********************
В глаза Драко резанул непривычно яркий свет. Он не понимал, где находится: повсюду была пустота и тьма, хоть выколи оба глаза — даже рук своих не различить. И только далеко впереди то появлялся, то исчезал тонкий зеленый луч, исходящий из неведомого источника. От этого света становилось дурно — настолько он был насыщенным и ядовитым. — Кто здесь? — проговорил во тьму слизеринец, пытаясь нащупать руками хоть что-то из обстановки, но тщетно. Вокруг была глубокая, гулкая пустота, что казалось странным и абсолютно неестественным. — Покажись! — Драко? — послышался чей-то голос вдалеке. — Где ты? Малфой оторопел и моментально врос ногами в землю. — Мама? — дрожащим голосом переспросил он, пытаясь понять, действительно ли голос принадлежит Нарциссе, или это всего лишь слуховой обман. — Сынок, я тебя не вижу, — снова обратились к нему откуда-то издалека, — скорей, иди на свет, Драко! Юноша весь напрягся, но не от страха, а от предвкушения — настолько приятно было слышать ее решительный и в то же время ласковый голос — такой, каким он был еще полгода назад. Настоящий мамин голос, а не ту бессвязную речь, которую хозяйка Мэнора выдавала сейчас, отведав с самого утра пару бокалов вина или чего-нибудь покрепче. Он сделал несколько шагов вперед. Зеленый луч вспыхнул и за долю секунды погас, но этого было достаточно, чтобы понять, что это свет от палочки, которую кто-то держит в своих руках, показывая ему направление. — Скорее, Драко! Иначе он найдет нас! — вновь проговорила Нарцисса, и Малфой-младший решительно прибавил шагу. — Кто найдет, мама? — Твой отец… Два слова — и вдруг полностью парализовали слизеринца, лишая способности мыслить адекватно. Он схватил себя за плечи, чтобы не нащупать в темноте чего-нибудь жуткого — того, что рисовало его богатое воображение. И снова вспышка — снова несколько шагов вперед. — Молодец, осталось немного! — Я пытаюсь, мама. Я пытаюсь ускользнуть от него, но у меня не получается, — пять шагов, — почему он меня преследует? Почему не оставит в покое? Совсем рядом, буквально в паре метров послышалось шуршание одежды — значит, Драко практически до нее добрался. Осталось дождаться вспышки, чтобы увидеть родное лицо — таким, каким он всегда его помнил. И забыться в ее теплых объятиях. — Ты до сих пор не понял, сын? — Нарцисса, наконец, дотянулась до него и положила свою ладонь ему на плечо. В нос ударил резкий запах разложившегося тела. — Все потому что ты следующий, Драко. Ты — следующий. Длинные белые волосы существа, словно змеи, моментально обвили шею юноши, и с каждым выдохом сжимались все туже, полностью перекрывая ему доступ к кислороду. Внезапная вспышка озарила лицо стоящего перед ним человека. И это была совсем не Нарцисса Малфой. — Черт! Драко так резко подскочил на кровати с непривычно жестким матрасом, что едва не шлепнулся на пол. Несколько минут ему потребовалось для того, чтобы унять дрожь во всем теле и сообразить, где он находится. Лазарет. Кроме него здесь не было никого. Помфри тоже где-то запропастилась, видимо, не ожидала, что он вот-вот очнется. Значит, надо было драпать отсюда, да поскорей, пока она не уложила его обратно в кровать и не напихала ему в глотку своих чудо-отваров. Именно их горьковатый вкус Малфой отчетливо ощущал на кончике своего языка. И все же, как он здесь оказался? Он ведь был в столовой, наблюдал за Гр… Стоп. Минутку. Он просто доедал свой обед и цапался с Тео. Все. Салазар… не более того! Эта версия звучала красиво, но отнюдь не правдоподобно. Потому что стоило Драко вспомнить о своих мыслях в момент разглядывания грязнокровки, как внизу живота тут же все предательски заныло и напряглось, давая на вопросы Малфоя совершенно однозначные ответы. Стоило вспомнить, как она улыбалась Поттеру, как властно разговаривала с Панси и как задумчиво и грустно смотрела на Уизли — и внутри взрывалась шаровая молния, настолько хотелось… Драко и сам не понимал, чего именно. Прицепиться по какому-то пустяку? Насолить? Оскорбить? Испортить настроение или… Стать одним из тех, кому она дарит такого рода улыбку. Да нет… Ну нет же. Бред какой-то. Рука сама собой сжалась в кулак — и пальцам стало больно. Малфой раскрыл ладонь — в ней, словно пленница, уже несколько часов покоилась уродливая красноглагая птица, которой до недавнего времени Грейнджер имела привычку закалывать пучок соломы на своей голове. Кожа была бордовой и вся в неглубоких ямках — признак того, что он бессознательно сжимал кулаки во сне. Возможно, что от боли, причиняемой острыми металлическими зубьями, он в итоге и проснулся. «Святой Гриффиндор, надо же, ты и тут умудрилась меня выручить» — подумал слизеринец, вспоминая свой очередной кошмар. Дело с его снами начало принимать весьма неожиданный оборот. Драко бы сказал, дурно пахнущий, ибо теперь в простые проделки подсознания продолжил бы верить только глупец. Отец явно хотел что-то ему сказать, и методы передачи информации выбрал не самые гуманные. Вот только что именно означало это его «ты следующий»? Смерть в планы Малфоя-младшего не входила, поэтому он отчаянно пытался найти какое-то иное объяснение происходящему. Пытался, но не мог. Да, куда приятней было видеть сны, в которых он занимался любовью с изящной маленькой незнакомкой, лица которой так и не запомнил, нежели вот этот ужас, который отбирал последние его силы. Отец при жизни относился к нему не лучшим образом, а после смерти решил окончательно уничтожить, доведя до инфаркта или загнав в психиатрическое отделение Мунго до скончания века. «Мерлин! Где тебя черти носят, Забини, когда ты так нужен?» Драко сейчас не помешал бы крепкий пинок от друга или, на худой конец, хоть какой-то совет, ибо его жизнь внезапно полетела под хвост гиппогрифу, и он совершенно не понимал, что делать с этим дальше. В Визенгамоте ему отбили все внутренности, а что не отбили, то едва приклеили на прежнее место. После этого к нему присосался призрак отца и теперь требует чего-то понять, осознать, куда-то пойти, совершить какое-то действие, от чего Малфой-младший был ни разу не в восторге. Он уже пережил одну войну — как волшебную, так и свою собственную, личную — и повторять такое не хотелось совершенно. Невеста трахнулась с одним из его товарищей, а сам Тео, тупой болван, пренебрегает им, как человеком второго сорта… И вдобавок единственной, кто рождал в его затравленной душе хоть немного жизни и эмоций, почему-тот оказалась мелкая гриффиндорская всезнайка. Грейнджер стала возникать в его сознании слишком часто. Непростительно часто! А это ведь блядская, блядская Грейнджер! Поэтому ему было глубоко насрать на спецподготовку будущих мракоборцев, которую проходил Забини — он был нужен Малфою немедленно! Здесь и сейчас! Иначе в его голове запросто мог произойти мощный взрыв, после которого Помфри еще долго бы оттирала стены своего лазарета от остатков серого вещества. Нужно было найти способ связаться с однокурсником, во что бы то ему не стало. Немедленно. «Мир окончательно слетел с катушек, Блейз. Пора сходить, — подумал Драко и покрутил между пальцами железную птицу. — По всей видимости, моя станция — следующая».********************
— Что теперь делать, Панси? Как нам быть? — Дафна едва сдерживала себя, чтобы не закричать, хотя такие всплески эмоций были не совсем в ее характере. — Если кто-то узнает, что ты дала Драко приворотное зелье, нас не просто из школы вышибут. Нас в порошок сотрут! День постепенно сменялся прохладным октябрьским вечером. Две однокурсницы спрятались в одном из наименее людных коридоров Хогватрса, чтобы обсудить сложившуюся крайне дерьмовую ситуацию. — Хватит разгонять панику, — раздраженно проворчала Паркинсон и нахмурилась, как черная туча, — во-первых, если ты не будешь верещать, никто ни о чем не узнает. Во-вторых, не путай, я ему ничего не давала — он сам полез в мои вещи и выпил из чертовой бутылки. И в-третьих, первой после глотка зелья он увидел не меня, а эту сраную выскочку Грейнджер. — Панси сжала руки в кулаки. — Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Дафну словно контузило и ударило током одновременно. Паркинсон на секунду испугалась, что та действительно завопит на весь коридор, но нет — подруга сдержалась, хотя ей это далось одному лишь Мерлину известными силами. — Панс, ты осознаешь, что это катастрофа? — Осознаю ли я… Ну да, и что? Разве могу что-то с этим сделать? Все уже свершилось, он выпил ведьмин отвар и глаза его засветились, я сама видела. Все было ровно так, как старуха и говорила. Вот только на его месте должен был быть Тео… Слизеринка нервно отвернулась от собеседницы и стукнула ногой по стене, не в силах сдержать свои эмоции. А затем в привычной манере часто задышала носом, пытаясь не опуститься до уровня истерички и не заплакать. Дафна положила ладони ей на плечи. — Не убивайся ты так, — уже гораздо мягче произнесла она. — Может, попробуешь снова? — Сама знаешь, что не попробую! — Панси резко развернулась и взглянула на подругу наполненным слезами взглядом. — Мне больше нечего предложить старухе — она и так за эту бутылку отняла у меня столько жизненных сил, что я до сих пор чувствую себя бестолковой маглой! Даже заклятье левитации не поддается — я потеряла весь запас энергии, который у меня был, и не знаю, как долго это еще продлится, Дафна! У меня почти нет чар. Если пойду к ней за следующей порцией неоскверненного зелья, очередной акт оплаты может меня погубить. — Паркинсон на пару секунд уставилась в пол отрешенным взглядом. — Хотя кому до этого есть дело, можно было бы и попытаться… — Да что ты такое несешь, очнись! — Гринграсс встряхнула подругу и взглянула прямо ей в глаза, чтобы хоть немного вернуть к реальности. — Так убиваться из-за Тео! Какого черта?! Он и пальца твоего не стоит! — Я люблю его, как ты не понимаешь! — разорвал тишину полувстхлип-полустон. Панси почувствовала себя совсем обессиленной. За последние дни с ней приключилось столько всякого дерьма, что она успела пожалеть, что родилась на свет. Сначала Драко предал их идеалы и был вычеркнут из жизни Слизерина, как изменщик. Затем его забрали в Визенгамот, откуда она уже не ждала его живым. Тео все это время был рядом, был ласков и обходителен, поддерживал ее, как мог, но при этом лишь укреплял уверенность, что Малфоя, скорей всего, казнят. Нотт казался кусочком пластыря на огромной ране в душе Панси, которая в последние годы натерпелась из-за постоянных измен, насмешек и ссор с Драко. Он интересовался ею, ее мнением, ее жизнью, и это было так… ново. Так странно. Панси в кои то веки почувствовала себя кому-то нужной и полностью доверилась Тео, впустив его не только в свою душу но и, в конце концов, в свою постель. Как легко, оказалось, она привязывалась к людям, которые гладили ее по шерсти. Потому что ближайшие месяцы она чувствовала себя до того счастливой, что было даже стыдно — ведь ее друзья по факультету и их семьи переживали не лучшие времена. Кто-то искренне хотел находиться рядом с ней! Кто-то спрашивал о ее настроении и самочувствии, защищал перед врагами, помогал переживать один серый день за другим, и Панси, как это водится, влюбилась, как самая последняя дурочка. Как идиотка, открыла Тео свое истерзанное сердце полностью, до самого потаенного уголка, чтобы… чтобы в итоге он оставил на нем еще один глубокий порез. Семь недель. Ровно столько она чувствовала себя хоть немного девушкой, хоть чуть-чуть счастливой, хоть каплю кому-то необходимой. А затем интерес Тео иссяк так же быстро, как и появился. Все чаще он стал избегать общения с ней, все реже назначал встречи и все холодней становились его прикосновения. От них больше не веяло лаской и защитой, к которым Панси, словно голодный ребенок, тянулась, как к куску хлеба — отчаянно и жадно. А она за это время успела сродниться со сладким ощущением покоя и нужности, и любой ценой хотела к ним вернуться. Это и подтолкнуло ее обратиться к той старой женщине, с которой она случайно столкнулась в Косом переулке, выбирая себе духи. «Вижу, ты красива, девочка, а никто твоей красоты не ценит. Вижу, ты сильна духом, но все вокруг смеются над тобой и пытаются выставить тебя слабой. Вижу, твое сердце изголодалось по любви, но тот, от кого ты ее так ждешь, давно позабыл о тебе и пошел своей дорогой…» Панси тогда прошиб холодный пот, в ее голове барабанной дробью пульсировало всего одно слово — «позабыл». И она, словно завороженная, поддалась на уговоры старухи отдать ей часть своих чар взамен на мощное приворотное зелье. «Твоя сила восстановится. Не сразу, но это обязательно произойдет. И к тому моменту у твоих ног уже давно будет тот, кому предназначено твое сердце» Мерлин. Если бы она знала, сколько энергии из нее высосут, и чем все это в конце концов обернется — ни в жизнь бы не согласилась на ритуал, которому ее подвергла та сумасшедшая бабка. А теперь она осталась вообще ни с чем. Ни Тео, ни Драко, ни Блейза рядом нет. В придачу Малфоя против воли приворожили к Грейнджер, чего он, догадавшись обо всем, так просто ей с рук не спустит. Да простят ее небеса… Ведь она всего лишь хотела стать счастливой. — Чего застыл, как вкопанный? Что тебе надо? — как-то грубовато спросила Дафна, смотря поверх головы своей подруги. — Опять шпионишь, гриффиндорская крыса? Видишь, не до тебя сейчас? Панси резко развернулась и практически уткнулась в чью-то широкую грудь, посреди которой красовался ненавистный бордовый галстук. Сверху вниз на нее серьезно смотрел никто иной, как Рональд Уизли. Сраный герой сраной войны и параллельно мудила, посмевший подтрунивать над ней в столовой всего несколько часов назад. — Возьми, — кратко произнес он и протянул Панси белый шелковый платок, почему-то пропустив мимо ушей оскорбление. — У тебя вся тушь потекла. — Ч-что за…? В воздухе повисло молчание — столь заметное, что слышно было, как громко зашуршала ткань, когда Рон ловким движением забросил мантию себе на левое плечо. — Можешь не возвращать назад. С этими словами он развернулся и зашагал в сторону выхода к тренировочному полю. Паркинсон даже моргнуть не успела, как рыжий гриффиндорец, самый странный и самый невыдающийся из Золотого Трио, скрылся с поля ее зрения. Она еще с минуту изумленно смотрела ему в след, хаотично ища подвох, затем покрутила в руках платок — вроде бы чистый. И вроде бы действительно шелковый. Уизли что, магазин с платками ограбил, чтобы его раздобыть? Сперва хотелось швырнуть платком ему вслед, но Панси передумала. Поняв, что выглядит более чем жалко, она действительно вытерла им глаза и нос, а затем сжала в комок и положила в карман в складках мантии, намереваясь позже выбросить или сжечь. — Чего это он? — внезапно очнулась Дафна, не зная, как себя вести в подобной ситуации. Обычно встречи с Уизли у них заканчивались горячими перепалками. А такого вот исхода не было еще ни разу, поэтому что делать ей было, в общем-то, непонятно. — А тебе не все равно? — раздраженно бросила Панси, пытаясь выкинуть из головы лишние вопросы и сконцентрироваться на важном. Наконец она выдохнула, решив оставить тяжелые размышления хотя бы до завтрашнего дня. — Идем. Нам нужно убираться отсюда. Команды начинают потихоньку сходиться на тренировку, и обязательно попрутся на поле через коридор, как и этот… этот… — Нищеброд? — Именно! Паркинсон окончательно успокоилась, горделиво вздернула подбородок и, взяв под руку подругу, отправилась в родные подземелья. У нее еще есть несколько дней, прежде чем зелье обретет свою полную силу, и Драко станет ходить по стенам от чувства неразделенной любви. За это время вполне можно было бы придумать какой-то план отступления. По крайней мере, в эту минуту Панси всем сердцем хотелось верить, что выход есть, и он обязательно найдется. Он просто обязан был существовать. Иначе вскорости им всем придется столкнутся с самыми непредсказуемыми последствиями ее необдуманного поступка.********************
Тренировка удалась на славу. Малфой, несмотря на утренний инцидент, быстро пришел в себя. Не иначе как тело само расконсервировало какие-то скрытые резервы, когда дело коснулось Квиддича. Физические упражнения взбодрили его и помогли структурировать мысли, после чего Драко почувствовал себя не таким уж и свихнувшимся. Он все разложил по полочкам. Бывшие друзья — это бывшие друзья, и их уже не вернуть. С Панси все кончено, что являлось закономерным финалом их отношений, с самого начала ведущих в никуда. Вернется Блейз — и стоит расспросить его об этой спецподготовке будущих мракоборцев — можно ли ее еще пройти после Рождества, или уже поздно. Он бы отсюда куда угодно свалил, лишь бы подальше. Лишь бы больше не пересекаться с теми, кто все время напоминает ему о беззаботном прошлом. И еще, Грейнджер — это всего лишь Грейнджер, а он просто-напросто накрутил себя до состояния туго натянутой струны. Во-первых, кучу времени уже без нормального секса, что нужно было исправлять немедленно, иначе так могла и крыша поехать. Во-вторых, эта игра в кошки-мышки, которую он задумал… Он слишком много внимания ей уделил, слишком много возложил на нее надежд. Ему казалось, что грязнокровка — инструмент, некий ключик, который откроет ему дверь в волшебный мир «до». Что это будет забавно — подшучивать над ней, издеваться, выводить из себя. Однако Поттер в чем-то оказался прав — они все уже давно не дети. Он к своим восемнадцати уже целого Воландеморта уничтожил. «А ты чего добился, Драко?» Одной рукой написал свою историю, а второй взял и зачеркнул. Зато теперь сраный «живучий мальчик» стал кумиром всего волшебного мира, а он, в свою очередь, вынужден считать дни до момента, когда можно будет отсюда свалить и построить жизнь заново. Черт, другое дело эта вонючая грязнокровка. У нее в голове все наверняка под линеечку, по пунктикам, по отдельным ячеечкам разложено. В ее будущем нет ни одного слепого пятна — все четко, ясно и понятно. Хогвартс, семья с Уизли, куча рыжих детишек, странная неравноценная любовь до гробовой доски. И смысла в этом ноль целых и ноль десятых процента. Ибо стоило признать, что Грейнджер — бесспорный талант, и если найдет правильную точку приложения усилий, сможет стать кем захочет в этом мире, а Уизел — тупая рабочая сила, умеющая только подчиняться. И никак не подчинять. Вот ему тогда она подчинилась с огромным удовольствием… — Драко, — обратилась к юноше миловидная девчушка с каштановыми волосами, — ты где вообще сейчас? Целуешь меня, а сам словно в облаках витаешь. Малфой замер и посмотрел девушке прямо в глаза. Флора Кэрроу была симпатичной, неглупой и не имела привычки задавать неудобные вопросы. Но своим отрешенным отношением к их поцелую Драко, видимо, раздраконил даже ее на все сто процентов флегматичную натуру. — В чем проблема? Ты меня не хочешь? — а еще она очень четко умела подмечать детали и резала правду-матку в глаза, абсолютно того не стесняясь. — Не в этом дело, — ответил Малфой и отстранился, раздраженно запуская длинные пальцы в снежно-белую шевелюру. Чертова Грейнджер и размышления о ней снова обломали ему весь кайф. — Сегодня днем ни с того ни с сего слег с температурой в лазарет. Видимо, меня все еще калашматит. Чувствую, что жар возвращается и не могу думать ни о чем, кроме этой дурноты. Вранье. Каждое. Гребаное. Слово. — Ну тогда иди лучше к себе в комнату, — спокойно проговорила Флора. Кажется, его аргументы прозвучали достаточно убедительно. — Отлежись и дай знать, когда будешь готов продолжить. Только не спутай меня в этот раз с моей сетрой, как это было в прошлом году. Не смешно, если честно. Вроде не смешно, но Драко внутренне ухмыльнулся. Невесело, но ухмыльнулся. — Я больше не допущу такую оплошность, — прошептал он и поцеловал тыльную сторону руки младшекурсницы. А затем развернулся и вышел из кладовой, где всего получасом ранее хотел сбросить напряг и раздражение, скопленные за последние несколько недель. Нихрена у него не вышло. А раздражение даже усилилось, потому что раньше он бы грубо трахнул Флору где-нибудь на полу хозяйственного помещения и глазом бы не моргнул. А сегодня у него все опять пошло наперекосяк — и Драко не знал, кого в этом винить. Более того, он не знал, что с этим делать дальше. Оставалось надеяться, что у него не встал исключительно на Флору, и с другой девушкой, пофигуристей и понапористей, все будет совершенно по-другому. Ноги куда-то его несли. Мимо пролетали пейзажи вечерних окрестностей Хогвартса, которые днем казались красивыми, убравшись в золото густых листьев можжевельника и кипарисов, а ночью превращались во что-то зловещее, загадочное, к чему приближаться хотелось уже с куда меньшим рвением. Только Драко было все равно. Ему нужна была абсолютная тишина. В последние дни в его голове звенел десяток голосов, которые не давали жизни, привлекая к себе внимание. Отец, мама, Панси, Нотт, судьи из Визенгамота, учителя… Все они орали, что-то требовали, старались заглушить друг друга, чем сводили с ума обладателя этой самой головы. Драко несся по зарослям без цели, без смысла, без сколько-нибудь адекватной задачи, убегая от них, а по-сути — от самого себя. Двадцать шагов вглубь леса, сорок, сто… Быстрее, решительнее. Давая волю своему гневу и срываясь на бег — вперед! — Ай! Он резко налетел на что-то мягкое и теплое. И это что-то от силы удара грохнулось прямо на землю, распластавшись перед ним комком из ткани, пыли и жухлых листьев. — Смотреть надо, куда прешься на ночь глядя, — грубо произнес он, но руку подал. Впрочем, встречного жеста не последовало. Из грязного кокона медленно стал образовываться человек, пока не выпрямился и не превратился в… — Грейнджер, — выдохнул Драко, зачем-то вынимая из копны ее волос комок листьев, — тебя только здесь не хватало. — Взаимно, Малфой, — она плотнее прижала к себе небольшой мешочек, наполненный, скорей всего, теми самыми слезами селки. «Весь день до ночи их вылавливала, что ли?» — Стремление к учебе похвально, вот только ты уже на фанатку смахивать стала. Глядишь, скоро в Мунго загремишь от истощения. — Не делай вид, будто тебя это волнует, — зло процедила сквозь зубы Гермиона и попыталась было пройти мимо слизеринца, однако он ловко перегородил ей путь. — Куда так быстро? Разве я тебя отпускал? — насмешливо спросил он, и в секунду, когда юная ведьма потеряла бдительность, выхватил из ее рук заветный мешочек с камушками. — Посмотрим, полюбопытствуем… Ну надо же. Пара десятков точно наберется, но все равно это капля в море. Сдалась бы уже, и дело с концом. — Верни мне мешок, хорек несчастный! — Гермиона нацелила на Драко свою палочку, хотя понимала, что вряд ли ее применит — это было не выгодно ни самому слизеринцу, ни ей, гулявшей по Запретному лесу после отбоя. Но, возможно, угроза прямого сражения вернет ему способность мыслить трезво? Однако Малфой только засмеялся. Засмеялся как гиена, как зверь, загнавший в ловушку свою добычу — протяжно, громко, с надрывом. Его глаза блеснули азартом, а ладонь сама собой сменила положение, и из небольшого холщового мешка прямо в густую траву высыпались драгоценные слезы селки, на сбор которых Гермиона истратила целых семь часов. — Ах ты ж паразит! — вскрикнула девушка и попыталась отнять мешочек, однако тот уже был безнадежно пуст. — До чего же я неловок, — Драко хищно улыбнуся. Глаза его расширились и фанатично взирали на жертву очередной дурацкой шутки, внимательно наблюдая, что же она сделает дальше. Долго ждать ответа не пришлось. Грейнджер решила — к черту эти бредни про полутона! К черту чувство вины и стыда за то, что ему пришлось пережить в стенах Хогвартса! К черту муки совести — этот гад обязан был ответить за свой ублюдский поступок! Сейчас или никогда! Девушка изо всех сил толкнула Малфоя, повалив его на землю, в высокую траву, и стала что есть мочи колотить по голове, плечам, груди, по чем только получалось попасть — лишь бы сделать ему побольнее! Лишь бы отомстить проклятому змею за семь часов труда, потраченных впустую! За каждое мерзкое слово в ее сторону, за каждый пренебрежительный жест и глупую насмешку! За то, что после событий на войне она стала такой слабой и беспомощной перед ним… Один удар, второй, пятый… Они сыпались градом, а Драко от одних уворачивался, а с другими просто мирился, прикрывая лицо ладонями и позволяя гриффиндорской выскочке лупить себя по чем зря. До поры. Очередной удар пришелся ему по ребрам и был довольно болезненным. Слизеринец собрался с силами, оттолкнулся от земли и перевернулся, моментально подмяв под себя девушку и связав ее по рукам и ногам. Какое-то время она барахталась под ним, пытаясь высвободиться, проклинала его на чем свет стоит, грозилась уничтожить при первом же удобном случае! А Драко крепко держал и жадно смотрел. На траву, которая запуталась в волосах. На острые ключицы, которые от напряжения стали еще острее. На нахмуренное лицо, которое при нем никогда не трогала улыбка. На губы, сжатые в тугую линию. Он даже подумать не успел, как прикоснулся к ним своими — такими же напряженными и холодными, все еще сдерживая руки Грейнджер по обе стороны от ее головы. Одно касание — и воздух с силой ворвался в легкие, перед глазами засверкали молнии. В груди разлилась кислота — все стало печь, гореть, воспламеняться, вытесняя из черной малфоевской души страхи и сомнения. Язык проник глубже, а ее губы разжались, впуская его, хотя тело все еще барахталось и пыталось провернуть тщетную попытку побега. Драко был силен. Когда воздуха стало не хватать, он втянул носом запах ее кожи и шумно выдохнул прямо над ухом, зажав при этом девичьи бедра своими. Гермиона задрожала от неожиданости и отвернулась, пытаясь обезопасить себя, однако бежать было некуда. Сражаться с волшебником в интеллектуальном или магическом поединке — это одно, а сражаться слабой девушке с мужчиной… Это было уже совсем другое. Она чувствовала, как силы с огромной скоростью покидают ее, как тяжелеют ноги, бедра, все ее тело наливается свинцом и становится ватным, неспособным дать отпор. Странное… Странное горько-сладкое чувство. Мерлин, какая же она слабачка. Тем временем Драко отпустил ее левую руку и грубо дернул за воротник мантии, стремясь избавиться от ненавистных тряпок. Затем он склонился над пленницей и, совершенно одурманенный и аффективный, прильнул к ямке под левым ухом, постепенно спускаясь вниз и покрывая поцелуями шею, ключицы, плечи, вызывая у Гермионы стон, который он бы уже не спутал ни с чем, кроме удовольствия. Вторая рука прикоснулась к мягкой груди, язык продолжил блуждать по разгоряченной коже, то поднимаясь к виску, то пускаясь вниз, практически к самим молочным полушариям. Избавившись от остатков мантии, Драко полностью накрыл тело Гермионы своим, расположился между ее бедер и снова поцеловал ее в губы, едва не тронувшись умом, когда почувствовал, что тонкие ладони обвили его шею и еле заметно прижались к нему в ответ. Этого маленького действия было достаточно, чтобы остатки здравого смысла окончательно покинули беловолосую голову. Он обеими руками сдвинул кверху топ, в котором была гриффиндорка, пальцы ловко расцепили на спине крючки лифчика, и он припал губами к тому, что так долго рисовал в своем воображении. Сначала провел языком по одному соску, лаская вторую грудь рукой, отчего Гермиона вся выгнулась, уже практически не стесняясь ни своих действий, ни издаваемых звуков. Затем то же самое он проделал со вторым соском, наслаждаясь тем, как девушка под ним извивается, стонет и всем своим естеством умоляет его не останавливаться… Время для них замерло. Исчезли чертовы «до» и «после», белое и черное прекратили свое существование. В труху рассыпались все доводы, которыми Драко накормил себя после тренировки. Остались только они двое — голодные, разбитые, уничтоженные войной и бесконечным чувством одиночества после нее. Остались только их тела, их пламенеющая кожа, их слетевший с катушек пульс, ставший общим, стоило только им притронуться друг к другу. Рука Драко спустилась вниз, аккуратно проскользнула за пояс узких джинсов и расстегнула заветную пуговку… Внутри Гермионы внезапно завопила громкая сирена. «Нельзя, слышишь? Нельзя позволять ему! Что ты творишь? Что ты творишь, Гермиона?!» — Нет! — выкрикнула она, и в ту же секунду Драко почувствовал на своей шее острие палочки, тщетно пытаясь собрать мысли в кучу и обуздать обезумевшее от возбуждения сердце. — Отпусти меня. Сейчас же. Малфой секунд десять смотрел ей прямо в глаза, решаясь, идти ли ему до конца. А затем наклонился, отчего палочка вонзалась ему в шею еще сильнее. Такая вещь, как физическая боль, нисколько его не пугала. — Бей. — Прошептал он ей на ухо, когда добрая треть палочки скрылась у него под подбородком. — Бей, святой Гриффиндор. Не медли. Прямо сейчас, пока я разрешаю. Давай. Гермиона непонимающе уставилась на него и попыталась ослабить натиск острия на мягкие ткани шеи, но слизеринец лишь плотней к ней прижался, словно специально подвергая себя болезненным ощущениям. — Чего застыла? Бей, я тебе говорю. Лучше сдохнуть, чем сейчас остановиться. Давай же! Грейнджер собрала остатки сил и толкнула Малфоя в плечо, из-за чего тот ослабил хватку, и она, воспользовавшись моментом, выскользнула из его плена, продолжая держать врага под прицелом своей палочки. Драко слегка качнулся и по привычке запустил пальцы в волосы, пытаясь окончательно прийти в себя. Его внутренности скрутило от внезапно накатившей тошноты, но адская жажда вновь ощутить сладко пахнущее ягодами тело в своих руках была настолько сильной, что он подавил дурноту, силой воли заткнул едва тлевшую гордость и сделал шаг в сторону гриффиндорки — осторожно, пытаясь не спугнуть. Она не шелохнулась, напряженно выжидая следующего действия. Еще пара шагов — и Малфой стоял в десяти сантиметрах от нее, заглядывая прямо в глаза и напрочь игнорируя ее оружие. — Гермиона, — слегка нечетко произнес он, не в силах сконцентрировать на чем-то свой помутневший взгляд. — Я… И вдруг руку, на которой была татуировка змеи, внезапно обдало жаром. Так сильно, что Драко дернулся, громко зарычал и весь инстинктивно сжался, прижимая конечность к груди. — Какого хера… Было так больно, что на фоне этой боли меркло все — его желание, его смятение и даже его дикое возбуждение по отношению к девушке, что стояла перед ним. Осознание произошедшего ворвалось в его голову острием ловко наточенного ножа. Что он натворил? Что он. Мать его за ногу. Натворил сейчас… Секунда, две, три… Шаг назад. Второй. А затем еще один. Слизеринец спешно развернулся и стал отдаляться, семимильными шагами направляясь куда-то в сторону Хогватрса и оставив в этот раз Гермиону собирать в кучу ошметки рассудка и здравого смысла. Пока бежал, успел родиться и умереть раз двадцать — до того ему было тошно и противно от самого себя. До того хотелось расшибить кому-то рожу за проявленную слабость! Но на ум из виноватых приходил только он сам. Деревья больно хлестали его по лицу, но Драко не замечал. Кожу руки пекло адовым пламенем, в голове пульсировала боль, пульсировал страх, пульсировало желание вернуться и одновременно желание сбежать от нее на край света. В голове роились тысячи мыслей, однако одна из них выделялась отчетливей всего. «Во имя Салазара и всего святого… Что со мной происходит?» Он ввалился в слизеринские катакомбы уже практически без сил, идя к своим покоям поступью и держась здоровой рукой за одну из стен подземного коридора. У его комнаты кто-то стоял, но в полумраке было трудно различить, кто это был, да и не хотелось угадывать — хотелось просто добраться до своей кровати и упасть, дабы хоть немного расслабить измученное болью тело. А после этого — хоть потоп. Звуки вокруг стали какими-то гулкими, искусственными — он едва уловил, что ему сказал незваный гость. А затем внезапно рухнул на колени прямо перед ним и моментально отключился, не имея больше сил держаться и бороться самим с собой. — Драко, какого черта?! — Блейз подхватил друга на руки и втащил его в комнату, кое-как водрузив на кровать. Еще несколько минут Забини с тревогой наблюдал, как Малфой корчится и стонет во сне, прижимая к себе оскверненную меткой руку. И хотя ночевка в неудобном кресле в углу не входила в его планы, он здорово устал в пути и хотел лишь одного — хорошенько выспаться, слизеринец принял решение остаться до утра, чтобы удостовериться, что с Малфоем все будет хорошо. — Добро пожаловать в родной дурдом, Блейз, — прошептал он в пустоту и откинулся на спинку кресла, прислушиваясь при этом к каждому шороху, доносившемуся с кровати. — Соскучился за проблемами? Получай. Добро пожаловать в родной дурдом.