себя отстранено, но не дает понять, что присутствие Эррора нежелательно. — Я не буду запрещать тебе делать эти… вещи, — Найтмер неопределенно махнул рукой, явно находя занятие Эррора не очень приятными. Чем-то, что он сам бы никогда не сделал, но может стерпеть это от других. — Но делай это в Эдеме. Относить всех лишенных тобой света сюда было бы очень утомительно. Поэтому постарайся ограничить свои пиры этим местом. Эррор понятливо кивнул, еще раз глянув на убитого им ребенка, указал на него пальцем, после раскинув руки, пытаясь как-то донести свой вопрос. — Да, дети света проходят здесь, тебе просто нужно их найти, — фыркнул Найтмер, забавляясь пантомимой. — Но пока найдем для тебя место и научим говорить. Одностороннее общение быстро надоедает. С детским энтузиазмом Эррор последовал за ним, предвкушая уроки и возможность больше есть. Найтмер предложил ему дом и охотничьи угодья. Можно ли теперь считать его другом? Эррор надеется, потому что общение с крабами на самом деле не очень интересное.