***
В субботу дедушка сообщил, что он поедет в город навестить мою маму и будет там примерно две недели. — Квартира в твоём распоряжении, надеюсь, тебе хватит на еду… Я посчитал — это знак судьбы, что пора к отцу. Всё равно по Максу соскучился (в школе редко его вижу), и вообще… — Не, спасибо, дедуль, я лучше домой тогда, — перебиваю не слишком вежливо. Дедушка, сщурив глаза, спрашивает: — Ты уверен? Я киваю. — Когда поедешь? — В понедельник утром. Успеешь собраться? — Мне и собирать-то нечего, — смеюсь. Сразу написал Ане на всякий случай, спросил, как там отцовское настроение. Ответ «вроде не злится» меня устроил. Эти выходные мы с дедушкой читали, говорили о разном, играли в четыре руки на пиано и смеялись над «Уральскими пельменями» (никак не могу объяснить это пристрастие); дедушка готовился к отъезду, а я обещал звонить, если что-то будет не так.***
Поздний вечер воскресенья. Сжимаю в руке пакетик, ставший почти родным, и смотрю на дверь своей квартиры. Воскресенье, значит, отец точно дома. Вдох-выдох. Стучусь в дверь: а вдруг не пустят? Открыла Аня. Кажется, она обрадовалась моему возвращению. Снимаю обувь, вижу отца. Столкнулись взглядами. — Любимый дедушка тоже выгнал? — ухмыляется он. Молчу, рассматриваю линолеум под ногами. — Надеюсь, ты подумал над своим отвратительным поведением. Я записал тебя к психологу на вторник, кстати. - Это ещё зачем? - Не включай придурка. Мы с пакетиком оказались на чужой территории. Я реально тупой, раз надеялся на его адекватность. Месяц толком не виделись, и первым делом — ультиматум. — А где Макс? — вспоминаю изначальную цель своего визита. — К другу ушёл на ночёвку. Неловкая пауза. Не понимаю как вести себя около отца, ухожу в свою комнату. Могло быть и хуже, в принципе.***
На следующий день встаю с петухами, лишь бы уйти поскорее из дома. Отец, как оказалось, тоже ранняя пташка. — Доброе утро, — говорит он. Господи, точно проведет воспитательную беседу. Обычно отец без повода не общается со мной. — Доброе. Глоток кофе, тяжелый вздох перед тяжелым разговором. Знаю эту последовательность действий назубок. — Теперь послушай меня. Ты опозорил нашу семью, ты дерзил мне, ты ушел жить к родственнику на месяц, даже не сообщив! А потом возвращаешься как ни в чем не бывало, - читает нотации отец, ставя акцент на местоимении "ты". - Дмитрий, я с тобой разговариваю! Дмитрий, дмитрий, дмитрий… Я поменяю имя, чтобы никогда ебучего «Дмитрий» не слышать! — Я посовещался со своими коллегами и друзьями насчёт той ситуации. Понимаю, трудный возраст, внимание привлекать нравится, но я в твои годы родителей не мучал. Резко заболела голова. Спорить небезопасно сейчас: вдруг выкинет меня? — Давай потом, пожалуйста… — Не увиливай, Дмит… — Терпеть я этих Дмитриев не могу! — бешусь и перебиваю. Отец поставил чашку на стол, я сразу приготовился защищаться. — Буду звать как хочу, прекрати дергаться! Кроме того, что скажет делать психолог, будешь выполнять ещё и мои условия. Вечером объясню, и так на работу опаздываю из-за тебя. Видимо, первая смена сегодня. Отец надевает верхнюю одежду, а я стою как истукан и пялюсь на его ботинки. «Учись нормально», — небрежно сказал и ушел. Материться или истерить? Правильно, собрать сумку и уйти в лес. Он находится на окраине поселка и, к моему счастью, это в пяти минутах ходьбы. Часто хожу сюда: уединение, дзен, все дела. Летом именно из-за любви к природе постоянно ходил в комариных укусах. Посидел полчасика, вроде успокоился. Написал Юле — звонить ей нельзя, живет у родственников. В последнее время она что-то не отвечает, надеюсь, все хорошо. Я посмотрел на время, охуел и побежал (громко сказано) в школу. Опоздал некритично, Мария Ивановна простила и объяснительную не потребовала. Родионов съебался с моей парты, хоть что-то хорошее. Сидит, в переглядки с Игорёшей играет. Послушал мой совет, молодец. На переменах никто не докапывался, что было странно, шушукались в сторонке. Соседушка прекрасно вписался в их шайку, словно всегда там и был. Я мысленно хвалил себя за то, что не успел наговорить ему лишнего. Перед последним уроком я поднялся покурить на четвёртый этаж. Он делится на две половины; первая — кладовая уборщика и всякий хлам, а вторая просто «закрыта» (заперта на замок). Ходят легенды о четвёртом, но никто не знает правды. Я думаю, школе не хватило бюджета всё обставить, а замок нужен, чтоб такие как я не шлялись и не дымили. Скурил одну, сжевал полпачки мятного дирола и спустился по лестнице. В коридоре кто-то толкнул меня со спины. Кто-то на голову выше. Ушел с последней физры: надоело позориться. Отец обычно приходит в три, у меня есть час, чтоб посидеть дома. С Симой поговорю наконец-то! — Макс, ты дома? — вхожу. Выходит на мой голос отец, а рядом прячется грустный Макс. — Сима! — раскрываю руки для объятья. Он шарахается от меня, ещё больше скрываясь за спиной отца. Я в лёгком шоке. Немой вопрос в глазах. — Я решил, что Максу вредна твоя компания, пока ты не вылечишься, — сказал отец. — От чего?.. Пялюсь в одну точку. — Не хлопай глазками, сам знаешь. — От чего лечусь? Скажи вслух! — Голову свою больную лечишь! — И что ты ещё решил по поводу моей головы?! Может, мне психушка светит, а я не в курсе! Отец отправил брата погулять, а меня потащил в свой импровизированный кабинет-курилку (бывший балкон, на самом деле). С первого этажа не разобьюсь, к сожалению. Я навозмущался до рук в синяках и отсутствия голоса, но решил, что не хватало только дыры в затылке. — Ты в неадекватном состоянии. За смешок «кто бы говорил» еще один подзатыльник. Я устал, свалился в кресло и закрыл глаза. Запах отцовских сигарет бьёт в нос. — Не представляешь, как ты меня заебал. Когда с тобой разговаривают, надо в глаза смотреть! — Я слушаю. — Русским языком говорю — смотреть! Единственный, кто слушает и слышит тут — это я. Мне почему-то вспомнились чьи-то слова: «Вы с отцом так похожи! У тебя его глаза! Нет, черты лица! Те же самые жесты!» Как две капли. Меня удивляло раньше, что я совсем не питаю тёплых чувств к своей внешности. Синеглазенький блондинчик, брат Барби, если не скромничать. «Ты весь в него!» Не небесно-голубой цвет, даже не буднично-серый, а такой блять синий, как озеро в ночи, чтоб утопиться. Ненавижу его блондинистые волосы и белоснежную улыбку: складывается обманчивое впечатление. Лицо-квадрат, скулы-палочки, брови-домики, и все черты — отрывистые. И это у меня есть тоже. Единственное, что я хотел унаследовать от него — телосложение. Отец был и есть в прекрасной, к моим несчастьям, физической форме. Мышцы, мышцы, мышцы, кто такой жир? Величественная осанка, твердый голос и, конечно, идеально выглаженная одежда — рецепт автоматического авторитета в нечутких глазах. Было время, когда я носил линзы, настолько хотелось скрыть его влияние и влияние его генов на меня. К слову, крашу волосы я до сих пор. Отвлекся, а отец тем временем опять заговорил: — Дми… Ну уж нет. — Серьёзно?! Я готов слушать, но ты-то — нет. Сидишь, сигаретки крутишь… Не дыми в кабинете и бросай курить — врач ты или кто? Говорю в пустоту, прикрыв глаза ладонью. — Хорошо. Без проблем, — вдруг откликается отец. — Последнюю только потушу… Резкие движения, и мою руку хватает. Вырываюсь, понимаю, в ахуе. Вжимаюсь в кресло. Отец, довольный, стоит у окошка. — Узнаешь, как по-настоящему тушат, если ещё раз полезешь, яйцо несчастное, курицу учить. Он закончил курить, взял со стола какую-то бумажку и с шумом предъявил ее мне. «На, ознакомься,» — сказал отец, ухмыляясь. «Условия проживания в квартире». Я нихуя не понимаю. Ни-ху-я. Или не хочу понимать. «Обязательно: 1. Все четверки в четверти, без двоек и жалоб на поведение, вызова в школу родителей. 2. Быть дома в три часа каждый день. Не выходить без разрешения. 3. Посещать психолога минимум два раза в неделю. 4. Отсутствие общения или минимальное общение на нейтральные темы с Максимом. Никакого физического контакта. 5. Запрещается «дружба» с мужским полом.» Глаза разболелись, и я зажмурился. Лист был исписан с двух сторон. Мне хотелось разбить что-нибудь. — А если я не хочу это соблюдать?.. — жалкая часть меня выбралась и говорит тихо-тихо, блеет, как овечка. — Смотри на обратной стороне. «В случае несоблюдения указанных условий субъект покидает место жительства на неясный срок, как он поступил ранее». — Ты злишься на меня из-за того, что я жил у дедушки? Из-за этого весь список, да? «Он просто тебя ненавидит, Димочка. Не отрицай уже правду. Он тебя терпеть не может. Съязви в ответ и уйди, хоть на улицу.» «Я сделаю всё, я просто хочу, чтобы был дом. Тогда он поймет, что я не плохой, и все будет хорошо.» Вот эти два голоса боролись за право действовать. Выиграл, по привычке, первый. Наорал на второго, пошёл спорить. — А как же «люби детей такими, какие они есть»? — Ты не ребёнок. — Тогда и ты не родитель. Отец отобрал «условия», скомкал и бросил в меня. — Вот в кого ты такой невыносимый?! Не хочешь — вали! Я иду навстречу, психическую хуйню твою пытаюсь решить! А ты что? «Не кури, люби таким!» Никому ты такой как есть не нужен. Катись, откуда припёрся, беги своего дедушку до инфаркта доводить. Бросило в дрожь, стало холодно. Второй голос становится отчетливее. Разворачиваю «условия», сжимаю зубы. — Извини. Я постараюсь. Он отворачивается и показывает на дверь. Ухожу в свою комнату. Вечером пришли Аня с работы и Сима с гулянки. Я не стал их встречать. Ночью услышал слабый стук в мою дверь. Открываю, там Аня с едой. — Ты ведь не ужинал, я подумала, вдруг ещё голоден. Она поставила тарелку с макаронами на стол. — По условиям я должен сам готовить, — тихо говорю. Аня посмотрела на меня с сочувствием. — Извини, Дим. Я пыталась, но как видишь… — Ничего. Всё равно я ненадолго. Сам выгонит или уйду опять. Повисла странная пауза. Я боялся услышать ответ на вопрос, который мучал меня днём. «Сима боится меня?» — спрашиваю, а голос дрожит. Всё понимаю по тяжелому вздоху Ани, благодарю её и прошу оставить меня. Сквозняк гулял по комнате и вскарабкался мне на спину. Отлично, ещё одна ноша! Ладно, просто драматизирую и смеюсь в кои-то веки, ведь вся жизнь теперь сплошная трагедийная пьеса. Допотопное окно не защищает от холода октября и точно не спасет от простуды. Стылые макароны. Темно и страшно. Чувствую себя маленьким.***
Вторник. Дождь стучал по голове. Чарльз Дарвин. Сижу с тупым ебалом на уроках и мечтаю поспать. Эволюция. Как там было… Отец говорил, что я естественный отбор пропустил и что-то там ещё. Хуй знает, не слушал биологию. В меня пуляют бумажки изредка. Это хорошо, листков у школьника никогда не бывает много. Хуй, еще хуй, предположения о том, что я делал ночью, раз такой сонный, и еще хуй. Настолько пох… Не, тавтология. Фиолетово. На перемене наблюдаю за тем, как Родионов болтает с Игорёшей. Душа компании! Заметив мой мрачный, по всей видимости, взгляд, бывший сосед направился ко мне под смешки. — Солнышко! Улюлюканье. Издевается чёрт. — Отъебись. Съебываю сам, ведь не дождёшься от него. «Куда собрался?» — Родионов тянет меня к себе за свободный крой рубашки. Я и так злой был, но его жест взбесил донельзя! Кулаки сжал, готов применять «силу», а этот пидор оглядывается на свою команду и смеется. — Только не дерись! Боюсь-боюсь! Я ухожу немедленно, стараясь держать рожу спокойной. После того, как я скрылся за поворотом, Родионов нагнал меня. Поодаль толпились однокласснички. Они думают, что я опять цирк устрою?.. — Солнцев! — нахально улыбается сосед. Он трясет меня за плечо. Даже задуматься нельзя! — Убери лапу, блять! — отцепляю его руку. — Стоит мне уйти, и ты сразу как хвост! Жить без меня не можешь, дорогой? Он ухмыльнулся, сказал: — Человек может прожить без солнца двадцать минут… У меня начинается истерический смех. — Дешевые подкаты оставь при себе! Боже… — Но… Ты назвал меня «дорогой»… Я думал, у нас всё серьёзно… – играет Родионов. Закатываю глаза и собираюсь уходить. Снова. Он хватает меня за запястье. — Прекрати! — выдергиваю руку, отталкиваю его от себя. Публика наблюдает внимательно. Родионов мельком оглядывается на них, вдруг толкает меня в ответ, ближе к стенке, и шепчет, серьёзный-серьёзный: «После уроков будут ждать тебя. Вылезай через окно, солнышко». После этого также резко меняется в лице и хохочет, треплет меня по голове. Я бешусь тихо, в ахуе. — Жалко? — спрашиваю сквозь зубы. — У пчёлки жалко, — отвечает он и уходит, толкнув напоследок. Родионов воссоединяется с компанией, они удаляются, угарая, наверно, надо мной. Блять. Одна большая ловушка? Жалость? Игра? Звонок. После уроков решил уйти через чёрный вход. Открываю старую дверь… Никого! Оббегаю школу, аккуратно выглядываю из-за деревца на главный вход. Одноклассники, парочка старших и Родионов на ступеньках. Он предупредил меня! Сжалился! Быстро ухожу от греха подальше. Сосредоточенный, я не сразу услышал шаги позади. Оборачиваться, пугаться нельзя, поэтому делаю вид, что опаздываю и бегу оставшиеся полдороги на всякий случай. Родной подъезд. Вдох, выдох, выдох, вдох. С таким темпом я успешно стану полумарафонцем… Восстановив дыхание, открываю дверь осторожно, готовый тут же сорваться в бега. Два часа сорок шесть минут. Вроде нормально. Тишина. Его ботинки в прихожей. Иду в свою комнату, уверенный, даже спокойный. Отец! Шарится в ящиках моего стола, в его руках коробка из картона. Только сейчас он видит меня. — Что ты здесь делаешь? Ты должен быть у психолога! Блять, точно, но сейчас не до этого. Подхожу ближе, заглядываю в содержимое коробки. Сердце бьется сильно. Мои краски, блокноты… Застыл. Отец продолжил копаться в моих вещах, я очнулся. — Перестань! Зачем ты?.. Не ройся, это моё! Цепляюсь за его руку, он выкручивается и толкает меня. Падаю, ударяюсь башкой о батарею. — Ничего твоего здесь нет! Это, это и вон то — всё купил я! — кричит отец. Он двигается к книжному шкафу. Отец рассматривает произведения, ухмыляется. Поднимаюсь, хватаю коробку. — Да отцепись ты! — он отвесил пощёчину. — Сука, даже книги умудрился найти пидорские! — Конечно, литература и акварельные краски сделали меня педиком! Отец роется в коробке, выудил оттуда рисунок. — Вот, любуйся! Обычный портрет Влада из художки. — Это было задание! — оправдываюсь. Он ставит собранные вещи на стол. — Точно? А может это твой «друг»! И вообще, пора бросать свои каляки-маляки! Тебе не пять лет! Его голос занимал всю комнату. Я впервые ударил отца не в целях самозащиты. Кулаком в грудь. Ну, и он в ответ. И потом ещё, и ещё, и повалил на кровать. «Кто ж тебя такой смелости научил?» После того, как увидел красное, он остановился. «Катись к психологу, пусть мозги вставит», — бросил отец. «Я всё равно пойду в колледж искусств», — говорю безразлично. Он отвечает: «Через мой труп». Я ухожу, прихватив рюкзак. Трясёт всё тело. В подъезде прохладно. Кровь из носа капает на ступеньку. Надо к психологу, надо. Расскажу про этот случай. Или не стоит? Сука. Забыл спросить отца, куда идти к этому психологу, вот и сижу на ступеньках, набираюсь смелости постучаться. Внезапно отец вышел из квартиры, одетый, с ранцем и коробкой в руках. На меня не реагирует никак, поворачивает ключи в замке. — А где психолог? — спрашиваю. — В поликлинике, — шипит отец, окидывая меня взглядом. — Смена до ночи? — Как обычно! У тебя только тупые вопросы остались? — У меня нет ключей. — Они тебе не понадобятся больше. Он спускается по лестнице и, подходя ближе, бросает в меня вату. — Куда ты несёшь вещи? Да, тупо. Да, знаю ответ. — Туда, где этому мусору место. Отец хлопает входной дверью. Я устал, но надо идти тоже. Останавливаю кровушку из носа. Ещё чуть-чуть посижу. Входная дверь вновь распахнулась. Боже, что отец забыл… И тут вижу. Родионов.