«Света больше нет, Итачи.
Ничего не осталось».
Неназойливые мотивы скрипок интонировались приглушенно и мерно, затмевая собой сторонний шум, стелющийся в фойе концертного зала — в такт звучащему в голове Адажио, кружась и качаясь, игриво опускались выброшенные с балкона второго этажа... фотографии. Их фотографии... Итачи видел, как некоторые из толпы людей в смокингах и дорогих платьях выхватывали еще не приземлившиеся на светлый мраморный пол... эти улики... Уже ничего нельзя было остановить. Нельзя было оправдаться, ведь...все слишком очевидно... все слишком наглядно...
Адажио все пульсировало в голове, мелодически поднимаясь все выше и выше. Тесситура разрасталась, охватывая все больший диапазон. Становилось душно, но Итачи не ослабил узел своей бабочки — ему и в голову не пришло этого сделать: ведь он уже полностью погружен в разрастающийся вокруг него хаос.Все кончено.
Брюнет узрел, как одна из фотографий попала в руки к отцу, и черный взгляд парня тут же мазнул вверх, не желая встречаться с глазами родителя. Саске, выбросивший фотографии, выглядывал с балкона, украшенного декоративными цветами. Он смотрел на Итачи своим расфокусированным взглядом, таким странным, непонятным и... настолько расходившимся с выражением его юношеского холодного лица, что невозможно было понять, что происходит сейчас в душе младшего Учихи. — Итачи, что это?! — нервный голос отца раздался совсем близко, а крепкая мужская рука больно сжала плечо брюнета. Фугаку даже затряс пойманной фотографией перед своим старшим сыном. Но тот, казалось, уже и не ощущал этого, словно пребывал в какой-то прострации. Итачи лишь чувствовал, как его молодое двадцатичетырехлетнее сердце однозначно разорвется от всего этого... Бледные веки закрылись сами собой, а разум позволил однообразной щемящей мелодии, мерно раздающейся внутри черепа, утянуть себя за собой. А ведь Итачи надеялся... он так искренне надеялся, что все образумится. Не хотел лишать себя надежды. Не хотел, чтобы все вышло именно так... Брюнет сжал челюсти, чувствуя внутри себя глубокую боль: «Я просто хотел стать лучше, — шептал под стенками черепа родной голос. — О да, это я...» Сознание ударилось в уже бессмысленный анализ собственной жизни. «Уже» только лишь потому, что теперь ничего нельзя отыграть назад. Мысли спешно уносились все дальше и дальше в прошлое. Наверное, это что-то психологическое. Наверное, мозг сам отсылает ко времени спокойному и безмятежному, не позволяя сознанию окончательно расколоться на части. Детство. На ум пришло именно оно. Один мультфильм, что Итачи смотрел, будучи беззаботным малолетним юнцом. Броская фраза оттуда тихо пророкотала: «...Как я докатился до жизни такой?» Собственная душа собралась в тяжелый камень, что тянул Итачи к самой земле. Холодной и промозглой земле, стелющийся где-то под мраморными плитами этой филармонии. Ведь все было просто, ответ на этот вопрос был слишком прост — Итачи был слишком плохим старшим братом.