Оставь надежду, всяк сюда входящий

Он спал беспокойно. Не то просыпался, не то бредил — в памяти отложилась мешанина из звуков и тёплых страшных рук. Встал рано, когда стало совсем невыносимо. Кровать пропахла дымом и сладостью лечебного зелья; Фанди, кутаясь в большой ему свитер, босым вышел на кухню, ёжась от того, как по полу тянуло сквозняком. За окном было темно ещё. Падал крупный снег, и ветер заметал его хлопья в комнату. Дрим пытался курить в окно, но дым всё равно стоял плотной едкой завесой. Фанди поджал губы и заставил себя сделать ещё несколько шагов вперёд; ему нужно только быстро выпить чего тёплого и убежать на работу, пусть слишком рано, очевидно слишком рано — но только не с ним. Есть не хотелось — он смотрел на Дрима, на выпирающие лопатки и крупные шрамы, и в горле вставала желчь. Он… Фанди шмыгнул носом и посмотрел, есть ли вода в чайнике. Повозился немного с газом и щёлкнул зажигалкой. Ноги подмерзали, но смелости закрыть окно ему не хватало, потому что там стоял Дрим. И его альбом всё ещё лежал на столе, закрытый — но это было совсем неважно, потому что Фанди уже видел его содержимое. Знал, сколько там лиц. — Будешь курить, ребёнок? — Дрим обернулся. Глаза у него были красные от отсутствия сна, и Фанди знал, что сам выглядит не менее измождённым. — А вы что не спали, — буркнул он, не подумав, и стянул с подоконника пачку, проигнорировав протянутую к нему руку. Дым не принёс облегчения. Он слишком отчётливо лип к Дриму, к его зелёным цветам, к светлым волосам и отвратительным губам. Губам, которые пугающе отточено нашли место на шее Фанди, зажимая кожу. Дрим бросил недокуренную сигарету прямо на подоконнике и схватил Фанди за оба запястья, не разрешая себя оттолкнуть. И это действие, сравнительно невинное, учитывая то, что уже творилось в этом доме, как будто раскололо что-то внутри Фанди на крошечные частички. Он закричал, дёрнулся, отстраняясь от поцелуя — и тогда Дрим вцепился зубами. — Пустите, пустите! Сволочь!.. Хотелось плакать, драться и исчезнуть из этого мира. Фанди задыхался в чужой хватке и рыдал, и ничего не слышал вокруг себя, даже когда его отпустили. Он закрыл голову руками и сел прямо на пол, медленно отползая подальше от Дрима, от его касаний и голоса. Всё вокруг дрожало и плыло, шумело, как при взрыве, и хотя на кухне было холодно, что-то обжигало Фанди лицо. Из окна валил пепел, дым жёг глотку, крал голос, и шумели взрывы, горело всё и пылало и шумело и как будто он снова был там, среди пламени, окружённый смехом и кровью, и его опять толкнули на землю и вырвали из рук аптечку, и он смотрел и ничего не мог сделать, и его держали, когда арбалетный болт сбил отца с ног, и в руках у Дрима был Кошмар, и лезвие блестело, а рука такой огромной и страшной кажется и всего так много столько огня и… — Убирайтесь!.. Пожалуйста, уходи, уходите, пожалуйста!.. не надо, я не смогу!.. — Это просто чай, Фанди. — Не трогайте меня, умоляю, не трогайте, я… я… Пожалуйста! Что-то хлопнуло, и Фанди закричал. Это был взрыв, точно был взрыв, оно хлопнуло и рассыпалось по полу тепло! Что они ещё взорвали?.. — Вот это для тебя триггер? Серьёзно? — он смеялся. — Ну… ну же. Тише, я тут не чтобы навредить. Чьи-то руки коснулись его плеч. Фанди замер, силком запихивая крик в себя. Теперь нельзя кричать, даже если всё горит, если… если… Пепла больше не было. Пепла… нет, нет, это был снег, он был в Манбурге, его не трогали отряды Дрима, нет, ничего не могло гореть и взрываться. Нет. Фанди сфокусировал взгляд на маске — и не нашёл её. Потому что Дрим не носил маску наедине. Он показал лицо и целовал, и… — Я не могу, — прошептал Фанди. — Пожалуйста, не сейчас, я опоздаю, мне нельзя. Не надо. Поцелуи жгли ему лицо. Дрим в этом какое-то извращённое удовольствие находил — в слезах и в том, чтобы их сцеловывать. Наверное, дело было в этом. Наверное, из-за этого знания Фанди не мог успокоиться. Ему не помогали, не думали даже — его просто погано хотели, вот такого вот, заплаканного и раздавленного как будто. Таким его даже больше хотели. — Тише. Я тебе больно не делаю ведь. Может, руки под одежду не лезут. Но было, было ведь! И в любой момент снова, когда угодно, как угодно, как будто Фанди вещь какая-то!.. — Я больше тебе не наврежу. Однажды он это уже сказал. Он вообще много говорил, иногда чуть повышая голос, но обычно — почти нежно, почти любовно. Обещал, приласкивал, называл сумасшедшим — всё сразу. Дриму нельзя верить. Никогда. Фанди задыхался от страха и просил-просил-просил, пока его не поставили на ноги. Дрим легко встряхнул его — и сказал: — Ну, собирайся. Хватит. Дал отмашку. Фанди тут же кинулся одеваться, чуть не падая, запнувшись о порог — совсем не хотелось оставаться рядом. Он нашёл себе кофту с воротом, спешно застегнул штаны и бросился прочь — от Дрима и его пристального взгляда. От липких касаний. От звона оружия и рёва взрывчатки там, за окном. От этого пепла, от топора, рукоять которого крепко обхватывают длинные пальцы — те же самые пальцы, которыми он… Всё казалось ненастоящим. Фанди никак не мог найти себе места; он отшугивался от случайных прохожих даже, не то, что от людей Дрима — казалось, что все знают, что случилось вчера. Двигаться было не больно, но всё тело налилось какой-то слабостью, вялостью. Шею Фанди закрыл высоким воротом и чем-то навроде банданы. Смотрелось ужасно, конечно, но было намного лучше так, чем светить совсем свежими синяками от укусов. Дрим, раньше не оставлявший следов, как сорвался; кожа до сих пор горела как будто от того, с какой силой на горле сжимали зубы. И топор к открытой шее, стрела и кровь на воде, взрывы и… опять. Нет, Фанди, ты здесь. Куда он проваливается? От мыслей в горле опять поднялась горечь. Фанди опустил голову ещё ниже и немного подрагивающими руками отпер дверь. Ему оставалось только надеяться, что ни у кого не возникло вопросов касательно его… отгула? Впрочем, был Квакити. Квакити, который обещал проверить его вчера, но так и не появился; может, его завалили работой, или, может, он снова поругался со Шлаттом — и дело вполне могло дойти и до рукоприкладства. Мысль о том, что ему могло быть вовсе всё равно, оседала во внутренностях странной смесью тяжести и воодушевления. Фанди боялся оставаться никому не нужным; он в Манбурге был совсем один, вся его семья оказалась тут нежеланной — или была мертва. Как мама. Но и внимание Фанди пугало; одна мысль о чужой тревоге, о настойчивых вопросах и руке на плече… Он думает — я не смогу. Я больше не могу. И рутина ни капли не отвлекает. У Фанди физическая работа; это тяжело, но оставляет слишком много времени на то, чтобы думать. И он думает: о руках Дрима на шее, о том, как его зубы сжимаются на коже, о боли во всём теле, о давлении на колени, о тошноте и соли во рту, о том, как жарко шептали на ухо что-то, как обтирали не мокрой тряпкой, а зельем… Пиздец — думает Фанди. И у него ещё есть фото. Ёбанные фото. Как с Томми, и… И когда Фанди поворачивает кран, вода не льётся. Совсем. Он голыми руками выкручивает его так, как только может, и пальцы горят от обжигающего холода. Воды в колонке нет. Опять. Иногда водопровод просто… не работал. Вот и всё. В горле стало кисло; как будто это значит, что Фанди должен тут же уйти домой, туда, где остался Дрим. С фотоаппаратом, с его улыбающейся маской и не менее жуткой улыбкой под ней. Фанди нервно вытащил из кармана пачку; дым не дарил спокойствия, он теперь лип к образу Дрима, цеплялся за его плащ и растрёпанные волосы, и он давил, жрал изнутри и жёг, и… И это было так страшно. Фанди всё равно продолжил курить. Он сел на корточки около колонки и жадно тянул одну сигарету за другой, пока фильтр не начинал жечь пальцы. Кислота в глотке менялась горечью и болезненным головокружением; и это было в разы лучше, чем ждать и… — Привет, — тихо поздоровался Фанди с вывалившимся на улицу Квакити. Тот шарахнулся и запутался ногами в слишком уж длинных ему штанах. Разбитые губы дрогнули, он шмыгнул, слизывая выступившую кровь. Опять со Шлаттом сцепился?.. — Блять, ты… Ты откуда тут? — Квакити ударил по крану колонки и выругался, когда вместо воды из крана высыпалась белая взвесь; наверное, что-то с кальцием — отец звал воду здесь жёсткой. Она легко покрывала чайник накипью и оседала такой же белой взвесью в еде, меловым вкусом оставалась на губах. — Сижу, как пришёл. Я воды на работу набрать не могу. — Ублюдство. Эту хуйню опять землёй придавило или что? — Квакити тяжело вздохнул и закатал рукава рубашки. На запястьях желтели следы. — Пошли в здание. Погода поганая, а ты сидишь. Фанди молча дёрнул рукой, показывая, что курит. Протянул Кью пачку; он не курил постоянно, но мог присоединиться иной раз. Однако на этот раз он не торопился ни принимать приглашение, ни отказываться. Квакити каким-то странным, обращённым внутрь взглядом рассматривал пачку в чужой руке, а потом тряхнул головой. — Давно ты такие куришь? — Пачка бесплатно перепала. Я… пожалели, наверное, — Фанди спрятал взгляд. Он знал, что даже близко это не похоже на правду. И какая-то часть его… хотела, чтобы Квакити обратил на это внимание. Чтобы увидел. — Отчего бы не курить. И Квакити увидел. Только облегчения это не принесло. — Тот мужик подарил? Фанди кивнул и поджал губы. Он не знал, что ему делать. Говорить про Дрима было нельзя, он знал — этот человек припомнит ему каждое неосторожное слово так, что жить не захочется вовсе. Этот… подонок. — Пойдём в здание, — мягко сказал Квакити, протягивая руку. — Пойдём, Фанди. Хочешь, я тебя покормлю? Фанди молча поднялся, потушил окурок. Внутри было пусто, у него горели глаза, как будто в них песка сыпанули. Это было так… нет, нет, не страшно — мало что могло быть страшнее того, что случилось вчера; хуже его рук, гаже толчков и губ, отвратительнее его вкуса и шёпота. А Фанди видел немало — у них не было врачей толком, особенно когда мама умерла; но кто-то должен был выполнять это. И Фанди штопал кожу, пускал личинок жрать гниющую плоть, потому что у него не было лекарств, он видел огонь и чувствовал жар на своей коже, и Кошмар в чужой крепкой руке, чужую ужасную маску. Стрелу, вошедшую в плечо Томми, кровь на воде — и Дрима, который стоял на мосту и смотрел вниз. Но его лицо было страшнее маски. Страшнее всего на свете. — Фанди? — он не хотел отзываться. Он подумал о фотографиях, о том, как изменится лицо Кью, когда он их увидит; а Дрим точно не сохранит их себе, Фанди сейчас это отчётливо понимал. Это всего лишь ещё один рычаг — ему, подонку, было мало! Ему всегда было мало, всегда будет, он ёбаная ненасытная тварь, пустая, голодная мразь, он!.. — Почему вы не пришли вчера?.. — Фанди не узнал свой голос. Он захрипел, как с сорванными напрочь связками. Он звучал… отчаянно. — Почему, Кью? — Я… — Квакити отвёл взгляд. — Шлатт вчера… Я просто… Блять, что с тобой-то творится?! — Нормально всё со мной. — Ага, как же! — Кью дёрнулся вперёд и схватил Фанди за плечо. Отодвинул горловину и нахмурился. — Сука. Бесплатно, говоришь, пачка? Он отшатнулся и заходил туда-сюда по кабинету. Фанди огляделся, потирая плечо — у него после вчера всё тело болело, даже те его части, которые Дрим не особо трогал. — Серьёзно, Фанди? — Я… — Пошли, — мрачно потребовал Кью. Глаза у него горели зло, он не мог найти место рукам — перекладывал что-то на столе, потом резко отходил и зарывался пальцами в растрёпанные пряди. — Я набью этому ублюдку ебало ещё раз. — Кому?.. — Придурку, который не может поставить тебе вменяемую ставку. Я просто… — Квакити зашипел сквозь сжатые зубы. — Сука. Ёбаная козлина, это… — Он дал мне ключи от дома, — тихо пробормотал Фанди и полез в карман куртки. Он так и не воспользовался шансом сбежать — знал, что Дрим обязательно найдёт, как отыграть. Но это всё равно оказалось бесполезно, глупо. Дрим сделал больно — и это было ожидаемо! Это же Дрим, это бессовестный ублюдок, неадекватно влиятельный. Но Фанди почему-то чувствовал себя обманутым. Он говорил, что больше не навредит; и конечно же какая-то часть Фанди, маленькая и нежная, ненавистная, поверила в каждое слово — потому что хотелось верить, что однажды кошмары закончатся. Наивно. Смешно — до острой боли. — Вот, смотрите, — Фанди протянул ему связку. Квакити сощурился, неверяще рассматривая ключ от собственного дома. Протянул руку, но не коснулся — как будто просто не смог. Фанди усмехнулся. Ему было так больно, что оставалось только смеяться. — Но ты не пришёл. — Ага. Я просто… — Ты их боишься, — ровно произнёс Кью. — Я… я могу представить? Фанди… Он нахмурился и обхватил голову руками. Потом снова закатал рукава — и вдруг Фанди с удивлением узнал рубашку Шлатта. Разглядел замытое пятно, светло-гнилостное; он даже помнил, откуда оно. — Почему вы в чужой одежде?.. — Не думаю, что я имею значение, — Кью покачал головой. — Как ты… Как тебя вообще так занесло? Это из-за денег? Или… Или что? Тебя кто-то заставляет? Фанди покачал головой. — Я знаю, что я делаю. — Да нихуя ты не знаешь! — Квакити вдруг хлопнул по столу рукой. Звук вышел тяжёлым, отчётливым — он сам его испугался. — Фанди, какого хрена? Я могу помочь. Мы можем — сам знаешь, кто тут закон. Фанди знал и того, кто законам мог не подчиняться. Того, кто был выше чьего угодно слова — потому что, честно, кто вообще вступится за сироту при живом отце перед Дримом? И стало вдруг ужасно обидно. Стоило только произнести имя — и Квакити, бьющий себя кулаком в грудь, тут же отступит. Фанди расхохотался. — Ты?.. — Расскажите лучше, как не насобирать травм, — Фанди закачал головой. — Вы же на углах стояли! — Вот поэтому я и говорю, что тебе надо выбираться. Это дерьмо… оно затягивает с головой, это я тебе точно скажу, — Квакити резко двинул стул, знатно так оттащив его от стола, и плюхнулся на него. Сжал кулаки. Фанди прикрыл глаза и подумал — какая разница? Кому, блять, не всё равно? — Я не за утопией приехал сюда. Из блядушников почти все уходят вперёд ногами. Особенно индивидуалки. — Кто? — Это то, чем ты, видимо, занимаешься. Фанди. — Вы думаете, я совсем тупой? — Фанди вздохнул. — У меня нет права отказать ему. — Фанди… послушай, пожалуйста. Ты же не просто чей-то ребёнок, — и, может, именно это Дрима и привлекло. Он уже делал так — просто чтобы тыкнуть отца носом в ошибку! — Я поговорю со Шлаттом. Мы что-нибудь придумаем. Кто бы тебя ни… — губы у Квакити дрогнули. Он вытер снова выступившую кровь. — Кто бы ни домогался — управу можно найти. Фанди покачал головой. — Пожалуйста, не обещайте ничего. — Но ты же со мной пойдёшь?.. Фанди. Кью не пришёл, хотя обещал. Фанди знает — это не просто так. Разбитая губа, синяки на его руках, чужая одежда, которую постоянно подворачивать приходится. Но… Но именно вчера Дрим делал особенно ужасные вещи. Квакити не знал, нет, конечно он не мог этого знать — но если бы он пришёл вчера… Фанди поджал губы. — Вы не сможете ничего сделать с человеком вроде него. Вы сбежали сюда — а мне куда бежать? — Что?.. — Пожалуйста, пустите меня курить, — Фанди тихо двинулся к двери, собственно, разрешения не дожидаясь. Ему хотелось сбежать, исчезнуть, провалиться и умереть — что угодно, если к нему больше никогда не притронутся. Но это, наверное, невозможно было. Дрим однажды увлёкся Томми, Фанди это теперь наверняка знал — и уже несколько лет подряд его не оставлял. Ждёт ли его самого подобное?.. Дело в отце, во власти — или в самом Фанди?.. — Хорошо, — пробормотал Кью. — Ладно, пошли, как хочешь. Знал ли он, с кем хотел тягаться? Мог ли предположить — или не пытался даже? Не хотел или боялся знать? Фанди вдруг подумал — рассказывать смерти подобно; Квакити не тот человек, который сможет замолчать, это все знали. Если он будет знать — попробует ли он что-то сказать Дриму? И что тогда от него останется. За одну ночь всё стало так тяжело и сложно, и ужасно больно. Фанди не думал, что может быть так больно. Ему ужасно хотелось курить. Его не держали ноги — он осел по стене и щёлкал зажигалкой, которую задувал ветер. Холод под одежду лез — остро, но не липко, слава Богу, не липко! Этого хватило. Фанди протянул сигарету Квакити — знал, что сейчас он захочет. Затянуться получилось; дым пополз вниз, осел в лёгких, тяжёлый и горький, он плыл по ветру, пока не рассыпался о стены. Хотелось курить. Это так странно было — глотать дым, столько, чтобы в лёгких воздуха не было совсем; а его не хватало! Квакити же курить не торопился. В нём такой жадности до дыма не было — он нервно теребил фильтр, вертел его по-всякому, и если бы он был из менее прочного ватного волокна, то Квакити бы наверняка его раздербанил совсем. Фанди был уверен. Окурки после Квакити всегда оставались истерзанные, покусанные — он не по привычке курил, а когда ему плохо было. — Почему вы не пришли вчера?.. — Шлатт запер меня в подвале, — Квакити нахмурился. — Подонок опять надрался. Не знаю. Когда я пришёл, он на Таббо орал, так что я вмешался и… он меня запер. А потом сжёг почти все вещи, — он подёргал воротник рубашки. — Сам видишь. Таббо меня выпустил, только когда этот пидорас завалился в койку, блять. Фанди затянулся следующей. — Он вчера… что-то сделал. Я не знаю, но на простыне кровь была, — губы у Кью сжались в тонкую линию. Он стукнул по сигарете пальцем, как бы стряхивая пепел — но вместо этого крохотный тлеющий уголёк отвалился полностью и растворился в холодной слякоти. Фанди протянул ему зажигалку, какой-то частью себя надеясь, что Квакити сам поймёт, кому она приналежала раньше. Одна мысль о том, что придётся говорить, парализовывала. — Я поэтому спрашиваю про травмы. Вчера он дал мне зелье — а завтра не знаю. — Фанди… — Я справлюсь, — он совсем так не думал. — Но мне нужно знать, как сохранить здоровье. Квакити вздохнул. Глаза у него были стеклянные, смотрел он куда-то, куда Фанди заглянуть уж точно не мог. Боже, во что превратилась его жизнь?.. — Нет такой травмы, которую бы не исцелило настоявшееся зелье, — медленно проговорил Кью, садясь у стены на корточки. — Я могу дать тебе несколько… но дело совсем не в разрывах. Рассудок тебе ничего не вернёт, если ты так продолжишь. Фанди вздрогнул. Дыхание у него сорвалось; он вспомнил снег, принятый за пепел, табачный запах, врезающийся в зелёную ткань, протянутую ладонь — не с кружкой, с оружием. Он… он определённо сходил с ума. Перед глазами плыло. Вдруг навалилась усталость, тянущая и горькая, и совсем-совсем пустая. Не было ни эмоций, ни желаний — кроме одного. — Мне нужно бежать, — прошептал Фанди. — Он не даст мне отказаться. — Блять! — Квакити подорвался с места. Бросил измурыженный окурок, метнулся в сторону, потом обратно. Пнул колонку и ругнулся тише. Обхватил голову руками. Фанди молча наблюдал за этими метаниями. Ему до жути страшно стало. Бежать? Да куда, в заброшенные шахты, в несчастную Погтопию?! Шить раны, торчать у передознувшихся сутками, следя, как бы они в блевоте не захлебнулись? Снова приделывать к стрелам оперение и мешать кислоту с удобрением, рискуя без пары пальцев остаться? Смотреть за сходящим с ума отцом?! Вот на это вот обменять хотя бы подобие спокойной жизни?.. Подобие, в котором был Дрим. Вездесущая, въедливая и ужасно злопамятная тварь, падкая на детское тело и жадная до власти настолько сильно. Тот, кто любое подобие жизни мог сжечь нахрен одним своим появлением. Да и есть ли у него выбор? Куда ему возвращаться, если не к отцу?.. Да, да, в старых шахтах — полный пиздец, Фанди знал это. И то, во что превращается отец, он тоже знал, может, не видел своими глазами, но слышал от Таббо. Видел, как в записках от него появлялось что-то истеричное. Злое. Но он не мог не вернуться. Рано или поздно. — Я… я придумаю, Фанди, я обязательно… — Просто мне нужны зелья, — Фанди вздохнул. Выглядел Квакити так отчаянно, перепуганный и бледный, в чужой одежде и лихорадочным блеском в глазах. — И… и не надо говорить никому. Пожалуйста. Фанди чуть-чуть подумал. — Даже Шлатту. — Он тебя не выпустит без явной причины из города, — Квакити виновато опустил глаза. — Ты ведь Сут, и… — Меня и он не отпустит. — Да с кем ты связался?! Фанди покачал головой и хотел уже уйти. Ему не помогут. Ему… просто некому помогать. Кто сможет — и захочет! — тягаться с Дримом? — Погоди, Фанди! — Кью схватил его за плечо и тут же отшатнулся. Блестящие глаза холодом обожгли — Фанди себя почувствовал тоненьким и жалким. Махнул рукой — мол, ничего. — Я знаю. Пойдём со мной, пожалуйста. Я… я думаю, я знаю, куда тебе бежать. — В Погтопию? Квакити заозирался, напряжённо рассматривая пустой переулок, как будто из ближайшей мусорки может вылезти кто из людей Дрима. Или Шлатт. И объявить о государственной измене. Фанди фыркнул. — Ты думаешь, там будет сильно лучше?.. — осторожно спросил Кью, внимательно рассматривая лицо Фанди. Бог знает, что он там увидел — но ответа он ждать не стал. Впрочем, его и нельзя было дать, наверное. — Ты ведь раньше был врачом, да? — Медсестрой скорее, — Фанди потупил взгляд. Почему-то лицо Квакити на мгновение просветлело — но тут же стало обратно обеспокоенным и неожиданно, непривычно строгим. Уставшим. — Можно попробовать договориться с Понком. Ему всегда нужны свободные руки. Это как будто ударило сильно-сильно. У Фанди сбилось дыхание. Сбежать… сбежать так далеко?.. Он немного знал о Понке. Иногда его видел — тот таскался по всем землям смп, заезжал и в Манбург. Они, вроде, неплохо со Шлаттом сошлись?.. Фанди не знал наверняка. Получится ли? Быть тут врачом тяжело, это-то Фанди знал отлично. Может, и правда ему пригодятся руки?.. а может и нет. Может, он не захочет возиться с чужими детьми — и это нормально, это естественно даже, и… Фанди запрещает себе надеяться. Нет, нет. Это, конечно, бред. Идти чёрт знает куда, чтобы его послали? А его точно не примут, он ведь чужой, он выблядок Л’Манбурга, он Сут — наркоман, сектант и подонок. Он… Фанди вцепился руками в плечи так, что стало больно. Его колотило; казалось, кожу жгло, как огнём. И языки пламени на домах, крик — вы покойники, если я не увижу белые флаги, и… Он здесь. Здесь. В Манбурге, рядом с Квакити. И ему нужно что-то ответить. — Я не знаю. Он… Понк может не захотеть. Я ведь ему совсем чужой. Квакити смотрит сквозь. Качает головой и подталкивает Фанди к двери. Его рука мягко гладит шею, поддерживающе — но обжигает всё же даже сквозь одежду. Как будто на теле всё ещё руки в тех самых перчатках. — Он изнылся, что на убой работает, ещё бы ему от рабочих рук отказываться. Поищешь, где труба наебнулась? Там Сэм должен быть, они, кхм… приятели, — Фанди выдавил из себя вялую ухмылку. Приятели, как же. Квакити бы так не запинался. — Передашь ему кое-что?.. А хотя нет. Подожди просто. Я попробую со Шлаттом договориться. А потом… я придумаю, как их убедить. Обязательно. И, чтоб его, Квакити договорился. Фанди догадывался, как — у Шлатта, когда они говорили чуть позже, был кое-как прикрыт воротом рубашки след укуса. Квакити сидел рядом со столом, поправляя растрёпанные волосы. Фанди затошнило. У него были такие, совсем такие же и!.. и Дрим держал крепко и руками горло сжимал и… — Ты чего завис-то. Держи свои бумажки, — Шлатт пихнул ему что-то и хлебнул из стакана. — Рассказать не хочешь, от чего бежишь-то? Фанди покачал головой. — Я… я хочу врачом быть. Вот и всё. Шлатт на это тяжело вздохнул. — Да, дело определённо блять в этом. — Не дави на ребёнка, — взвился вдруг Кью. — Тебе ли не похуй? — Это ты тут со своими расспросами давишь, — Шлатт плеснул себе в стакан выпивку, хмурясь и тяжело смотря куда-то за спину Фанди. — Я откуда знаю, реально ли он к Понку пойдёт или ещё куда намылился? Это «ещё куда» упало в кабинете вязко и тяжело; оно было значительным, давящим — как говорило: я всё вижу, все твои метания туда-сюда, все украденные бумаги и переданные записки. Шлатт смотрел Фанди за спину — но всё равно тяжёлым взглядом как душил. Они оба знали, что к Понку Фанди не сунется. На мгновение подумалось — сейчас Шлатт кинет чем-нибудь, обзовёт предателем и… А потом всё пропало. — Слушай, возьми ноги в руки и найди мне Таббо, а? Квакити фыркнул. Пробормотал что-то, мол, он на посыльного похож разве? Но поднялся, оправил одежду и вышел из кабинета, явно собой довольный. Фанди сжал в руках бумажки. Его пропуск наружу… подальше от Дрима и от его цепких пальцев. Тошнило. Шлатт медленно цедил из стакана, потом предложил хлебнуть. Фанди пить не хотелось вовсе, но под пристальным взглядом он всё же отпил немного. Тут же закашлялся, подавился — он не любил пить, он курил только обычно. Сигаретная горечь была привычнее. Она не жгла так горло, не давила, не вышибала слёз. Она не дурманила, если курить один табак только, без хуаны. А если хуану — то дурманила она иначе совсем. — От Дрима бежишь, да? Фанди вздрогнул. Внутри смешивалось самое разное; и страшно было, что расскажут, что угадали — и одновременно так легко от того, что не пришлось самому говорить. Он сжался, подогнул немного ноги, отрывая их от пола. Комната немного накренилась как будто, хотя хлебнул Фанди совсем чуть-чуть. — Как вы… — Ну мозги-то у меня на месте, — Шлатт звучал устало, как-то даже… измученно, что ли. — Ты сбегаешь вот искусанный, о том, от кого, при Кью ни слова — что, сложно сложить, что ли? — Я старался ему намекнуть. Квакити не догадался, — Шлатт в ответ рассмеялся. — Он знать не хочет, — Фанди обхватил плечи руками. Его знобило отчего-то. — А ты как, тоже веришь, будто спрятаться у Понка сможешь? — Почему будто?.. — Да хоть потому, что хуй он чужого ублюдка на порог пустит, — Шлатт покачал головой. — А хотя может и пустит, он взбалмошный. Но так же легко пустит и Дрима — он у людей на хорошем счету. Не как твои родственнички. — Отец при чём тут? — Учишь вас вежливости — и нихуя, — Шлатт покачал головой. — Впрочем, бежать тебе всё равно надо. Дрим… редкостный подонок при случае. И он если отлипнет, то только сам. Если бы вы знали, насколько правы. — Поэтому я не прошу заступаться, сэр, — Фанди вцепился в штанины. Его отчего-то тошнило. Он прижал уши к голове, как будто ожидая ругани, удара — хотя Шлатт был спокоен и даже… даже жалел его, наверное? — Просто дайте мне уйти. — Мне, собственно, плевать, куда ты собрался. Я дам один шанс вернуться, если объебёшься, — Шлатт достал ещё бумаги, что-то подписал и пихнул от себя. Фанди тихо убрал пропуска. Сбивчиво поблагодарил. Нашёл в карманах ключи от дома Шлатта и Квакити, протянул — тот отмахнулся просто. — Оставь. Если тут будешь… — он помотал головой. — Всё равно. Иди уже, прихвати что тебе надо, пока у Дрима другие дела. Он ведь тебя к себе в квартиру утащил? Фанди кивнул. Деревянно поднялся со стула, шагнул к двери — и обернулся. — Вы не хотите, чтобы я к Понку шёл? Они остались при своём. Шлатт не хотел отвечать, а Фанди — знать ответ. Да это и неважно. У него ведь… не так много выбора, в конце-концов. Отец, наверное, тогда решит, что Фанди его бросил. А ведь… а ведь никого больше и нет, кроме семьи, кроме их Л’Манбурга, даже больного и неприглядного. Как Фанди может уйти? Мама бы расстроилась. Она бы наверняка была с отцом до последнего, если бы дожила до сегодняшнего дня. И… и Фанди тоже должен, так? — Если ты уйдёшь в эту дыру, я тебя к Белому дому не подпущу больше, — Шлатт покачал головой. — Но и на улице не оставлю. А то этот бешеный меня сожрёт. Фанди выдавил из себя благодарную улыбку и ушёл. Ему нужно было забрать вещи — и он молился тихонько, чтобы Дрима там не было. Должен же этот человек хоть чем-то занят быть, а?