Strangers

Дилюк вбивает его в стену. Воздух покидает грудь — а Кайа улыбается, запрокидывает голову, подставляет шею. Дилюк любит, когда он так делает. Дилюк впивается губами ему в горло, оставляя след, другой, он метит всю шею Кайи — возможно, в надежде, что наряды Кайи в ближайшие дни станут менее откровенными. О, нет, он будет светить засосами на весь Мондштадт. Его репутации мало что способно навредить. Дилюк весьма грубо разворачивает его лицом к стенке, толкает вперёд. Кайа, как всегда, поддается. Опирается ладонями на стену, изгибает спину, приподнимая бедра. Он знает, как нравится Дилюку, а остальное неважно. Дилюк лишь приспускает его штаны, ограничивая Кайю в движениях, тратит пару секунд на поиск, плескает смазку на расселину между ягодиц, грубо размазывает, не проникая пальцами внутрь, и входит сам. Много. Глубоко. Хорошо. Больно. Кайа начинает дышать чуть глубже, царапая стену и сбивая лак с ногтей, а Дилюк не торопится. Хоть этому он научился. Хоть что-то. Почти минута на привыкание, на то, чтобы сморгнуть слезы, чтобы расслабиться. Звучный толчок, соприкосновения бедер, хлюпающая смазка. Внутри все горит — и в заднице, и в груди. Кайа закрывает глаза. * * * Они все ещё не общаются сверх нескольких фраз в неделю в таверне. Их жизни не соприкасаются. Кайа носится по делам Ордо, опрашивает своих информаторов, зачищает лагеря хиличурлов и пытается делать вид, что его жизнь прекрасна. Дилюк… играет в героя по ночам, играет в бармена на выходных, не допускает посторонних в поместье, не допускает посторонних до тела. У Кайи язык не повернулся бы назвать их любовниками. Раз или два в месяц, когда Дилюк начинает неприкрыто злиться на него, на Ордо, на постояльцев, когда ставшего чуть беспечнее Полуночного Героя почти замечает стража — Кайа приходит к нему. И Дилюк пропадает. * * * В самый первый раз Кайа просто хотел поговорить ни о чем. На винокурне не случилось ничего плохого, хиличурлов не стало больше, цены на вино не упали, а экспорт вина в Ли Юэ и Натлан стал только больше, это его источники подтверждали. Но Дилюк сходит с ума, и Кайа хочет понять, что же не так. А натыкается он на дрожащие руки Дилюка и на стену ледяного презрения на два метра толще, чем обычно. Доля ангелов была уже час как закрыта, и Кайа радуется, что решил остаться до последнего, ожидая, пока последний посетитель уберется отсюда. Первые полчаса Дилюк молча, но весьма громко убирается, явно игнорируя его присутствие. Он несколько раз едва не роняет пустые бутылки, спотыкается на осколках, звучно зашипев, раздражённо пинает стул… ...и ни разу не говорит Кайе, что ему стоит уйти. Это интересно. — Помощь нужна? — подает голос сам Кайа, крутя на дне стакана последний глоток вина. — Кажется, сегодня мастер Дилюк не в настроении. — Заткнись, — бросает Дилюк. И убирайся, должно идти следом. Не следует. — Знаешь, мы могли бы обсудить э-… — У нас нет общих тем для разговора, — отрезает Дилюк. Выдыхает, опираясь одной рукой о барную стойку. Кайа встает, отодвигая стул. Боковым зрением он видит, как Дилюк вздрагивает и отворачивается. Будто не хочет смотреть, как Кайа уйдет. Будто не хочет, чтобы он уходил. У Кайи есть лишь догадка, несмелая фантазия и немного любопытства. Шаг к двери… а затем Кайа в одно длинное движение перетекает за спину Дилюка. Разумеется, он не остаётся незамеченным. Дилюк слишком хороший воин, чтобы не понять, что враг оказался у него за спиной. Но Дилюк не двигается. Будто ждёт чего-то. Напряжённый, даже под всеми слоями одежды было видно, что его мышцы больше напоминают камень. Кайа обнимает его со спины. Его мимолётная догадка подтверждается — Дилюк вздрагивает всем телом, но не отталкивает, позволяет сцепить руки на своей груди, опустить подбородок на плечо. Он молчит, только руки напрягаются все сильнее, вцепляясь в стойку, и Кайа, интереса ради, проводит носом по открытому участку кожи между воротником и затылком. Дилюк резко дергается, и уже в следующую секунду к стойке оказывается прижат Кайа, так, что дерево неудобно впивается в поясницу. Дилюк смотрит так жадно и так голодно, что истолковать этот взгляд иначе невозможно. Кайа целует его первым. * * * Почти пять лет без единого прикосновения. Дилюк надевает одежду, будто надевает броню, пять, шесть слоев. Кайа уже успел оценить, как сложно снять с него хотя бы парочку. А Дилюк всегда был тактильным. Он обожал спать в обнимку с Кайей, забрасывать руку ему на плечо. Когда их впервые тянуло друг к другу, Дилюк мог целоваться часами, растекаясь в прикосновениях Кайи. Неудивительно, что сейчас без прикосновений его кроет. Неудивительно, что подпускать он мог только Кайю. И только контролируя ситуацию: от первого прикосновения до последнего, не давая ничего сверх необходимого. Он не позволяет себя целовать, не позволяет раздеваться самому и раздевать его, не позволяет выбрать, как будут проходить их встречи. Кайа почти не трогает Дилюка, Кайа предоставляет свое тело в его пользование, следуя за каждым жестом и взглядом, открываясь и иногда без малейшего стыда подставляясь. Они никогда не говорят об этом. А Кайа ничего не имеет против того, чтобы им слегка воспользовались. Не в первый и не в последний раз в его жизни. Так он думает, игнорируя болезненный жар в груди, кусая губы, не позволяя себе ни одного лишнего стона. Их взаимодействие настолько хрупкое, что каждый невинный жест может сломать его. Кайа опускает руку на свой член, сглатывает и двигает — быстро-быстро, в такт резким толчкам Дилюка, совсем не так, как любит он сам. Дилюку достаточно его открытости и послушности, чтобы кончить. Кайа воспринимает каждый оргазм как что-то неотвратимое. После они расходятся в разные углы таверны, Дилюк — судорожно поправляя штаны и сюртук, Кайа — пачкая несколько носовых платков, вытирая сперму с руки и ее же потёки с бедер. Они расходятся, не сказав друг другу ни слова. Это все общее, что у них есть.