Бездна

Маут слёг. С того дня он больше не мог притронуться ни к одному инструменту, чего говорить о продолжении постройки. Собственно, так оно и произошло. В самый обычный день Маут встал с постели, они с Джаваном поели и Маут решил продолжить строительства. Он не сказал ни слова о том, что у него тяжелеют руки, что ноги совсем его не держат, что тело ломит так, будто его держат под прессом. Он просто вышел на крыльцо. Наклонился чтобы взять инструменты и… упал. Услышав грохот, Джаван вылетел на улицу как ошпаренный. Маут был без сознания, одной половиной лежал на ступенях, второй на крыльце. Сказать, что тогда он перепугался — ничего не сказать. Джаван тут же сообразил, подхватив любимого на руки, он тут же затащил его в дом, уложил на постель и тут же увидел ещё кое-что. Кончики пальцев Маута, его ногти приобретали чёрный цвет, словно бы кто-то понемногу опускал его руки в смолу. Маута колотило в бешеном болезненном припадке, он раскрыл рот в беззвучном крике. Джаван даже не задумался о том, как разбудить его — Маут сам очнулся и свернулся на постели, зажимая руки к груди, он и дышал с трудом. Джаван понятия не имел то, насколько сильную боль испытывал Маут, но он понимал, что, если бы она прямо сейчас обрушилась на него, вероятнее всего он бы уже умер. Хотя, глядя на то, как мучается его любимый, он тоже чувствовал боль: сердце разрывалось на тысячи мелких частей. Больно. Насколько же им обоим было больно сейчас. Тогда Джаван подорвался, начал искать разные травы и созданные им лекарства из местных растений. Сейчас же спустя несколько дней основательной заботы, пичканья лекарствами и почти насильной кормёжки (хотя вся еда всё равно выходила вместе со рвотой), Маут уже не ощущал боли. Похоже, он принимал эти лекарства слишком часто и по итогу, его тело уже не чувствовало ничего. Руки Маута уже целиком покрылись чернотой, он даже не мог ими шевелить так же и ногами, взгляд стал пустым и стеклянным. Он словно перестал ощущать и чувствовать мир вокруг себя. Он всё время смотрел в потолок, когда Джаван подходил ближе он переводил взгляд на него, смотрел долго и прямо, пытался всё чётче запомнить каждую черту на любимом лице. Джаван чувствовал, как его душа разбивается на миллионы осколков. Всё сводило болью от отвращения к себе. Он совсем ничем не мог помочь Мауту. Всё было бы проще, если бы он просто подцепил какую-то заразу. Джаван бы нашёл способ. Он бы в лепёшку разбился, но нашёл нужное противоядие. Он бы что-нибудь придумал. Но сейчас, это просто не сработает. Проклятье Бездны. Оно никак не лечится. Да и это ведь даже не болезнь. Об этом не было сказано в книжках, не было рассказано епископами. Никто не знал об этом. Но ведь от чего-то, люди которых спустили сюда погибали. Их губили не только кровожадные твари, но и само это место. Оно пропитано тьмой, смертью. Оно убивает любого, кто задерживается тут. Напитывает его осколками чёрной пыли и медленно высасывает энергию, заставляет разлагаться и просто медленно съедает. Человек начинает гнить изнутри, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ты просто бессилен. Ты бесполезен. Именно так ощущает себя Джаван. «Бесполезным». Маут медленно умирал. И это было даже хуже если бы он умер… просто. Если бы его убил какой-то зверь. Джаван ненавидел себя за эти мысли. Он хотел разбиться о стену, хотел разнести всю посуду и мебель, он хотел разрыдаться как маленький мальчик, забиться возле постели Маута и молить уже давно забытого им Бога о милости. Он каждую ночь, каждый день, каждый час и каждую минуту молился. Он вспомнил все молитвы, которые учил когда-то. Он надеялся, что Бог услышит его. Спасёт хотя бы Маута. Джаван готов был обменять на его жизнь свою. Готов был сброситься вниз с Лестницы, если бы это значило, что Маут сам сможет выздороветь, если бы это значило, что Маут будет спасён… Джаван бы сделал это. И плевать что самоубийство грех. Это было бы его наказанием. Наказанием за то, что он начал всё это. Он полюбил Маута первым. Он хотел спасти его и спасал. Он так тупо раскрывал свои чувства, а сейчас они оба расплачивались за это. Именно из-за него тогда, Маута приговорили к Бездне и именно он, решил спустится туда тоже. Он мог попытаться сбежать через границу. Даже если бы их застрелили, это было бы лучше, чем то, что происходит сейчас. — Давай поедим, — негромко предлагает Джаван, садясь на постель, Маут замотал головой. Он старался не говорить лишний раз, хотя и шевелиться уже почти не мог. Смолённые крапины, что складывались в огромный чёрный гнилой узор, покрытый язвами и волдырями, наполненными какой-то омерзительно пахнущей жидкостью. Всё это уже добиралось до его лица, зашло на челюсть и щёки. Уши, мочки которых уже сгнили и осыпались, как часть левого мизинца и указательного и большого пальца на левой. — Пожалуйста, Маут, немного, тебе стоит поесть. Маут упрямо мотнул головой снова и замычал. Джаван знал, что его язык тоже покрылся такими волдырями. Любое слово далось бы ему с трудом. Он игнорирует отрицания Маута, подсаживается ближе и приподнимает, облокотив на спинку постели. Тот просто не мог сопротивляться. Просто не было сил. Джаван зачерпнул часть мясного бульона и поднёс к губам Маута. Там не было ничего твёрдого. Многие его зубы уже обсыпались, и он просто не мог жевать, да и каждый раз, его тело просто не могло принимать ничего тяжелее воды, бульонов или каких-то пюре. Джаван делал всё что было в его силах, и был готов делать это до самого конца. Маут всё же сдался под его напором и стал поедать бульон. Он не чувствовал его вкуса, запаха, ничего. Только горечь и боль, когда приходилось шевелить языком, чтобы проглотить очередную порцию. Он не был горячим. Джаван позаботился о том, чтобы остудить еду, но от этого легче ни разу не становилось. Маут же всё понимал. Он совсем не потерял связь с реальностью. Ощущая боль по всему телу, он так же и чувствовал, как всё внутри разрывается от душевной боли. Он каждую минуту видел, как Джаван метается, как он беззвучно молится и Богу, и Дьяволу, лишь бы он — Маут — был в порядке. Он всегда говорил: «Всё хорошо», «Мы сильные», «Мы справимся». Да вот только сам Маут знал, что больше никаких «мы» не существует. Он сам теперь просто овощ. Просто бесполезный кусок гниющего мяса, который медленно разлагался и на который всё так же по какой-то причине тратили ресурсы. Джаван кормил его, мыл, так же улыбался ему, целовал, игнорируя отвратительный запах, мягко гладил по ничего не ощущающим конечностями, расчёсывал его волосы, что стали похожи на солому и медленно, но верно выпадали. Джаван продолжал любить его, безустанно уверял его в этом и старался не раздражать умирающую оболочку. До поры пока Мауту это не надоело. Он отворачивался, не чувствуя, но зная, что слёзы сами собой уже текут по щекам и он прекрасно знал и слышал, как всхлипы раздавались со стороны Джавана. Тот плотнее прижимался к нему, обнимал за ноги и что-то шептал. Притупившийся слух почти не давал расслышать ничего. «Прости меня». Маут же каждый раз начинал ненавидеть себя ещё больше. В голове каждую секунду проносилось какое-то воспоминание: как они осваивались, как строили этот дом, как ходили на озеро, в ту пещеру. Как они были вместе. Как они целовались и держались за руки. Как они любили друг друга. Всё это красным отпечатком заполоняло его мысли и горло сдавливало судорогой, ком слёз полз вверх и те заливали лицо, подушку и кажется могли бы затопить всю Бездну. Всё это могло бы продолжаться вечность, пока, еле ворочая языком, Маут не сказал: — Джа-ван, — он говорил совсем тихо и глухо, но тот всё равно услышал его и встав изо стола подошёл к постели присел напротив. — Что? Что ты хочешь? — он тут же готов был засуетиться и хоть достать звезду с неба, если бы это значило, что Маут будет счастлив. — Убей меня. Тишина ударила по ушам так сильно, что Джавану на мгновение показалось что он оглох. Он крепче сжал постель под пальцами и только раскрыл рот, как Маут сам перебил его. Хриплый и бессильный голос продолжил: — Прошу т-тебя, — его глаза, совсем пустые, потускневшие, окружённые ореолом чёрной гнили, начали слезиться и слёзы перемешались с кровью. Красные потоки потекли по чёрным щекам, оставляя разводы, он всхлипнул. Смотрел так умоляюще. — Я уже, почти мёртв… я, умираю каждую, секунду. Прошу… Он качнул головой и Джаван тут же сжал его руку крепче, та тихо затрещала, словно тонкая хилая ветка. — Пока я, ещё… ощущаю что-то и пока, могу видеть, тебя, — каждое слово приносило им обоим нестерпимую боль, и хуже того, что Джаван не знал, что должен ответить. Убить Маута, собственными руками было выше его сил, но это… было нужно. Маут смотрел так моляще, словно просил разрешения. Он смотрел на него таким взглядом всегда, когда хотел сотворить какую-то мелочь и надеялся, что Джаван даст своё одобрение на это. — Спаси меня, прошу… Джаван опустил взгляд, оглядел чёрные руки Маута, черноту, что поглощала его и ямки от лопнувших волдырей. — Ты, правда, хочешь этого? — голос Джаван звучал до омерзения трусливо. Он дрожал как лист в дождливую погоду. — Между третьим и четвёртым ребром у самой середины. Бей сразу и со всей… силы, — на последнее слово ему понадобился дополнительный вдох. Он вобрал воздух так глубоко, словно ощущал, что задыхается. Гниль начала расти. Заполнила область вокруг глаза полностью. Джаван ощутил, как под его пальцами затрещала рука Маута, начала сыпаться. Джаван не мог поверить, но знал, что сам того не ведая согласился на это. Он чувствовал, что всё время ждал этой просьбы Маута. Сам, он бы ни за что не взялся бы убить его, он бы держал его в этом мире столько сколько только мог, но сейчас Маут высказал это вслух. Одной своей частью Джаван чувствовал облегчение: Маут больше не будет мучаться, и Джаван больше не будет нести на себе бремя своей бесполезности. С другой. Их обоих теперь ждёт смерть. Столько лет они жили, чтобы получить такую бесславную кончину. На третьем этаже Бездны, в безымянном адском лесу, окружённые кровожадными тварями, и которых никогда не найдут. Джаван знал где лежат все принадлежности Маута для охоты. Небольшой кинжал в его руке трясся вместе с рукой. Джаван не разглядывал его, и без того знал: металлическое лезвие, прочное древко, обёрнутое кожей и нитями. Острый и чуть проржавевший из-за крови, которую Маут не смог вовремя убрать. Оказавшись возле постели, он почти струсил. Маут выглядел так умиротворённо и смиренно. Прикрытые веки, поддавшиеся гниению. Он открыл их лишь когда почувствовал, что Джаван стянул с его груди одеяло. Джаван прислонил рук к его груди и принялся отсчитывать рёбра игнорируя то, как на грудь Маута падала капель слёз. Он прислонил нож к указанной области. Третье и четвёртое ребро, у самой середины. Джаван сначала надавил, но понял, что так ничего не выйдет. Он замахнулся и вбил нож так глубоко насколько вообще позволили его силы. Маут охнул: всё же ощутил немного боли. Джаван всхлипнул и зашипел, понимая, что глаза полностью заплыли от слёз. — Люблю тебя, — произнёс Маут и Джаван еле подавил в себе крик. Горло спёрло настолько сильно, что он почти не мог дышать. — И всегда, буду, любить. Изо рта вместе со словами любви струилась кровь. Она залила остатки зубов, подбородок, шею. Перемешиваясь с отмершей тканью. Джаван дрожал и крепко вцепился в кинжал. Он надавил и всадил его по самое древко. Маут больше ничего не смог сказать. Его заколотило в конвульсии, глаза стекленели, но так же прямо смотрели на свою Мессию. На того, кто подарил ему рай. Джаван смог отмереть лишь когда понял, что Маут больше не шевелится. Он сам обмяк, упал на колени. И закричал. Закричал так громко что весь мир вокруг начал содрогаться. Кровь на руках жгла хуже раскалённого масла, сердце разрывалось, словно его медленно рвали на куски разъярённые звери. Слёзы текли бесконечно. Он рыдал как ребёнок в кошмаре. Он мечтал проснуться от этого ужаса. Он больно прислонил к глазам окровавленные руки и упал на пол. Лбом врезался в дерево, продолжая кричать и рыдать. Захлёбываться. Он повторял как обезумевший одно слово: «люблю». Десятки, сотни и тысячи раз он повторил это слово. Задыхался, но повторял, плакал, но продолжал сидеть рядом. Трупный смрад смешивался с запахом гнили и тогда Джаван ощутил, как вместе со слезами его накрыло бешенство. Его колотило и остатки слёз текли по красным щекам, смывая кровь. Поднявшись, он выдернул из тела окровавленный нож и оглянулся на горящий очаг. Единственное что Маут ощущал в последние дни — холод. Джаван готов был его согреть на веки вперёд. Он отложил нож, дрожащими руками принялся рыться на полках, достал бутыль с розжигом, раньше он использовал её, чтобы дрова в очаге разгорались скорее, чтобы не задерживать ужин. Весь этот дом — дерево. Один огромный камин. Джаван откупорил бутыль и щедро плеснул на ближайшую стену. На пол. На стол и стул. Он залил пол вплоть до противоположной стены и обувью раскидал ещё не впитавшуюся жидкость. Он скинул ботинки, остатки одежды, замотав руки в футболку, достал небольшое поленце из очага, что лежало ближе всего. Он швырнул его к дальней стене, не думая и наблюдая как зашипев ярко вспыхнуло пламя. Он чувствовал, как ему в спину упирается мёртвый остекленевший взгляд. Пламя поползло быстро. Как огненный хищник, что подбирался к своей жертве. Джаван забрал со стола кинжал и подошёл к постели, наблюдая как пламя ускоряется и оглядывается на Маута. Замахнуться на себя было намного легче. Прицел, замах, удар. Когда пламя подобралось слишком близко, Джаван уже не чувствовал этого. Огонь уже облизывал его пятки. Он видел, но не чувствовал этого. Пробитое сердце и полное отсутствие воздуха. Джаван отшвырнул кинжал непослушными задубевшими руками и сжал свисшую и обсыпавшую ладонь любимого. Пламя медленно окружило их и… Их мир погиб.