Переломы коры больших полушарий

Ян не боялся вести двойную игру, он был отличным игроком и маскировщиком, он мог загримировать любую ситуацию , сгладить ее неровности и черные пятна. Но на вид он все равно оставался мальчиком Яном, который был таким ранимым и трогательным, что даже брутальный брат-художник на время забывался рядом с ним. Догадываясь, что в тот день его другу суждено было предаться былому и напомнить себе о том, каким же сладким бывает тело, Янечка решил абстрагироваться путем употребления дури. Он шел по дороге в тот самый злополучный дворик, где наверняка его уже подживал Стэф и его грязные ребята. Янечке не терпелось затянуться прекрасным самокрутом и улететь в далекие и красочные страны. -Привет, - донеся хриплый голос откуда-то из-за угла. -Ну здравствуй, - отозвался Ян, догадываясь, что это его новый приятель. -Как жизнь-то, не обижаешься, что я ушел? Думал тебя найти, но видишь, ты сам пришел. -Да, - заулыбался маленький Ян, я очень хотел тебя видеть. Как с музыкой дела, вам еще нужна комната? -С музыкой? Смешная шутка, тем более, это помещение нужно не нам, а тебе, как постоянный источник дохода. А у меня своя выгода. Ян задумался и опустил голову, а потом вновь взглянул на Стэфа столь ярко и пронзительно, что не успев затянуться, тот принялся кашлять, кто-то из его ребят даже попытался постучать лидера по спине, правда он злобно отмахнулся и ударил спасителя жесткой рукой. -Все в порядке? - агрессивно задал вопрос Стэф. -Да, да, все отлично, - непосредственно продолжал Ян, догадываясь, что его наивность порой бывает совсем неуместной. - Может того, поговорим? -Ян, ты издеваешься? -Что? Что случилось? Яну было совсем непонятно, отчего Стэф был таким напряженным сегодня. Ему было не догадаться, что музыкант считает, будто все люди должны угадывать его настроение, состояние души и тела, а также ловко и умело обходить любые конфликтные или просто неоднозначные ситуации, учитывая мелкие неприятности и неудачи, вроде того болезненного кашля. Хотя настроение у торчка было испорчено совсем по другой причине, сегодня он был уволен со своей мало квалифицированной работы, а это означало, что ему не суждено стать даже маленьким офисным планктоном или клерком, в виду того, что в его районе работодатели уже давно знают о его пристрастиях, а отсутствие любого образования и нелюбовь к работе в коллективе, где есть хотя бы намек на иерархию, в которой он не является бесспорным лидером, усугубляют ситуацию. Но откуда мальчику Яну, который был таким плохим психологом и только начинал познавать особенности человеческих взаимоотношений и сущность бытия, откуда ему было знать, что за бунт происходит внутри Стэфа. А внутри него творятся самые страшные вещи, отдельные частички его ранимой души обособляются и превращаются в массу враждующих лагерей, смешиваясь в неистовой хаотичной битве на поле, сотканном из несформированных мыслей, предрассуждений и вопросов. Стэфа разносило, внешне это было прекрасно видно, он надувался, опускал шершавый подбородок на грудь, создавая ощущение того, что у него есть зоб, будто у птицы, или жабры, будто у рыбы. И он действительно зверел, становился животным, его грипп не давал ему покоя, он же и служил причиной "зоба" - воспаленные до предела лимфатические узлы мешали дышать, а работая в тандеме с воспаленным сознанием, они также мешали жить, жить и даже существовать. Яну довелось наблюдать всю эту страшную картину перед собой, но он уже предполагал, что может произойти все, что угодно, любой бзик со стороны взбесившегося джанка, любой поворот. Стэф еле видно махнул рукой своим музыкантам, и они быстро рассыпались. Они вновь остались вдвоем. Глупый Янечка все же решил вывести приятеля на разговор, подойдя к нему поближе с вопросом: -Ты в порядке? Через секунду он получил нехилый удар от Стэфа прямо в свой единственный глаз, который был потерян при известных только ему одному обстоятельствах. Но, как ни странно, вовсе не было больно, нет. Ян ожидал этого удара, предполагал такой исход, поэтому даже столь сильный тумак не казался ему болезненным. А может все дело в том, что для него Стэф был почти никем, а отсюда следовал вывод, что мальчику плевать на его удары, истерики и прочие вещи. Если бы тоже самое сделал Алек, то вряд ли бы художник остался столь же спокойным. А сейчас Ян успешно сохранял спокойствие, ему было по зубам сдерживать себя даже в те минуты, когда летят искры из глаз, ну то есть глаза. И Стэфа совсем не бесило это состояние Яна, напротив, он всегда восхищался расслабленными и тихими людьми, которых можно бить и днем и ночью, но им все равно. Возможно, это одно из проявлений шизофрении, Стэф помнил свою погибшую сестру, которую избивала больная мать, но девочка продолжала безмолвно стоять и смотреть своими гигантскими выпученными пятаками на истеричную мамашу. Такой он ее запомнил навечно. Тихой, белокурой и всегда "с приветом". Позже, почти перед самой трагедией, была официально выявлена шизофрения, о которой все знали итак. Все видели, как она говорила с воображаемыми друзьями, знали, как она обособляла себя от общества и жила в параллельных мирах, не реагируя на физические раздражения извне. Для Стэфа это был идеал девушки и лучшего друга. И хоть он сам не существовал в параллельных вселенных, а четко видел себя в том виде, в котором он есть, но параллели все-таки проводить любил. В ходе мышления удалось выявить одну интересную вещь. Ян похож. Стэф очень обрадовался этому умозаключению и резко сменил гримасу боли и ненависти на дружелюбную улыбку. Мальчик снова был заинтригован. Для него матерый дядька Стэф с каждым днем казался все более привлекательным и загадочным. Вот уже второй день Мальчик думал о нем чуть ли не больше, чем о родном Альке, он постепенно переставал быть для него божеством, теперь его место готовился занять пока еще чужой и загадочный Стэф. Пацану страшно хотелось повторить ту ночь, в которую торчок разродился признаниями и подарками в виде кроличьей лапки.Ян надежно ее прятал от художника, чтобы бешеный веган не смог увидеть это извращение, которое так нравилось мальчику. Каждый жест, каждое движение Стэфа, каждый его вздох и шаг казались восхитительными для Яна. Позиция Алека в его сознании почти была занята новым человеком, которого не хотелось отпускать. -Знаешь, Ян, мне кажется, ты хотел бы меня боготворить, - словно считывая чужие мысли задумчиво произнес музыкант. -Да, очень хотел бы. И мне нравится, что ты этого не стесняешься, мне нравится, что я могу не прятаться и не бояться -Ты такой милый. Маленький и милый. Даже странно, что ты мне так понравился, ведь у нас совсем ничего общего. Стэф фамильярно погладил мальчика по голове, подняв челку. Таким образом отркылась маленькая уродливая щель, со смятой и болезненной кожей по краям. Раньше здесь был второй глаз. Стэф приподнялся, так как был пониже Яна и поцеловал его прямо в эту ужасную щель. Яну еще никогда раньше не было так приятно. Через несколько минут грубых ласк Стэфа и мягких и послушных движений Яна, художник оказался ровно между ног у планокура на той самой крыше. Музыкант очень скучал по минету, а тут неожиданно подвернулся забавный мальчик, который был так увлечен существом Стэфа. Нет, торчок был бесчувственным, он мог испытывать эстетическое наслаждение, мог испытывать влечение, но любить и заботиться он не умел. Ему просто из вредности хотелось занять место стрэйт-эйджера, ибо в его мировоззрении четко было прописано: ЛСД правит миром. Вот зачем ему нужен был Ян. Исключительно забавы ради. Но мальчик этого не понимал, он был слишком доверчивым и юным, хоть и вел двойную игру, параллельную жизнь. Наверное, он все-таки хотел рассказать об этом художнику, наверное, ему хотелось его побесить. Но он не знал как, поэтому просто вошел домой в тот день, когда Алек привел в свой дом девушку. Он тихо вошел и уставился на предателя Алека, забыв том, что и сам таковым является. Он злобно разглядывал двоих, сломанную мебель, разбросанную одежду и их счастливые лица. Он заметил все, а они, они даже не смогли разглядеть большую полосу застывшей спермы у Яна на губах. Фокус не удался. Параллели плавно сошлись без столкновений. Дури, как назло, не оказалось.