*******************
Солнце неумолило клонилось к закату, швыряя в небо последние ярко-красные лучи. В комнате Гермионы было тихо как никогда. Она не шелестела страницами книг, не жгла свечей, не слушала музыку в привезенных из дома наушниках, не перекусывала, как это часто было, горсткой сладких жареных орехов. Она лишь неподвижно лежала на своей кровати, небрежно накинув руку на глаза, чтобы остатки света, проникающие в комнату, не раздражали ее веки, и пыталась собрать себя в кучу. Ибо буквально пару часов назад кое-что заставило ее окончательно рассыпаться в труху. Это нечто вышибло землю из-под ее ног, и нужно было хоть немного времени, чтобы прийти в себя. В такие моменты Гермиона была как никогда счастлива от того, что на последнем курсе студенты проживали в отдельных комнатах и не были вынуждены делить с кем-либо заряд своей ауры — не важно, положительным он был или отрицательным. Сегодня Минерва проехалась по ней настолько тяжелым катком, что Грейнджер все бы сейчас отдала, чтобы быть кем-нибудь иным, кем-то совсем непримечательным, а не «самой талантливой ведьмой столетия». Макгонагалл хотела конкретики. Хотела четкого понимания планов Гермионы, какого-то виденья ее собственного будущего, желала узнать стратегию, которую гриффиндорка уже давно должна была бы выстроить относительно того, что ждет ее впереди. И выпала в полнейший осадок, когда поняла, что подопечная ни на шаг не приблизилась хоть к какому-нибудь решению. — Я предупреждала вас, мисс Грейнджер, что выбор будет тяжелым. Вас хотят заполучить в свои ряды сразу полтора десятка структур — как Министерских, так и частных. Я должна понимать, что отвечать на запросы, которые постоянно поступают ко мне отовсюду. Мне нужно знать, что конкретно вы планируете делать дальше. — Негодовала директриса, укоризненно сверля свою студентку взглядом. — Я вижу, что Отдел Международного Магического сотрудничества не приводит вас в восторг, но есть и другие варианты. Просто назовите сферу, Гермиона. Скажите, чему хотите посвятить свою жизнь — и мы тут же начнем переговоры о будущем трудоустройстве. Однако же вы молчите. И вот уже два месяца не проявляете никакого интереса к тому, что ждет вас после защиты диплома. Это так на вас непохоже, дорогая. У вас какие-то проблемы? Да уж… У нее проблемы. Одна большая проблема — дракон, чтоб его… Тот, что спас принцессу от неминуемой гибели. И теперь принцесса, дурочка набитая, ни о чем другом думать не может, кроме как о зеленой чешуе и блестящих серых глазах. Готова даже будущее свое слить в помойное ведро, лишь бы еще хоть раз оказаться в языках его пламени… «Какие сложные метафоры ты сама себе придумываешь, Гермиона» Основная проблема была в том, что она настолько сильно заигралась, что даже не заметила, как семестр перевалил за экватор. До предварительной защиты, запланированной перед Рождеством, оставалось всего ничего. Уже после Нового года преподаватели начнут рассылать рекомендательные письма в те места, куда желают идти работать выпускники. И по ее письму все еще были вопросы. Точней, один большой вопрос — какой адрес получателя на нем указывать. Выбор, который должен был определить всю ее дальнейшую жизнь, все еще был не сделан, и Гермиону это тревожило как никогда раньше. Она, знающая ответы на все теоретические вопросы, если о них когда-либо писалось в книгах, растерялась и сникла перед первым же серьезным выбором, который подбросила ей судьба. И все это драгоценное время, пока еще можно было пораскинуть мозгами, что-то предпринять, с кем-то посоветоваться и собрать побольше информации, она занималась только тем, что страдала, страдала — страдала! — черт знает из-за чего. Выбивалась из сил из-за надуманной игры в полутона, которую сама же себе и придумала. Забила себе голову одним только дипломом, Панси, триклятым Малфоем и неудавшимися отношениями с Роном, напрочь забыв о том, что все это останется в прошлом уже буквально через полгода. И тогда начнется другая жизнь. Взрослая жизнь, каждодневный тяжелый труд, в котором больше не будет места для всей этой суеты. Ей непременно нужно было прийти в себя. Собраться. Вспомнить, кто она такая, как долго она добивалась признания своих талантов и ради чего трудилась все эти годы. Не для диплома ведь с отличием, который будет висеть где-нибудь дома на стене! У нее должна быть цель, великая цель, достойная звания Героини войны и доверия всех тех людей, которые ежедневно тревожили Минерву своими настойчивыми вопросами о ее, Гермионы, планах на будущее. И во всем этом однозначно не было места ни слезам, ни сомнениям, ни тем более чувствам, которые вызывал у нее чертов слизеринец. А ведь какие-то чувства определенно были. Гермиона не могла толком облачить их в определенное слово, но при виде этих надменных полупрозрачных глаз и снежно-белой макушки ее начинало трясти и метать во все стороны, как в лихорадке. Мысли были только о его губах на ее шее, о его руках на ее талии, о его тихом шепоте над ее ухом… И на этом как бы все — ни о каких серьезных размышлениях о будущем не могло быть даже речи. Ее мозг постепенно превращался в жидкое тесто, и именно тогда, когда, ни много ни мало, должна была определиться ее судьба. Драко, сам того не ведая, стал ее личным камнем преткновения между прошлым и будущим. Из-за постоянных эмоциональных качелей, связанных с ним и его странным поведением в последнее время, Гермиона не могла мыслить трезво, как это было раньше. Это он вышиб из ее головы остатки здравого смысла и заполнил образовавшуюся пустоту воспоминаниями о поцелуе у Черного озера, о столкновении в Запретном лесу, о той странной сцене на втором этаже таверны — и ее действия тут же пошли вразрез с адекватностью, словно он заразил ее какой-то неведомой болезнью, вызывающей атрофию рассудка. Во всяком случае, гриффиндорке было удобно называть это болезнью, ибо признать, что она чувствует что-то к человеку, которому от нее нужен только грубый перепих, сил у нее уже попросту не было. «Вот вляпалась» — подумала она и резко повернулась набок. Комнату давно заполнил полумрак, время стремительно приближалось к назначенному Малфоем часу встречи, и Гермиона для себя решила, что обязательно пойдет. Пойдет, но вовсе не для того, для чего он ее туда пригласил. Ей стоило, наконец, сделать выбор между своим будущим и сомнительными отношениями, которые тот ей предлагал, и чаша весов, естественно, склонялась к первому варианту. И пусть сердце ее кричало — нет, молило! — об обратном, юная ведьма приняла решение поставить точку в происходящем и, лишенная всяческих иллюзий относительно целей слизеринца, приняться, наконец, за работу над собой. Потому что вчера она имела возможность воочию наблюдать, к чему могут привести подобного рода иллюзии, и не хотела оказаться на месте несчастной Паркинсон. А еще потому что еще совсем чуть-чуть — и отказ от его прикосновений начнет оставлять на ней чуть ли не кровавые шрамы. Еще немного — и она уже так просто не вырвет его из себя. Не вытравит. Вы выжжет. Только с болью, с агонией похлеще предсмертной, и это вызывало неимоверный страх не выжить, надломиться ещё сильней. Разумом Гермиона прекрасно осознавала, что для нее это путь в никуда. Она встала с постели, подошла к зеркалу и поправила чуть измявшуюся одежду. За окном в очередной раз сверкнула молния, предупреждая о том, что моросящий дождь вскоре может превратиться в настоящий ураган — и девушка отчетливо увидела свое отражение. Брови, сведенные к переносице, туго сжатые губы, волосы, заплетенные в длинную косу и полные решимости глаза, в которых застыло понимание того, что она поступает правильно. Оставалось только сердце. Лишь оно, сумасшедшее, не находило себе места, и запертой птицей трепыхалось где-то в районе горла, моля о милости и пощаде. Лишь оно взывало о компромиссе, твердило о маленькой зыбкой надежде, о вере, шансе пойти, наконец, за своими желаниями, а не за убеждениями. Сердце рвалось на части от неведомой доселе боли, от которой ломались ноги, наливались свинцом руки, раз за разом тело содрогало от мысли «что если…» и тут же спускало с небес на землю, напоминая, что никаких «что если» попросту не существует. А тем временем на часах было уже без пяти десять. Гермиона заправила выбившиеся пряди волос за уши, еще раз разгладила несуществующие складки на одежде, сделала глубокий вдох и мелким шагом направилась в коридор. Ей предстояло преодолеть целых восемь этажей на пути к своей цели. Оставалось надеяться лишь на одно — что за это время она не успеет растерять всей своей поистине гриффиндорской решимости.*******************
Когда карманные часы показали три минуты одиннадцатого, Драко был вполне себе еще спокоен. Он неторопливо прохаживался по коридору, изредка косясь на стену, как бы проверяя, откроются ли для него двери «комнаты так-и-сяк» или нет. Однако стена, к его огорчению, оставалась неподвижной. В десять ноль восемь Малфой занервничал, зная о природной педантичности Грейнджер и ее нелюбви к опозданиям. Она и к себе такого отношения не терпела, и других ждать никогда не заставляла. Неужели действительно не придет? Но когда в четверть одиннадцатого он, злой и раздраженный, был уже готов спускаться назад в катакомбы, Гермиона вдруг возникла за его спиной, словно из ниоткуда. Подошла так тихо, что Драко даже заприметить не успел, а обернулся лишь на настойчивое покашливание со стороны лестничного пролета. Пришла. Видит Салазар, ему тут же стало легче, словно с плеч в момент сняли тяжеленный груз, но Малфой сумел сохранить невозмутимый вид, опершись плечом о стену и скрестив руки на груди. Ей вовсе не обязательно знать, что он волновался. В конце концов, это всего лишь зов плоти, ничего более. Но черт возьми, до чего же она сегодня была красива. Волосы аккуратно собраны в косу, взгляд спокоен и безучастен, в нем нет ни капли тревоги или мерзкого благоговения, которое Драко так ненавидел в девчонках, которые волочились за ним курса с четвертого или пятого. Мантия осталась в комнате — на ней была лишь рубашка цвета вина и черная юбка до средины голени, совсем немного приоткрывающая белоснежную кожу ног. Взгляд его ненадолго задержался на открытом участке тела, а затем скользнул вверх, очерчивая тонкую талию, казавшуюся совсем осиной без мерзкой мешкообразной мантии, и останавливаясь на шее, не рискуя двинуться дальше. Драко не разбирался в этих всех женских штучках, но сегодня Грейнджер точно выглядела не так, как всегда. Для него наряжалась, что ли? Святой Гриффиндор… Смотрит на него, как на кусок дерьма, но время прихорошиться перед встречей все-таки отыскала. Даже конский хвост свой на голове в порядок привела, что уж совсем было чем-то за гранью фантастики. — У меня не получается ее открыть, — первым заговорил Драко, нарушая молчание. — Попробуй ты. Но Гермиона лишь в очередной раз заправила за ухо несуществующую прядь волос и спокойным тоном произнесла: — Мне жаль, Малфой, однако моя потребность в помощи на данный момент еще более скудная, чем твоя. Она говорила четко, ровно, умело скрывая то, какой груз эмоций притащила с собой сюда, на восьмой этаж замка. Слизеринец же хищно оскалился и резко отпрянул от стены, взяв девушку за подбородок и посмотрев ей прямо в глаза. — И тем не менее ты здесь, Грейнджер, — заговорщицки прошептал он, — хватит строить из себя недотрогу. Тебе это нужно не меньше, чем мне. Так что будь добра, пробегись вдоль стены и открой чертов Сезам. Драко медленно наклонился, чтобы поцеловать ее, однако губы его напоролись на теплую раскрытую ладонь. Он вскинул брови и непонимающе уставился на Гермиону, отстраняя ее руку. — Будем тратить время на игру в неприступность? Или ты предпочитаешь заниматься любовью прямо здесь, в коридоре, на удивление всему Хогвартсу и на радость извращенцу Филчу? Заниматься любовью. Любовью… Мерлин, до чего же это красиво звучало. Гермиону бросило в дрожь от одних только слов — как в таком случае держать оборону, если Драко приступит к конкретным действиям? Юная ведьма тряхнула головой и в очередной раз напомнила себе, кто перед ней стоит и зачем она сюда пришла. И что в его случае фраза «заниматься любовью» означала немногим больше, чем «отыметь» или «перепихнуться». — Я не планировала ничего такого. Пришла лишь разъяснить тебе несколько моментов относительно происходящего, чтобы между нами все стало на свои места. Моя огромная вина в том, что я не сказала тебе этого раньше. Ведь если бы сказала, то возможно, мы бы не оказались в столь дурацкой ситуации. — Она не заметила, как напряглись скулы на бледном лице напротив нее и как сжались за широкой мужской спиной кулаки. — Не знаю, что за мысли роятся в твоей голове, какие больные выводы ты сделал из наших случайных столкновений, но то, что ты вытворяешь со мной, Малфой, я считаю телесным насилием. Каждый раз это происходит против моей воли, ведь ты применяешь ко мне грубую мужскую силу, подстерегаешь где-нибудь в темном углу и лишаешь возможности себя защитить. Из-за этого тебе могло бы показаться… — Заткнись… — …что я не против происходящего. Но каждый раз мои действия продиктованы лишь желанием уйти от тебя живой и невредимой, а не тем, что ты сам себе придумал в своем воспаленном мозгу. Будь мы с тобой в равных условиях, одинаково сильны физически, я бы… — Замолчи. — …никогда не позволила тебе действий, подобных тому, что произошло вчера в «Трех метлах». Будь со мной моя палочка, я смогла бы тебя остановить, как это было тогда, в Запретном лесу. Но ты снова связал меня по рукам и ногам, поймал в ловушку, как паук, а затем вынудил меня дать согласие на встречу, поняв его абсолютно превратно… — Я сказал, закрой рот! — выкрикнул Драко и эхо гулко ударилось о стены и разлетелось на тысячи мелких дребезжащих звуков. Гермиона вздрогнула и на мгновение зажмурила глаза. — Хочешь сказать, что боишься меня, грязнокровка? Серьезно?! — Малфой издевательски засмеялся. — Чушь собачья! Нихрена ты не боишься! Ты даже сдохнуть от руки Темного Лорда не боялась! — он схватил Гермиону за предплечье и резко потянул на себя. — Кто там, в подвале, клялся подвергнуть меня трансмогрифианской пытке? Не ты ли, Грейнджер? Кто с бешенными глазами обещал чуть что развешать мои останки на дереве? А кто вчера пропихивал свой язык мне в рот, когда можно было запросто оттолкнуть и уйти? Кто раздвинул передо мной ноги и позволил трогать себя там? Кто при этом выстанывал мое имя, как самая последняя шлюшка? Я, что ли? — голос его понизился до угрожающего шепота. — А теперь ты стоишь тут и строишь из себя невинную овцу, говоря, что все, что произошло вчера, было против твоей воли? — Ты прав… — Что, блядь? Гермиона отчаянно посмотрела на Малфоя, все еще стараясь не сворачивать с намеченного пути. — Я позволила себе слабость, — ведьма оперлась рукой о стену, словно ища у нее поддержки, — но это больше не повторится. Не знаю, что на меня нашло, но впредь, клянусь, я буду контролировать себя и свои поступки, ибо мне сейчас не до разборок с тобой, Малфой. Из-за происходящего я… не могу сосредоточится на своей задаче. Не могу собраться с мыслями, не могу думать ни о чем другом! — Это называется «желание близости», Грейнджер. Не стесняйся в выражениях, ты ведь читала учебник по анатомии. — Это называется «чувство вины», а никакое не желание близости! — Гермиона повысила голос. — Это гадкое, мерзкое чувство, что я что-то тебе должна, что я жива благодаря тебе и твоему поступку, оно меня убивает! Из-за него… из-за этой проклятой вины я даже закрыла глаза на то, что ты, засранца кусок, покалечил Рона! — Снова этот рыжий хер… — злобно прошипел Драко, чувствуя, что начинает окончательно закипать. — Он мой друг! Родной мне человек, понимаешь? А ты — враг, и навсегда им и останешься! Читай по губам, Малфой. — Она указала пальцем на свое лицо. — Никто. Не смеет. Причинять боль. Моим близким. Никто! Даже ты — тот, кто был создан для того, чтобы причинять другим боль! Резкий хлопок, удар — ладонь Драко со всей силы впечалалась в стену прямо рядом с головой Гермионы. Она была готова к чему угодно — к ненависти, к презрению, оскорблениям или даже к пощечине — в тот момент она стерпела бы все! Но на нее взирали стеклянно-серые глаза, полные боли и обиды, до краев залитые глубоким разочарованием, и Гермиона снова наслала гром и молнию на собственную несдержанность и свой несносный язык. Малфой тяжело дышал. Он изо всех сил пытался удержать себя от еще более опрометчивого шага, но и выпускать ее никуда не собирался. Гермиона понимала, что должна уйти, но ноги потяжелели и совсем не несли ее. Гриффиндорка так и продолжала стоять, не в силах отдалиться от столь знакомого запаха асфодели, едва сдерживаясь, чтобы не протянуть ладонь к теплому виску и мягкой, на добрую треть седой челке… Они оба застряли в этой ловушке. В этом колодце взаимных упреков и предрассудков. Оба не знали, как найти из него выход. И существовал ли он вообще, этот чертов выход. «Я поступила правильно. Правильно! Мерлин, но почему же так больно?..» — Мне нужно возвращаться в комнату. «Ты чокнутая, чокнутая, Грейнджер! Ты ведьма, каких только поискать!» — Я сказал, что ты никуда не пойдешь. «Прошу, не настаивай. Не усугубляй ситуацию, иначе я могу…» — Твое мнение меня не волнует, Малфой. Я должна идти. «Уйдешь сейчас — и я нахер сойду с ума, грязнокровка. Ебанусь, сдурею от желания обладать тобой…» — А мне не интересны твои планы. Ты остаешься, и точка. Тупик. Злой, беспросветный, безнадежный тупик, мать его… Однако стоило прозвучать его последним словам, как стена напротив залилась непривычно ярким желтым светом, засверкала голубыми искрами, заходила неестественными волнами, и прямо перед ними выросли высокие, под сам потолок, тяжелые деревянные двери. Засов на них сам собой отворился и створки слегка распахнулись, словно приглашая молодых людей войти. — Вы… выручай-комната? — только и смогла выдохнуть Гермиона, удивленно уставившись на образовавшийся проход. — Как раз вовремя. Идем, — кратко скомандовал Драко, схватив ее за запястье и, не дожидаясь согласия, утащив Грейнджер за собой в темноту дверного проема. — Полагаю, она открылась не для кого-то одного, а для нас двоих. Не знаю, как тебе, святой Гриффиндор, но мне чертовски интересно, что там внутри. — П-постой! — только и успела прокричать Гермиона, однако огромная сила уже несла ее вперед — и в следующую секунду они с Малфоем окзались в большом просторном помещении, наполненном запахом каких-то трав и теплом от мерно потрескивающих в большом камине поленьев. На первый взгляд в комнате не было ничего примечательного. Огромный диван стоял ровно посредине, рядом с ним лежал толстый мягкий ковер — и все это прямо перед кирпичным камином, жар от которого резко контрастировал с прохладой, обычно витающей в коридорах Хогвартса в начале ноября. Малфой сделал шаг вперед, рассматривая обстановку. На стене висели большие часы, секундная стрелка на них двигалась беззвучно, что выдавало в них какую-то странность, необычность. Другие стены украшали несколько картин с неведомыми ему пейзажами. В углу начинались широкие ступеньки на второй этаж, но самого второго этажа не было — ступеньки упирались в потолок. — А здесь довольно уютно, — проговорила Гермиона и тоже пустилась в исследование помещения. — Похоже на часть дома. Как будто чья-то гостиная. — Тут моя детская колдография, — слегка растерянно ответил ей Драко, сняв с каминной полки небольшой портрет мальчика лет трех в витиеватой металлической рамке. — Только она не движется. Странно, почему не движется? — Потому что это не колдография, а обычное фото, — разъяснила Грейнджер и приняла из рук Драко увесистую рамку. — Такие делают маглы. Наши фотографии — это просто картинки, как в книжках. Они никогда не движутся. — Чушь какая-то, — заключил Малфой, забрал у нее фото и швырнул его назад на полку, потеряв к нему интерес. А про себя отметил, что неплохо было бы, если бы здесь вместо бестолковых магловских штук была обычная большая кровать. — Это Лондон, Тауэрский мост, — Гермиона указала пальцем на одну из картин. — А это лондонский глаз, знаменитое колесо обозрения! А здесь Камден-Таун — там находится кафе, где познакомились мои родители… Откуда здесь все эти картины? Зачем они тут? — Меня больше напрягает то, что это и есть место, призванное помочь нам в решении наших проблем. Лично я здесь не вижу ничего особенного. Хотя нет, диван весьма удобный, — ответил ей тот, по-хозяйски плюхнувшись меж небольших подушек. — Драко, ты не поверишь! — Чего там? — настороженно переспросил слизеринец, про себя отметив, что Грейнджер впервые так непринужденно назвала его по имени, и даже сама этого не заметила. — Здесь ужин! — и она аккуратно, чтобы не перевернуть ничего на белоснежный ковер, подкатила к дивану небольшой стол на колесиках, накрытый на двоих. В одной тарелке лежал стейк и салат, а рядом — заботливо очищенное и нарезанное яблоко. В другой — овощная запеканка и пара вареных яиц. — Стейк мой! — Беру запеканку! Получилось одновремено, зато не вызвало никаких споров и взаимных упреков. Они с аппетитом принялись за поздний перекус, запивая все небольшой порцией заранее разлитого белого вина. — С кровью. Как я люблю, — прокомментировал Малфой, отправляя в рот очередной кусочек мяса. — Да, я старалась не передержать. — Что? — То есть… кто-то старался. Кто-то старался не передержать, словно готовили специально для тебя, — Гермиона нахмурилась, не понимая, как могла такое ляпнуть. — Запеканка тоже сделана по рецепту моей мамы. Кажется, что сто лет уже ее не ела. — Ну хоть тут комната нам угодила. — Угу, — она с грустью уставилась в тарелку, пытаясь наколоть на вилку кусочек спаржевой фасоли. Драко вдруг почувствовал тоску и беспокойство. Он наклонился к ней, притронулся к щеке, на что Гермиона с удовольствием потерлась о его ладонь в ответ. — Не волнуйся о них, Гермиона. Твои родители в безопасности, у них все хорошо, на Рождество обязательно поедешь их проведать. — Да, я знаю, Драко… И тут они шокированно уставились друг на друга, не понимая, что только что произошло. А затем отстранились, словно ошпаренные, осознав всю странность ситуации. — Какого черта?! — возмутился слизеринец. — Что с нами делает это помещение? Я знать не знаю твоих предков, мне на них плевать! — Я никогда не называла тебя по имени, ерунда какая-то… — Может, дело в еде? В нее что-то подмешано? Малфой и Грейнджер вскочили со своих мест и одновременно бросились к выходу, но тот был безнадежно заперт, причем снаружи. — Если комната не выпускает нас, значит, мы еще не воспользовались предоставленным нам шансом, — резюмировала Гермиона. — Следует понять, чего она от нас хочет. — Нужно найти что-то тяжелое, чтобы разбить замок. — Думаешь, сработает? — Не знаю, но стоит попытаться. И они приступили к более тщательному осмотру помещения, надеясь найти хоть что-то, что помогло бы открыть запертую дверь. Однако им попадалось что угодно — какой-то безнадёжный хлам в коробках, кипа затертых книг, письменные принаджежности в маленьком комоде и даже огромная аптечка с доброй полусотней лекарственных средств, но ни-че-го, что могло бы им отпереть или сорвать замок. — Ах ты ж черт! — злобно застонал Драко, порезавшись в очередном коробке о разбитую стекляную игрушку. — Столько раз тебе говорил — выброси ты это барахло! Зачем тебе эти старые игрушки, они так легко бьются! — он сунул палец в рот. — Прости, — с грустной улыбкой сказала Гермиона и подошла к огромному шкафу-аптечке, вынимая оттуда два бутылька с микстурами и кусочек бинта, — все никак не соберусь. Они напоминают мне о моем детстве. С этими словами она смочила палец Драко сначала в одном лекарстве, потом во втором, а затем ловко перевязала ранку бинтом. Малфой еще немного похмурился, а затем резко приблизил Гермиону к себе, обнимая ее здоровой рукой и вдыхая аромат ее волос. Она прильнула к нему, обняв за талию в ответ и зарываясь носом в его груди. — Он уснул? — поинтересовалась ведьма, потирая ладонью мужское тело и млея от удовольствия, почувствовав, как рука слизеринца медленно проникает ей под рубашку. — Уже час как, — ответил тот и унес ее в поцелуй, нежно, едва уловимо касаясь ее губ своими. Затем ласково целуя щеку, скулу, висок, волосы, лоб… — Больше не требовал меня перед сном? — гриффиндорка блаженно закрыла глаза и стараясь прочувствовать каждое прикосновение, каждую секунду близости, каждое легкое касание к своему телу. — Нет. Но пришлось читать две сказки вместо одной, — ответил ей Драко и снова прильнул к ее губам, на этот раз настойчивее, полностью вытаскивая из ее юбки заправленную рубашку и запуская под нее свои властные ладони. Вскоре ему окончательно надоел ее верхний предмет гардероба и он наощупь стал расстегивать пуговку за пуговкой, высвобождая столь желанное тело и притягивая его к себе. А затем он ловко подхватил Гермиону на руки и унес ее поближе к камину, положив на густой мягкий ковер. — Так не честно. Я тоже хочу тебя… трогать, — промурлыкала Грейнджер. Она сладострастно улыбнулась, когда Малфой стащил с себя черную водолазку и шумно застонала, ощутив всей своей кожей его горячий торс. Слизеринец покрывал ее шею нежными поцелуями, пока она гладила его спину и вдыхала его дурманящий запах, предвкушая то, что вот-вот должно произойти. — Обожаю лилии, — снова прошептала она и приподнялась, чтобы Драко мог расстегнуть лиф. Освободив ее грудь, он принялся ласкать ее, гладить, специально задевая розовые соски языком и кайфуя от того, как девушка под ним вздрагивает от удовольствия. Еще пара минут — и в угол комнаты полетела юбка, его брюки и остатки белья. Рядом с камином было достаточно тепло, но он все же поинтересовался: — Ты не замерзла, любовь моя? — Нет, — с закрытыми глазами выдохнула Гермиона, — умоляю, не останавливайся… Дважды просить не пришлось. Разведя ее бедра в стороны, Малфой нащупал пальцами влажный вход в ее тело и направил туда свою измученную ожиданием плоть. Гриффиндорка с нетерпением подалась вперед и вытянула руки, желая в момент соития крепко обнять его… — Ах! — воскликнула она, не ожидая что будет больно. — Погоди… не спеши… что за черт… — Гермиона, все хорошо? — Драко был в ней. От нахлынувшей волны удовольствия ему едва не снесло крышу, но он держался, до конца не понимая, почему девушке под ним больно и неприятно. — Можешь… чуть помедленней? — нежно прошептала она ему на ухо. — Мне немного дискомфортно. Малфой замер и окинул взглядом нагую и возбужденную Гермиону. Ему огромных усилий стоило держать себя в узде, но раз та просила — нужно было держать. Он и сам не мог понять, откуда в нем столько огня, словно он не занимался любовью месяцами, но предпочел не пугать ее своей настойчивостью. — Так лучше? — спросил он, подобрав нужный темп и двигаясь в ней плавно, медленно, ощущая каждой своей клеточкой всю тесноту ее прекрасного лона. Как же хотелось ускорить этот вальс, как же хотелось сделать все, как обычно — взять ее сначала нежно, а затем властно, мощно, как любили они оба. Но в этот раз что-то было не так, и он понимал, что стоит проявить терпение. За это чуть позже Гермиона отблагодарит его сполна. Слегка постанывая, девушка старалась абстрагироваться от тупой боли внизу живота и настроиться на ощущение заполнености, которое дарил ей член Драко. Она как никогда чувствовала себя принадлежащей ему, как никогда остро ощущала нежность и тепло, которыми хотелось с ним делиться. И Гермиона обнимала его, слегка покусывала шею, чувствуя плавные движения внутри себя и понимая, что вот-вот должно произойти что-то восхитительное, яркое, прекрасное, что надолго оторвет от земли их обоих и бросит в пучину неги и абсолютного счастья. — Можно быстрее, — ласково проговорила она и почувствовала, как Драко наращивает темп. Глубже, сильнее, туда, к самому ее сердцу, чтобы вновь показать ей, что она — его и только его. Еще пара мгновений — и он со стоном кончил прямо в нее — шумно, несдержанно — в исступлении целуя влажные губы и выстанывая ее имя, как самое сладкое и самое прекрасное в своей жизни заклинание. А затем вдруг понял, что у него до чёртиков кружится голова, словно действительно до этого он пережил довольно длительное воздержание. — Дорогой, все нормально? — спросила гриффиндорка, охватывая повалившееся на нее тело ногами и руками — настолько ей не хотелось его отпускать ни от себя, ни из себя. — Да… — Драко все еще ловил звезды от фантастического оргазма и резко нахлынувшего после него приступа дурноты. — А ты как? Тебе было больно? — Немного, — Грейнджер, наконец, освободила Малфоя и легла к нему спиной, чтобы он мог обнять ее сзади и по привычке забросить на нее свою ногу. — Нужно сходить к врачу, Драко. В прошлый раз, когда мне было больно во время секса, у нас появился Скорп. Малфой стащил с дивана плед, укрыл их обоих и зарылся лицом в густые каштановые волосы, пряча там довольную улыбку. — Ты же знаешь, я не против. С этими словами он ласково обнял ее, думая о том, что его жена, возможно, снова беременна, и чувствуя себя от этого безгранично счастливым. Не прошло и пяти минут, как они оба крепко уснули, согретые пледом, друг другом и разморенные уютом, который даровал им камин в их замечательной гостиной. Но стоило им только уснуть… …Как огонь в камине моментально погас и в полной темноте раздался громкий щелчок. Замок выручай-комнаты с шумом отворился, но ни Драко, ни Гермиона этого уже не слышали.