Там, где сходятся море и небо

— Кайтнер, а Кайтнер, это правда, что у тебя до сих пор никого не было? Нат закрыла глаза, но это не помогло. Лежавшая на соседней койке неугомонная Авива уже заметила, что она не спит, и притворяться дальше стало бессмысленно. — А взасос целовалась? Буркнув что-то неразборчивое даже для самой себя, Нат повернулась на другой бок. В затылок слабо ударило что-то мягкое. Не оборачиваясь, Нат нащупала смятый бумажный лист. — Кайтнер, я с тобой разговариваю! — А я сплю. Отбой так-то был, — прошипела Нат, натягивая на голову одеяло и слыша недовольное «зануда». Какое-то время в казарме стояла тишина. Нат заснула бы, однако под одеялом стало нечем дышать. Жара и нехватка воздуха заставили высунуть нос, а затем Нат и вовсе раскрылась по плечи. — А правда, что тебе нравится Илан? Нат выдохнула сквозь сжатые зубы. Авиве удалось застать её врасплох, что неудивительно: эта девушка планировала в дальнейшем учиться на снайпера. Вот только применять боевые навыки против своих нечестно! — Тебе это кто сказал? — Да все говорят. Хочешь, попрошу кое-кого из знакомых организовать вам совместное дежурство? — Нет, не хочу. Авива знала про интерес Нат к Илану, в свою очередь Нат знала, что если Авива что-то делает для тебя, то потом спросит с лихвой. — Ну как хочешь... а насчёт того, что ты с парнем ни разу, всё же правда? Вытащив из-под подушки скомканный бумажный лист, Нат с силой запустила его обратно в Авиву и отвернулась в сторону стенки. В подобные моменты жизнь в казарме казалась невыносимой. Поступая на службу по призыву, Нат понимала, что о личном пространстве придётся забыть минимум на два года — и на всю жизнь, если следовать давней мечте. Нат, привыкшая к домашнему комфорту, невозможность побыть в одиночестве хотя бы пару часов в день воспринимала как варварство. Она не считала себя интровертом, но пребывала в полной уверенности, что от общения порой необходимо отдыхать — а иначе как? Уединение и армия несовместимы. Об этом не раз говорил отец, об этом постоянно напоминала мама, а Нат лишь беспечно отмахивалась: переживу. С раннего детства она ждала восемнадцатилетия: возраста, с которого в родном Израиле девушке не то что можно — нужно отслужить. Нат чувствовала в себе силы и желание заниматься благородным, но в то же время опасным делом. Проявлялась ли это любовь к родной стране, как говорил отец, или безрассудство, как считала мама? Нат полагала, что оба родителя правы, вот только собственную коммуникабельность она переоценила. Тренировки, сон, умывание — всё это непременно рядом с кем-то, и не факт, что этот кто-то не будет бесить, как, например, сегодня Авива. В армии все на виду. Всегда. Ощущать поддержку единомышленников — это невероятно. Их энергия воодушевляла и придавала сил, но порой постоянное общение казалось невыносимым. Люди окружали, люди пытались залезть в разум, заглянуть в сердце. Армия — это такое место, где про тебя знали всё, ну или почти всё, и это — не меньшая сложность, чем пробежать марш-бросок, ведь последний рано или поздно закончится. Нат почесала нос. Движения становились всё медленнее, а мысли спутаннее. Любознательная Авива больше не приставала. Нат невольно задалась вопросом: что эта девушка ещё про неё знает? «Неважно... правда, неважно. Хоть всё. Выспаться — вот что главное перед марш-брос...» Нат так и не завершила мысль. Обняв обеими руками подушку, она погрузилась в крепкий сон.