Залив колченогих рыб

      Сонни сидел на песке, и лицо его желтили яркие всполохи огня. Он сам развёл костёр: в наплечной сумке парня нашёлся отдалённо знакомый мне предмет, называемый «зажигалкой». Вещи совсем не вымокли, несмотря на то, что последние пару часов мы провели в воде, – они были упакованы в прозрачные мешки, которые, – как мне удалось понять, – не пропускали влагу. Очень удобная штука! Я успел прикинуть, что с таким мешком можно было бы запросто пристроить на дне залива подушку, найденную в усадьбе. Но выменять его мне было не на что.       Сонни стянул штаны и майку, переоделся в сухое, и разложил их сохнуть возле костра. А вот у меня вокруг бёдер всё ещё было намотано покрывало. Влажная ткань неприятно давила и вся облипла песком, но, как гостеприимный хозяин, снимать её я не стал.       Мы с Леви редко разжигали костры. Они получались совсем не такие большие, как этот. Вовсе не удивительно, что на яркий свет тотчас сбежались взбудораженные жители залива. Вещи Сонни облепила стайка песчанковых рыбок, и парень, заметив их, поморщился от омерзения.       Очень скоро на берегу показался и сам Леви. Он гордой походкой дохромал до нашего лагеря и, разогнав своих мелких собратьев, плюхнулся на песок. А потом, как видно почувствовав чешуёй неприятный жар, идущий от костра, завернулся в сохнущие рядом штаны.       – Если не возражаете, – чинно кивнул он Сонни.       Парень в ответ покачал головой, – мол, пользуйтесь на здоровье, – с таким видом, что я однозначно понял: впечатлений ему на сегодня уже хватило, и колченогий рыб, закутанный в штаны уже не вызывала внутри него каких-либо бурных чувств.       Он ещё немного поглядел на Леви, а потом обернулся ко мне:       – Я никогда не встречал говорящих рыб. Сухопутных – да, а говорящих ещё ни разу. Здесь много таких?        – Других таких, как Леви, больше нет! – Я улыбнулся, взглянув на друга, и заметил, что тот довольно напыжился. – По крайней мере в нашем заливе.       – Других, как кто? – не понял Сонни.       – Я так зову его – Леви. Левиафан.       – Леви Левиафан?! – парень прыснул от смеха.       – А что такое?       – Да ничего… – Он пожал плечами. – Кроме того, что Левиафан это огромный, ужасный зверь. Ты про него не слышал?       – Нет… – Я нахмурился. – Расскажи.       Похоже, что эта просьба пришлась ему по душе.       – Ну хорошо… – Сонни наклонился поближе к костру и на бледном лице заплясали резкие тени. Парень понизил голос: – Левиафан… Одно это слово вселяет в любую тварь нестерпимый ужас. Он не животное и не змей, не божество и не хранитель адских ворот. Он зародился в чреслах планеты, ставшей ему матерью, а семя той матери подарил, наверное, сам Создатель. Он и день, и ночь. И спасение, и погибель. Громады его телес достойно разве дно Марианской впадины, из расщелины которой он выполз на божий свет…       Я перебил:       – Постой-ка, какое дно?.. – Вся эта история почему-то казалась мне очень важной.       – Э-э-э… – Сонни задумался: с его лица на мгновение слетела вся напущенная загадочность. – Ну, в общем, он очень крупный. Я это хотел сказать.       – Крупнее спрутов?       Не знаю, видел ли Сонни спрутов, но он без раздумий ответил:       – Конечно! Да! – Загадочность вернулась. – Никакие спруты с ним не сравнятся...       У меня по спине побежали мурашки. И эту холодящую дух миграцию усиливал зловещий треск костра.       А Сонни продолжал, во всю наслаждаясь властью рассказчика:       – В глотке у него полыхает пожар, лава кипит в глазницах, и нет на свете ни единого человека, кто не дрогнет перед его растворëнной пастью. Каждое утро он уплывает за горизонт и там разжигает давно уже мёртвое солнце, чтобы ещё на день продлить нашему бренному миру жизнь...       Я представил, что по утрам Леви просыпается раньше всех живущих в округе дневных созданий и плывëт к горизонту, чтобы тайно выпустить пламя из своих раскалённых кишков. Эта мысль была смешной, но, помня, какой пожар полыхает на небе залива каждое утро, я готов был поверить, что солнце и правда день ото дня разжигает какой-то огромный зверь.       Сонни, оглядев меня, рассмеялся:       – Ну что ты так напрягся?! Ведь это сказка!       Узнав об этом, я и правда тотчас расслабился. И даже смутился своей «дундучной» доверчивости.       Кажется, Леви наличие такого сказочного тезки было лестно.       – Значит, лава кипит в глазницах? – рыб довольно осклабился, явив на свет свои вполне человечьи зубы – крохотный рядок, едва способный перемолоть некрупного морского жучка. У других колченогих рыб зубы были совсем другие. Наверное, поэтому они не могли говорить.       Сон снова захохотал:       – Настоящий монстр!       Леви пощёлкал зубами:       – А ну трепещите, люди, я раскрываю пасть!       Ещё с минуту мы смеялись над внушающим страх колченогим рыбом. «Уж назвал, так назвал! – говорил мне Леви. – Одним словом, дундук!»       А потом Сон взглянул на меня, точно вдруг осознал что-то очень важное.       – Постой… – он любопытно вскинул бровь. – А тебя как зовут? Я ведь ещё не спрашивал.       Я посмотрел на рыба, но тот лишь развёл коленями. Уж если я сам не знал своего имени, то Леви не знал его и подавно.       Сон глядел выжидающе и как-то очень уж дружелюбно. Выбравшись из воды он порядочно потеплел ко мне: наверное, спасение от дождя пробудило в нём благодарные чувства. Никто ещё не смотрел на меня таким добрыми глазами. Разве только Леви, обычно глядящий на всё и вся со скептическим прищуром, и то лишь однажды, когда я сильно болел. Словом, мне очень и очень хотелось ему ответить.       Пришлось припомнил свой старый сон.       – Мне кажется, меня называли Думсдэй¹.       Парень задумчиво повторил:       – Думсдэй… – Потом заморгал. – Но это твоя фамилия! Наверное… А как же тебя зовут?       – Что такое «фамилия»?       – Ну ты чудак!.. – Вид у Сонни стал недоверчивым и насмешливым. Однако, он быстро понял, что я не шучу. – Фамилия – это второе имя, понимаешь? А есть ещё первое.       – Зачем так много имён?       Мой собеседник надул щёки и резко выдохнул.       – Как сложно с тобой! Ну смотри, меня, например, зовут Сонни Фишер².       – Ты рыбак?       Леви тревожно заëрзал. А Сон, смеясь, закатил глаза:       – Нет! Так же, как ты не антихрист и не всадник апокалипсиса!       Я ничего не понял. Но спрашивать дальше было как-то неловко. Тем более, про фамилию было куда интереснее, чем про всадников.       Парень продолжил:       – Так вот, меня зовут Сонни Фишер. Фишер – это фамилия. Сонни – имя. Зачем это нужно? Затем, что таких же Сонни вокруг ходит целая куча!..       Я недоверчиво огляделся по сторонам. Это утверждение было весьма бредовым: я никогда не встречал на острове других людей по имени Сонни. Я вообще никогда до этого дня не встречал людей. Но с некоторых пор, а именно, с того самого момента, как жук напомнил мне вкус печёнки, я мало доверял своему сознанию и вполне мог допустить, что люди в округе всё же водились, просто я их не замечал.       Чёрт знает, что может твориться с сознанием человека, которого едва не убило огромной каплей… Возможно, дважды!       От всех этих мыслей у меня опять заболела шея.       А Сон тем времен продолжал:       – В общем, человека по имени Сонни встретить очень легко! Ну ладно, обманываю, раньше было легко, а сейчас не очень-то… Но вот встретить другого такого же Сонни Фишера – это надо ещё постараться! Понял теперь?       Я неуверенно дёрнул плечами. В шее что-то стрельнуло. Наверное, я поморщился.       – Что с тобой? – удивился Сон.       – Ничего.       Леви рассказывал мне однажды, что колченогие рыбы прогоняют из стаи больных собратьев. Мол, если жалеть всех и каждого, стая со временем ослабеет и уже не сможет отбиться от крупных хищников. Сам Леви подобной участи не боялся, он был достаточно умным, чтобы выжить и в одиночку, а вот мне этот страх он, кажется, передал. Иначе зачем бы я старался, глядя на Сонни, расслабить лицо, несмотря на то, что мне всё ещё было больно?       – Ну ладно. Объясняю, – продолжил Сон, – фамилия нужна для того, чтобы тебя не перепутали с кем-то другим. Представь, что с тобой на острове живëт ещë один человек, и он тоже зовëтся Думсдэй.       – Но я один, – ответил я, потирая затылок. – Кажется...       – Ну ты представь!       – Ладно. Представил.       – Так как мне к вам обращаться? Думсдэй Один и Думсдэй Два?       Я аккуратно кивнул.       – Да, это логично. Но как-то бездушно, тебе не кажется? А вот если у тебя есть второе имя, – ну, например, Тарзан, – я могу сказать: «Тарзан Думсдэй сегодня спас меня от дождя!» – и сразу станет понятно, что говорю я именно о тебе! – взгляд у Сонни снова сделался до безобразия дружелюбным.       – А почему Тарзан?       – Да просто ты похож на Тарзана.       – А кто это?       – Так, – он ухмыльнулся, – Тарзана мы тоже не знаем, ладно… В общем, это такой человек, который родился и вырос в джунглях. Так же, как ты, везде расхаживал голым. И волосы у него были такие же длинные. И со зверями умел разговаривать, – Сон кивком головы указал на Леви. – Правда, Тарзана вырастили обезьяны. А тебя кто? Колченогие рыбы?.. Я шучу-шучу! В общем, герой из книг.       – Как Левиафан?       – Ну-у… Почти. – Парень опять рассмеялся. Лицо у него было очень худым, и когда он растягивал рот, кожа на щеках складывалась в морщинки – получалось что-то вроде огромных ямочек. – Какой же ты милый, Думсдэй! Совсем как ребëнок!       – Почему, как ребëнок?       Мне правда было неясно. Ведь это не я сегодня успел пореветь навзрыд, отрыгнуть из желудка остатки пищи и лишиться чувств при виде вполне безобидного краба.       – Да потому что почти ничего не знаешь и постоянно повторяешь: «Почему?» «Почему то, почему это?..» Ну не расстраивайся, мне даже нравится! Сразу чувствую себя таким умным, только потому что знаю, кто такой Тарзан!       Но я всё-таки расстроился.       Сон, заметив это, тут же сменил тему. Он пожаловался на голод и, похоже, хотел спросить, не могу ли я нырнуть в океан за рыбкой, но вовремя осёкся, вспомнив о Леви. Я пробубнил что-то про «скальный погреб» – очередной, самому мне неясный, термин, – и не заботясь о том, понял ли парень мои слова, почти убежал от костра в темноту залива.       Я сам, от волнений дня, почти не чувствовал голода, но был только рад возможности убежать: с каждым новым словом, сказанным Сонни, ворох бесчисленных «почему» вздымался у меня в голове, словно разворошённый на дне песок.       От этого шторма мне стало дурно. Я ничего не помнил, я был потерян и бестолков, и у меня всё сильнее болела шея.       Следующие полчаса я провёл у скал, на мелководье, разыскивая мидий и думая, в основном, о том, что не замечать свою потерянность было намного проще, когда рядом не было другого человеческого создания. Мидии с трудом отделялись от камней – я поддевал их ножом, давным давно найденным в усадьбе, и складывал в непромокаемый мешок, который одолжил у Сонни.       И всё-таки эта встреча была не только болезненной, но и волшебной. Ведь это было волшебное чувство – знать, что кто-то ждёт тебя у костра.       Вернулся я заметно повеселевшим. Ещё веселее мне сделалось от того, как Сонни обрадовался мешочку мидий. Он развернул его недоверчиво, словно нежданный подарок. И улыбнулся:       – О-о-о, это моё любимое. Ты настоящий добытчик, Думсдэй!       Парень привычными движениями разложил раковины среди угольков костра. Потом уселся рядом и стал нетерпеливо покачиваться.       Похоже, Сонни и правда страшно хотелось есть, и он решил отвлечься на разговоры.       – Жалко нет никаких приправ... – Он улыбнулся. – Януш, наш кок с подлодки, как-то раз учил меня готовить мидий в белом вине. Мы залили треть в кастрюлю, а остальное выпили... Отец ругался! – Сонни изобразил: – Чёртов Януш, какого хрена?! Или я чего-то не знаю, и мы на следующей неделе будем проплывать мимо Долины Луары?! Они что, уже восстановили все свои чёртовы виноградники после долбанного конца света?!       Я усмехнулся. Не потому, что знал, где находится Долина Луары и как она связана с мидиями, просто Сонни забавно хумрился и рычал.       – Мне стало хреново, – он вернулся к обычному тону. – Не из-за вина, а просто потому что, – чёрт, – я ненавижу, когда он вот так выходит из себя! Но Януш сказал мне: «Парень, ценность вина заключается совсем не в вине. Ни один сраный совиньон блан не сравнится с тем, что мы провели вместе отличный вечер. А твой папаша может и дальше чахнуть над погребами, не разрешая себе сделать ни единого сраного глотка».       – Мудро, – вставил Леви, а я удивлённо захлопал глазами, решив позднее уточнить у рыба, что такое этот «совиньон блан».       – Ещё бы! – ответил Сон. Он продолжил с теплотой в голосе. Очевидно, этот человек был ему очень дорог. – Януш такой – живёт одним днём. Но это неудивительно! Он однажды чуть не умер – столкнулся с огромным моллюском, и ему пришлось отрезать себе ногу, чтобы спастись. По крайней мере, так он говорит…       Я встрепенулся:       – Он живёт без ноги?       – Да, с протезом! Кстати… – Сонни поворошил мидий длинной палочкой, и одна из них, с тихим хлопком, раскрылась. Капельки жидкости зашипели, упав на уголь. – Наверное, если бы не он, я бы тоже не знал, кто такой Тарзан. Отец собирает вина, как ты понял, а Януш книги. Всю серию собрал, кроме одной. И даже парочку мультфильмов.       – Му... – Я удержал вопрос, потому что ещё у скал взял с себя слово попридержать свою неумеренную «дундучность».       Но проницательный Сонни немедленно догадался и уточнил, уже привычно, без удивления:       – Это живые картинки.       – А есть живые картинки с Левиафаном?       Он ненадолго задумался.       – Я никогда не видел.       – А книги?       – Есть одна. Правда, она… – Парень слегка закатил глаза. – В общем, это сказка. Но многие люди в неё верят.       – Почему?..       Услышав из своих уст очередное «почему», я от досады уронил голову, поздно вспомнив о том, что делать так лучше не стоит. Шея отозвалась противной и резкой болью. Мне захотелось лечь, но я не стал. А Сонни, кажется, не заметил.       – Наверное, им так проще объяснить то, что происходит в мире... – Парень вновь задумчиво поворошил горячие раковины. Похоже, что ужин был уже готов: почти все раковины раскрылись. А парочку нераскрывшихся Сонни отбросил в сторону. От углей, облитых соком, потянулся приятный запах.       Я молчал. Меня разрывало одновременно от любопытства и от желания показаться ему умней, чем я был на самом деле.       Ситуацию спас Леви:       – Ну например?       Парень вздохнул.       – Если в двух словах, в этой книге говорится, что люди настолько засрали родную планету, что из недр земли вылез Левиафан и захватил с собой толпы огромных монстров. – Сонни вдруг рассмеялся: – Конечно, – чёрт, – если бы моя мать была Землёй, я бы тоже рано или поздно психанул!       – Аминь, бро, – в ответ усмехнулся Леви.       – А ты в это веришь?       – Не знаю. – Сон поднял на меня глаза, весь какой-то растрёпанный и несчастный. – Понимаешь… – Он без конца говорил это своë «понимаешь». Наверное, потому, что видел, что я не понимаю ровным счётом ничего. – Мои родители помешаны на религии. Вот и мотаются в поисках этого монстра. Они считают, если избавиться от него, то все огромные существа тоже сгинут, и человечество сможет начать жизнь с чистого листа.       Сонни разломил одну из раковин и с аппетитом втянул в себя её внутренности.       – Нет, правда, они настоящие охотники. Прямо семейка Ван Хельсинг, только семейка Фишер, и вместо Дракулы у них морское чудовище из Священного Писания!.. Чёрт! Прости. Ты опять ничего не понял?       – Я понял, что они охотники.       – Да, и меня всему этому учат, мол, это наше великое предназначение. И если не им суждено покончить с Левиафаном, то мне. А если не мне, то моим абстрактным детям.       Мне наконец-таки выпал шанс подшутить над Сонни.       – Значит... можно сказать, что ты всё-таки «рыбак»?       Парень застыл и хитро сощурился, не успев донести до рта очередную мидию. А потом рассмеялся:       – Да, Думсдэй, можно и так сказать!.. Правда, хреновый – даже с течением справиться не могу. Что говорить про Левиафана?       Леви вновь оживился. Не мне одному было интересно поболтать с новым знакомым и послушать о том, что творится за границами нашего залива.       – А на кой вам сдалась труба? – спросил колченогий рыб.       – Всё просто, – Сонни пожал плечами. – Левиафан выбрался из Марианской впадины, но сейчас там пусто, если не считать всяких огромных тварей, – это мои предки уже проверили. А куда бы он мог поплыть? Ну, – решили они, – вероятно к трубе. К эпицентру всего этого экологического кошмара!       – Резонно, – в своей сухой манере ответил Леви.       – Даже сейчас, – Сонни втянул губами очередную мидию, шмыгнул носом и продолжил говорить, так, словно эта тема была ему безразлична: – они, конечно, будут меня искать, но если поиски вдруг затянутся и начнут мешать их великой миссии, просто вздохнут и скажут: «На всë есть божья воля», – и поплывут себе дальше.       Он усмехнулся, очевидно, стараясь скрыть за улыбкой своë волнение. Поднял на меня тёмные глаза, вдруг заблестевшие в свете костра, и сказал:       – А я вот, что думаю: мир переменился – какая теперь разница от чего? – и надо просто учиться жить в окружении моллюсков, размером с футбольное поле, и капель-булыжников и этих твоих колченогих рыб.       Сонни снова шмыгнул носом, потом прокашлялся, а в следующую секунду, как ни в чём не бывало, натянул на лицо улыбку:       – Ты кофе любишь?

***

      Понюхав тёмный порошок из баночки Сонни, я понял, что «кофе» – это те самые зёрна, что так часто виделись мне во снах, и страшно обрадовался!       Я с упоением наблюдал, как парень греет воду в крохотной походной кастрюльке, – по счастью, после дождя на скалах осталось много пресной воды, – как бросает в неё порошок, и как тот постепенно застывает твёрдой корочкой на поверхности. Но когда напиток был готов и уже дымился у меня под носом, готовый вот-вот политься в рот, я вдруг испугался. Мне померещилось, что всё это – тоже сон, и он растает, как и всегда, стоит мне только сделать один глоток.       Сонни глядел выжидающе, и я наконец решился.       Давно забытый – и всё же незабываемый – вкус расплылся по языку. Он был отвратительный, горький, но почему-то любимый.       Я радостно ухмыльнулся. Сон не растаял.       – Жаль, что нет молока, – улыбнулся Сонни, жутко довольный тем, что умудрился мне угодить. Наконец-то, наконец-то мы коснулись знакомой темы! – Но его теперь тяжело достать. Особенно в море.       – Тяжело достать? – Я удивился, ведь это довольно просто. И предложил: – Мы можем, конечно, попросить молоку у Леви… но ему это не понравится. – Я всë-таки с надеждой взглянул на друга. В следующую секунду тот уже вовсю перебирал своими тонкими ножками, убегая от нас к воде с гневным выкриком: «Извращенцы!»       Я обернулся к Сонни. Он лежал на песке, держась за живот от смеха.       – Снова я что-то не так сказал?       – Не парься, – отсмеявшись, ответил парень, – почти угадал! Только не «молока», а «молоко». Его берут у коров. – Он едва удержался от того, чтобы опять не залиться смехом: – И это, Думсдэй, совсем не сперма. А то ты сейчас придумаешь!       ...Я всё-таки был дундук.       – Ох… – я схватился рукой за шею.       – Да что с тобой?!       Мне не хотелось, чтобы Сон уходил. В тайне я даже надеялся, что он возьмёт меня на эту свою подлодку.       Наверное, меня успокоила мысль о безногом коке. Его ведь не бросили умирать. Хотя, возможно, дело было в том, что он был слишком сведущ в кулинарии. У меня подобных талантов не наблюдалось: что и говорить, минуту назад я предлагал подлить в напиток рыбье семя и не знал, зачем человеку нужна фамилия. Какие уж тут таланты?       Но я уже не мог притворяться. И я признался:       – Мне нужно лечь. Шея болит.       – Почему? – удивился Сон, с лëгким волнением наблюдая, как я падаю на песок. – Задело жалом?       – Нет.       Я с некоторой опаской рассказал ему про каплю и сотрясение. К моему удивлению, взгляд у Сонни не изменился: он не стал отстранённым или разочарованным, и в нëм уж явно не читалось желание поскорее отделаться от слабого звена.       – Я могу сделать тебе массаж. Если хочешь. Я умею.       – Что это?       – Ну… я буду трогать тебя руками и… Да забей, тебе понравится, вот увидишь! – с этими словами он переполз поближе ко мне. – Перевернись на живот.       Я послушно перевернулся. И почувствовал, как Сон, перекинув ногу, уселся сверху, куда-то в район повязки из покрывала.       – Что это у тебя? – он с любопытством провëл рукой по моей спине, от копчика и выше. – Плавники?!       – Не знаю. Не совсем. – Эти отростки и правда были похожи на плавники, только очень твëрдые, костяные и острые. – Когда я сплю на дне, я зарываюсь ими в песок… Цепляюсь, чтобы не унесло. У тебя таких нет?       – Нет, конечно! Зачем они мне? – Судя по ощущениям, парень потрогал один из отростков пальцами. – Ты забыл, я даже дышать под водой не могу!       Я и правда всë позабыл от боли. Сон, кажется, это понял.       – Но боюсь, как бы не появились, если я тут с тобой застряну… – сказал он тихо и приступил к этому своему массажу.       Сначала было неприятно, потом терпимо, а потом вдруг стало мучительно хорошо. Я лежал, уткнувшись лицом в песок, почти как тогда, после удара каплей, но теперь засыпал не от боли, а скорее наоборот: она отступила, плечи расслабились, и по шее растеклось удивительное тепло. Мне совсем не хотелось двигаться, но пальцы ног непроизвольно сжимались от удовольствия, и Сонни, заметив это, по-доброму рассмеялся.       – Ну и отлично, хоть что-то в этой жизни я умею! Если не убивать Левиафанов, то хотя бы делать людям приятно!       Я пробубнил сквозь сон:       – Не надо убивать Левиафанов… Леви всего-лишь рыба…       – Не трону я Леви, Думсдэй, не беспокойся. – Сонни успокоительно похлопал меня по плечу, а потом я, кажется, и вправду уснул.