***
Она носила только белое и даже в самые холодные зимы не надевала теплых одежд. Она остужала горящее в супруге злое, голодное пламя прикосновением ледяных ладоней и смеялась, вытирая с его кожи капли воды. И прятала глаза, когда полуэльф в очередной раз в шутку обещал растопить ледяной панцирь своей королевы. Он носил тонкий венец из языков белого, жгучего пламени и никогда не снимал перчаток при посторонних. Он снова и снова гасил слишком высоко взвившееся в его душе пламя пожаров, прижимаясь к белым-белым, таким холодным рукам. Он босиком танцевал вместе со своей женой в центре метели, не чувствуя холода. А когда они вместе загоняли в лесах очередную добычу — двуногую ли, ходящую на четырех ногах, — всегда уступал ей право первого укуса. Их дети понимающе ухмылялись, видя, как Владыка Ривенделла с супругой в очередной раз, крадучись, под покровом ночи ускользают прочь, не взяв с собой никакого оружия. Они знали: ночью разразится буря, а утро поприветствует обитателей долины алым рассветом, пронзительно-чистым воздухом и крошечным пятнышком крови на подоле платья леди Келебриан. Гордая, свободная, как любая вьюга, леди любила путешествия, любила знакомиться с новыми ветрами… И однажды такое знакомство обернулось кошмаром. Алое на белом, длинные белые волосы, которые свободно перебирал плачущий ветер, и белое-белое, застывшее маской смерти лицо, в котором не осталось ни кровинки — именно такой привезли погибшую госпожу обратно в Ривенделл однажды поздней осенью. — Как?!.. — осел на землю полуэльф. — Орки, — одного этого ответа было достаточно, чтобы сыновья, оставив все свои дела, устремились в оружейную. Они хотели крови и мести — и полуэльф тоже желал уничтожить тех, кто лишил его смысла жизни, но прежде… Прежде требовалось похоронить то, что осталось от его супруги. Могилу в дальнем углу сада, где так любила бывать Келебриан, он вырыл сам, не доверив это никому. Черенок лопаты под его ладонями обуглился, перчатки и вовсе осыпались пеплом, тут же унесенным лихим ветром — но полуэльф остервенело продолжал копать, пока очередной порыв ветра не кинул ему в лицо пригоршню тут же растаявшей ледяной крупы. — Что?.. — полуэльф вскинул голову и замер, видя, как мелкой, колючей поземкой ложится на землю снег. Первый снег в этом году… — Надо же… — прошептал Элронд, оседая на землю около выкопанной могилы. — Вот как ты со мной прощаешься… Дорогая, не желаешь ли отправиться со мной на охоту? Право первой жертвы оставляю за тобой! Он прижмурился от брошенных ему ветром в глаза шершавых снежинок — и, запрокинув голову, хрипло расхохотался.***
Уже позже Элронд, не обращая внимание на стоящую рядом с ним дочь, слепо глядел на то, как отдельные снежинки опускаются вглубь ледяной могилы, где сейчас лежала его жена. Опускаются и, не тая, оседают на белом кружеве савана… Он в отчаянии сжимал кулаки, стискивал зубы — и молчал. Мир перед его глазами закрывала пелена белого пламени, которое больше некому было усмирять.