Солнцеворот

Она осознала себя в пустоте. Бесконечная серость, куда только доставал ее взгляд, - взгляд ли? – окутывала, физически обжимала со всех сторон. Не ощущалось ни холода, ни жары, ни боли, ни удовольствия – время и пространство стояли на месте, а вместе с ним недвижима была и ее душа. «Моя… душа» Душа неотделима от тела и личности, а значит она личность. Не аксиома, но в ее случае, - она почему-то была убеждена в этом, - такое простое рассуждение было верным. А личность это… она сама? «Кто я?» Мысли исчезали и появлялись: молнией вспыхивали, а через мгновение, - мгновение ли? - сцеплялись в кольцо без разрывов – поймать себя не давали. Не давали осознать себя. Сколько времени прошло в бесплодных попытках вспомнить кому принадлежит застывшая посреди ничего сущность? Пара секунд, столетия или времени здесь действительно нет? Играет ли оно вообще хоть сколько-нибудь значимую роль? «Почему я здесь?» Она не была уверена, что по-настоящему хотела это знать. Желаний, как таковых, здесь не существовало, но возможно это было… потребностью? Должна ли она здесь находится? Потребность в осознании правильности происходящих событий горела в ней сильнее, чем естественное желание самопознания. «Почему я здесь в одиночестве?» — Возможно стоит начать с простого? Гулкий безэмоциональный глас в пустоте, вторящий беспорядочным метаниям разума, был ей знаком. Ее собственный голос, вышедший за пределы неслышимых, конвульсивно вспыхивающих мыслей, растекся, разлился по пространству. Почти такой же осязаемый и неуловимый одновременно, как и окружающее серое ничего, он точно жертвенный кинжал вспорол зациклившуюся мысль, — Я… - голос обрывается: душа отвлекается на далекий, мощный рокот. Рев далекого пожара или грохот спускающейся лавины? Знак беды – просыпающийся рассудок помнил это, однако страха, желания спрятаться, убежать, уйти от опасности не было. Она не успела вспомнить, что бегство может быть ключом к спасению. Да и смогла ли она сбежать отсюда так просто? А рокот приближается, заполняет пустоту, резонирует с ней и заставляет пространство рябью пойти в такт приближающейся силе. А потом делает серую бездну огненно-красной. Огненно-красной ловушкой иссушающего жара и нестерпимой боли. И оглушенную таким напором сущность словно незримыми крюками растягивают, распарывают острым лезвием. Не душа под острым скальпелем, не личность – всего лишь необычная зверушка на лабораторном столе. Ее вынуждают открыться до самой сердцевины, самой сути, а затем заливают безумно горячее нечто вовнутрь и сноровистыми, но странно грубыми стежками, словно невидимый вивисектор сам не слишком отчетливо видел свою жертву, запечатывают открытую рану. И также внезапно бросают, позволяя душе агонизировать посреди нового ничего. И О, Боги, больно, как же ей больно! Почему это делают с ней? Это… правильно? Справедливо? «Нет, это несправедливо!» - Она все еще не может вспомнить, какие точно эмоции должно испытывать живое существо, которому на место сердца щедро сыпанули горящих углей, но это вовсе не означает, что ей нравилось то, что ее пытаются порвать изнутри. — Помогите!.. Ее отчаянный крик разносится по растревоженной алой пустоте, исчезает в бесконечной дали. Кто может прийти ей на помощь в таком месте? Услышит ли кто-нибудь материализованную мысль, прежде чем ее душа сгорит изнутри? Ей не хотелось прерывать свое существование, будучи разорванной столь грубым вторжением. Не хотелось прекращать существование так. Не хотелось умирать в одиночестве. «Я здесь» - Это не было оформленной мыслью. Больше похоже на то, как кто-то коснулся ее сознания из-за пределов огненного ничего, - какое же привычное и родное ощущение! – передавая по ментальному каналу гремучую смесь из легкого страха, искренней любви и чистой радости. – «Я нашел тебя». — …Кастан, - прерванная связь была установлена: души соприкоснулись. Сжигающая ядро сила немного отступила, позволяя осмысленно потянуться к ее спасителю. Ее верный зверь, ее друг и самый надежный защитник снова, - в этом у нее не было сомнений, - спас ее. Горящая пустота немного поутихла под воздействием холодного звериного разума, а душу словно обернули в мягчайший кокон, согревая роскошным, золотистым ментальным полем нежной любви. Давая возможность успокоиться и мыслить самой. Вспомнить кто она. – Горгосса, - Грубое свистящее имя, всплывшее не то из глубин ее просыпающейся сущности, не то от воспоминаний Кастана, взбудоражило ее. Да, да, ее мама как-то рассказывала, что на этом имени настоял отец – в момент ее рождения, такие имена были популярны в Чилексе. Имя придало сил, заставило напрячься, взять под контроль чужеродную мощь. Успокоить ее пламя, запереть на замки, чтобы эта дикая сила не разорвала ее саму. Но ей нужно было больше, чем просто имя. Одним именем она не сможет сдерживать вторженца. Нужно больше опорных точек, больше воспоминай, составляющих ее личность. По потревоженному ничего снова растекается ее голос. — Горгосса. Я - Горгосса. Ее имени оказалось достаточно, дабы непокорные, но зато самые свежие воспоминания длинной гладкой лентой пошли перед ее внутренним взором: семья, обнимающая ее на прощание перед отъездом из Андорана, старый дипломат Ревенодж, вручающий удостоверяющие документы, наставник Аригелис, деловито перечисляющий опасности Мировой Язвы, длинный путь верхом до Ладары, а затем по воде через Речные королевства до озера Туманов, а потом… «Что было потом?» Лента памяти обрывается, оставляя после себя пустоту. Не помнит, что было и сам Кастан – соприкосновение с его разумом дает лишь яркую картинку того, как он некоторое время назад, - к несчастью, раптор крайне плохо воспринимал течение времени, - просыпается в канаве в стенах незнакомого города и находит ее как раз в тот момент, когда ее, израненную, пахнущую кровью и демонами, поднимали на носилки воины с эмблемами Мендева. И сейчас ее несут по оживленным, шумным улицам туда, где острый слух большой ящерицы улавливал еще больше шума. Ей необходимо было проснуться. Душа дернулась в никак не желающей угасать пустоте и сразу стало понятно, что проблема была не только в том, что изнутри ее яростным зверем раздирает сила. Она не могла проснуться так просто. Связь между душой и разумом она смогла установить с помощью верного зверя, но как восстановить связь с телом? К чему обратиться за помощью в таком случае? К прошлому. В него сейчас можно нырнуть словно в чернейший омут без всякого намека на дно. И погрузиться следует поглубже, к самым основам, к тем корням, которые должны формировать ее душу, потому что она знает, чувствует, что там спасение. Но в черной воде может таиться и опасность: в чертогах сознания потеряться легко и теперь, когда она обрела эту крошечную частичку себя, ей было страшно от одной мысли ее лишиться. «Я защищу тебя» Безмолвно обещает Кастан, безошибочно улавливая холодные волны ее страха перед забытым. Он решительно погружается в глубины разума вместе с ней и, словно пытаясь по привычке ободрить ее, в последнее мгновение посылает воспоминание, как его острые зубы злобно клацают в миллиметре от латной перчатки смешно дернувшегося стражника.

***

— Нет, нет, Госса, это никуда не годится, — высокий сребровласый эльф выходит на тренировочную площадку, мигом прерывая бой. Уже оконченный, к слову: ее противник, мальчишка лет пятнадцати со злобными волчьими глазами, лежит на белом песке с ненавистью разглядывая кончик палки перед своим носом, а его леопард, - совсем еще щуплый котенок, - жалобно мяукает, обездвиженный острыми когтями раптора. Изящное движение пальцев и покорно опускается деревянный меч, освобождает противника от смертоносного захвата Кастана. Горгосса, больше по вбитой привычке, чем по собственному желанию, протягивает руку побеждённому, но тот отвечает угрюмым взглядом и поднимается сам. Вопреки всему, это было обидно. Эльф неодобрительно качает длинноухой головой, разглядывая стоящих рядом подростков и повторяет, уже с легким нажимом. — Госса, это никуда не годится. Ты обучаешься, дабы служить церкви не как воин, а как инквизитор. Почему я не услышал от тебя ни одного воззвания в бою? Горгоссе обиднее еще больше: инструктор только-только вернулся с задания и уже отчитывает ее. Только ее. Опять. — Зачем тревожить богов по каждому пустяку, инструктор Аригелис? В отражении зеленых, словно сочная весенняя трава, глазах наставника она видит себя. Щуплого, исцарапанного и запыленного, но яркого аасимара: слепящие золотое сияние глаз контрастирует с серебром волос. Запоминающаяся внешность сомнительное подспорье в ремесле сакральных егерей и от осознания этого, в который-уже-раз, настроение падает еще на пару пунктов. – Я справилась и так, — Ее противник косится на нее с еще большей ненавистью, чем раньше, - ох, как ощутима его неприязнь, - однако помалкивает, не решаясь вмешаться в беседу. Сердце чуть сжимается, от тонкого чувства стыда, но уже через мгновение продолжает свой мерный бег. Не она первая начала грубить. — И посмотри к чему это привело? Безжалостно и точно наставник тычет ей пальцем в правое плечо, куда совсем недавно пришелся великолепный рубящий удар тяжеленной палкой. Госса прикусывает губу, сосредотачиваясь на обеспокоенных глухих щелчках раптора. На глаза наворачиваются слезы - сложно понять от боли или же от растущей обиды. – Что это бы значило в реальном бою? Конец. Всего один удар и ты, в лучшем случае, лишилась ведущей руки, а в худшем – жизни. Ужасающе небрежный контроль хода боя! А что до Кастана? Уверен, что ты вообще не смотрела в его сторону, а помощь ему с таким юрким и гибким противником, не помешала бы. Что, если бы его соперником был взрослый зверь? — Но это же тренировочный бой, — возражение получается вялым: Горгосса ощущает нутром, как резонны слова старшего инквизитора, сама знает, что надо бы относиться к тренировкам серьезнее, пока дерево не сменила заточенная сталь, но... Когда враг перед тобой, вообще сложно вспомнить что-либо, кроме вбитых накрепко приемов. Да и страх, что боги снова, - как в тот злополучный раз, - не ответят на воззвание, ядовитой, незаживающей раной все еще жил в ее душе. — Я попытаюсь в следующий раз. — О, конечно ты попытаешься, — охотно подтверждает Аригелис. — Ведь если ты снова проведешь бой таким образом, то мне придется лично заняться тобой. Совсем рядом опасливо съеживается ее бывший оппонент, втихую поглаживая своего израненного леопарда. Хотя ему бояться уж точно нечего – вот уж кто не забывает использовать весь имеющийся в наличии арсенал: уже к вечеру Госса будет не менее пятнистой, чем его верный зверь. — Как скажете, инструктор, — аасимар покорно склоняет голову, не желая загонять себя в ловушку больше необходимого и снова испытать на собственной шкуре последствия интенсивных тренировок. Эльф, столь редко появляющийся в стенах церкви, обучал крайне жестко, но невероятно эффективно. Если он хотел получить от своих учеников результат, то можно было быть уверенным – к концу декады у остроухого учителя даже глухонемые с рождения запели бы молитвы. — Горгосса, — наставник внезапно внезапно меняет тактику, опускается на корточки, неожиданно мягко произносит ее полное имя, - как-то раз он признался, что оно никогда ему не нравилось, - и подцепляет кончиками пальцев за подбородок, вынуждая поднять глаза. И смело, так, как всегда привлекало молодого аасимара, - смотрит в расплавленное золото глаз. Смотреть в такие сложно – слишком далеки от понятия «нормального» глаза верхних планов, - это Госса знает не от одного, и даже не от двух человек. Однако Аригелис никогда первым не отводил взгляд и его ученица могла отплатить ему только одним – своим безраздельным вниманием ко всему, что ему хочется ей сказать. «Не отводи взгляд и я отдам все свои силы ради того, чтобы ты еще раз взглянул на меня с гордостью» — Я гоняю вас круглыми сутками, заставляю заучивать молитвы и вынуждаю драться друг против друга не потому что мне нравится это делать. — против воли девушка улыбается, внутреннее радуясь такому простому и знакомому проблеску юмора, и радуется еще больше, когда замечает ответные искры удовлетворения в яркой радужке. - И даже не потому, что это необходимая часть вашего обучения, а потому что я не хочу, чтобы вы погибли же в первом же бою просто из-за того, что не догадались сделать все, чтобы получить превосходство над противником. Эльф протягивает руку и уверенно треплет потянувшегося к ласке Кастана по чешуйчатой голове, но взглядом удерживает Госсу надежнее любых цепей. Девушка кивает, мол, да, я знаю и ощущает, как ее мальчишка с леопардом повторяет ее жест, вслушиваясь в слова наставника не менее сосредоточенно, чем она сама. — Инквизиторы должны получать максимальное преимущество перед любым, даже самым незначительным боем. Наш враг всегда хитер, всегда изворотлив и всегда опасен и это надо учитывать, Госса. Никогда не бывает слишком много силы в борьбе против хаоса – его порождения и последователи крайне коварны, особенно когда… — наставник позволяет, именно, что позволяет, себе поморщиться. Немного более картинно, чем необходимо, чисто для того, чтобы сбросить остаточное напряжение у слушающих учеников. - Зажаты в угол. Если ты можешь победить без помощи высших сил, то это похвально, но еще более похвально будет, если ты сможешь победить, понеся минимальные потери. До этого безобразного боя, я думал, это было очевидно для всех вас. — Или не понести их вовсе? — Госса проглатывает укор, даже не моргнув. Она не может откатить время назад, а ушибы побаливают уже сейчас: затягивать разговор нет ни смысла, ни причины. — Или не понести их вовсе, — серьёзно соглашается инквизитор, как бы невзначай касаясь свежей повязки на бедре – его последняя добыча далась ему тяжело. Аасимар отходит на полшага назад, освобождаясь от чужого захвата, и почтительно склоняет голову. Безмолвный знак покорности в этот раз смешан с обещание постараться в следующий раз. Или, по крайней мере, - запомнить эти несомненно мудрые советы. Мозолистые, прохладные пальцы эльфа одобрительно треплют уже ее серебристую макушку: наставник никогда не делал особой разницы между поощрением верных зверей своих учеников и самих учеников. От этого легкого, немного небрежного прикосновения, по позвоночнику прокатывается теплая волна. Госса позволяет себе прикрыть глаза снова и выдохнуть, наконец полностью отпуская мандраж от поединка - она снова чувствовала себя в безопасности. — Не бойся получить лишнее преимущество. Не бойся прибегать к помощи тех, кто способен помочь. То, чего ты так боишься, Госса, больше не повторится. Божья длань уже приняла твои клятвы и не оставит тебя в одиночестве…

***

…Не в одиночестве. Она никогда не была одна. Аригелис прав – у нее есть ее клятвы. Ее священный канал связи с высшими планами. Канал, который должен сработать даже в этом месте. — Один из священной пятерки, Ирори, Совершенство над хаосом, услышь мой зов, - спонтанная молитва сама собой всплывает в сознании. Материализуется вместе с наполненными силой и верой мыслями светло-синей вязью, словно причудливым инеем разукрашивая беспокойную пустоту. Горгосса не позволяет страху и неуверенности завладеть собой, не допускает вероятность провала, сосредоточившись на всплывающих в разуме словах и теплой ауре Кастана. - Столкнувшись с неведомой угрозой, я утратила связь души с телом, нарушила священное триединство. Смиренно прошу тебя, укажи своим светом верное направление и позволь найти новый путь к просветлению. Уже сильно позже Горгосса подумает, что Ирори в той ситуации был бы не самым лучшим вариантом. Слишком мала была вероятность того, что бог, по самому минимуму вмешивающийся в судьбу своих храмовников, придет на помощь инквизитору Божей длани. Но в тот момент, едва последний звук материализовался в ничего, синяя вязь в одно мгновение собирается с причудливого узора в строгое кольцо. Одно из воплощений математического совершенства – круга, оно жадно втягивает в себя и красный хаос пустоты, и остатки серого света, оставляя после себя сияющее, выбеленное, словно перья ангела, пространство. Посреди нового ничего остается лишь чистое белое сияние, медленно вращающееся кольцо глубокого синего цвета и ее окутанная чужим золотом душа. Ирори пришел на помощь. И, прежде чем пространство вокруг раскололось на миллиарды серебряных искр, аасимар ощущает, как болезненное напряжение, незамеченное за всеми попытками понять, что же происходит, смывается прохладной волной чужой силы. Когда память вернется почти полностью, Горгосса вспомнит, что Аригелис действительно никогда не давал ей плохих советов или бесполезных уроков. Когда она откроет глаза в совершенно новом месте, вслушается в говор беспечный, обеспокоенный и строгий, ощутит по-настоящему присутствие переминавшегося рядом Кастана, то отчетливо поймёт, что ей не придется идти по своему пути в одиночестве. Чтобы не произошло, она не останется одна.