***
Девушка выходит от психиатора, держась за Сергея. — У тебя явный прогресс. Скоро можно будет ходить только к психологу раз в месяц. — Знаешь, у меня от Иры есть контакты хорошего специалиста. – Юля кутается в шарф. – Как там Арсений? — Жив, здоров. Можем к ним в гости сходить, если хочешь. Они зовут на завтрашний ужин. Он нашёл свою любовь. Иру жалко только. Топольницкая фыркает на последнем предложении . — Перестань. Они влюблены не были, сама Ира уже на свидание сходила с тем официантом с теплохода, так что за неё не переживай. Он ей серенады поёт и цветы дарит. Скоро пыльцой задохнётся, но уж точно не грустит. Машины протяжно шаркают по асфальту и к городу подступает зима.***
Оксана аккуратно стучится к директору. "Войдите" и она входит, протягивает диск, спрашивая о том кто это. Через минуту получает номер человека и уже на офисной кухне звонит, попутно заваривая кофе. — Алло. – раздаётся мужской голос. — Добрый день. Это Алексей?***
Катя удручённо поправляет яблочную кожуру на стакане. У неё всё никак не получается. Арсений подходит со спины и снова показывает как нужно. Внезапно на кухню врываются Антон и Савина, которая забралась парню на плечи, и ему приходится согнуться, чтобы не ударить ребёнка об потолок. — Антон, ты мне дочь убьёшь. – комментирует Позов. — Дим, не будь занудой. — Иди бей природу за то что у двух мужчин не может быть детей, а не мне с женой проблемы доставляй. Сергей шикает. Он почти что обыграл Юлю и Пашу в карты. — Козырной туз. Отсосите. – Юля победно прохаживается вдоль кухни, хватает из рук Арса коктейль. Пока Сергей улыбается, Паша делает свой ход и в дураках остаётся мечтательный влюбленный. Но ему вообщем-то сейчас всё равно. Потом он, конечно, потребует переиграть. И удалить с фотика Коупс все фотографии, где он с застывшим лицом. Дверь трещит. — Я открою! – Арсений бежит к входу и открывает. На пороге стоит Кузнецова, стряхивая с шапки снег. — Привет. Объятия. Ближе. Роднее. И никто так и не узнает, что однажды в "Мы" будет вложена напечатанная фотография этого момента...***
Коупс тоскливо окидывает кругом забитую мусором квартиру и такого же в угол хозяина. Он сейчас просто валяется на полу с очередной порцией какой-то дряни. Она перешагивает через бездвижное тело и подходит к единственному уголку, где хоть немного сохранился покой. Их единственное фото из детства, где никто не знал как обернётся жизнь. Заходят люди в медицинских халатах, а за ними Дорохов. — Всё в порядке? Он вытаскивает её из пучины воспоминаний и она рассеянно кивает. — Надо было раньше это сделать. Рамка остаётся пустовать вместе с заброшенным домом.***
Топольницкая смущенно заходит в офис, проходя к подруге. — Мы с Серёжей подумываем о свадьбе. Что скажешь? Оксана щёлкает мышкой, трёт виски. — Ну... В базе ты у меня уже есть, но не портите мне статистику, если вдруг передумаете. Юля морщится на это замечание о "базе". Она там есть и навсегда останется, и её прошлое не скрывалось лишь в одном платье. Эд проник глубоко, но пора перестать каждый раз болезненно реагировать. — В этот раз я уверена.***
Антон слегка переплетает пальцы и пряди мягких волос. — Боже, какой у тебя классный шампунь. — У нас один шампунь на двоих. – смеётся Арсений. — Я знаю. Антон тянет Арса на себя, прощупывая пульс на шее. Его жизнь в твоих руках. Красиво, а самое главное со смыслом. Арсений устаёт от долгого взгляда и целует сам. Гортань гулко отзывается, и ходуном заходится грудь. Рука Арсения ползёт змеей куда-то под футболку, спускаясь к резинке штанов. — Когда ты говорил, что тактильный, я думал, что ты тактильный, а не сексуальный маньяк. Антон искренно откидывается назад, но продолжает что-то бурчать. — Хочешь раздеться? — Спускайся уже вниз, Киркоров нашёлся тут. — Залезь мне в сердце. – Арсений делает обиженную гримасу и прикладывает руку Шастуна куда-то к здоровым лёгким. И долго долго Антон будет хватать воздух у другого, потому что он ещё с детства знает "у друга лучше".***
— Заебал пиздить конфеты. Ну серьёзно, Шаст, завязывай. Шастун прячет руки в карманы, не понимая откуда только что вышедший стоматолог из кабинета знает, что он украл конфеты. — Ты как узнал? — Пиздец. Ты думаешь я не замечу, что у меня половину вазочки спиздили? – Позов снимает перчатки, выкидывая. – Рассказывай чего пришёл. — Похвастаться, что у меня член стоит и его сосут. Старушка выходит, держась за зуб, испуганно хватает шарф и подходит к стойке. — Вот квитанция. Полощите, и через месяц я вас жду. Она вылетает из стоматологии, косясь на Шастуна. — Жить будет. И вообще я уверен, что сосешь только ты. — Почему это? – Антон изумлённо глядит на друга. С каких пор Димка в экстрасенсы записался... — У Арса джинсы воровать перестал. – говорит Позов со знанием дела. — Просто я не воровка, не шалава. И Позов заходится смехом, потому что звучит слишком не правдиво, но когда Шаст зовёт его на празднование годовщины – соглашается моментально.***
Я тебя люблю. Я люблю тебя. Да она не может любить тебя, да я люблю тебя!!! Люблю. Сколько разных существует видов любви из каждой можно смешать свой коктейль. Только после какого-то вы отравитесь и всю ночь просидите у унитаза, а от какого-то словите эйфорию без последствий. Разве не любил Арсений Иру? Или может быть Юлия имела только помутнение разума? А сама Коупс, что просиживала дни, пытаясь вернуть Эда к жизни? Кто виноват, что подкинула судьба игральные кости и выпало каждой твари по паре, но не сказали, что пара может быть такой же гадкой, как двойка по алгебре. Если вы хоть раз любили, хоть кого-то, то понимаете всю чистоту и невинность любви в её истинном проявлении. Потому что замыкается жизненный круг, сменяется ещё одно время года, падает креативный жених на льду, кричат. ГОРЬКО! И открывается людям истина... Вдруг — рука вокруг моей шеи — губами в губы нет, куда-то ещё глубже, еще страшнее Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и, может быть, только потому Ведь не мог же я — сейчас я это понимаю совершенно отчетливо — не мог же я сам хотеть того, что потом случилось. Нестерпимо-сладкие губы (я полагаю — это был вкус «ликёра») — и в меня влит глоток жгучего яда — и ещё — и ещё Я отстегнулся от земли и самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понёсся вниз, вниз — по какой-то не вычисленной орбите... Дальнейшее я могу описать только приблизительно, только путём более или менее близких аналогих. Раньше мне это как-то никогда не приходило в голову – но ведь это именно так: мы, на земле, всё время ходим над клокочущим, багровым морем огня, скрытого там – в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы увидели... Я стал стеклянным. Я увидел – в себе, внутри.¹