Двенадцать

Вначале была неожиданность. И была она закономерной. — Что это, алтарь? — на бесстрастном лице Дейгуна затаились тени. — Ты кому-то молилась? Его приёмная дочь сейчас широко улыбалась, но он не мог этого увидеть — девочка с головой нырнула под одеяло. Ему достался только приглушённый смех. В крохотном закутке между кроватью и окном кто-то затолкал деревянный ящик, усыпал его головками полевых цветов, а сверху поставил пиалку с подозрительной жижей. Эльф принюхался: субстанция воняла окисленным льняным маслом и почему-то вином. А в самом уголке, согнутые в три погибели, сидели обнявшись две соломенные фигурки. Кривые, конечно, но какой спрос с ребёнка? Укол совести неприятно задел его в самое нутро: он ведь, считай, почти что отец. Это он и только он должен приобщать её к... додумать эту мысль оказалось так же сложно, как и начать. К богам? К Сильванусу? Или прямиком к Мистре, чьё Плетение — Дейгун уже подмечал это — затронуло дочь Эсмерель? Значит, стоило переговорить с Тармасом. Наверное. В любом случае надо было немедленно что-то предпринять, пока эти игры не зашли слишком далеко. Но сперва — выяснить, что происходит. Долго уговаривать её не пришлось, Нистра сама высунула голову из своего кубла и соблюдать интригу явно не собиралась. — Сегодня брат Мерринг сказал, что он слуга Латандера, — тихо призналась она, — и что каждый человек или эльф, или гном, — вообще все-все должны тоже кому-то поклоняться. — Девочка зловеще понизила голос: — Ибо покаяние не будет услышано от безбожника, ибо Стена Неверяющих глуха и слепа! Дейгун медленно сполз по стеночке, стукнувшись локтем об алтарный край. Он враз ощутил себя последним дураком. Глупым и раздосадованным. А всё потому, что это было лишь вопросом времени. Он должен был заранее подготовиться, посоветоваться — да хоть бы с Тармасом и Реттой. И сделать это не завтра или сегодня, а ещё вчера. Он отнял ладонь от лица. — Не то чтобы брат Мерринг бывал уличён во лжи, но я думаю, он несколько преувеличивает. — Дейгун должен был улыбнуться, погладить приёмыша по голове и поудобнее подоткнуть подушки, отбивая желание выбраться из постели. Однако так и осел, как соломенная кукла. — Выходит, его слова испугали тебя, и ты решила сама приобщиться к Латандеру. То ли вопрос, то ли утверждение. Хозяином Зари здесь и не пахло, имя бога он назвал наугад, справедливо рассудив, что о других дитё толком-то и не слышало. Он снова покосился на “алтарь”. Даже если вера — обыденная часть жизни, поклонение в ночи определённо было не с руки. Судя по всему “служба” планировалась на поздний час, аккурат на то время, когда за ним закрылась бы дверь детской комнаты. Шевеление между подушками стало активнее, когда Нистра выползла с горем пополам наружу. — Ой, нет! Я не боюсь. — Она живо заработала бровями, по всей видимости пытаясь скрыть тот первобытный ужас, который испытывала после “проповеди”. — Ну, на самом деле, немножко. Мне стало страшно, потому что я обидела Латандера. И теперь если я когда-то умру, то он придёт за мной? Девочка, остроухая, большеглазая, враз как-то поникла и вся ссутулилась. Скрестила руки, обнимая себя за бока. Жалостливо уставилась в пол. Дети меняют настроение быстрее, чем пьяные полурослики. — Расскажи, что ты сделала, — мирно предложил Дейгун. — Знаешь ведь, обидеть бога нелегко. Тем более такого, как Латандер. Его голос был ровным и почти уверенным. С любым другим ребёнком Дейгун бы наверняка справился, но Нистра — дочь своей матери, она всегда чувствовала его ложь, хотя и врать ему, в общем-то, не приходилось. — Ну, я сказала, что не пойду в его церковь, потому что мой п... — ладошки прихлопнули маленький рот, — потому что ты поклоняешься Сильванусу. Вот. Дейгун, а где храм Сильвануса? А почему ты никогда не брал меня с собой? Я тоже хочу, я не хочу в Стену Неверяющих. Сказала так и мельком, всего на пол секунды, заглянула ему в глаза, в самое его душу. — И что ответил брат Мерринг? — спросил Дейгун. — Не знаю. Я убежала. Вот оно что. Порой приходилось высматривать её (благо деревенские полторы улочки к долгим поискам не располагали), а тут она после обеда прискакала почти сразу. И сидела дома — алтарь, значится, обхаживала... — Тебе нечего бояться, Нистра. — Цветное одеяло всё же набросили на худые плечи. — Латандер милостив, и он не станет тебя наказывать. Скажи мне только: что это за фигурки у тебя здесь? Ты же не жечь их собралась? Не давить. Он честно обещал себе не давить на неё ни словом, ни взглядом, ни интонацией — признаться, это было легко в какие-нибудь другие дни. Но сегодня он наконец принудил себя обработать застоявшийся сад и словил занозу от самодельного черенка; летнее солнце напекло голову, а вот теперь подлая, практически осенняя стужа пробиралась в нетопленный по сезону дом. И заяц с прошлой охоты оказался старый и вонючий — то-то подстрелить его казалось так просто. Нистра к нему даже не притронулась, хотя мясо любила пуще мёда и молочных блинчиков. ...Была и другая неприятность, дамокловым мечом нависшая над его, Дейгуна, шеей. Кроме всего прочего Нистра оставалась дочерью своего отца, того, взаправдашнего, и если только Эсмерель не лгала, совсем скоро оно себя проявит. Принимая опекунство над чужим ребёнком, он понимал: его дом и всё, что он построил за последние годы, может полыхнуть, как солома, — в любой момент. Да и он сам недалеко уйдёт. “Ты ведь не играла с огнём?” — ...И тогда я сплела Латандера и Сильвануса и напоила их, чтобы они дружили, — часть откровений эльф добросовестно прослушал, запоздало прокручивая её слова. — Но мне кажется, им скучно. Не знаю, сделаю им ещё кого-то, и у них будет большая семья. Какие есть другие боги? Вдвоём всегда скучно-грустно. Правда, Дейгун? — Да, — бездумно ответил тот, — наверное. А пока укладывайся. Он вышел из детской и затворил за собой — Нистра была приучена и к темноте, и к одиночеству. Когда он опять вспомнил о “подношениях” и решил, что их неплохо бы вылить в помойную яму, то уже какое-то время лежал, смежив веки. Разумеется, он мог бы разобраться прямо сейчас и даже остаться незамеченным — но не стал этого делать. Потому что для ребёнка важно не только создать место уединения, но и установить хоть сколько-то разумные границы. Чтобы в будущем она не навязывалась и не раздражала других. Чтобы и сама чувствовала, когда уйти, а когда — составить компанию. Словом, чтоб не была, как люди. — А куда ты идёшь? Дейгун стоял на крыльце, по привычке пересчитывая стрелы, — уже упакованный и готовый к работе. — В Топи, я буду вечером. Вареники на кухне, — предупредил он, — не наешься — сбегаешь к тёте Ретте, а завтра напечём для неё пирожков. Всё поняла? Девочка не глядя кивнула. — У всех сегодня выходно-о-ой, — протянула она, будто бы сама с собою. — А почему у тебя нету? — И тут же припечатала по-деловому: — Ну и ладно. Теперь Нистра задумчиво колупала краску на отцовской вывеске. “Резиденция Дейгуна Фарлонга” — было выведено красивыми зелёными буквами. Читать она пока не умела, но с этой надписью была знакома. И сейчас та казалась занятнее, чем какие-то там причины, по которым господин Фарлонг снова оставлял её одну-одинёшеньку на произвол судьбы. И столб, на котором висела табличка, тоже был куда интереснее. Потому что всё что угодно интереснее Дейгуна — молчаливого, с усталыми глазами эльфа, который проводит больше времени на промысле, чем у себя дома. Рыбаки — и те возвращаются на подольше. А он, должно быть, моряк дальнего плавания. Покоритель Болот... ...дочь Эсмерель уже не требовала столько времени, как несколько лет назад. В ту пору его проклятьем была бесконечная стирка, а свежая, ещё не размытая годами клятва почти физически не позволяла покидать ребёнка. Теперь же тревоги несколько притупились, но потребность в деньгах напротив — лишь возросла. За истёртый до дыр альманах божеств Тармас запросил немало. А когда искомая сумма наконец оказалась на руках — не уступил ни монетки. Интерес к религии и особенностям национальной веры истаял так же быстро, как и появился. Стояла глубокая сырая осень. Нистра коротала вполне обыденный вечер — дома и в полном одиночестве. Почему-то сегодня Дейгун настоял на этом, прежде чем уйти по делам. С Бивилом и Эми под крышей Старлингов было бы намного лучше. И с их собаками — с ними всегда забавно было играть, а потом в обнимку валяться на полу. Дейгун не запрещал заводить животных или трогать их руками, да вот только чужих к себе не приведёшь, а отыскать ничейного — самая настоящая удача. Нистра везением явно не отличалась. Дейгун вообще мало что запрещал, но к их дому не прибилось и кошки. Только мыши, наверное. Иначе кто бы прогрыз все эти норы по углам? Он вернулся затемно и что-то прятал от пытливых девичьих глаз. — У меня для тебя подарок, — неспешно произнёс эльф. Хочешь узнать, что это? Должно быть, так и сказал бы правильный отец. Медовые глазищи Нистры мигом округлились и засверкали: — Хочу! Хочу! Что там? Дейгун вывернул из-за спины руку с увесистой книжицей. Нарочито медленно протянул ей. — Буду учить тебя читать, — книга перекочевала в цепкие лапы новой владелицы. — А заодно решим одну давно назревшую проблему. Если бы девочка не была так увлечена подарком, то наверняка бы заметила, что глаза Дейгуна почему-то блестели почти так же, как у неё; что он ловил не запахи остывшего давно ужина, и не блики света на бежевом переплёте, — а её реакцию. Её счастье и восхищение, безусловные как и то, что солнце уходит на запад, а появляется на востоке. И что её ликование делает его отчего-то радостным — и тревожным одновременно. Будь она старше, немного внимательней и умнее, то допустила бы: ему просто было не всё равно. А пока её детский, до боли однозначный мир раскололся на две абсолютно противоположные вещи — удивительную книгу с цветными картинками и безучастного, вечно пропадающего и равнодушного эльфа, который никогда не обнимал её на ночь. И долго, непозволительно долго запрещал произносить слово “отец”. Будто пытался этим что-то обозначить, — и даже верил, что у него получилось. Пускай детям принято укладываться пораньше, в тот раз они сидели вместе до глубокой ночи. Листая талмуд уже в темноте, Дейгун с удовлетворением отметил, что зрение Нистры такое же острое, как и его собственное. Она и в целом выглядела обыкновенным эльфом — посторонний вполне мог бы принять их за семью. — Кто это, Дейгун? Такой красивый! — очередной разворот возник перед его глазами. — Это Огма. Он умножает знания, путешествует и поёт. Девочка взирала с некоторым сомнением: — Откуда ты знаешь? Ты так быстро прочитал? Тонким пальчиком она ткнула прямиком в буквы, но почти сразу вернулась к иллюстрации, где вышагивал весёлый мужчина с мандолиной на плече. Неприхотливый, полезный бог. — Я буду молиться Огме и стану такой, как он! “Не Сильванус”, — отстранённо подумал Дейгун, — “но и не Келемвор”. Впрочем, вероятность облюбовать Цирика, Бейна или хотя бы Шар была исключительно нулевая: пачка удалённых страниц уже пошла на растопку мусорной кучи. По-хорошему, их стоило сохранить и показать многим позже, когда выцветшие реки крови точно не вызовут внезапного воодушевления. Но Дейгун был в первую очередь охотник, а потому сработал на упреждение.