Алый (1639)

      Не нужно было обладать острым зрением, чтобы заметить скопища лекарей, суетящихся перед главными покоями. Их белые одеяния светлыми пятнами выделялись на фоне вечернего сумрака. Издалека они чем-то напоминали дервишей, увлеченно готовившихся к танцу, то плавно, то, напротив, упругой походкой ступавших по мраморному полу. В черных тюльпанах факелов у окон-витражей неизменно колыхалось пламя, небрежно отбрасывавшее бесформенные тени.       Кёсем не до конца понимала, что ее сюда привело. Меньше всего она желала вновь здесь оказаться. Она не знала, как себя вести, как побороть отвращение к самой себе и справиться с помутнением. Мысли о сильных, жилистых руках, во власти которых она оказалась прошлым вечером, обжигали до волдырей, до обнажившихся костей. Кёсем упорно дышала губившим, порочившим ее пламенем и беспечно тянулась ему навстречу.       Одна только мысль о появлении у главных покоев казалась ей крамольной. Однако теперь Кёсем снова стояла здесь — и снова была совершенно растерянна.       Она поравнялась с лекарями и смерила их равнодушным взглядом. Пока они кланялись ей, она развернулась в сторону покоев. Оттуда сочился свет и, что не удивительно, доносились взволнованные голоса.       — Ясеф-эфенди, что прикажете делать?..       — Подай мне это, скорее!       Когда Кёсем представила, что за стеной, в нескольких аршинах от нее, находился Мурад, ей стало не по себе. Она не могла даже догадываться, в каком он был состоянии. И в то же время — никто, кроме нее, не мог рассказать о его вчерашнем состоянии больше. Ее окатило волной ледяного стыда и тут же ошпарило кипятком. Кёсем попросту не верила, что с Мурадом что-то случилось.       — Госпожа, — услышала она шепот Хаджи за спиной. — Если пожелаете, я узнаю, как обстоят дела.       Она сглотнула.       — Не стоит. Я сама.       Одна из фигур, мельтешащих в покоях, не была облачена в белый. Расшитый золотом кафтан, драгоценный эгрет на тюрбане — то был змей Юсуф. Вспыхнувшее вчера вечером раздражение тотчас усилилось, и Кёсем недобро сощурилась.       Юсуф тоже ее увидел. Развернувшись, вытаращился нечитаемым взором и слишком поздно сложил руки перед собой. Кёсем, решив, что оставаться на месте после того, как ее заметили, было глупо, сделала шаг вперед. Хаджи бесшумно за ней последовал.       — Юсуф, — обманчиво бесцветно проговорила она, переступив порог и развернув голову к султанскому ложу. Из-за столпившихся вокруг лекарей было ничего не разглядеть, однако, судя по тому, что никто из них не обратил внимания на ее прибытие, все и вправду было серьезно. — Что здесь происходит?       Юсуф глядел на нее с тщательно скрываемым недовольством. Она могла лишь предполагать, что за мысли крутились в его змеиной голове. Быть может, он считал, что и все это — ее рук дело?       Ей показалось, будто он приоткрыл рот, чтобы что-то ответить. Однако он не успел. Со стороны ложа вдруг раздался уже знакомый Кёсем лающий кашель — и лекари засуетились с новой силой. Юсуф словно обо всем забыл. Бросился к ложу, затем, обессиленно покачав головой, принялся о чем-то спрашивать Ясефа-эфенди. Тот был занят: отмерял какой-то сироп, стоя в отдалении.       На миг часть лекарей отступила. Один быстрым шагом спустился с возвышения и направился к креслу за спиной Кёсем, на котором лежал небольшой чемоданчик. Другой рванул за компрессом, разложенным на столике в центре покоев. Тогда-то Кёсем и увидела Мурада.       Его глаза были плотно закрыты, кисть с невиданным остервенением сжимала края одеяла. Подобная картина была Кёсем знакома — за исключением одной немаловажной детали. Из уголка рта Мурада струилась дорожка крови, и багровые капли уже покоились на белоснежных простынях. От напряжения на лбу у Мурада взбухла разветвляющаяся венка.       Кёсем… стало дурно. Она отвела руку назад, туда, где должен был находиться Хаджи, и он с готовностью поймал ее ладонь. К ложу подоспел сначала один лекарь и принялся обтирать рот Мурада платком, затем второй. Кёсем прикрыла глаза.       Она слышала лишь голоса.       Сначала — Ясефа-эфенди:       — Повелитель, держитесь, прошу… Это лекарство должно помочь.       Затем — Юсуфа:       — Ты уверен, Ясеф-эфенди? Откуда вообще взялась эта напасть?.. Ты и раньше говорил, что болезнь будет протекать тяжело, однако однообразно. Но сначала повелитель встал на ноги, а затем случилось вот это!       — Паша, я…       Кёсем распахнула глаза, точно пробудившись ото сна. Вырвав руку из хватки Хаджи, она зашептала, как умалишенная:       — Пузырек… Где же тот пузырек?..       Она вспомнила, как отчаянно Мурад не желал, чтобы она даже брала его в руки. Разумеется, он мог так поступить, исходя из своей ненависти к ней, однако сомнения уже пробрались в ее душу. Уверенность Мурада в том, что ему вскоре вновь станет плохо, лишь подкрепляли их.       Кёсем шагнула в центр покоев, миновав нескольких лекарей.       — Юсуф, — пересилив себя, процедила она.       Он обернулся. В его взгляде клубилось густое недоверие, даже, быть может, презрение.       — Мурад самостоятельно пил какое-то лекарство, — твердым голосом сказала Кёсем. — В один из вечеров, когда ему было плохо, он попросил подать мне его. Я взяла небольшой пузырек со стола возле тахты.       Она кивнула вперед, указывая на стол. Юсуф, нахмурившись, вопросительно вперился на замершего рядом Ясефа-эфенди. Тот озадаченно покачал головой:       — Мы не говорили повелителю принимать никаких лекарств самостоятельно и ничего не оставляли.       Юсуф, недолго раздумывая, бросился к столу.       Несколькими секундами спустя он и вправду держал в руках таинственный пузырек, ничем не отличающийся от того, что видела Кёсем в тот злосчастный вечер. Склянка была небольшой, на один прием. Очевидно, у Мурада было их много. Но если дворцовые лекари действительно были ни при чем, то откуда взялись эти пузырьки?       Остатки загадочной темной жидкости переливалась из одного края в другой, пока Юсуф недоверчиво разглядывал пузырек, вертя. Затем он отдал его Ясефу-эфенди и принялся прожигать его выжидающим взором.       Ясеф-эфенди выглядел совершенно растерянным.       — Я не знаю, что это, паша, — пробормотал он. — Нужно будет проверить…       Вдруг Кёсем услышала громкое, ожесточенное:       — Оставь меня! Все выйдите вон!       Она вздрогнула. И Юсуф, и Ясеф-эфенди тотчас бросились к ложу, в то время как по спине Кёсем пронесся холод. Голос Мурада звучал так, будто он готовился накинуться на белесыми чайками окруживших его лекарей и разорвать их в клочья. Кёсем вдруг вспомнила рассказы Хаджи о том, как Мурад обезглавливал своих слуг. Вспомнила она и то, как он сам признался в убийстве одного из аг, вина которого заключалась в — подумать только — зажженной против воли Мурада свечи.       Кёсем оглядела покои. Теперь свечи были зажжены везде: по-другому, очевидно, лекари работать не могли.       — Повелитель, — несмело позвал его Юсуф. — С вами все в порядке? Вам больно?..       — ЮСУФ!       Кёсем зажмурилась. Змеящиеся реки холода заструились по ее спине сильнее прежнего. Крик Мурада и раньше действовал на нее странным образом: ей тут же хотелось сжаться, спрятаться от всего мира. Теперь ей было очевидно, что его чудовищная, будоражащая рассудок сила не могла иссякнуть, даже когда он находился при смерти. Она по-прежнему внушала страх.       Мурад боролся до конца, несмотря ни на что. Борьба и была питавшим его источником.       — Или ты уймешь эту боль, или я убью тебя! — зарычал он и сразу закашлялся. То был даже не кашель, а хрип вперемешку со свистом, вытаскивавший жизненную силу из легких.       Кёсем поморщилась.       Юсуф словно не слышал угроз Мурада. Он спокойно поправлял подушки у изголовья его кровати, пока Ясеф-эфенди и остальные лекари крутились рядом, создавая неприятное для глаз мельтешение. Пузырек с неизвестной жидкостью исчез — видимо, Ясеф-эфенди спрятал его к себе в сумку.       — Повелитель, я помогу вам привстать, — полушепотом произнес Юсуф.       Мурад снова зарычал, на этот раз сквозь стиснутые зубы. Он вцепился в предплечье Юсуфа столь отчаянно, разъяренно, что тот поморщился. Кашель опять покидал тело Мурада вместе с кровью. Один из лекарей приблизил платок к его губам, но Мурад отрывисто взмахнул свободной рукой. Лекарь отшатнулся, и Мурад сам приложил ко рту тыльную сторону ладони. Приподняв голову и сразу обессиленно ее откинув, он прохрипел:       — Не приближайся… Оставьте меня все. Пошли вон!       Кёсем боялась даже гадать, были ли вызваны его перепады настроения чудовищной болью или же бесконтрольным, рвущимся наружу гневом, и без болезни ставшим его постоянным спутником. Вполне возможно, всем сразу… Ей начало казаться, будто Мурад вот-вот захлебнется алой, как подушки, на которых он лежал, кровью.       И Кёсем не выдержала. С ее губ безрассудно сорвалось:       — Мурад!       На в одночасье ослабевших ногах она, однако, бросилась к нему. Потеснила одного из лекарей и, как уже делала однажды, опустилась перед ложем на колени. Брови Мурада, как и тогда, были напряженно сведены у глубокой вертикальной складки, на лбу выступил пот, а челюсти были плотно сжаты. Накрепко стиснутые веки чуть подрагивали.       Кёсем не была уверена, что Мурад ее расслышал. Судя по всему, приступ боли охватил все его тело. Кёсем зачем-то повторила его имя.       То было непроизвольно, она совсем не желала делать ничего подобного. Однако ее пальцы сами легли на плечо Мурада, чуть выше локтя.       И Мурад распахнул веки. Судорожный вздох вырвался из его груди, глазные белки бездумно зашевелились. Кёсем казалось, будто он не понимал, где находился. По крайней мере до тех пор, пока его бледно-зеленые, снова до неузнаваемости измененные нездоровым блеском глаза не уставились прямо на нее.       — Ты… — только и смог выдавить он.       Один лишь его взгляд пронзил ее насквозь. Огненная вспышка обожгла внутренности, змеей опустилась в живот. В последний раз она видела этот взгляд одержимым, полным животной похоти, жарким. Однако от падения в бездонную пропасть воспоминаний ее остановил шум и все то же назойливое мельтешение лекарей справа.       Тогда же Кёсем перевела взгляд на руку Мурада, все еще сжимавшую предплечье Юсуфа.       Точно. Этот настырный персидский змей.       Стыд, неясного рода волнение и тревога — будто бы каждый ее взгляд на Мурада подвергался тщательному наблюдению Юсуфа — накрыли ее подобно лавине. С трудом сдержавшись и заодно удержав бушевавшие в ней противоречивые чувства, она сглотнула опаляющий ком в горле и отстранилась от Мурада.       Его рука неожиданно резко упала обратно на ложе. Пальцы дрогнули и замерли. Кёсем перевела взгляд на его лицо — напряжение на нем сгладилось, а веки устало сомкнулись. Побелевшими, подрагивающими губами Мурад прошептал:       — Оставьте меня…       Юсуф по-прежнему стоял над душой у Кёсем. Но спустя несколько мгновений он, кажется, сделал какой-то жест рукой, и лекари начали отходить. Кёсем опустила взгляд на собственные руки, ныне покоившиеся у нее на коленях.       — Госпожа, — раздался мягкий голос Хаджи откуда-то справа, по ощущениям — у входной двери. Кёсем покачала головой. — Пойдемте…       — Ступай один, — отрезала она.       Кёсем повернула голову так, чтобы не смотреть на Хаджи прямо, но все равно иметь хоть какое-то представление о его реакции. Краем глаза она без труда увидела и входную дверь, и самого Хаджи, стоящего у прохода. И Юсуфа — чуть в отдалении, за порогом. Она была готова поклясться, что Хаджи развернул к нему голову и они на миг переглянулись.       Впрочем, все это было неважно. Хаджи, немного помедлив, все-таки удалился, а двери за ним звучно захлопнулись. Кёсем поднялась и внимательно оглядела покои.       Ей не было нужды здесь оставаться. Ничто ее не держало в капкане, казавшемся тихой гаванью, но на деле полном невидимых ловушек. Однако чем больше она впитывала в себя прожженный едкими густыми запахами лекарственных трав и настоек воздух, тем оглушительнее становилась тишина внутри.       Кёсем не осознала, когда успела вновь развернуться к ложу и опуститься на его край, не слишком близко и не слишком далеко от Мурада. Она пришла в себя, только когда услышала собственный непривычно тихий голос:       — Тот пузырек, из которого ты отпил при мне тогда… Что в нем было?       Кёсем и не надеялась услышать ответ, хоть и не держала голову на отсечение, что Мурад провалился в сон. Впрочем, когда его глаза приоткрылись и взгляд бессмысленно устремился в балдахин, от неожиданности она все равно вздрогнула.       Мурад ответил не сразу, будто не хотел начинать с ней диалог:       — Лекарство.       Кёсем настороженно на него взглянула. Ясеф-эфенди не мог ошибиться: никакого лекарства в главных покоях они не оставляли.       Мурад усмехнулся, а его лицо на мгновение ожесточилось. Впрочем, даже такое проявление эмоций далось ему с трудом. Он тут же помрачнел, на его лице отразилось невиданное мучение… Усилием воли он спрятал собственную слабость и перевел взор на Кёсем.       Она не была уверена в том, что там видела: истинные намерения Мурада были смазаны завесой не до конца покинувшей его боли. Однако даже так Кёсем долго не продержалась. Непрошенные воспоминания проносились в ее сознании рыжеватой обжигающей пеленой.       Она отвела взгляд.       — Это лекарство, — выдавил из себя Мурад, — единственное, что мне помогает. Если бы не оно, я бы не смог встать с кровати.       В голове Кёсем копошилась едва ли не сотня вопросов. Где Мурад раздобыл его? Как именно?       Правда, с губ слетел далеко не вопрос:       — Оно больше напоминает яд.       Мурад недобро рассмеялся. Следом смех прервало отрывистое:       — Знаю.       Кёсем изумленно на него уставилась. Мурад как ни в чем не бывало продолжил:       — Оно облегчает боль и позволяет держаться на ногах. Но взамен… скажем, укорачивает жизнь. Разъедает изнутри даже хуже, чем болезнь.       Кёсем ничего не понимала. Зачем Мураду было так поступать? Неужели сумасшествие настолько прочно засело у него в голове? Впрочем… не сама ли Кёсем до недавних пор опасалась глядеть по сторонам, ожидая, что несуществующие тени настигнут ее в самый неподходящий миг?       — Не делай вид, будто не жаждешь этого больше всего на свете, — оборвал ее мысли Мурад. И, прежде чем она смогла хоть что-нибудь ответить, проговорил сквозь зубы: — Тебе несказанно повезло, валиде. Я пойду на все, лишь бы не волочить столь унизительное существование.       На удивление, его голос не сквозил уже привычной Кёсем ненавистью. Впрочем, как не сквозил ей вчера. Вдруг его глаза знакомо — даже слишком — блеснули.       — К тому же… Разве оно того не стоило? — хмыкнул он.       Кёсем опалило жаром печи, даже прежде чем она осознала смысл оброненных им слов.       Она вдруг заметила, что они находились непозволительно близко. Когда Мурад не смотрел на нее, ей думалось, что все было в порядке. Однако теперь, чтобы выдержать его испытующий взор, ей, казалось, не хватило бы даже расстояния, равного ширине этих покоев.       Чем отчаяннее Кёсем барахталась, тем сильнее воспоминания затягивали ее, хватая загребущими руками за затылок. И фантомные жесткие поцелуи, и томный жар внизу живота — с каждым мгновением Кёсем заново проживала вчерашний вечер, а отвращение к себе вперемешку с острым блаженством с еще более животрепещущей силой отпечатывались в ее разуме.       Мурад пристально следил за ее лицом.       Она поднялась с ложа, вмиг пожалев о том, что пришла. И в самом деле, зачем? Меньше всего она хотела появляться на пороге этих злосчастных покоев.       Мурад, разумеется, поступил как всегда. Его рука в который раз с легкостью сомкнулась на ее запястье, сделав только хуже. Кёсем невольно принялась тихо и быстро дышать через нос, будто бы Мурад мог учуять ее прерывистое дыхание и посчитать его за слабость.       Однако он не учуял. Более того — неожиданно ослабил хватку, и Кёсем с удивлением ощутила, как его рука соскользнула, разъединившись с ее. Мурад закашлялся, откинувшись на подушки.       Кёсем подумалось, что у него вновь может пойти кровь. Наверняка ей следовало сообщить лекарям. Раз уж Юсуф так опасался ее присутствия, то, скорее всего, не отпустил их, а приказал ждать у входа в покои.       Кёсем бросилась к дверям и уже собиралась самостоятельно отворить их, но надсадный полушепот Мурада заставил ее замереть:       — Подожди.       Она обернулась. Его лицо опять искривила гримаса боли, но он довольно быстро выдохнул и безучастно воззрился в потолок, сокрытый полупрозрачным балдахином.       — Не зови их, — вымученно произнес Мурад. — Думаешь, если я прикажу отрубить им всем головы, они смогут чем-то помочь?..       Кёсем лишь покачала головой. Она ничего не думала — и ни в чем не была уверена.       Ей следовало уйти. Она должна была уйти. Будучи прикованным к кровати, Мурад был не в силах ее остановить. Однако…       Мыслями Кёсем снова возвратилась в прошлый вечер, но не в те его мгновения, когда с каждым новым толчком Мурада она все сильнее впадала в помешательство и исступление. Она восстановила в памяти слова, вырвавшиеся из его уст позже. Глядя на привычное мерцание свечей на расписных шкафах, письменном столе, а затем дальше, на чайном столике у центральной тахты и полках в другом конце покоев, у дребезжащих в камине пламенных языков, Кёсем вспоминала, что сказал обо всем этом Мурад.       Если она при виде огней ощущала успокоение, то ему они были ненавистны. То было не более логично, чем все, что творилось с Кёсем на протяжении последних месяцев…       Она подошла к письменному столу, издалека заприметив бессменно покоившуюся на нем пьесу Кальдерона. Та была оставлена открытой — очевидно, на странице, на которой прервал чтение Мурад.       Кёсем провела кончиками пальцев по шероховатой бумаге. Одна из свеч стояла на краю стола, в опасном отдалении. Кёсем помнила, как, опрокинувшись, точно такая же свеча перебросила огонь на письмо, как воск принялся медленно стекать на поверхность стола.       Необычайной силы порыв одурманил Кёсем. Поднеся кисть к свече, она потушила ее большим и указательным пальцами. На стол тут же опустился мрак, и долговязые тени, что отбрасывали светильники у дальних стен, уродливо восстали из могил. Взяв книгу со стола, Кёсем направилась обратно. Внешне она старалась держать себя в руках, но мыслями уносила ноги прочь, точно от чего-то опасного, угрожавшего вновь потревожить ее и вселить ужас.       Она уверяла себя, что ничего не ощущала, пока читала вслух спутанные, витиеватые строки, представшие перед ней стройным рядом, — точно так же, как месяц назад читала их про себя. Здесь же. В этих покоях. Однако обманывать себя она долго не могла: на месте принявшегося прытко было биться сердца поселилось странное подобие спокойствия. Оно вынудило Кёсем еще сильнее, до побелевших пальцев сжать обложку книги.       Мурад молча взирал на Кёсем, не прерывая ее.