О магии, чести и юношеской влюблённости

      Я люблю летний лес: люблю мелодичные птичьи трели, люблю запах свежей сочной зелени, люблю витавшие в воздухе легкие ароматы полевых цветов, а еще ароматы тяжелые и грузные — например, запахи еловых шишек и хвои.       Мне нравится медитировать, сидя на прогретой солнцем земле, чувствуя, как мои легкие заполняются свежим прохладным воздухом. Я люблю, когда ветер играет свои симфонии исключительно для меня одной. Мягкий и приятный шепот струится тонким потоком, тихонько проносится в вышине, щекочет древесные кроны и исчезает.       Песни ветра слышу только я, оттого чувствую себя особенной. Тао бы со мной согласился, поддержал, а потом удивленно отметил, что я наконец-то стала здраво оценивать саму себя. Он называл меня особенной, уникальной. Как будто я имею значение, а мои рисунки делают мир лучше. Тао… Где он? На войне. Жив ли? Сомневаюсь.       Сквозь свои мысли я слышу, как мать хлопает входной дверью. Нутро сжимается и подрагивает. Пришла. Я медленно открываю глаза. Медитация окончена. Сейчас она, обозленная, выскочит и начнет колко цеплять. Надо выстоять, как обычно, не сорваться на крик и слезы. В последнее время у меня это получается все лучше и лучше, я действительно горда собой. У кого бы еще получилось? Только у меня. «Молодец, девочка, молодец, Вэй. Ты все можешь». Знаю, дедушка, знаю. Я схожу с ума.       Мать не выходит. Это заставляет напрячься. Может, она хочет побыть одна? Я не стану проверять, чем занята эта женщина. Последние дни лета не отпускают, кругом так красиво, ярко и свежо, что я остаюсь медитировать дальше.       Спустя час, когда восходящий месяц был настроен полностью сменить собой солнце и стало прохладно, я поднялась с места. Мысли приведены в порядок и сложены по полочкам. Полочкам, полным гниющих досок и поеденным термитами, но это не имеет значения. Мне лучше.       Я подхожу к двери, берусь за ручку и… останавливаюсь. Хочется все бросить, закричать и убежать. Что со мной? Сознание вопит об опасности. Такое знакомое чувство тревоги разливается по каждой частичке моей души, что становится страшно. Я знаю, что будет дальше. Знаю, но не помню. Нужно… мне нужно всё вспомнить. Отчего так жутко? По спине тянется цепь мурашек, кончики пальцев немеют и подрагивают.       Желания заглядывать за треклятую дверь нет, но я чувствую, что тайна, скрывающаяся за ней, должна быть мне открыта. Я тяну ручку на себя и делаю шаг вперед. Еще один, и еще. Доски противно скрипят. Как будто недовольно ворчат на меня, требуют, чтобы ушла. Глаза мои уткнуты в пол, но приходится их поднять.       И я, действительно, вижу это. По-настоящему. Не может быть чего-то более реального, чем картина, открывшаяся моим глазам.              (Муз.: Northwood — Arrowwood)       К горлу подступает крик, его невозможно сдержать или подавить. Я кричу, и закладывает уши, я кричу, и голос срывается. Я падаю на колени и зажимаю рукой рот. Трепетное пламя свечи отражается от лежащего на полу тесака для мяса, и отражение бьет прямо в глаза, но я не щурюсь. На кухне нестерпимо воняет металлом, воняет кровью, духотой. Но явственнее всего ощущается гнилой смрад смерти. Стеклянные глаза матери уставились прямо на меня. Она все еще подрагивает и бьется в предсмертных конвульсиях. Из ее груди я слышу противное бульканье и хрипы.       Затем слышу истошный вопль, полный отчаяния, боли, страха. Спустя мгновение понимаю, что его издала я.       Я падаю на спину и продолжаю кричать, вопить, рыдать. Горло невыносимо жжёт, я захожусь в приступе кашля. Чувствую подступающую тошноту. Хочется выблевать свои органы, а после выцарапать из себя всё оставшееся. Впиться внутрь себя ногтями и вывернуть нутро наизнанку.       Пытаюсь приподняться на локтях, всё еще задыхаясь в почти беззвучных всхлипах. Это удаётся сделать не сразу, потому что руки не слушаются. Тело медленно наливается свинцом, я чувствую, как сознание улетучивается из головы, так же стремительно, как сорванный ветром лист опадает с дерева. Обморок уже лезет скользкими влажными пальцами к моему лицу и бесцеремонно сминает щеки. Но я остаюсь в сознании.       Взгляд судорожно впивается в центр комнаты, или лучше назвать это местом преступления? Глаза безумно бегают туда-сюда: от кровавого пятна, нехотя растекающегося на полу и становившегося больше с каждой секундой, до рук матери. Вернее того, что раньше можно было назвать руками матери. Мамы…              Ее конечности исполосованы порезами, ужаснейшими ранами, которые я не могла представить даже в самых жестоких и страшных фантазиях. Когда-то отец глубоко порезал себе палец, а мне довелось стать свидетельницей. Было страшно от того, как легко, мягко входит сталь ножа в человеческую плоть. Будто она режет не живого человека, а созревший докрасна персик, из которого брызжут соки. Но из его пальца вытекал вовсе не сок, это была кровь. Алая, живая, настоящая. Отец кричал, надрываясь, и крики его были адресованы мне. Что-то вроде «помоги, не стой столбом, как же, твою мать, больно». Но я стояла, не в силах пошевелиться. Тогда казалось, что эта сцена — самое мерзкое и отвратное, что приходилось наблюдать.       Порез отца — глупая шутка по сравнению с самоубийством матери.       Я жадно всматриваюсь в каждый уверенный разрез ее обожженной кожи, в каждую рану, не веря ничему, что вижу. Несменные черные перчатки до локтя валяются поодаль трупа, как ненужная тряпка. Но ты ведь так ими дорожила. Бабушка поддерживала твое сумасшествие, сшила их для тебя, лишь бы только ты не ощущала ужаса, смотря на свои искалеченные руки. Того ужаса, который теперь испытываю я, разглядывая каждый новый фиолетово-зеленый синяк, оставленный руками в тех самых хлопковых перчатках. Но в чем причина, мама? Почему твое тело бездыханно, а из легких перестали вырываться отвратительные хрипы? По какой причине ты наградила себя за еще один прожитый день смертельными ранами, из которых сочится кровавый жемчуг? Ты никогда не ответишь, никогда не объяснишь, почему порезы настолько глубокие, широкие и рваные. Нож был тупым? Или до такой степени боялась выжить, что искромсала себя, едва не превратившись в фарш?       В голове больше нет мыслей и слов, один только вопрос «почему?» вертится на уме. Еще пару дней назад она общалась со мной исключительно мило, приятно, насколько это возможно. Даже не била. Я не чувствовала себя забитой до полусмерти скотиной какое-то время, поэтому решила, что все хорошо. Эгоистка.       Я дышу, жадно вдыхая спертый противный воздух, затем пячусь назад. Хочется выйти отсюда, сбежать и спрятаться, но все, на что способно мое размякшее тело — это перевернуться на живот, а затем ползти на четвереньках к выходу из ада. В ушах — писк, в глазах — темная пелена, но я продолжаю ползти. Помимо слез на своем лице я чувствую еще уйму других жидкостей. Водянистые сопли стекают по подбородку, продолжают свой путь по шее, но некоторая их часть тонкой паутинкой тянется до самого пола. Горячие доски жадно впитывают их за какие-то жалкие секунды. На лбу выступают противные капли пота, которые бусинами скатываются в брови, отчего те начинают мерзко чесаться. Тело бросает из жара в холод, я всхлипываю, и из груди снова вырывается пронзительно-отчаянный крик, переходящий в надрывистое рыдание. Крупно дрожащие руки больше не держат, и я, почти выбравшись из адского пламени, шлепаюсь лицом в снежную шапку. Ветер больше не поет, он воет, так же отчаянно и протяжно, как я, и в этих завываниях различается отчетливое «беги». Я по локоть залажу краснеющими слабыми руками в глубокий сугроб и нахожу твердую поверхность. Затем опираюсь, и удается приподняться. Я уже встаю на одну ногу, как кто-то бесцеремонно хватает за вторую и дикой силой тянет назад. Ногу охватывает жгучая боль, такая, будто кость просто выдрали и оставили пустую болванку, оболочку из мяса. Мое неуклюжее тело вновь падает, но теперь это в разы мучительнее. Туловище больно придавило руки, а лицо по ощущениям приземлилось на битое стекло, но никак не на снег.       Я делаю еще одну жалкую попытку подняться. Приподнимаюсь, смаргиваю застывшие слезинки и оборачиваюсь. Очередной жуткий вопль сливается с душераздирающим воем ветра.       Оно уставилось на меня, охотно впитывая и поглощая страх. Глаза сияли мертвым светом, а аромат цветов, витавший вокруг, за секунду сменился на запах гниющей падали. Родного запаха мамы не ощущалось совсем. Отныне «мама» — это не запах хлеба и молока. «Мама» — гниение, разложение плоти и кислое, противное дыхание смерти, бьющее прямо в лицо. Существо подтянулось ближе, скалясь кривой ухмылкой, впиваясь ногтями в мою ногу до крови. Я не пыталась вырваться, перестала кричать. Борьба — это не мое. Если дно зовет, я падаю в самый низ, не сопротивляясь, не оспаривая свою судьбу. Я слабая, беспомощная, жалкая. И поэтому спасения точно не заслужила.       «Мама» — то есть костлявое, озлобленное существо, оставшееся практически без волос, с кожей трупного желто-зеленого цвета — скалится, обнажая почерневшие клыки. Я чувствую зловонный запах, от которого желудок сворачивается клубком. Оно что-то шепчет, смотря прямо в глаза, что-то, наверное, важное, но я не слушаю, только смотрю, как «мама» осторожно отпускает мою ногу. Оказывается, для того, чтобы вцепиться покрепче, и уже обеими лапами. Существо наклоняется к конечности и старательно обнюхивает ее. Затем, облизнувшись, впивается в ногу клыками. Перед глазами — белый фон, а в ушах противный писк. Всё моё естество — это боль, вся сущность — страдание.       Из глаз крупным градом бьют слезы, стекают по лицу, скатываются и теряются под подбородком. Кто-то ласково ловит слезинку и стирает ее, а затем накрывает мою щеку горячей большой ладонью. Я открываю глаза, вижу перед собой заклейменное личико принца. Он смотрит на меня вожделенно, с любовью поглаживая щеку. Это не кажется странным и неправильным — все так, как и должно быть. Мы сидим под огромным размашистым деревом, кругом зеленая поляна, которая не имеет края и заканчивается где-то на стыке неба с землей. Я лежу у парня на коленях, а он опирается спиной на могучий ствол дерева. Его массивные ветви качаются размеренно, спокойно.       На моем теле все так же грязная, мокрая одежда, испачканная кровью, а рана на ноге пульсирует болью. Зуко не обращает на это внимания.       — Так вот в чем дело. Ты не вытирала пыль на кухне, потому что там умерла твоя мать. Боялась тревожить это место? — принц звонко хихикнул, продолжая гладить меня по щеке.       Я хотела что-то ответить, но слова так и не смогли вырваться из горла. Я просто мычала и скулила, жалобно смотря на него.       — А что потом? Ведь на самом деле этого не было, — он кивнул на раненную ногу. — Помнишь же, чем все кончилось? Ты побежала обратно в деревню через весь лес. Ну, после того, как закончила рыдать и кричать. Много спотыкалась, часто падала, ободрала все коленки и ладони. Не замечала еловых веток и колючих кустов и продолжала бежать, поэтому лицо тоже было поцарапанное и исколотое. Бедная девочка, как много всего свалилось на твои плечи…       Принц взялся за мое лицо двумя руками и наклонился ближе. Я не могла пошевелить ни одним мускулом во всем теле. Дыхание медленно успокаивалось, солнышко грело, и тепло, исходящее от него, убаюкивало. Я все еще всхлипывала, слезы все еще текли по щекам, а Зуко все так же заботливо их вытирал.       — Это настоящее чудо, что патрульные солдаты на краю леса не заметили тебя. А что же потом, что потом… Побежала к папе? Ты едва смогла рассказать, что случилось. Сначала просто ворвалась в его новый дом, кричала какие-то бессвязные вещи. Еще и успокоиться никак не могла — все плакала, и плакала, и плакала… Его жена, конечно, была в шоке, — Зуко снова хохотнул, слегка сощурив глаза. — Помнишь же, да? Она едва с катушек не слетела от испуга. Потом ты все же смогла рассказать все отцу и пошла к Тао, ночевала у него, даже пожила у него пару дней. Его семья приняла тебя? Ох, да, они были очень милы. Когда ты вернулась в хижину вместе с Тао, который не отпустил тебя одну, трупа уже не было. Как и никаких следов. Даже запаха. Ты никогда не задумывалась, куда он дел тело?       Ирония и озорство пропали с лица принца, он смотрел на меня очень серьезно.       — Как думаешь, он что-то об этом знает? — Зуко смотрел прямо перед собой.       Повернув голову, я увидела юношу моего роста, с длинными, убранными в хвост волосами цвета спелого каштана. Блекло-зелеными глазами он сверлил мое лицо. На нем была простая одежда: свободные болотные штаны и обычная туника песочного цвета. Один рукав туники бесполезной тряпкой болтался взад-вперед, повинуясь потокам ветра, вторая рука была безвольно опущена.       — Тао?..

***

      — Вэй, проснись! Просыпайся, давай же… — девушка резко открыла глаза и тут же зажмурилась — солнце светило слишком ярко и раздражающе.       Вэй лежала на земле на старом покрывале. Плащ-накидка, который девушка свернула в несколько раз, соорудив некую подушку, валялся где-то поодаль. Она приняла положение сидя, заметила, что руки бьет мелкая дрожь, а из глаз непроизвольно вытекают слезы. Девушка принялась вытирать их дрожащей ладонью.       Рядом на коленках сидела Катара, вся напуганная и сонная, а за ней стоял Сокка. Парень двигал глазами туда-сюда, не зная, на чем остановить взгляд.       — И что это было вообще? — Сокка, услышав, что Вэй все еще тяжело всхлипывает и не может успокоиться, тоже присел рядом, внимательно изучая ее лицо. — Ладно, всё, перестань…       — Тебе приснился нехороший сон? — взволнованно спросила Катара. Вэй ничего не ответила, только быстро закивала головой, приобняв себя руками. — Ты громко кричала и плакала во сне, сильно ворочалась… Я решила тебя разбудить. Все хорошо, это был просто сон.       Катара улыбнулась, но в её глазах все еще отчетливо читалась тревога. Она мягко погладила девушку по плечу. Ладони ее были холодными, особенно на контрасте с разгоряченной кожей девушки. Вэй, не знающая, как реагировать на подобного рода заботу, и всё ещё не отошедшая от жуткого воспоминания-кошмара, прикоснулась своей рукой к ладони Катары на своем плече и неловко похлопала по ней.       Она чувствовала, как противно липнет к потному телу влажная одежда, как становится холодно и мерзко от поднявшегося ветра. Но противнее всего было в душе. Давно сознание не подбрасывало этой сцены как основной сюжет для кошмаров. Часто снились избиения, бабушка с дедушкой, реже — Тао и их вылазки в город. Но последнее едва ли можно назвать кошмаром, скорее, это был подарок, глоток свежего воздуха в затхлом и прелом подвале.       — Пойду умоюсь, — Вэй, пошатываясь, встала и остановила Катару, готовую пойти с ней, движением руки. — Я справлюсь сама.       Сначала ходить было сложновато, девушка чувствовала, что ноги онемели, потому порой спотыкалась, но, спустя десяток шагов всё, вроде, пришло в норму. Она доковыляла до небольшого озерца, которое вчера Сокка с сожалением окрестил «лужей для игр в магию». Там не удастся поплавать вдоволь, как хотел парень, но вполне можно смыть с себя грязь увиденного сна, резкий запах пота и налет сонливости. Девушка присела на колени около водоёма и опустила туда сложенные ладони. Вода не успела как следует прогреться на солнце и была едва тёплой. Мурашки табуном прошлись по плечам и продолжили свой путь на спине. Вэй умылась, несколько раз ополоснув лицо. Затем встала, скинула с себя ночное белоснежное платье, бросила куда-то в сторону, оставшись в одном белье. Его она снимать не стала. Резко зашла в воду, даже не дав себе времени привыкнуть к холоду. Снова умылась, болезненно шмыгнула носом. Не теряя времени, стала ополаскивать размякшее сонное тело.       Спустя пару минут водные процедуры подошли к концу. Вэй вышла, насухо обтеревшись полотенцем, которое захватила с собой, затем переоделась в чистое белье. Девушка понимала, что необходимо постирать вещи, которые уже не то что плохо пахли — все были в пыли и пятнах неизвестного содержания. Ну еще, может, она думала, что работа позволит ей отвлечься хоть на мгновение. Замотавшись в полотенце, Вэй пошла обратно в разбитый неподалеку лагерь.       Сообщив Катаре о своих намерениях постирать и получив кусок мыла, Вэй подобрала с земли плащ-накидку, взяла чистую одежду и побрела обратно. По пути ей встретился Сокка, который, бросив взгляд на девушку, слегка зарделся и уткнул глаза в землю. Только придя к озеру Вэй поняла, что полотенце едва ли скрывало то, что должно было быть скрыто от чужих глаз. Подобные мысли не вызывали никакого стыда или смущения — признаться, сейчас на такие глупости было плевать.       Переодевшись и постирав вещи, Вэй развесила их на голых ветках каких-то кустов неподалеку, так, чтобы туда падали солнечные лучи. От стирки в прохладной воде руки окоченели, и девушка принялась тереть их друг об друга.       — О, Вэй, ты как раз вовремя. Поможешь мне к завтраку подготовиться? — сказала Катара, когда Вэй вернулась обратно.       Речь об утреннем инциденте не заходила, Катара ничего не спрашивала, и Вэй была благодарна. Ворошить эти кошмары — значит, ни на шаг не отдаляться от прошлого. Пусть они и снятся почти каждую ночь, пусть и копошатся в голове ужасные воспоминания об ужасных вещах, пока они внутри нее и никто не говорит об этом, они медленно гниют и увядают, словно заброшенный цветочный сад. По крайней мере, так думала Вэй.       — Что нужно делать? — спросила девушка, осматривая бурлящий на костре котелок и расставленные на земле неподалеку миски.       — Просто налей суп в миски и положи в каждую палочки. Они во-он в той сумке.       Вэй недоверчиво окинула взглядом бурлящую похлебку.       — Там мясо?       — Нет, это просто грибной суп с лапшой. Если в еде есть мясо или рыба, я обычно говорю Аангу. Теперь и тебе буду, — Катара улыбнулась, разливая ароматный чай по глиняным стаканчикам.       — Рыбу я ем, а вот о мясе предупреждай, пожалуйста. Не хочу есть трупы своих братьев и сестер.       Катара на мгновение опешила.       — Ты разве не вегетарианка?       — У рыб нет души, знаешь? Есть только ее энергия. И боли они не чувствуют, когда их режешь. Грубо говоря, существа, которых только для еды и создали. Сознания в них нет, нет крови, ничего живого и теплого.       Катара поперхнулась словами и замолчала. С самого начала Вэй казалась странной, сейчас же она представлялась совсем уж чудачкой. Хотя, конечно, у всех представление о таких вещах разное…       — Не думай, что я сумасшедшая, я знаю, что вегетарианцы мясо не едят. Никакое, — начала Вэй, разливая приятно пахнущий суп по плошкам. — Но, когда бабушка и дедушка бежали из Храмов, многое поменялось. Они стали отшельниками можно сказать. Жили бедно, перебивались овощами и хлебом, но этого было мало. Сама понимаешь. Они поселились в рыбацкой деревне, где одна рыбина стоила раза в три меньше, чем несколько картошин. Пришлось с вегетарианства перейти на… нечто иное. Но мясо животных мы и правда не едим.       — А к чему тогда ты о душе заговорила?       — Ну, у рыб действительно её нет. Это дает мне право их есть, — Вэй невозмутимо повела плечами и посмотрела на Катару, слегка улыбнувшись.       Было непонятно, шутит ли она, или говорит на полном серьезе. В любом случае, Катара усмехнулась, и, понимая, что странности новой участницы команды в любом случае придется принять, решила, что расспрашивать об этом она больше не будет.       — Это даже хорошо. Мы на Южном полюсе почти только рыбу и ели. Даже растений там нет. Хотя, может, лишайники какие-нибудь иногда можно найти.       Глаза Вэй загорелись удивительным восторгом и заинтересованностью.       — Бабушка мне часто о водных племенах рассказывала. Обожала в детстве истории про огромных пушистых птиц, как их там называют…       — Пингвины-выдры? У меня их дома полно! И кататься на них можно.       Вэй засияла, словно ребенок.       — Когда-нибудь вместе прокатимся, — Катара задорно подмигнула и ушла звать остальных ребят на завтрак.       Трапеза проходила спокойно. Тишину нарушал лишь размеренный стук приборов о миски и чавканье Тоф. Вэй жевала жесткие грибы, задумавшись о чем-то. Мысли привели ее к ситуации в мире. Она сама не поняла, зачем, но стала размышлять о исходе войны, и как, черт возьми, компания малолетних ребят сможет одолеть могущественного и сильнейшего в мире мага огня?       — Вы посвятите меня в план?       — Какой план? — спросил Аанг, попивая чай.       — Ну, план одоления всеобщего зла и врага всех народов, — Вэй усмехнулась. Никто из ребят ее иронии не оценил.       — Освоить магию воды и земли, а потом что-то придумаем… — неловко ответил Аватар, понимая, насколько наивно и по-детски звучит этот «план».       — А как же огонь? — переспросила Вэй, нахмурившись.       — Нет. — Твердо ответил Аанг. — Учиться огню я больше не буду. Когда в первый раз пытался, я поранил Катару. Не хочу делать больно своим друзьям.       — Так, подожди секунду. Если я правильно поняла, ты хочешь победить в войне против самого умелого мастера магии огня… не умея пользоваться магией огня? Что ж… хах…       Повисло молчание. Вэй больше ничего не говорила, Аанг ничего не отвечал. На этой неловкой ноте разговор нелепо замялся, хотя все понимали, что рано или поздно речь об этом зайдет. Не может не зайти. Пытаться одолеть Хозяина Огня, не зная всей чуткости и тонкости стихии огня — все равно, что осознанно идти на самоубийство. Впрочем, Вэй понимала, что буквально это она и делает сейчас. Тревога не отпускала с того самого момента, как она покинула дом. С каждым днем сражение приближается. Если не с Хозяином Огня, так с другим сумасшедшим воякой, что-то лепечущим про мировое господство и свержение всех «недостойных». И в своих силах девушка была более чем не уверена.       — Аанг, я хотела тебя попросить, — спустя пару минут, когда завтрак подошел к концу и все собрались расходиться по своим делам, сказала Вэй.       — Да?       — Было бы чудесно позаниматься вместе магией воздуха. Я хочу научиться некоторым приемам…       — Конечно, Вэй! Можем хоть… Ау! — мальчишка запнулся на полуслове от недвусмысленного толчка Тоф в бок.       — Твинклтос, сегодня над тобой издеваюсь я, забыл?       — Помню, — сконфуженно ответил Аанг, потирая ушибленное место. — Прости, Вэй. Давай попозже.       — Бывай, Ветерок, — бросила Тоф через плечо.       Ребята по просьбе Катары отошли чуть дальше разбитого лагеря, скрывшись за средних размеров скалой. Вэй слегка поникла — теперь нужно было думать, чем себя занять. Обычно в свободное время она медитировала или блуждала по лесу, прислушиваясь к размеренному дыханию природы. Сейчас ни то, ни другое сделать не выйдет. Медитировать под звуки отбойного молота (то есть грохот камней и наставляющие/унижающие честь и достоинство Аанга крики Тоф) — занятие для совсем уж просветленных монахов, которые в состоянии не обращать на этот гул внимания. А что касается прогулки по лесу… Понятно, почему и она не может состояться.       Что ж, спустя пятнадцать минут упорных раздумий, план был таков: порисовать, возможно помочь Катаре, а затем уж и Аанг объявится, чтобы потренироваться вместе.       «Если, конечно, будет в состоянии. Судя по крикам Тоф, он и до лагеря дойти сможет с большим трудом».       — Что там происходит? — нервозно спросила Катара.              — Обмучительный процесс, — хохотнул Сокка.       — Очень смешно. Аангу не подходят такие методы обучения… Нужно подробно объяснять, мягко направлять. Она чересчур… груба.       Вэй, пытающаяся изобразить на листке какого-то рогатого жука, на мгновение оторвалась и задумчиво, тихо произнесла:       — Может, это и правильно…       — Что? — Катара обернулась, сложив руки на груди. — Вот это правильно?       И, будто в подтверждение ее слов, на весь карьер раздался очередной командный крик Тоф. Она кричала что-то о том, что Аанг слабак, который не может выполнить простейшее задание.       — Магия земли не терпит мягкости, Катара. Она твердая и грубая. Может, методы Тоф — именно то, что нужно Аангу.       Катара, будто не услышавшая слова Вэй, пошла прямиком к источнику звука, настроенная решительно. Только вот на что?       Вэй молча проводила ее взглядом, а затем вернулась к своему занятию — жук-рогач до сих пор в очень удачливом ракурсе копошился в песке. Линии мягко выходили из-под стержня, девушка закончила набросок, а теперь приступила к мелким деталям. Следовало прорисовать челюсти, мохнатые лапки, попытаться передать его блеск на бумаге. Были бы у нее краски…       — Слушай, у меня к тебе дело, — внезапно начал Сокка, вставший прямо перед сидящей на земле Вэй.       Девушка только хмыкнула, не отрывая взгляда от пергамента.       — Я слышал, тебе тренировка нужна.       — Аанг занят. Так что позже, — Вэй с усилием оторвалась от рисунка и, натянуто улыбнувшись, посмотрела на Сокку.       — Нет, ты не поняла. Хочешь, я тебе помогу кое в чем?       Вэй посмотрела на него, как на умалишенного, иронично изогнув бровь.       — Если ты что-то хочешь, то скажи прямо. Незачем загадками говорить.       — В общем, есть у меня предложение… — Сокка интригующе повел бровями и, подозвав девушку поближе, принялся шептать что-то ей на ухо. По мере его рассказа Вэй хмурилась все больше и больше.

***

      Сокка не был магом. Он не мог заставить предметы левитировать, не мог двигать огромные пласты земли и даже родная стихия, стихия его народа, та, что подчинилась его сестре, никогда не покорится ему. Сокка обычный. Не особенный, не значимый. Ему нечего делать на поле боя, где вода бьёт хлыстами, где огромные булыжники поднимаются в воздух, словно лепестки дикой сливы, и где языки пламени танцуют и переливаются всеми оттенками красного и оранжевого, кружась, стараясь подарить врагу последний смертельный танец. Сокка не маг.       В детстве он грезил о том, что когда-то станет великим волшебником, самым талантливым заклинателем воды на всем Южном полюсе. Он жил мечтами о том, как будет защищать Катару, маму и всё селение от жестоких воинов Огня. Сладкие мечты, поднимающие с колен почти сломленный дух, вдыхающие в маленького мальчика надежду на свет, на будущее. Он ими жил, питался, как подпитываются маленькие ростки солнцем и водой. Но годы шли, и они с сестрой росли, однако никакой магии не было и в помине. Только в возрасте шести лет мальчику объяснили, что магом можно только родиться. Как его сестра, например. Или как другие маги из деревни. А Сокка родился обычным. И останется таким навсегда.       Но он уже смирился, на самом деле. Раньше было грустно и обидно, а ещё было завидно. Но только первое время. Мальчик не был из тех, кто долго убивается и страдает из-за чего-то, а значит, нужно было реализовываться в чем-то другом. В том, в чем он точно не будет бесполезным и слабым, в чем точно сможет стать лучшим. И он нашел свое дело.       — Нет, локоть нужно опустить… Да, вот так. И, ради всего святого, что ты в него так вцепилась?! Ослабь хватку, — звонкий голос Сокки раздавался звучно и громко.       Вэй смущённо опустила взгляд в пол, слегка расслабляя руку. Напряжённые до белизны пальцы стали сжимать бумеранг нежнее, и Сокка удовлетворённо кивнул. Увлеченный процессом обучения, а может просто немного возгордившийся тем, что у него появился первый (и пока что единственный) ученик, парень решил полностью отдаться процессу. Ужасное первое впечатление о новой участнице команды он решил отложить на дальнюю полку своего сознания. После того, что парень услышал (подслушал), его ехидное сердце подтаяло. Совсем немного, но, тем не менее, язвить и отпускать саркастичные шуточки хотелось… чуть меньше.       — Теперь я должна его бросить? — нерешительно спросила Вэй.       — Нет, просто постой с грозным видом, и твои противники, может, сами уйдут.       Вэй медленно краснела, а язык от смущения уже начинал заплетаться. Чтобы парень не счел её уж совсем идиоткой, она прокашлялась и с умным видом проговорила:       — Мне будет намного проще, если ты покажешь, как это делается.       — Я уже показывал, — Сокка нахмурился и сложил руки на груди.       — Э… да, но понимаешь, я… Дело в том, что…       — Вэй, ну что за дела! — Воскликнул парень, прикрыв глаза и принявшись устало потирать переносицу. — Мы тут битый час на одном месте топчемся. Даже Аанг с Тоф закончили уже!       Сбоку послышалось тихое девичье хихиканье, и Сокка, раздражаясь всё больше и больше, повернул голову на источник задевающего его хрупкое эго звука.       — Продолжай-продолжай, о, Великий Учитель Сокка, — Катара насмешливо поклонилась.       Сокка оскорбленно отвернулся и насупился. Катара в ответ только развела руками. Парень решил, что нужно устроить эти пляски с бубном прямо сейчас, с утра. Чуть ли не силком он потащил девушку на «тренировку», и ей пришлось сдаться под этим… нерушимым энтузиазмом. Хотя Вэй с удовольствием назвала бы это навязчивостью.       Вэй Лин не могла признаться, что у нее мозг едва ли два плюс два сложит, и ни о каких тренировках не может идти речи. Только Аангу она была готова уделить время, потому что никак нельзя сравнивать интерес личный и интерес настырного парнишки с конским хвостиком. Но расстраивать Сокку в любом случае не хотелось, всё же он с таким рвением хотел научить ее обращаться с оружием. Однако постепенно в голову закрадывалась мысль, что он больше расстраивается из-за того, что она, подобно медведю-утконосу, которого нарядили в платье и заставили танцевать, неуклюже и смешно двигалась. В этом был виноват не только недосып, но и жуткое стеснение перед новой компанией и боязнь выставить себя дурочкой. В сознание к Вэй такие странные мысли захаживали нечасто, а оттого становилось ещё страшнее, всё это было в новинку.       ­- Спасибо за урок, Сокка, и за то, что доверил мне своё оружие. Но такой вид боя это немного, м, не моё… — Вэй сконфуженно всунула бумеранг в руки парня и заправила за ухо выбившуюся из высокого хвоста прядку волос.       — Мы уже это обсудили, разве нет? Ты мне сказала, что понимаешь, на какой риск пойдешь, если… — Сокка замолчал, сдвинул брови.       Опущенные глаза, поглаживающие подбородок пальцы — поза, которая являлась верным знаком того, что мозговой центр команды устраивал очередную интеллектуальную перепалку с самим с собой. Проще говоря, взвешивал все «за» и «против» и думал, почему нужно поступить так, а не иначе.       — О чем речь? — вклинилась в разговор Тоф.       Вэй подняла голову наверх, откуда раздавался ее голос, но увидела только невысокую скалу, где-то в два её роста высотой. Судя по всему, девочка лежала именно там.       — Сокка не хочет, чтобы я использовала магию. Он это опасным считает.       Парень в ответ только хмыкнул, не выходя из своего астрала.       Не то чтобы Вэй была сильно против этой затеи, искусство владения холодным оружием — очень красивое, тонкое, чуткое. И, кроме эстетической стороны, это действительно полезное умение, и девушка с удовольствием бы ему обучилась. Но только сильно позже, когда освоит магию воздуха если не полностью, то хотя бы перейдет на следующий уровень. Она топчется на месте очень долго. Новых техник и приёмов Вэй не учила уже порядка четырех лет, с того момента, как заболела её единственная наставница — бабушка. А так как болезнь пережить она не смогла, даже наоборот, болезнь пережила её саму, последняя надежда освоить воздушное волшебство буквально канула в Лету.       — Чушь собачья.       Никто даже сообразить не успел, как Тоф за пару секунд оказалась рядом с ними, просто в одно движение спрыгнув со скалы. На воздух поднялся слой пыли, а на месте, куда спрыгнула девочка, остались глубокие следы её ног.       — Что ты имеешь в виду? — спросил Сокка. — Представляешь, что будет, если маги Огня узнают, что есть ещё кочевники, кроме Аанга? На неё объявят охоту, а ещё и награду объявят.       — Я имею в виду, что твоя идея — полный отстой, — Тоф сложила руки на груди. — Слушай, Сокка, я предпочитаю то, что работает на практике. А работает магия воздуха, которой она хотя бы умеет пользоваться. Пока ты научишь её играть в свои игрушки, нас уже с десяток раз огненные придурки убьют.       — А ты что думаешь? — Сокка, сдвинув брови, перевел взгляд на сестру. Катара пожала плечами и приобняла себя одной рукой.       — Тоф права. Не нужно изобретать то, что и так существует. Тем более Вэй видели как минимум пять человек. И все из Страны Огня. Об этом узнают в любом случае.       — Если светиться, то слухи поползут намного быстрее, неужели вы…       Дальше Вэй не слушала. Голова пульсировала болью, судя по ощущениям, её поместили между молотом и наковальней. И, почему-то, постепенно, медленно в ней начинала закипать раздражительность. Очередная бессонная ночь, эта глупая перепалка, этот эгоистичный мальчишка, возомнивший себя великим мастером, который, не спросив её саму, начал учить каким-то бесполезным техникам со своим глупым бумерангом. В случае опасности, в случае, если враги снова нападут на них неожиданно, ей что, ждать, пока Сокка одолжит свое оружие на пару минут? Стоять и ждать, когда у нее есть магия и веер, которые можно использовать в любой момент? В Вэй не было столько прыти и ловкости, сколько их в Аанге, она просто не обучена так резво уворачиваться от атак. На поле боя без веера ей делать нечего. Если Азула и её свита и так видели Вэй, то теперь нет никакого смысла скрываться.       Вэй уже очень давно страдала от регулярных головных болей, но сегодня это ощущалось особенно остро. Голову будто сдавило стальным обручем, она принялась нервно тереть виски.       — Прости, Сокка, но всё же девочки правы, — начала Вэй. — И, знаешь, ты мастер своего дела, у тебя большое будущее, я уверена. Но только я бы хотела учиться своему искусству, магии воздуха…       — Я не понимаю, в чем сложность просто…       — Вот именно. Ты не понимаешь, — Вэй уже чувствовала, как напряглись жилки на лбу, чувствовала медленно закипающую в себе злобу. — Я хочу научиться управлять своими силами.       На языке у девушки вертелись сотни язвительных фраз и саркастичных ответов, и, признаться, она сама не знала, откуда в голове взялись такие паршивые выражения. «Эти идиотские игрушки никому, кроме тебя, и не интересны», «Иди и займись своим привычным занятием — выгляди тупо и ковыряйся в носу. Всяко лучше, чем ко мне приставать», «Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать, я не умею разговаривать с такими, как ты, я сказала, что не хочу учиться этим глупым приемам. Отвали». Злобу подавить не удавалось, она все нарастала и нарастала, с каждой секундой все сильнее отдавая в виски. Она схватилась за голову одной рукой, чуть согнувшись, и болезненно прошипела:       — А-а-а…       — Ты чего? — удивился Сокка, не понимая, что с ней стряслось.       — Ничего, — сквозь зубы процедила Вэй.       — Да ладно тебе, — Сокка сдался, примирительно подняв ладони. Он подошел к Вэй и хотел как-то помочь, хотя бы дать на себя опереться, но девушка грубо отмахнулась и отвернулась в сторону. — Что случилось?       — Ты меня достал, — прошипела Вэй. — Я не хочу, чтобы ты мне помогал. Мне не нужна ничья помощь!       На секунду повисло молчание. Сокка не знал, что сказать, просто оторопело уставившись на Вэй, которая тяжело дышала и все так же держалась за голову. Он чувствовал себя униженно, неловко. Виноватым себя не ощущал. В его идее не было ничего такого, что могло спровоцировать столь бурную реакцию. Сокка только хотел решить теперь уже их общую проблему. Он был готов помочь выбрать ей какое-то оружие, обучить тонкостям обращения с ним, наладить контакт. А в итоге он стоит и смотрит на нее, держа в руках свой чертов бумеранг и чувствует, как разваливается только появившийся кирпичик доверия между ними. В команде теперь напряженно. И виноват именно он.       Вэй бросила на него взгляд исподлобья и пошла обратно в лагерь. Катара подошла к брату, положила руку на плечо и молча посмотрела на него. Мотив Сокки был понятен. Возможно, глуп, но понятен. И поведение Вэй вызывало в девушке смешанные негативные чувства. Злость, оскорбленность, обида за брата. Если у Вэй есть какие-то проблемы, пусть она держит их в себе и не срывается на людей, которые хотят ей помочь.       — Глупый конфликт из ничего, — подытожила Тоф, сладко зевнув и потянувшись.       Она бы солгала, если бы сказала, что ей не плевать на эту ситуацию. Пока никто не трогал ее саму, ей было глубоко безразлично на все конфликты и неясности, разворачивающиеся в команде.       — Твинклтос, поднимайся, перерыв окончен!       Вэй, проглотившая очередной приступ агрессии и желание вернуться и высказать мальчишке все скопившиеся оскорбления, пришла в лагерь. Схватила сумку через плечо, бросила туда несколько листов пергамента и пару угольных стержней. Все движения сопровождались тупой пульсирующей болью в голове. Она прошла мимо сопящего на земле Аанга, очевидно уставшего после занятий магией земли, и побрела к краю ущелья. Выбраться отсюда можно было двумя путями. Первый, нудный и долгий, представлял собой протоптанную тропинку вверх, длинную и извилистую. Идти пришлось бы около двадцати минут. Второй был куда легче и, будь тут Сокка, завязался бы очередной громкий спор. Им она и решила воспользоваться.              Вэй подошла к скале и окинула ее оценивающим взглядом.       «Даже стараться не придется».       Вэй закрыла глаза и начала сосредотачиваться на своем дыхании. Она медленно вдыхала и выдыхала воздух, пока не почувствовала, что ее тело начинает заполняться чем-то теплым и опьяняющим. Ее магия, часть ее сущности, без нее девушка не могла представить ни дня жизни.       Девушка стала кружить руками в воздухе, словно создавая большую воронку. Мощная струя воздуха начала подниматься вверх, с каждым мгновением становясь все сильнее и сильнее. Вэй почувствовала, как плавно поднялась над землей. Девушка уже была внутри водоворота мощного, сдавленного воздуха, который послушно поднимал ее вверх.       Левитация при помощи воздушного водоворота — самое сложное, чему Вэй научила бабушка. Эта техника чем-то походила на полет. Но, вспоминая то, как она летала на Аппе, девушка понимала, что вещи абсолютно разные. Сейчас она плыла в пространстве, сама управляя полетом, резво двигаясь вверх, уклоняясь от скалистых выступов. При передвижениях на Аппе весь вкус и сок воздушной магии испарялся и улетучивался. Пусть бизон и чувствовал воздух лучше и был прародителем магии, Вэй пришла к выводу, что левитировать ей больше нравилось самостоятельно.       Девушка наслаждалась чувством свободы и легкости, ощущая каждое колебание ветерка и изменение течения воздуха. Она закрыла глаза и растворилась в этом состоянии, словно стала частью самого воздушного потока. Голову вскружило восхитительное, опьяняющее и ни с чем не сравнимое чувство свободы.       «Черта с два я от этого откажусь из-за бредовых идей какого-то мальчишки».       Вэй опустилась на землю и такими же круговыми движениями рук, но уже более резкими и точеными, разогнала водоворот. Шум ветра стих, Вэй осталась в тишине, наедине со своими мыслями. С такой высоты открывался вид на все ущелье: ребята превратились в мелькающие туда-сюда мушки. Может, зря она забралась на самый пик, но тут дышалось так легко, было настолько свежо, что головная боль потихоньку притуплялась. Вдали девушка заметила полуразваленный домишко, из окна которого, вроде, шел дым. Но, списав все на игры воображения, она отвернулась и снова посмотрела вниз. Затем села на самый край и свесила ноги. Страха не было, она не боялась высоты.       «Но если прямо сейчас я сорвусь вниз и кубарем свалюсь отсюда, разобьюсь в лепешку, так, что живого места не останется. Будет ли кому-то горестно?»       Губы Вэй дрогнули в кривой усмешке. Вспомнился ночной кошмар. И мама.       «Было бы ей горестно?»       Вэй уткнулась носом в пергамент, подрагивающими руками набрасывая давно забытые черты матери. Ее ужасные шрамы от ожогов. Ее лицо, изрубцованное, коричнево-фиолетовое, сочетающее в себе остроту узких серых глаз и мягкий контур едва уцелевших бровей. Ненавистные точеные скулы. Ненавистные веснушки, передавшиеся и ей по наследству. Веснушки и безумие. Так себе наследство, правда?       Тонкие губы, редкие черные волосы, пластами свисавшие с черепа. Она нечасто мыла голову, потому некогда густая и шикарная шевелюра превратилась в паклю.       Вспомнились мучительные мгновения детства, проведенные вместе с ней в пустоте дома в Ту Зин, за кучей свитков с заданиями по истории Царства Земли и исписанных тетрадей. Мать, ударившая ее по лицу, за ошибку в задании. Мать, игнорирующая ее плач и мольбы о помощи, когда она бессильно лежала на полу, парализованная страшными судорогами. Она ругала себя за то, что не смогла сбежать, что не выстояла и не попыталась дать отпор.       Противная, жестокая, ненавистная женщина. Но именно ее любви Вэй так не хватало всю жизнь. Она хотела лишить ее магии. Как и Сокка хотел, чтобы магия была спрятана. Горестное осознание с головой накрыло Вэй. Вот почему она сорвалась.       Она с трудом оторвалась от уже законченного рисунка. Оценивать не стала, быстро спрятав в сумку и уже через мгновение попытавшись забыть о его существовании. Девушка часто уничтожала свои работы, рвала или сжигала, смотрела, как трехчасовой труд превращается в горстку пепла из-за непонравившегося штриха, и было в этом свое очарование, но эту работу следовало сохранить. Вэй чувствовала, что ей это необходимо.       Глаза девушки были слегка опухшими, холодные взгляды бессонных ночей отразились на исхудалом лице. Сколько раз она пыталась понять, почему именно ее детство было таким тяжелым, почему она чувствовала себя одинокой, даже когда была рядом с людьми. За исключение бабушки и дедушки, только с Тао она могла почувствовать себя живой, чувствующей, изучающей окружающий мир. Не черствой фарфоровой куклой и не убойной скотиной. Только с ним.       «Что же сейчас с тобой, бедняга Тао?»       Девушка погрузилась в воспоминания об их неловкой первой встрече в Академии.

***

      Дневной летний зной постепенно сменялся вечерней свежестью. Вэй спешила на занятия — вечерние, как и свежесть, единственные, на которые ей удавалось сбежать. Бабушка занимала мать какой-то работой, болтовней. Или запирала в комнате. Кто-то назовет это безумием, а Вэй, горько усмехнувшись, скажет, что это ее жизнь.       Ей нравилось в Академии, узнавать новое. А если еще и мать не мешала, то день можно было считать прожитым не зря.       Два предмета были позади — ненавистная арифметика и история Царства Земли. Осталось теплое и любимое творчество, последний на сегодня урок. Там нужно было рисовать, лепить из глины (без помощи магии земли, что важно), сворачивать из бумаги затейливые фигуры зверей и еще кучу всего, что Вэй так обожала.       Сумерки большими пушистыми лапами загребали здание Академии в плюшевые розово-красные объятия. Сегодня Вэй нарисует закат.       Она шла по полному зелени и растений двору, смущенно прижимая к груди конспекты и книги. И тут же остановилась.       — Вот ты где, дрянь! Живо сюда! Пошла ко мне говорю! — мать брызжала слюной, кричала, а лицо было налитым кровью, красным.       Женщину волокли за ворота два солдата Страны Огня, а она рьяно вырывалась. А, завидев дочь, так вообще как на вертеле завертелась и начала голосить на всю Академию. Студенты заинтересованно таращились на развернувшееся представление. В окне показался раздраженный преподаватель магии земли. Он молчал, наблюдая за женщиной и очередной ее выходкой.       Вэй лишь оторопело смотрела на мать, сильнее сжав книги. Вечером будет больно.       Из толпы протиснулся какой-то парнишка и, бросив на нее взгляд, направился к солдатам. Вэй была на достаточном расстоянии, чтобы услышать их разговор.       — Салют, ребят. Какие дела? — заинтересованно спросил он, рассматривая дергающуюся в конвульсиях сумасшедшую.       Женщина продолжала вопить бессвязные бредни, проклиная дочь.       — Шел бы ты отсюда, сопляк, — грубо отмахнулся от него один из солдат.       — Слушайте, я бы на вашем месте запер ее где-то. Знаете, сколько тут отпрысков важных шишек? А то вы ее отпустите сейчас, она обратно припрется и кому-нибудь глотку вскроет. На вашей совести будет.       — Ты что, недоносок, себе позволяешь?! — Рявкнул солдат. — Указывать нам собрался?!       — Там моя дочь, ублюдки, отпустите меня! — Чжи Ян заверещала и вцепилась зубами в палец солдата, который ее держал.       Тот заверещал от боли, пытаясь вырваться из хватки женщины.       — Ли, может, пацан-то и прав? — хохотнул второй, явно потешаясь над напарником.       — Заткнись! Отцепи ее! Вот ты тварь, — солдат, имя которого осталось в тайне, схватил женщину за волосы, оттягивая от руки Ли. — Ты посмотри, как пиранья вцепилась, мразь! Неделю будешь в изоляторе гнить.       Учитель магии земли, по-старчески причитая, позвал всех на занятие и громко захлопнул окно. Ребята раздраженно зацокали.       Проходя мимо Вэй, они перешептывались, кидали косые взгляды, посмеивались.       — Вот же неудачница. Интересно, ее дома бьют? — услышала Вэй сквозь гул толпы.       — Ты руки-то ее видела? Живого места нет, все в синяках.       — Да понятное дело, с такой-то мамашей.       Вэй попыталась игнорировать их слова и сосредоточиться на том, что сейчас начнется любимый предмет, что сегодня чудный закат и свежий летний воздух. Но не могла сдержать слезы. Девочка боялась, что одноклассники будут смотреть на нее с сочувствием или презрением, а именно это сейчас и происходило. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать на всем теле насмехающиеся взгляды и не слышать грубые колкости.       — Молодец, Тао! Как будто уже и не такой бесполезный, безумицу вон спровадил. Но все еще калека жалкий, — где-то за спиной заливисто захихикала дочка директора Академии, окруженная своей компанией подлиз.       Вэй знала Тао. Спокойный, но своенравный мальчишка, на два года старше нее. Тао родился без левой руки, из-за чего чуть ли не с самого первого дня учебы стал любимой мишенью для здешних стервятников.       — Дава-ай, покажи нам свой уродский обрубок, — не унималась девчонка, посмеиваясь. — Или мы снова заставим, хочешь? Моку, хватай его.       Вэй наблюдала ужасную картину: как парня хватает какой-то толстяк, больно сдавливая его тело, а другой мальчишка примерно такого же телосложения пытается снять с него рубашку. Тао вырывался, пытался отбиваться ногами, но он был один против двух здоровенных тупиц, а потому старания были тщетными.       Девочка обернулась, обнаруживая, что никто не смотрит, и свита дочки директора также увлечена не ей.       «Да к черту».       Вэй едва заметно задвигала пальцами, чувствуя в себе силу, которой не терпелось вырваться на свободу. Как жаль, что использовать она может лишь часть. Девочка создала небольшой вихрь, поднявший на воздух кучу пыли и листьев, которые закружились вокруг лиц малолетних извергов. Ребята зажмурились, толстяк отпустил Тао, в попытке отмахнуться от летающего мусора, а тот беспомощно упал на землю. Встретился глазами с Вэй. Девочка жестом показала ему уйти оттуда, и Тао понял, по-быстрому уползая со своего места.       — Что за… кх! — дочь директора раскрыла рот и туда в мгновение попал листик, застрявший в горле. Она начала хрипеть и кашлять, стуча себе по груди.       — Черт! — воскликнул Тао.       Парень быстро поднялся на ноги и, схватив за руку Вэй, побежал за ворота, волоча девочку за собой.       Когда они скрылись за забором, вихри пропали, а из окна снова выглянул преподаватель, злобно отчитывая всю толпу за то, что они бессовестно прогуливают важные уроки. Еще и пообещал родителям доложить.       Тао и Вэй добежали до ярмарки, которая была неподалеку от Академии, и остановились. Девочка жадно хватала ртом воздух, в руках были смятые конспекты. И, кажется, один из них был безвозвратно утерян.       — Ну, значит так. Я не спрашиваю, какого хрена сейчас было, а ты принимаешь это за благодарность. Идет?       — Сейчас творчество идет, — горестно отозвалась Вэй, проигнорировав парня.       — По секрету: сегодня нет никакого творчества, учитель заболел, а на замену арифметику поставили.       — Врешь ведь, — Вэй сощурилась.       — Пойди проверь, — усмехнулся парень.       Ребята пошли дальше, переговариваясь о чем-то обыденном, как будто двадцать минут назад оба не были жертвами травли, а из Академии силком не вытащили сумасшедшую женщину.       — Кстати об этом. Я давно знаю, что это твоя мать. Хотел помочь, солдат на мысль навести, что надо бы куда-то ее упрятать, — сказал Тао, останавливаясь возле какой-то пестрой вывески.       — Чего ради? — Вэй поникла, остановившись рядом с ним.       — Давно за тобой наблюдаю. Ты добрая, рисуешь красиво. И храбрая оказывается, — Тао улыбнулся, поправляя выбившиеся из хвоста каштановые пряди. — Заслуживаешь помощи.       Вэй усмехнулась.       — Тогда один-один.       — Хочешь в цирк?       — Чего?       — Сегодня последний день представление идет, потом уезжают.       — А билеты?       Тао звонко рассмеялся над ней, а Вэй зарделась, кажется, до кончиков пальцев. Но в цирк она действительно мечтала сходить с совсем уж юного детства.       — До чего же правильная. Смешно даже, — Тао схватил ее под руку и направился к большому цирковому шатру. — Я покажу, как это делается. Только тебе нужно состроить максимально жалостливое лицо. Хотя… не гримасничай, оно у тебя и так такое.

***

      Приятно было вспомнить кусочек хорошего прошлого. Особенно эту вылазку с Тао. А сейчас он где-то на войне. Возможно, даже мертв. Скорее всего мертв. Вэй неуютно повела плечами. Его не брали в армию из-за инвалидности, не положено ему было воевать. А он сам напросился. Как-то сумел. Он хороший, сильный маг, пусть и немного отличается от остальных, но…       «Но что ж тебе спокойно не сиделось. До чего же ты правильный. Защищать слабых, помогать беспомощным. Аж тошно».       Вэй усмехнулась, провожая глазами уходящее солнце. На щеку приземлилась капля дождя. Подняв голову, Вэй увидела тяжелые свинцовые тучи. Пора возвращаться.       Поправив сумку, девушка встала, размяла затекшие конечности и… И увидела внизу Катару, махающую ей руками и что-то кричащую. Она была не в самом каньоне, на уровень выше.       «Зачем выбралась? Меня, что ли, искала?»       Вэй отошла назад для разбега. Затем, разбежавшись прыгнула вниз. Пара секунд свободного падения, и она приземляется на воздушную подушку метрах в двадцати от Катары.       — Мне, наверное, извиниться надо. Я не со зла это все, жал…       — Вэй, — подбежав к девушка, Катара схватила ее за плечи.       Посмотрела в глаза, тревожно, испуганно. Вэй напряглась.       — Сокка пропал.