Soukoku Inktober 2021

      Умение Дазая трепаться просто завораживало. Нет, на полном серьезе, перемена не резиновая, они с трудом свистнули ключ на крышу — спасибо тому, что Дазай при всей своей расхлябанности так и не вылетел из студенческого совета и мог достать что угодно, кого угодно и у кого угодно, — так что они были лишены компании надоедливых однокурсников. А этот… языком чешет так, что задаешься невольным вопросом, за что эту кучерявую заразу так девчонки любят. И на уши присядет конкретно, макаронных изделий навешав три кастрюли, и языком… м-да, мысль интересная, надо додумать ее позже.       — И вот я… — в этот раз Осаму рассказывал увлекательнейшее (не то что бы) словоблудие про то, как он в очередной, блин, раз ухитрился повредить свой бесценный глаз. Иногда Чуе казалось, что тот просто выпендривается и все там в порядке с многострадальным органом зрения, но это же Дазай, у него просто не бывает, всегда надо выпендриться. Впрочем, рыжий бы соврал, если бы сказал, что его ну совсем не увлекают байки заклятого друга. Да и жевать свой бенто под треп шатена было увлекательнее, чем просто сидеть в столовке — или на крыше — в тишине и ковырять в мозгах недавно пройденный материал.       Правда, остановить словоблудие Дазая мог только сам Дазай или хороший подзатыльник, особенно когда в его истории становилось все меньше и меньше правдоподобных элементов. Дон Кихот позавидует, Лукас со «Звездными войнами» обрыдается, Кинг живот от смеха надорвет с таких сюжетов и поворотов.       — И этого идиота я люблю… — пробормотал чуть слышно Чуя, выковыривая креветку из риса и кинув ее в коробочку с обедом Осаму. И надо же случиться такому закону подлости, что именно в этот момент кучерявое недоразумение решит заткнуться и попить воды, так что на безлюдной крыше даже тихое бормотание под нос стало слышно отчетливо. Через мгновение Осаму уже откашливал воду, жмурясь до слез, а Накахара сравнялся по цвету с облачком. Самое время шутить про «глаза — зеркало души, а твои невозможно голубые». Если бы желания могли сбываться, Чуя бы уже по воздуху убежал подальше от сокурсника.       — Что ты сказал? — откашлявшись, сипло переспросил шатен, предусмотрительно перехватив за шлейки штанов намеревающегося дать деру рыжего.       — Уши чисти, — процедил в ответ рыжий, ощерившись едва заметно. — Мало ли что тебе там почудилось… Звонок звенит.       И правда — пришлось отпустить рыжего, который пулей, словно ему гравитация неведома, свалил с крыши. А Дазай остался сидеть с глупой и радостной улыбкой на крыше, бессовестно пропуская урок. И придумывать план, как ему теперь пригласить на свидание Накахару… и при этом выжить, желательно. Но их отношения с Чуей заметно… застряли на месте. Точнее, даже откатились частично: Накахара ни в какую не хотел идти на контакт и оставаться с Дазаем наедине. А это значило, что следовало заманить рыжего в ловушку, в которой он все же сможет поговорить с перепуганным комком агрессии, высказав все, что у него самого было на душе.

***

      — Подвинься, блять! — зашипел рыжеволосый, выгнувшись сильнее, и шатен, нависший над ним, сдавленно охнул, когда гибкое, изящное тело прижалось к нему, врезаясь локтями и коленками.       — Куда, блять, мне двигаться?! — в тон своему напарнику зашипел второй парень, склонившись ниже и почти касаясь своим кончиком носа лица прижимающегося к нему рыжего. — Могу возвратно-поступательными разве что, как раз удобно устроились.       План изначальна казался идеальным, как минимум, самому Осаму. Спрятаться от Куникиды и его очередных претензий в подсобке вместе с Чуей. Угрожая тому, что глава студенческого совета может и его припрячь сотворить какую-нибудь работу «на благо университета». А Накахара не особенно любил ни совет, ни такую работу во благо, ни блондина в целом, начиная тихо психовать при приближении Доппо к Дазаю. Последний подозревал, что дело в банальной, но очень ощутимой и яркой ревности, однако рыжий совершенно не желал признавать очевидное. Из-за чего они теперь буквально застряли в подсобке университета, и шатен с тихим ужасом понимал, что в лучшем случае они вывалятся с затекшими конечностями. А еще Чуя никак не хотел успокаиваться, продолжая ерзать, словно угорь, задевая каждым движением самого Осаму. И парень уже, на самом деле, жалел о своей затее: столь активная близость объекта пламенных чувств вызывала вполне однозначную заинтересованность.       — Чуя, пожалуйста, замри! — взвыл шатен, жмурясь, и схватил за парня плечи так сильно, что наверняка оставил синяки от своих пальцев, судя по шипению рыжего. Но он все-таки своего добился: рыжий мелкий угорь прекратил извиваться, застывая практически неподвижно. Во взгляде синих глаз читался такой немой и наивный вопрос, что на мгновение юноше даже стало стыдно за все свои неловкие мысли в адрес рыжего. В конце концов, Осаму сам виноват, что они так ухитрились застрять. Но эта неопределенность в их отношениях, застрявших не менее прочно, убивала его намного сильнее, чем близость вечно ерзающего и беспокойного мальчишки.       — Ты однажды точно меня убьешь, — выдохнул Дазай устало, совершенно теряясь, и просто наклонился, слыша, как рыжий судорожно, рвано вздохнул, стоило вжать его сильнее в стену и рассекретить собственное состояние. Он почти с ужасом ждал, что будет делать Накахара с таким знанием и с губами своего друга в опасной близости от кожи, с прерывистым, частым дыханием и дрожью длинных, музыкальных пальцев, сжавших форменную футболку так, что та задралась до неприличного высоко, открывая часть бледной кожи гуляющему сквозняку. И Чуя совершенно не отреагировал, замирая, будто ожидал продолжения. Он мог уже триста раз оттолкнуть кучерявого, зарычать на него, в конце концов, пространство подсобного помещения позволяло ему хорошенько врезать наглецу по лицу, и тот даже не смог бы увернуться. Но рыжий лишь затих и слегка запрокинул голову. Медные ресницы зажмуренных глаз едва заметно подрагивали, а гибкое тело не было сковано, пусть и оставалось напряженным. И с первым, мягким, едва ощутимым поцелуем чуть выше ключицы парень лишь вздрагивает, но все еще не отталкивает.       У Чуи кожа на шее мягкая, нежная, пахнет кофе, выпитым с утра, и ванилью. Дазай знает это: его губы требовательно, быстро целуют выгнутую, подставленную шею, пока обманчиво хрупкие, нужные пальцы сжимали рубашку на плечах, заставляя жмуриться от удовольствия. А еще в гортани дрожат тихие, мурлыкающие стоны, срываясь вместе с шумными выдохами. Они достаточно тихие, чтобы в этом крыле их не обнаружили, но Осаму прекрасно понимал, что если от такой невинной, нежной ласки парня повело просто до невменяемости, что шатен буквально своим коленом чувствовал, как и Накахары понемногу отказывали тормоза, то тот мог быть крайне громким. Неуместно громким для маленькой подсобки. Вот в серверной… Дазай на мгновение зажмурился, представляя, как они бы целовались посреди прохладной комнаты, заполненной только отсветами от подсветки кулеров в рядах огромных машин, и как красиво смотрелись бы золотистые блики неоново-сияющего на бледной коже Чуи, особенно если разложить его на пиджаках и заставить раскрыться. Но сейчас они были в чертовой подсобке, и за неимением лучшего сейчас Накахара расположился удобно на бедрах Дазая, уткнувшегося коленками в одну стену и опирающегося спиной на вторую. Рыжий едва доставал носками до пола, обездвиженный такой близостью, чем Осаму и пользовался, дав волю рукам, вовсю гладящим бока и бедра однокурсника. Что могло быть забавнее, чем совратить своего любимейшего соперника по учебе в стенах альма матер, да еще и как в дурацком фанфике — в подсобке? Хотелось смеяться и одновременно урчать.       — Господи, Чуя… — бормотал Дазай, застонав едва-едва слышно, когда рыжий неуверенно придвинулся ближе, касаясь робкой, быстрой лаской поцелуев висков и щек, слабо подрагивая. Ему было слишком хорошо от малейших движений Чуи, и то, что парень еще не огрел его чем потяжелее, только придавало уверенности парню в своих действиях. Рыжий всегда был скор на расправу, и его предыдущие ухажеры, решавшие, что миловидный рыжик не выдаст им по первое число, очень серьезно ошибались. Но сейчас Накахара больше напоминал напряженную струну, которая не знала, как ей звучать. И Дазай скользил ладонями по напряженному телу, задирал форменную футболку, нагло касаясь кожи, впитывая в себя рваные вздохи и едва слышный скулеж на самой грани слышимости. Вот только лишать парня невинности в пустой подсобке, пыльной, довольно мало приспособленной для секса, казалось слишком грубым. Если уж устраивать марафон утех, так хоть на кровати в общежитии или дома у Чуи. Но когда наглые пальцы шатена коснулись внутренней поверхности бедра, Накахара едва сдержал гортанный, высокий стон, выгнувшись сильнее навстречу, и под рукой у Осаму стало горячо и жарко, когда он коснулся случайно паха своего визави. Шатен почувствовал, как у него внезапно вспыхнули кончики ушей, а лицо залило жаром: одно дело ласкать податливое и гибкое тело, представляя в мыслях, как тот бы отзывался, и совсем другое — видеть и чувствовать, как чужое тело поддается на незамысловатую ласку, забываясь в удовольствии. Горячее дыхание касалось щек и висков, опаляя, пока Осаму, повинуясь любопытству и азарту гладил сквозь ткань брюк член парня, вырывая все новые и новые стоны из горла. Собственная плоть прижалась к бедру рыжего, ощутимая даже сквозь плотную ткань, и в глазах темнело от того, как Чуя выгибался, раз за разом задевая и натирая чувствительную кожу. Выходить в таком состоянии из подсобки было равнозначно попытке самоубийства.       — Во имя всех чертей, Дазай, — зашипел Накахара, зажмурившись до пятен перед глазами, прежде чем его руки, до того беспорядочно скользившие по плечам и волосам парня, метнулись к чужой промежности, на мгновение неловко нажимая на плоть и заставляя шатена едва ли не зарычать что-то нецензурное сквозь зубы. — Прости, — пробормотал в ответ рыжий, все же ухитрившись расстегнуть ширинку и каким-то невероятным чудом пополам с ловкостью шероховатых пальцев вытащить орган, проводя ладонью вдоль ствола, отчего Осаму и правда выругался с протяжным всхлипом куда-то в шею Чуи, едва подавив желание вцепиться в приятно пахнущую кожу зубами. Впрочем, у Дазая хватило остатков совести оказать Чуе ответную услугу, и вскоре его ухо опалил длинный гортанный стон, когда собственные длинные, ловкие пальцы обхватили чужой член, каждым движением копируя то, что делал рыжий, лаская Осаму в одном ему известном темпе, то сползая к самому основанию, царапая пальцы о края молнии, то начиная нежно гладить пальцами головку, слабо потирая большим пальцем разгоряченную плоть, размазывая полупрозрачные капли по ней. В подсобке было слишком жарко, рубашки липли к мокрым спинам. Уже становилось все равно, что их услышат, что они могут быть найдены в таком положении, прижатые друг к другу и совершенно недвусмысленно возбужденные. Единственное, что Дазай отчетливо осознавал, — его любимый и лучший соперник сейчас давил своим весом на колени и бедра, прижимаясь ближе и слабо подаваясь навстречу его руке, пока ладонь рыжего прижималась к стволу, размазывая предэякулят в все более рваном и резком темпе. Глаза рыжего потемнели так, что казались практически синими, индиго, затягивали и манили.       И прежде чем оргазм настиг юношу, Дазай впился губами в приоткрытые губы Чуи, практически сразу проникая в рот языком и вылизывая изнутри, по ровной кромке зубов, скользкому языку и ребристому нёбу, будто пытаясь выпить воздух из легких парня. В горле вибрировал протяжный, почти скулящий стон, отдаваясь в поцелуй. И по ладони и рубашке растеклась сперма, пачкая и мгновенно впитываясь в белоснежную ткань, тогда как в ушах стоял оглушительный, яркий, невероятно сильный звон от волны накатившего экстаза. И в этот момент, высшего экстаза и удовольствия, Накахара был особенно прекрасен на взгляд шатена.       Выбрались они из подсобки уже перед самым закрытием университета, когда довольно сильно стемнело, а на небе зажглись звезды. Не то что бы они были последними, кто оставался в университете, но уж точно не парни, чьи уроки должны были закончиться уже очень давно. Конечно, они всегда могли отмазаться дополнительным проектом или посиделками в библиотеке, но, к счастью, оправдываться даже перед охранником не пришлось: по пути к выходу ни одна живая душа не встретилась им. Вечер встретил парней прохладой, тишиной и облегченными вздохами после жаркой и тесной подсобки.       — Ты идиот, — вздохнул Чуя, сжимая несильно ладонь Осаму вопреки далеко не самой лестной оценке.       — Но ведь ты меня все равно любишь, — подмигнул в ответ шатен, потянув за собой парня с довольной улыбкой. Кажется, решение «случайно застрять» с Накахарой было самой лучшей из всех идей, которые когда-либо приходили в голову Дазая.