Пианист

      Шисуи написал, что у него отменилась пара, и он может порепетировать в это время. Итачи ответил, что тоже свободен.       Бойкая и мрачноватая, но резкая музыка раздавалась в аудитории №418. Гротескная мелодия скрипки, искушенная обилием гармонических оборотов, звучала броско, колко и по-дьявольски скерцозно. Пальцы левой руки ловко скользили по грифу инструмента, мгновенно зажимая струны. Или же быстро съезжали по ним в сторону резонаторных отверстий, претворяя в реальность эффектное глиссандо. Смычок в правой руке ходил решительно резко, от чего на нем уже оборвались некоторые волоски.       Шисуи был превосходным скрипачом. Однако уважение вызывало вряд ли это. Скорее то, что всех своих успехов музыкант добился через упорство, труд и любовь к музыке.       В детстве ему не могли подсказать родители, как сыграть то или иное место в произведении. Ему не могли оплатить первоклассных педагогов, чтобы развить его творческий дар. Вокруг него никогда не звучала музыка в больших количествах. А все от того, что он из семьи со средним достатком и абсолютно не музыкальной. Он рос в иной интонационной среде — достаточно скудной для того, чтобы развить отменный слух и тонкое чувство самой музыки.       Шисуи с детства добивался всего сам: играл музыку, слушал музыку, читал о музыке. Старался делать все правильно и много. Именно за это Итачи слишком сильно уважал его. Хоть и испытывал при этом жалящий душевный дискомфорт — ведь самому пианисту все в музыке давалось слишком легко: у Итачи родители музыканты, у Итачи всегда были первоклассные педагоги, вокруг Итачи музыка играла круглыми сутками. И от того вопрос «Насколько сам по себе пианист достойный музыкант?» звучал в его голове слишком часто: Итачи казалось, что лично он сам делает слишком мало... что ему нужно больше читать, слушать и играть... Чтобы хоть на мгновение стать равным тому, кого безмерно уважал. Ибо Шисуи в развитии своего музыкального мастерства ушел далеко вперед.       Грубые пунктирные ритмы срывались с черных и белых клавиш рояля. Низкие и верхние регистры инструмента сливались воедино под пальцами Итачи в сложном октавном пассаже на стаккато.       Но Итачи играл и слушал... стараясь не затмевать Шисуи.       Старался думать о музыке, о том, какой она должна быть в идеале.       Старался не думать о реальности, хватающей и грубо стискивающей запястья.       — Ты сегодня играл несколько иначе, — заметил Шисуи, когда репетиция была окончена. — Так агрессивно, грозно и... в то же время, как-то беспокойно, словно вот-вот и какая-то суета захватит тебя с головой. Ты именно в таком ключе видишь часть этой сонаты? Или еще обдумываешь ее драматургию, пробуешь разные варианты того, как лучше сыграть?       Надо же... как бы Итачи не старался не размышлять о реальности, она все равно заполняла собой его сознание, звучала в его исполнении...       — Пока не знаю, — признался он.       — Не знаешь?! — удивившись, улыбнулся скрипач. — Чтобы ты не знал, как что-то исполнить? Ну что за глупости! Йоу, — Шисуи легонько дотронулся смычком до чужого плеча, словно средневековый монарх мечом, посвящая воина в рыцари, — что-то случилось? — в сознании молния; скрипач несколько взволнованно посмотрел на напарника. — Переживаешь из-за Саске? Узнал о нем что-то еще?       — Пока нет, — Итачи мотнул головой; скрывать переживания смысла больше не было, друг и так обо всем догадался, — не узнал.       — Тогда расслабься на время, — пожал плечами Шисуи, убирая смычок от Итачи. — Не накручивай себя зря. Я уже говорил, у него наверняка девушка появилась.       — Саске слишком плохо выглядит: уставший, бледный, сумасшедший взгляд.       — Так дама сердца всю кровушку и выпила, — усмехнулся парень, — вспомни хоть мою бывшую: это же было что-то с чем-то... И почему ты меня не остановил тогда, не вразумил?       — Ты себя в зеркало не видел, — едва улыбнулся Итачи, — ходил влюбленный, счастливый, хоть и измотанный. Я не мог лишить тебя удовольствия быть с ней, несмотря на то что она была... стервой, — это слово далось пианисту с трудом... ибо он никогда так не выражался, но другого определения подобрать в данный момент просто не смог.       Итачи опустил глаза, мазнув взглядом по черно-белым клавишам рояля.       — Но вот видишь, у твоего брата такая же стерва, — подытожил скрипач, уже убирая свой музыкальный инструмент и смычок в футляр.       Итачи бы мог согласиться, если бы эти слова лучшего друга могли объяснить, откуда у младшего деньги:       — Вчера Саске вступил в ЗОПИСМ.       — Что? — Шисуи ошарашено посмотрел на напарника.