«Первое правило "Бойцовского клуба" —
никто не должен знать о бойцовском клубе».
Узнал почти сразу, как она стала участником объединения Тарантула, проучившись пару недель на первом курсе магистратуры. Тогда скрипач ругался, злился и негодовал — ведь ему вверили Изуми, взяли с него слово, что он позаботится о девушке, поможет ей освоиться в Академии. А вместо всего этого он допустил самое страшное, что только могло быть: брюнетка вляпалась в членство не самой лучшей организации. А все из-за чего? Шисуи смотрел на заплаканные девичьи глаза в этом скандале, на блестящие от слез щеки, на едва раскрасневшиеся и дрожащие губы: Изуми не называла повода, толкнувшего ее стать Пауком. — Почему?.. — не унимаясь, но уже в бессилии шептал Учиха, все еще до конца не веря в произошедшее. — Я не... — плакала девушка, закрывая глаза руками, — не могу сказать тебе: ты будешь очень злиться. Будешь ненавидеть меня... Скажешь, что это того не стоит!.. Парень ощутил, как мурашки пробежали по затылку: «...не могу сказать тебе: ты будешь очень злиться...» И в голове замелькали самые страшные причины поступка родной кузины... «Будешь ненавидеть меня...» — ... А я ведь просто хочу счастья... Хочу быть с... — она не договорила: голос вновь сорвался на плач. Она просто не могла... не решалась сказать, что все это — только лишь ради Итачи. Ради того, чтобы узнать о нем чуть больше... Чтобы стать к нему хоть как-то ближе. — Счастья?! Счастья на чужом горе — грязных сплетнях и посягательстве на чужую личную жизнь?! Я уже злюсь, Изуми, — голос странно дрогнул, — потому, что ты — моя младшая двоюродная сестра. Потому, что твоя судьба мне совсем небезразлична. Потому, что я очень люблю тебя... И я не хочу, чтобы ты была вообще как-то связана со всем этим... мусором Пауков! Шисуи сокрушался и просил Изуми прекратить, но... Выйти из «Сети» было уже невозможно. Девушка знала слишком много, чтобы Тарантул и все остальные отпустили ее так просто: она с головой погрузилась в грязные, мерзкие сплетни — уже и не понять, где правда, а где шальной вымысел. И это непрекращающееся вторжение в личные жизни других людей... По правде, Изуми было противно от самой себя. Но ей уже не оставалось ничего, кроме как смириться со своим положением... хоть и не переставала ощущать, как все аморальные поступки трусили за ней гуськом, все теребя ее душу. Ведь брюнетка была добрым человеком, не способным окончательно утонуть во всей этой паучьей грязи. И поэтому ей безумно хотелось найти отдушины. Найти утешения. Поддержки. — Пауков всего пятеро, — расслаблено откинувшись на спинку дивана, говорила Изуми, запуская свои аккуратные пальцы в едва ли длинные кучерявые волосы Шисуи, — Я, Сакура, Яхико, Неджи и... В гостинной ее квартиры кузен развалился поперек того же дивана, удобно пристроив свой затылок на девичьих бедрах. Брюнетка видела, как легкая морщинка недовольства залегла меж темных мужских бровей в тот момент, как она заговорила о Пауках. Бледные веки парня прикрыты. — У Яхико вечное рандеву с Конан, — шептала Изуми, — у Неджи — с Гаарой, а Сакура находит встреч с... — Мне не нравится то, что ты делаешь... — Шисуи. — Не нравится то, что глажу тебя? — музыковед едва улыбается, останавливаясь, отнимает руки от темных кучерявых волос. Правда, улыбка девушки несколько вымученная — брюнетка прекрасно понимает, что кузен имеет в виду, но... хочет хоть как-то сгладить углы такой острой темы как «Сеть». Скрипач открывает глаза. Внимательно смотрит на сестру. На его лице ни тени светлой эмоции: — Мне кажется, твой брат меня убьет за то, что я тебя не уберег... — Ты принимаешь все близко к сердцу, Шисуи. Внезапно горькая усмешка на бледном лице аспиранта: — Что, не впервой говорить это? И Изуми больно, ибо эти слова режут сердце своей правдой — действительно, ее родной брат был несколько импульсивен, от того и подобные фразы Изуми приходилось говорить слишком часто. А сейчас она сказала это брату двоюродному... Но, топя внутри собственной гортани разрастающийся ком слез, девушка склоняется, осторожно прикасаясь губами ко лбу парня. — Если хочешь, мы ничего ему не скажем, — лепечет она, немного отстраняясь и заглядывая в чужие темные глаза. — Не подлизывайся, — шепчет в ответ струнник, уже даже как-то по-доброму улыбаясь. Но все равно эта улыбка — грустная. — Не скажем. Сердце Шисуи предельно доброе, чтобы злиться и досадовать слишком долго... Изуми ошиблась второй раз — о ее тайне о скрипаче стало известно Сакуре: не только, что парень все знает, но и то, что он — двоюродный брат Изуми. Харуно была обязана донести лидеру о том, что Непаук Шисуи владеет информацией о Пауках. Ведь кто знает, как струнник может поступить? Вдруг он разболтает всем о модераторах «Сети»? И... что тогда? Но... сработала эта дурацкая женская солидарность, «дружба», если можно так сказать — розоволосая видела в брюнетке то же отчаяние, выраженное в любви к парню — к Итачи. Отчаяние, которое испытывала сама Харуно к Саске. Девушки были слишком похожи. Пауки ради любви. Любви к Учихам: Саске, Итачи... Любви, толкающей на многое... Сакура видела, как тяжело было Изуми нести бремя Паука одной. И в глубине души понимала, почему подруга заступается за кузена, почему клянется ей за него, что он никому ничего о Пауках не расскажет... — Изуми просто нужна поддержка родного человека, который если и не все поймет, то хотя бы утешит и всегда будет рядом. И Сакура молчала, храня в сердце тайну Изуми: Харуно была хорошей подругой... И именно поэтому брюнетка даже после разрыва с ней продолжала считать, что розоволосая останется порядочной, верной их прошедшей дружбе... Но одно дело быть хорошей подругой, а другое — хорошим врагом. Трепет пульсировал где-то в пищеводе. Изуми пришла на место встречи чуть раньше. Задумчиво вышагивала по ровной поверхности каменной лестницы центральной библиотеки. — Что сделал Шисуи? — из динамика ее телефона раздался твердый голос старшего брата. Но Изуми уж слишком хорошо знала родственника, чтобы уловить в его тембре напряжение, изумление и негодование. — Он трахнул этого... Итачи, про которого ты мне столько рассказывала? Который тебе нравится? — Я не уверена насчет их... непосредственного совокупления, — пролепетала брюнетка. Ком в горле, говорить сложно. И слезы... едва сдерживает. Но старший брат позвонил так вовремя: хотелось поделиться душащим уничтожающем горем, чтобы стало хоть немножко, но легче... Хотелось заполнить пустоту, что так внезапно образовалась после предательства близкого человека... — Я лишь видела, что они... — Я понял... — тяжелый выдох на другом конце провода. — Изуми... у меня пара дней выходных, если хочешь, я прилечу. Поддержка. Она сейчас так нужна. Смертельно.Ведь так... ужасно...
Ее предали: тот, к кому она относилась со всей своей нежной трепетной девичьей любовью, и тот, кого она безмерно обожала любовью сестринской. Предали одновременно. Хладнокровно. Сообща. А ведь они были ей оба слишком... слишком дороги. — Я была бы рада, — грустно улыбнулась. Но улыбка тут же исчезла, когда глаза заметили чуть поодаль черный подъехавший лимузин. — Давай созвонимся через десять минут? Хорошо, Обито? — Хорошо, я пока посмотрю, какие есть рейсы. Брюнетка уже шла к машине, чувствуя, что вышагивает, скорее, на эшафот. Она видела, как водитель, заметив ее, вышел из автомобиля, прошел к дальней двери с правой стороны лимузина, открыл ее — специально для Изуми. И девушка, учтиво кивнув мужчине, пробралась внутрь. Там был Тарантул. — Шампанского? — как ни в чем не бывало улыбнулся парень, немного протягивая бокал с напитком. — Нет, спасибо, Хидан, — Изуми сдержанно улыбнулась, переводя глаза на того, кто сидел рядом с Мацураси — немного смуглый крупный мужчина с большими и угловатыми чертами лица. Распущенные темные волосы доходили ему до плеч, а зеленые глаза несколько безинициативно коснулись девушки. Заметив тревожный взгляд Изуми, пепельноволосый поспешил заверить: — Это Каказу — мой друг. Он правда не Паук, но при нем ты можешь говорить открыто, Изуми. — Х... хорошо, — ответила музыковед, как-то неуверенно вжимаясь в кожаное сидение. Законы были подвластны только Тарантулу — только он мог решать, кому из Непауков можно доверять. Никто более не в праве был делать этого. — Так, почему я не должен публиковать те материалы? — Хидан отпил шампанского из бокала, не сводя взгляда с брюнетки. Хитрый прищур. — Тебе же нравится Итачи... разве это не хорошее возмездие за то, что... он выбрал не тебя? — гадкая ухмылка. — Его отец так печется о благополучии семьи, а тут... старший сын пятнает честь. Да и младший тоже... — Именно поэтому я не хочу этого, — Изуми с надеждой посмотрела на белобрысого: — Хоть Итачи сделал... иной выбор, но я не хочу, чтобы ты публиковал компромат на него и на его брата. Не хочу, чтобы ты действовал по этому плану. — Ты так сильно его любишь, что защищаешь его и честь его семьи даже сейчас? После того, как он тебя предал? Я знаю, ты даже с ним целовалась — мне уже доложили. Брюнетка отвела взгляд в пол, вернее в резиновый коврик. Бледные пальцы смяли ткань юбки. Губы сжались. — И что ты хочешь предложить взамен? — вновь вопрос парня. — Похить меня. Инсценировка, что меня убивают, делают со мной страшные вещи. Позвоним Шисуи — он обязательно приедет, захочет спасти. Сделает все, что угодно. Хохот. Хидан смеялся громко. Но смех этот был красивый, раскатистый — как у всех профессиональных вокалистов. Сидящий рядом Какузу тоже рассмеялся, но тише — более сдержанно, но также привлекательно. Мацураси, бросив на друга шальной взгляд, а затем хищно заглянув в темные глаза Изуми, двинулся вперед: — Малышка, ты перепутала меня с якудза? — мягкая обаятельная улыбка. Та, перед которой сложно устоять. — Это во-первых. А во-вторых — с какой стати Шисуи будет волновать твоя судьба, с какой стати он будет страдать во всей этой ситуации? — Он мой двоюродный брат, — созналась Изуми. Пораженный и в то же время восхищенный присвист. Лживый присвист того, кто уже давно все знал от Сакуры. Шальной блеск азарта в глазах Хидана. Парень откинулся обратно на мягкое сидение. — Даже так... — наигранно восторженно пролепетал Мацураси. — Тогда тебе вообще херово, Изуми. Надо же... кто бы мог подумать, что твой кузен и тот, кого ты так любишь... вместе. И ты хочешь наказать лишь одного Шисуи? — Но тут же изменился в лице: — Но даже если и так — мне не интересно твое предложение. Ты проебалась, крошка. Но ты все еще можешь со мной трахнуться, и тогда я подумаю о том, чтобы передумать... — Уверен, что я проиграла? — Не понял, — Хидан недобро улыбнулся, глядя на Учиху, которая, плохо скрывая дрожь... начинала качать права? Совсем охуела? Ему — Тарантулу?! — Ты примешь мое предложение, — проговорила Изуми, стараясь уже не сводить с пепельноволосого взгляда. — Я понимаю, ты проиграл суд семье Учиха и теперь жаждешь возмездия... страждешь опубликовать компромат на сыновей Фугаку, но... Ты же не хочешь, чтобы общественность узнала о твоей личной тайне?.. Что ты встречаешься с Цунаде-сама, что спишь с ней? — Черная вдова видела, как меняется лицо Тарантула. Как оно бледнеет. Как с него сходит бывалая улыбка. — Ведь именно из-за отношений с ней тебя не исключили из Академии после того, как ты врезал Итачи, хотя должны были. Именно из-за этих ваших отношений загруженная работой Цунаде-сама согласилась взять в ученицы Сакуру — ведь это ты попросил ректора обучать своего Паука. А Цунаде-сама задавалась вопросом, почему ты просишь за Сакуру? Знает, что сделала тебе Харуно? Какое приятное дело? Думаю, госпоже Сенджу это вряд ли понравится... А, вообще, — Изуми немного сощурилась, — знает ли Цунаде-сама, что ты Тарантул? Или ты ей не сказал? Вот она удивится... Тишина. «У каждого свои самые сокровенные секреты, о которых он не хочет ведать». — Хорошо, — цокнув языком, изрек Хидан, сосредоточенно глядя в затонированное окно. Его пальцы нервно постукивали по ножке бокала с шампанским, опущенного на коленку. — Я могу завтра в пять вечера. На западном причале есть заброшенные склады. Можно будет все разыграть в одном из них... Изуми ушла, согласившись. — Тебя уделали, — несколько злорадно изрек Какузу, когда они остались одни. Хидан сморщился, отворачиваясь уже в который раз: — Скажи парням, чтоб взяли маски и остальную атрибутику. И сам не забудь. — Я не могу завтра. У меня репетиция концерта Яхико. — Ой, да кому ты тут пиздишь? Вокалист — твое прикрытие, чтобы беспалевно быть рядом. Забыл, мой отец приставил тебя ко мне телохранителем? А музыка — это так... для отвода глаз. Какой концерт, Какузу?! Гребаный Яхико со своим ебанным ЗОПИСМ'ом!.. Не смотри на меня так! Я не завидую! Было бы еще чему!..