dream boy

трель пришедшей смс выдергивает джозефа из сна. он был там не один, с ронаном, поэтому тот просыпается тоже. потянувшись, ронан перекатывается ближе к нему и обнимает. джозеф не помнит, что им снилось, возможно, ронан скажет ему позже. кроме одной детали: мальчика со светлыми волосами, отдающими то ли в розовый, то ли в лиловый. лица он не разглядел, но точно знает, что это был прокопенко. знал еще тогда, во сне. илья безмолвно стоял там, в туманном, не имеющим четких границ сне и просто смиренно ждал. джозеф знает, что это значит: он оставил свой сон без внимания слишком надолго, и тот пришел к нему сам. сколько он не видел прокопенко? недели две? он не специально. он не прятался в барнс, честно, и ронан с адамом не брали его в заложники. просто так получилось. пиликает новое уведомление. джозеф высвобождается из-под руки ронана и берет телефон с тумбочки. «привет, кей. заедешь сегодня?» «пожалуйста» сон, который снится и который зовет, прекрасно зная, что джозеф не устоит. никогда не мог. но очень хотел. потому что это было неправильно. это было чересчур. илья, ронан, адам. именно в этой последовательности они перемалывали то, что им доставалось от предыдущего владельца, и собирали джозефа заново. прокопенко пришлось сложнее всего — джозеф был настолько талантлив в ненависти к себе, что тому достались лишь жалкие ошметки, которые он бережно составлял, как самый главный паззл в своей жизни. он любил его, преданно и безгранично. светловолосый паренек, который и был светом воплоти. джозеф любил в ответ. так, как был не способен — так он думал. большую часть времени ему казалось, что он блаженно спит, так волшебно все было. когда илья погиб, джозеф уверился, что не спит. потому что во снах таких кошмаров не бывает. розовые облака не превращаются в кровавые, и вой реанимации не раскалывает твою голову на части. вечеринка пошла не по плану, вся дальнейшая жизнь джозефа сдвинулась со своей оси и стремительно покатилась в пропасть. им было по пятнадцать. возраст, когда ты думаешь, что твой личный конец света уже никогда не закончится. его хватило на неделю. казалось, что он орал от боли все это время — пытался выгнать из себя все, что так нежно и трепетно вкладывал в него илья. чтобы не осталось ни единой капли, напоминающей о его мальчике-мечте. «блять, кавински, ну почему ты такой козел?», — слышал он иногда от своих же. да вот почему. потому что другим он решил больше никогда не становиться. он просто больше не выдержит. его хватило на неделю. нагреженый прокопенко почти не отличался от оригинала. джозеф со слезами на глазах гладил его светлые, с розовым оттенком волосы — илья всегда хотел перекраситься — и обещал себе не любить его так сильно. определенно, его любовь не приносила ни ему, ни людям ничего хорошего, так что он старался. и проебывался, стоило только прохладным ладоням коснуться его, обнять и приласкать. он был непривычно тих в такие моменты и боялся сделать что-то не так, будто илья мог рассыпаться от малейшего давления. но илья не рассыпался, требовал больше, любил жарче, потому что таким он и был при жизни. джозеф нагрезил копию невероятно похожей. ему стоило приснить его без чувств к себе. прокопенко принимал все его вынужденные отказы как должное. всю его жестокость и отстраненность временами. он просто смиренно ждал. светловолосый и безропотный, чистый и ничего не знающий. джозефа тошнило от себя самого. «кавински, блять, ты такая сука!». я стараюсь, пацаны, видит бог, у меня есть на это причины. ронан линч полюбил его таким. похоже, у джозефа не было ни единого шанса прожить эту жизнь спокойно. они дрались как в последний раз при каждой встрече. ронан разжигал в нем костер, полный динамита, бензина и сумасшедшего веселья. ба-а-а-а-бах! и огонь вьется до небес. и линч рядом, отблески пламени танцуют в его зрачках. линч знал, каким диким может быть джозеф. линчу нравилось это безмерно. джозефу нравилось, что он не знал его другим. другим его знал прокопенко, то, каким нежным он мог быть. джозефа устраивало, что только илья видел такого его. а потом появился адам. их чувства друг к другу стали сюрпризом абсолютно для всех. даже для тех, собачьим делом которых это вообще не являлось. ему ничего не оставалось, кроме как регулярно разбивать свое сердце на три части и вручать каждому по истекающему кровью куску. себе он как обычно не оставлял ничего, привыкший к мысли, что не заслужил. ответная любовь всех троих — джозеф до сих пор не верит, что все это происходит на самом деле. он трет ребром телефона лоб и вздыхает. ронан видел текст сообщений, но молчит. возможно, он в состоянии понять отношение сновидца к своему сну, но как быть, если в их клубке все перекручено настолько, что голова трещит? одно джозеф понимает: ронан не ревнует. здесь нет места этому дурацкому чувству. здесь есть что угодно, но только не оно. ронан снова засыпает, адам лежит рядом, и джозеф тихо выбирается из спальни. он проведет с ильей столько, сколько сможет, пока его снова не потянет сюда. сердце разрывается на три равные части. две он оставляет а барнс, третью увозит в стремительно набирающей скорость машине. себе — пачка сигарет и вчерашняя кока-кола в подстаканнике. илья встречает его на полпути к особняку своры. розово-фиолетовый, переливающийся, будто только что из сна, фольксваген гольф перестраивается в соседний ряд на светофоре и встает вровень с мицубиси. джозеф опускает стекло. — не догонишь! — весело орет он прокопенко. — иногда даже ты лажаешь, кей, вдруг это произойдет именно сегодня? — выкрикивает илья в ответ и поднимает стекло. светофор переключается на зеленый, машины стартуют почти одновременно. илья не знает, что он сон. илья знает, что джозеф любит его, только когда никто не видит. илья не помнит, каким джозеф был до того, как смерть разлучила их, у него осталось чувство, но он не помнит той безграничной и слепой взаимности. илья не должен когда-либо узнать, что джозеф рыдал ночами над его могилой. илья думает, что дни, когда джозеф покидает ронана и адама ради него, — самые лучшие дни. илья никогда ничего от него не требует. кавински снова тошно. вполне возможно, что это от сигарет на голодный желудок, но он почти уверен, что это от того, какое он мудло. мицубиси ревет и вырывается вперед. гонка закончится на следующем светофоре через двести метров. фиолетовый гольф набирает скорость и обходит мицубиси на полкорпуса. проснувшийся в кавински азарт заставляет его все сильнее жать на педаль. и он приходит первым: после светофора тормозит резко, с заносом, оставляя черные полосы на асфальте. джозеф видит довольное лицо прокопенко сквозь стекло. розоватая прядь падает тому на глаза. они сворачивают направо и, проехав еще немного, паркуются у особняка джозефа. — где мой приз? — спрашивает он, стоит им выбраться из машин. — что-то я не припомню, чтобы мы это обговаривали, — весело отвечает прокопенко, — но вообще он внутри. они заходят в дом. в котором оказывается на удивление пусто, даже несмотря на ранний час. обычно тут всегда кто-то есть. вечеринки, ночевки, куча гостей, куча тех, кого вовсе не приглашали, мальчики, девочки, порознь и вместе. джозеф даже не припомнит, чтобы такая оглушающая тишина царила тут хоть когда-нибудь. а, нет, помнит: тогда он поспорил с линчем, и тот приперся к нему тем же вечером, пытаясь доказать, что ему не слабо. не слабо оказалось обоим, и они переспали совершенно чудесным образом. джозеф удивленно осматривается. — где все? — сюр… при-и-и-и-из! — тянет илья, бесшумно подойдя к джозефу и легко обхватывая его со спины. кавински замирает. смотрит на бледные руки у себя на животе. они еле заметно подрагивают — прокопенко волнуется. джозеф боится таких прикосновений. лучше бы в рожу дал, честное слово. он привычен к грубости и подколкам, ко всем этим линчевским штучкам. адам тоже на удивление любит пожестче. они бывают нежны друг с другом очень недолго, для начала утолив первый голод, агрессивный и не терпящий промедления. своими худыми руками илья будто обездвиживает его: ни вздохнуть, ни шевельнуться. джозеф все еще смотрит на них, когда чувствует пробный поцелуй, прямо через майку, куда-то ниже плеча. — илья, — пробует он остановить. тот только хмыкает в спину. — ты хотел награду. — илья, — снова. более грозно, как ему кажется. только это все равно не помогает. прокопенко его никогда не боялся, не боится и теперь, особенно, когда кавински стоит и не может выбраться из ерундового захвата. даже не захвата, а полуплена нежных поглаживаний. осмелев, илья прижимается сильнее. так, что джозеф чувствует задницей то, чего планировал избежать сегодня. как-нибудь. он осторожно оборачивается. розовая прядь почти закрывает илье правый глаз. тот улыбается. беспечно. для него не существует никаких дилемм и проблем, когда они вдвоем и даже просто обнимаются. так было всегда. это был один из его способов вернуть джозефу веру в себя, хоть он и ничего не помнит об этом. сейчас это его способ загнать джозефа в могилу морального выбора. и он прекрасно это осознает. илья улыбается. к черту моральный выбор. джозеф тянется первым. как можно устоять и не поцеловать эти улыбающиеся губы? буквально слизать радость и забрать ее себе. хотя бы немного. никогда не мог. ронан знает об этом. адам знает об этом. черт его дери, илья тоже знает об этом. поцелуй такой нежный. трепетный. последний раз они целовались, наверное, месяц назад. джозеф тогда как никогда был близок к провалу: показал и сказал слишком много. держать прокопенко на расстоянии становится с каждым разом все труднее. раньше он просто боялся причинить ему боль отношениями, теперь он боится причинить ему боль знанием. сонный мальчик, что ты сделаешь, когда узнаешь, что все время спишь вот уже несколько лет? ты улыбаешься, ты ходишь в школу, у тебя потрясающая тачка, переливающаяся, будто из снов, а розовая краска на твоих волосах никогда не смывается, и ты даже не задаешься вопросом почему. что ты будешь делать? кавински стонет и углубляет поцелуй. не сейчас, не сейчас, не сейчас. — мой мальчик… — шепчет он илье на ухо. тот снова улыбается, кажется, что он и не прекращал, и лезет руками под майку. толкает джозефа назад, все дальше и дальше к их кровати. «их». не только их, а всей своры: огромная, она никогда не застилается, постоянно занятая спящими и не очень. джозеф скучает по ней. орущая вседозволенность, наглость. восхитительно. они с прокопенко регулярно были тут вместе, но друг с другом — никогда, выбирая почему-то прочие места для своей близости. кавински валится на кровать. как раз на ту ее часть, на которой ронан трахал его в их первый раз. господи. он быстро смотрит на илью. — что, воспоминания одолевают? — лыбится тот. он знает. он все знает. это никакая не тайна. кавински просто не в состоянии держать в тайне тех, с кем трахается. прокопенко целует его, откидывая полностью на кровать и залезая сверху. нежность, сплошная нежность. каждое прикосновение, каждый выдох забирает у джозефа часть его и так разделенного на трое сердца. все больше и больше. она топит его. ласки ильи заставляют его задыхаться, а он даже толком ничего еще не делает. он тщетно пытается успокоиться. дышит через раз и считает до десяти. переворачивает их с прокопенко. теперь джозеф нависает над ним и очень сильно надеется, что сможет как-то контролировать этим процесс и не рассыпаться немедленно. с ронаном и адамом они давно бы уже рычали, в ход пошли бы грубые поцелуи и не менее грубые ласки. ему нравится такое. то, что происходит сейчас с ильей — ему не нравится. это убивает его, воскрешает и убивает снова. он тает безвозвратно. чувствует себя чересчур мягким. часть его сердца, души, его сны, прошлые и будущие, — это все илья. самая лучшая и любимая подделка. подделка той жизни, которая была у них раньше. он пытался забыть, исправить, но, очевидно, ему это неподвластно. джозеф неторопливо избавляет прокопенко и себя от одежды, выцеловывая каждый сантиметр бледной кожи. лижет татуировку «dream boy» на ключицах. он как-то в шутку предложил илье набить эту надпись, а тот и набил, даже не задумываясь об истинном значении. «мальчик-мечта». ох, знал бы ты, илюша. еще одна на пальце. «К». на безымянном. на том, который принадлежит вовсе не тебе, а тому, о ком ты думаешь, глядя на символ. джозеф берет палец в рот и облизывает. он переворачивает прокопенко на живот. он никогда не может узнать себя и границы своего терпения и обожания в такие моменты. когда он настоящий? когда трахает линча до севшего голоса или сейчас, когда каждое его движение наполнено всепоглощающей сладостью? илья стонет так же сладко. он как мед. джозеф увязает и не может оторваться, вырваться, вздохнуть. он ничего больше не хочет, только раскачивать их тела, чувствовать тяжелые выдохи ильи, целовать его спину, зарываться носом в мокрые волосы. его мальчик, его сон, который закончится только с ним. на самом деле, на той вечеринке погибли они оба. только вот илье суждено было возвратиться, а джозефу — снова и снова умирать, глядя на него.