Сто процентов любви

Проснувшись в дымке рассвета на росистой траве, около отсыревшей одежды, сладкие любовники, прикрытые лишь длиной своих непросохших свалявшихся волос, вспомнили, что в удобстве сухого дома гораздо уютнее. В нём, едва одевшись, Грелль, позёвывая, поднялся в спальню приводить себя в порядок, а его спутник неспешно принялся готовить утренний чай. Только зачерпнул его мерной ложкой из припасённой коробочки, как сверху раздался истошный крик, чаинки рассыпались по столу. Грелль верещал так, будто его насиловала толпа суккубов. Гробовщик ворвался в спальню, готовый к чему угодно. На кровати с откинутым одеялом сидела пучеглазая жаба, огромная, пупырчатая. И звучно квохтала в ответ на возмущение Грелля, который в этот миг выхватил свою бензопилу. — Солнце моё, опусти косу смерти, — как можно мягче вымолвил Гробовщик, вкрадчиво оплетая его руками. — Мерзкая тварь! Осквернила нашу постель!.. Я не лягу на эти простыни! — Но если ты их ещё испачкаешь её кровью… Грелль послушался, отвёл бензопилу. И скорчил брезгливую гримасу, пока Гробовщик, освободив его от собственных заковавших объятий, спокойно взял жабу и выпустил в окно. — Мы не вправе лишать жизни всякое создание только потому, что оно нам не нравится. — Интересно, есть тварь, которая тебе отвратительна? Гробовщик кивнул. — Даже до содрогания. Черви, жирные белёсые личинки, изъедающие седой прах… — Да? — Грелль смерил его задумчивым взглядом. — Надо осмотреть здесь всё на предмет подобной гадости. Уверен, от Эрика это был не последний сюрприз. Он решительно сдёрнул с кровати одеяло, тщательно перетряхнув, подхватил подушки. Под подушками лежали птичьи яйца, около десятка. — Может, их пожарить? — деловито предложил Гробовщик. — Лучше их ему оторвать! — огрызнулся Грелль, постепенно превращаясь из капризной дамочки в кровожадного маньяка, и свирепый оскал был ему подстать. — Как вариант, — согласился Гробовщик. — А тут у нас что?.. Какая мелкая пакость, учитывая, что у него было совсем немного времени. По торцу туалетного столика с большим зеркалом-трельяжем, где любил вертеться Грелль, была густо размазана смола. За которую легко зацепиться волосами и по случайности. Грелль с рыком ощерился. — Чем ты её ототрёшь? — Хотя бы вот этим, — Гробовщик повертел в руке флакон с льняным маслом, вообще-то предназначенным совсем для другого. — Масло без труда смывает смолу, а у нас ведь есть ещё флакон в запасе. Несмотря на клокочущую досадную ярость, Грелль ответил призывным взглядом, сулившим исполнение самых извращённых прихотей. Выпотрошив подушки из наволочек, он опять нахмурил брови домиком. — Прекрасно, Эрик начал баловаться чёрной магией! К одной из подушек была приколота иголками трава, а к другим просто засунута пучками. Гробовщик присмотрелся к привядшим растениям. — Не скажу о чёрной магии, но разрыв-трава навевает дурной сон и головные боли. Грелль фыркнул. Он воспользовался способностями жнеца, приложив свою косу смерти, вытянул из подушки все иголочки до единой, как магнитом. Очистив столешницу от смолы, Гробовщик шагнул к распахнутому окну. — Пойду проверю дымоход. На месте Эрика я бы непременно чем-нибудь забил трубу, чтобы едкий дым поплыл в комнату, — и пояснил в ответ на вопрос в глазах Грелля: — Просто попробуй рассуждать, как он. — Если у него была сеть, значит, найдутся верёвки, — тут же подхватил Грелль. — Надо посмотреть, где он их растянул нам под ноги. Это уже походило на озорную игру. Вскоре Грелль вернулся с трофеями в виде трёх верёвок и пары капканов с шипами, наскоро согнутых из крепких веток. А Гробовщик около дымохода, засоренного шишками и ветками, нашёл перчатку, слипшуюся от смолы, — прямая улика, которую Эрик не удосужился спрятать. Больше в округе они ничего не обнаружили, и поделились впечатлениями за своим нехитрым завтраком. — Не лень ему было! Я ожидал более изощрённых шуток, а не старых, как мир, — высказался Грелль, опершись ладонями на плечо Гробовщика. — Не навестить ли нам его, пообщаться? — Неплохая мысль, — поддержал Гробовщик. — Пора отблагодарить за его забавы, они доставили столько пикантных минут… моя огненная русалка, — его рука на колене Грелля поползла выше, как невзначай. Приклонившись голова к голове, тихо переговаривались, шептали со смехом на ушко любовный вздор или секреты. Блуждали, обнимая, беспокойные руки. Грелль хихикнул, соблазнительно обводя влажный рот кончиком языка, и трепетали его томно приопущенные ресницы. Что может быть лучше, чем таять в любимых объятиях… Греллю было хорошо. С маленькой изящной корзинкой в руке легко шагалось по тропинке, гладкой и мягкой, что затейливо петляла между деревьями. Его роскошные волосы, свитые в косу и перекинутые через плечо, не мешались, пусть не развевались свободно, зато к ним не липли всякие смолистые колючки и цепкие насекомые. Припухшие от поцелуев губы чуть саднило под ярким солнцем с ветерком, шелестящие листья играли узорными тенями, оберегая шалую зелень глаз. Поблизости гулко закуковала лесная птица. — Кукушка-кукушка, сколько мне лет? — беспечно спросил Грелль. «Ку…» — птица подавилась своим пением и смолкла. Грелль пожал плечами. Он добрался до буйно разросшегося малинника, и там увидел Хамфриза. Алан был один и занят, старательно собирал ягодку к ягодке, с аккуратностью складывал в кузовок. Грелль остановился по другую сторону куста, тоже запустив туда руки за созревшей малиной. — Как отдых на лоне природы, Алан? С пользой и удовольствием? — поприветствовал не без ехидцы. — Спасибо, Грелль, всё отлично, — Алан вежливо улыбнулся в ответ. — Мы придём к вам в гости, — напевно сообщил Грелль и плотоядно оскалился, попутно за ним наблюдая. — Готовишь запас на сладкую ночь? — Это для Эрика, — коротко объяснил Алан, предпочитая пропустить мимо ушей игривое обещание визита. — Он, очевидно, сам для себя никак, в состоянии нестояния, — Грелль томно зевнул, меж тем по-своему собирая лесной урожай: горсточку в рот, одну-две ягодки — в корзинку. — А ты не хочешь позаботиться о своём друге, сделать ему приятное? — не сразу отозвался Алан. — Я делаю ему очень приятно другим способом, — Грелль раздавил губами спелую ягоду, сочно причмокнув. — Раз у тебя с Эриком такое случается редко, тогда, конечно, малинка заменит клубничку, — при этом Грелль эротично облизнул палец, выпачканный ягодным соком. Алан вспыхнул до малинового цвета. — У тебя одно на уме! — Можно подумать, между вами этого не было. — А если не было? — Ах, как это мило и мучительно без грязных плотских утех! — фыркнул Грелль. — Ты просто боишься, что кто-то шлёпнет тебя по попке. — Не боюсь. — Боишься. А сам втайне мечтаешь, как бы тебя зажали и взяли покрепче — и спереди, и сзади, и сбоку!.. Обычно терпеливый, Алан вдохнул, словно перед прыжком в пропасть, намереваясь достойно ответить. — Кого ты слушаешь, — раздался насмешливый голос Эрика. — Он не успокоится, пока не расскажет все свои влажные грёзы. Отделившись от сосны, Эрик подошёл к Алану. — Спорим, не подерёмся? — со всем нахальством заулыбался ему Сатклифф. Подраться с ним то же самое, что подраться с Лисом, да и спорить тоже. Пока того не стоило. Эрик еле сдержался. — Кажется, твой дружок тебя уже потерял. Тебя к нему проводить? — Я никуда не уйду, пока не наполню корзину, — заявил Грелль. Эрик обратился к Алану, всё порывающемуся что-то сказать. — Отсыпь ему, и пусть скачет отсюда вприпрыжку. Молча проглотив невысказанное, Алан изрядно поделился малиной, его кузовок был больше корзинки. — Но она ещё не полная! — упрямо возразил Грелль. — Отдай ему всё! — рявкнул Слингби, теряя терпение. Бросив на него короткий горячий взор, Алан высыпал всю собранную ягоду, наполнив корзинку с верхом. — Вы так любезны! А я не люблю нудную работу, — довольный Грелль тут же забрал свою корзинку и, послав воздушный поцелуй, помахал на прощанье. — Пока-пока! Увидимся!.. Эрик проводил взглядом красный силуэт, мелькнувший за листвой, и усмехнулся. Вероятно, они ещё не попались на его шалости. Да и в спальню не поднимались, выспавшись у погасшего камелька, с них станет, — не до того им было, сам видел, как они там миловались после ужина. Ладно, не вчера, так сегодня. Придётся подождать… …Крадучись по веранде, залитой тёплым солнцем, Грелль осторожно подобрался к креслу-качалке, где перед своей прогулкой оставил Гробовщика, прикрытого пледом заботливо и уютно. — Посмотри, что я тебе принёс, — шёпот коснулся виска ласковыми губами, овевая седину душистым ароматом лесной малины. — Попробуй, — на тонких пальцах истекала сладким соком красная ягода. Пойманной бабочкой затрепетало сердце, забывшее, как биться. Сквозь туманную паутину ресниц, совсем близко, багряное пламя заката в золотистом отблеске зарниц. Ресницы не хотели размыкаться, чтобы не спугнуть видение. Губы сами потянулись в улыбку… Лёгкий и яркий день сменила ночь, такая же восхитительная, чарующая, увлекающая в негу мечтаний. Алан не сказал Эрику, что можно ожидать гостей: зачем заранее портить ему настроение, и сегодня обошлось без них. Мало ли о чём там болтал Сатклифф. Сам он почти солгал Греллю, хотелось увести от скользкой темы. Ведь это очень личное, сокровенное, как можно о таком шутить или обсуждать. Но было, было — и томительная ласка поцелуев, и дрожь слипшихся тел в плену крепких рук… Так же, как сейчас. Сбросив душное одеяло, Алан раскинулся среди перегретых подушек, не думая больше. Над ним склонился Эрик, трогал губами худые плечи, щекоча частым, неровным дыханием. Мельком вскидывая блестящие глаза, тянул повлажневшим взглядом, почти умоляюще, изнемогая. Подбодрив улыбкой, Алан запустил лёгкие пальцы ему в волосы, пока горячие руки скользнули вниз, подхватывая. В приоткрытое и вдруг распахнувшееся с треском окно вломился Сатклифф, держа фонарь. — Приветики!.. О, Алан, сдвинься чуть ниже, ему же неудобно, — посоветовал, как ни в чём не бывало. Оторопевшая чувственная пара застыла на месте. Грелль прошествовал прямо по кровати на своих каблуках. Алан, очнувшись, рванул на себя одеяло, закрывшись до глаз. Подскочить Эрику помешало лишь то, что был совершенно голый, и в самом непристойном виде. — Ого, завидная у тебя вещь! Алан, как ты его терпишь? — заметил Грелль, остановившись на любовном ложе и освещая всё фонарём. Завидная вещь на глазах катастрофически теряла размер, увядая. — Что ты тут делаешь?! — свистящим шипением сквозь зубы выдавил из себя Эрик по слогам, цепенея от бешенства. — Муравьиная тропа идёт через ваш дом, я её потеряю, если сверну чуть влево или вправо, — невинно объяснил Грелль и приподнял фонарь повыше. — Проваливай, — без интонации выдохнул Эрик. — Пожалуйста, я не собираюсь у вас ночевать. Ай! — Грелль увернулся от Слингби, дёрнувшегося к нему по постели, и соскочил на пол. — Не надо меня цеплять, я вовсе не настроен на тройничок! Он гордо удалился. Слетевший с кровати Эрик в ярости защёлкнул за ним дверь на ключ, который мимоходом швырнул в тумбочку, и накрепко захлопнул окно, проверив надёжность запора. Потом вернулся к Алану, под одеяло. Возбуждение требовало выхода. Недолгая возня, шёпотки в жарком одеяльном покрове. И снова сбившееся дыхание от нетерпеливых поцелуев, слабый стон в перенасыщенную темноту сквозь суматошные шорохи. Опять сброшенное одеяло открыло скомканные тени, переплетённые в страстном порыве. И всё это убил посторонний всхлип с трудом подавленного смеха, и вырвался рыдающим хохотом, ещё придушенно, откуда-то из угла сверху. Там блеснули туманной прозеленью чужие глаза. У Эрика упало сердце, и руки, и всё, что могло опуститься. С бессильным рыком он зажёг ночник. Вот и второй, забыл же про этого пересмешника! Гробовщик сидел на платяном шкафу, подогнув ногу, и бессовестно ржал, как сивый мерин, прикрыв рот рукавом. — Чего здесь смешного?! — рявкнул Эрик в отчаянии. — Обычно, если у меня посетители, я сворачиваю свои дела, особенно такие, — срывающимся лисьим урчанием ответил Гробовщик, справляясь с собственным смехом. — Всё равно толку не будет. А здесь даже чаю не нальют. Облокотившись о колено, он подпёр рукой голову, нахально озирая любовный беспорядок чужой спальни, и широко оскалился во все свои тридцать два зуба. Эрику уже было плевать на откровенность и беспомощность наготы. — Катись отсюда!!! С какого перепуга ты здесь застрял?! — Но ты запер дверь, меня не замечая, и закрыл окно. Мне надо было его разбить? Со зверским стоном мученика Эрик рывком нашарил ключ в ящике тумбы и швырнул незваному гостю. — Сгинь! Посмеиваясь, Гробовщик легко соскользнул с верха шкафа на пол. — Спокойной ночи! — попрощался вежливо и учтиво, задержавшись в дверях. Эрик с дикой досадой метнул в него конфетницу, подвернувшуюся под руку. Дверь захлопнулась под озорной смешок, а конфетница, стукнув о дверной косяк, развалилась, и сахарное драже раскатилось, рассыпав по полу колкие и липкие крошки. Переведя дух, Эрик вновь потянулся к Алану. Только Алан выкрутился и резко сел, отгородившись комом одеяла. — Как ты можешь заниматься любовью в такой обстановке! — Я им дом спалю!! — Эрик сорвался с места и лихорадочно натягивал штаны. — Как бы они нас не подпалили, — охладил Алан его пыл. — Лучше проверь, не оставили они нам лишних подарков, — трезво подсказал. Поднявшись и одевшись, он взялся наводить порядок в комнате. Вооружившись косой смерти, припомнив собственные шалости, Эрик обшарил весь дом, сунулся в дымоход, и не нашёл ничего подозрительного, всё было нетронутым. Разве только на террасе у входа стоял горшочек с разноцветными лесными фиалками, обвязанный красно-белой ленточкой с кокетливым бантиком. — Не трогай! Вдруг там что-нибудь есть, или они отравлены, — предостерёг Эрик друга, что залюбовался милыми цветками. Но Алан, приблизив ладони к горшочку, силой жнеца определил, что там не было ничего опасного, просто растения любовно пересажены с комочками своей земли. Зябко поёжившись, Алан попросил разжечь камин. Припав на колени у очага возиться с растопкой, Эрик почти смирился, сожалея, что такая дивная ночь пошла кувырком, и Алан был такой податливый… не срослось. Вряд ли удастся его сейчас уговорить. На лучине занялся яркий огонёк, пробежал по горке веточек и щепок, весело растекаясь и охватывая её целиком. Внезапная вспышка с громким хлопком оглушила и ослепила. Эрик на миг опоздал отстраниться. Ошалелый, он повернул к Алану чумазое лицо с всклокоченными, вычерненными сажей волосами. Алан, метнувшийся к нему, поднял с пола вылетевшую из огня капсулу петарды. На которой уцелел остаток надписи «…с любовью» собственноручным почерком Слингби. Сказать ему было нечего. Просто её вовремя обнаружили там, где накануне он её оставил, и вернули его же способом, рассудив, что, может, у него так принято — хранить петарды в зеве камина. Жаль, что сам не оказался столь предусмотрительным. Эрик закрыл глаза, стиснув кулаки, и взвыл. … Тихую прохладу тёмной ночи прорезал издалека тоскливый вой одинокого зверя. Уютно приникнув на плече Гробовщика, Грелль чуть шевельнулся. — Что это? — удивлённо полюбопытствовал. — Волк, наверное. Здесь полно всякой живности. Гробовщик снова вовлёк его в поцелуй, удобнее подкладывая подушку.