Всё обязательно заживёт

      Приятное тепло помещения встретило их у порога. Просторный зал со столиками, расслабляющий Лаунж, пряный запах выпечки, коктейлей и кофе. С неким изумлением осматривая помещение, Рейх и Союз сразу приметили уютное местечко рядом с окном — горшки с пышными антуриумами стояли на подоконнике, удобные кресла и чудесный вид на город. Сзади немца кто-то постучал по плечу.       — Кого я вижу. — добро усмехнулся человек.       Рейх резко перевёл взгляд на знакомую высокую фигуру, но когда узнал в ней своего коллегу — осклабился. Высокий брюнет в белом пальто, только что вытащивший руки из карманов, был в кожаных перчатках. На чёрных коротких прядях виднелись подтаявшие снежинки — его явно слегка замело на улице.       — Это ты, Ит. — сказал он спокойно. — А, да.. вы же ещё не знакомы лично. — смотря то на Италию, то на Союза, немец чуть растерялся. Он вот-вот собирался встать с мягкого кресла и познакомить их, но брюнет взял инициативу на себя.       — Я – Италия, а ты, я так понимаю, Союз.. — итальянец был настроен вполне дружелюбно, — верно? — когда Совет молча кивнул с улыбкой на лице, ФИ подошёл ближе, — Вот оно как. Так это о тебе Рейх говорил? — альфа приятно удивился.       — Рейх.. рассказывал обо мне? — социалист озадаченно посмотрел на мужчин.       — Ещё бы. Он очень много говорил про тебя. Представить не сможешь, сколько. — Италия повеселел, вспоминая множество тех дней на работе, когда Рейх без умолку говорил о русском. Говорил чуть ли не о каждой детали их встречи, делился тревогой и чувствами. Особенно отложилась в памяти та неделя, когда немец был сам не свой — всё время сидел нервный, будто выжидал что-то, то и дело стуча ручкой по рабочему столу. Даже во время операций с пациентами ему было работать куда тяжелее обычного — руки тряслись, тем не менее, Рейх усердно старался разрезать и зашивать кожу аккуратно. Работа хирургом не прощает ошибок.       Он беззаботно обернулся на коллегу, как вдруг разглядел на его лице гневный оскал. Рейх ощетинился, пока его щёки горели румянцем от стыда.       — Чёрт бы побрал мой длинный язык. — больно ударив его локтем под рёбра, прошипел нацист сквозь зубы. Он не хотел, чтобы Союз об этом знал, тем более от других людей.       Союз наблюдал за ними в недоумении. Альфы тихо спорили, и никто из них не заметил, как СССР медленно начинал краснеть, расплываясь в нервной улыбке. Он и подумать не мог, что его имя в хорошем смысле может вертеться у кого-то на языке. Действительно ли он так важен? Так важен ему?       — Прекратите спорить наконец. — уже холодно сказал Совет. Голос вовсе не звучал грубо, просто ему надоела ругань. Мужчины тут же замолчали, синхронно обернувшись на омегу. Тот неспешно поднялся, подходя ближе.       — Мы не спорим. Мы разговариваем. — посмеялся Рейх, сложив руки за спиной. Он бросил короткий угрожающий взгляд в сторону ФИ, как бы безмолвно говоря ему: «Хоть одно слово, и я тут же подготовлю тебе гроб».       Сов устало вздохнул и присел обратно, подперев голову рукой. Белая холодная улица за окном, кажется, придавала ещё больше тепла этому заведению. Приятно смотреть на промёрзшие тропы, понимая, что сейчас ты не там, а в тепле. Мужчины молча уселись за стол, разбирая буклеты с меню.       — Ну? Какими судьбами вы оба здесь? — поинтересовался Италия.       — Пришли на чашку кофе, ничего необычного. — ухмыляясь, ответил Рейх. Альфа подсел к Союзу и сразу же придвинулся ближе. — А ты что здесь забыл? — итальянец чуть занервничал. Постоянно поправляющий ворот рубашки, ФИ заёрзал на сидении.       — Девушку жду. — метаясь взглядом по помещению, брюнет то и дело старался избежать зрительного контакта с немцем, как бы стесняясь. Не привык он о таком прямо говорить. Свидание с возлюбленной — вещь сокровенная, личная. — Она немного опаздывает, видимо, из-за мороза с транспортом проблемы. — ехидный голос сменился влюблённым и трепетным.       — Ничего, у вас ещё весь вечер впереди. — уткнувшись в буклет и не глядя на коллегу, ответил Рейх.       Союз подметил, что теперь ФИ зациклил всё своё внимание на нём — рассматривал, глядел то на немца, то на него. Пока Рейх был занят выбором десерта, Союз то и дело отводил взгляд. В глазах итальянца блеснуло еле-различимое презрение. СССР снова отвернул голову к окну.       — Я отойду. — кинул нацист и направился в сторону бара. Они остались одни, а Совету всё больше становилось не по себе.       — Так значит, это о тебе Рей так печётся целыми днями? — спросил Фашистская Италия, как показалось русскому, довольно надменно.       — В каком смысле? — стушевался он.       — Как я и говорил ранее – он много рассказывал о тебе. Даже взял отпуск на какое-то время, говорил, с тобой это связано.       — В то время я сильно болел. Рейх настоял на том, чтобы тщательно следить за моим лечением. — уже ровно ответил русский.       — Вот оно что. Неужто наш Рей в сиделки подался? — он медленно сменил заносчивость на спокойный голос. Добрая усмешка пролетела вслед за вопросом. Как оказалось, никакого презрения и не было изначально.       — Не сказал бы. — Союз расслабился, ухмыльнувшись в ответ. — Не боитесь, что за наши перешёптывания Вам снова прилетит?       — Совсем нет. — уверенно продолжал ФИ, — Рей знает, что я всегда храню тайны, просто сегодняшний день стал исключением. Первый раз увидеть объект обожания Рейха вживую – очень даже, волнительно. — Ит увидел, как СССР понемногу краснеет.       Какое-то время они сидели молча, пока русский неуверенно не спросил:       — Он.. действительно так часто рассказывал о нас? — голос его немного задрожал.       — Всё верно. — сказал он, — Ничего не могу обещать, но по-моему ты ему нравишься. — задумчиво продолжал Италия.       — Что..? — запоздало ответил Союз, оторопевший от последнего слова.       — Я ещё никогда не видел его настолько озабоченным, тем более кем-то. — ФИ заглянул социалисту в лицо, явно намекая на него же.       — Что Вы имеете в виду?       — Я ещё не настолько стар, чтобы ко мне обращались «Вы». — усмехнулся итальянец. — Он весьма и весьма скуп на чувства. По нему и не скажешь, что он вообще умеет кого-то любить. То, как Рей ведёт себя сейчас, я вижу впервые. Вот, что я имел в виду.       — Но этого не может быть. Он не может.. — по-прежнему недоумённо бормотал омега.       — Старайся не думать наперёд. Всё может измениться. — Италия, не спеша, склонил голову, — Видимо, ты и правда чем-то его зацепил, Soviet. — безмятежная улыбка расползлась по лицу.       — Это было.. неожиданно. — не в состоянии переварить у себя в голове услышанное, с запинками пробормотал он.       — Понимаю. — усмехнулся он, — Хотя, это не очень-то удивительно, если учитывать, кто ты, а кто – он. Что-то особенное в тебе есть. — раздумчиво говорил Италия.       — Может, это просто порыв? Ты не ошибся? — заторможенно продолжал он.       — Не глупи. — заметив некую схожесть с Рейхом, СССР мысленно усмехнулся. —Я уже принял это, прими и ты.       Союз в очередной раз подпёр голову рукой, видимо начиная перебирать все сказанное ранее у себя в голове. Взгляд его забегал, а свободная рука зарылась в волнистые пряди на висках, начиная понемногу накручивать их на пальцы. Он всё думал и думал. Однако, в голове и сердце по-прежнему господствовал хаос.       — А ты? — Италия выдержал небольшую паузу, выжидая, пока Союз поднимет взгляд на него, — Как он тебе? Только честно.       Совет поперхнулся воздухом, начиная всё громче кашлять. Было трудно ответить ему, тем более, зная, что разглашать такое никому нельзя. И так весь день сидит как на иголках. ФИ ухмыльнулся.       — Кажется, что и он мне.. тоже. — социалист смущённо сгорбился, — Последнее время ещё ни разу не чувствовал себя настолько живым. — всё так же смущённо говорил он, почесав шею, — Рейх постарался. — Союз мечтательно отвёл взгляд вдаль, на барную стойку, высматривая там его. Такого хмурого, но такого обаятельного.       — Ого. — встрепенулся итальянец, — Мне нравится твоя прямолинейность. — он осклабился совсем по-доброму, явно восхищаясь тем, что его догадки, всё-таки, не были ошибочными.       — Давай договоримся, — Союз встал с места, — как ты мне ничего не рассказывал, так и я тебе. Ничто не должно выйти за рамки нашего разговора. Рейх не должен знать. — теперь же, омега смотрел на него серьёзно.       — Договорились. — они, ныне спокойно, пожали друг другу руки. Италия мысленно пообещал Рейху сдержать слово. Будет лучше, если всё это останется в секрете. — Ох, кажется, она пришла. — уже трепетно говорил ФИ, — Мне пора. Было приятно общаться с тобой, Союз. — радостно посмотрев на омегу, улыбнулся он.       — Мне тоже. — ответил русский, слабо улыбаясь. — Удачи на свидании.       — Grazie. — сказал мужчина и поспешил в сторону выхода.       СССР остался сидеть один за столиком. Он то и дело смотрел то в окно, то на Рейха вдалеке. Неужели всё то, что говорил Италия — правда? Союз всё ещё не мог в это поверить. Было и приятно, и страшно. Боязнь обжечься, полюбить не того, снова страдать и любовь, такая безудержная, смешивались вместе, не давали покоя. Сов не мог не нервничать, он всё больше чувствовал себя потерянным. Он ждал его — единственного, кто мог сейчас успокоить социалиста. Ему было достаточно лишь одного голоса немца, чтобы почувствовать себя в безопасности.       Мягкое кресло, греющее спину, расслабляло. Союз успел проголодаться, пока ждал его.       — Сюрприз. — он вздрогнул, услышав знакомый голос за спиной. Звон подноса на столе привёл Совета в чувства. Рейх принёс им обоим несколько синнабонов и две чашки сладкого кофе с пенкой.       — Я уже заждался. — нежно усмехнулся СССР.       — Прости за это. — Рейх присел напротив Союза и взял тарелку поменьше, положив на неё пару булочек. Он заботливо пододвинул тарелку к другу, незаметно погладив его кисть. — Он уже ушёл?       — Италия? Да, недавно вот. — ровно отвечал Союз, переводя взгляд на синнабоны перед собой, что так и притягивали внимание к себе, что так и хотелось попробовать. Немец одобрительно кивнул ему. — Они, наверное, вкусные.. никогда такие не ел.       — Попробуй, я долго выбирал. — Рейх самодовольно оскалился и придвинул к себе чашку кофе, не забыв подать точно такую же и Совету.       Ванильный крем растекался по подогретым синнабонам. Ароматные, будто только что испечённые, они манили и запахом, и видом. СССР надкусил одну из них — сладкий крем будто расплавился. Приторный, но такой великолепный вкус остался на языке, синнабон таял во рту. Невольно улыбнувшись, социалист доел даже крошки с тарелки, не забыв запить всё кофе. Не думал Сов, что ему настолько понравится.       — Очень вкусно! — Союз облизывал уголки губ.       — Хочешь, закажем ещё? — немец довольно поднял взгляд на него, кивая в сторону барной стойки с ветриной разных сладостей.       — Конечно.       В этот раз синнабонов на тарелке было куда больше, чем в первый раз. Союз самозабвенно сел уже не напротив Рейха, а тесно к нему, на одно кресло. Они разломили одну булочку на пополам, улыбнувшись друг другу, и принялись трапезничать. Приятный вкус и приятный разговор дарили новые эмоции, этим вечером они будто отпраздновали то, что Совет наконец-то вышел с больничного. Этот день выдавался хорошим. Всё выходило как нельзя лучше. Союз и Рейх даже после того, как оплатили счёт, ещё долго не выходили оттуда. Разговоры растянулись в долгие часы, которые лишь для них двоих казались короткими, но такими приятными минутами. Люди покидали кафе один за другим, пока в помещении не остались лишь они вдвоём и ещё пара человек за дальними столиками.

***

      — Хочешь прогуляться, пока совсем не стемнело? — спросил Рейх, снимая своё пальто с вешалки, стоящей у окна.       — Было бы неплохо. — голос Союза был спокойным и расслабленным, только вот, был чуть сдавленным. Это уже второй раз, когда они сходили в кафе так удачно и так же удачно провели там время наедине.       Немец, не спеша, поднялся с кресла, повернувшись к вешалке. Он взял пальто СССР и, не глядя назад, протянул руку с одеждой ему. Сзади послышались лишь ёрзанья, однако, пальто Союз так и не взял. Рейх обернулся — русского колотило от дрожи, но несмотря на это он старательно копошился в барсетке, растрачивая последние силы и, по всей видимости, нервы на это. Чуть ошарашенный немец присел рядом, положив руку ему на плечо:       — Ты в порядке?       В ответ Союз лишь нервно выдохнул, что-то мыча надтреснутым голосом. Тело продолжала бить дрожь, омега обнял себя за плечи, съёжившись, будто пытался подавить боль.       — Я забыл их.. дома. — Сов мысленно обматерил себя, не веря, что это уже второй раз случается с ним в общественном месте, тем более в присутствии альфы.       — Кого – их? — Рейх ничего не понимал. Социалист, так и не ответив на вопрос, на ватных ногах поплёлся в уборную. — «Опять с ним что-то стряслось. Только-только ведь вылечились.» — нацист мысленно корил себя за то, что Совету опять плохо, возможно, по его вине. Он в спешке собрал их с Союзом вещи и направился в уборную вслед за русским. Дверь медленно распахнулась, а глаза арийца тревожно носились по белому помещению, пытаясь найти там его. В другом конце он услышал сдавленные вздохи — Союз сидел у раковины на кафельном полу, жадно глотая воздух. Ему было душно, а стоять на ногах совсем не осталось сил. Под кожей растекался жар, а нос закладывал его же запах. Как только Рейх подошёл ближе, то впервые почувствовал настоящего Союза. Его — запах цветов оливы, таких душистых, будто прибитых весенним дождём. У Союза началась течка. Долгие годы он был на подавителях, но когда сидел дома — закрывался в спальне, стерпливая тянущую боль где-то внизу живота. Рядом не было надёжного партнёра, который мог бы хоть как-то помочь ему с чувствами, даже бывший муж в первые годы совместной жизни не смог полностью заглушить его боль. Он был не тем альфой, он не любил его, поэтому даже несмотря на поставленную метку не смог присвоить Союза себе. От давнего укуса остался лишь белый шрам на плече — метка уходит самостоятельно, почти не оставляя рубцов на коже, когда шестое чувство, как и сердце, говорит, что его партнёр далеко не тот, кто ему нужен. Тем не менее, когда при Союзе был муж, течки не ощущались настолько колко и неприятно, как-никак, трепетная любовь и возбуждение в присутствии любимого альфы могли заиграть в груди. Однако, даже тогда столь доверчивый Союз не чувствовал, что был в безопасности. С течением лет, течки стали не особым даром омеги, а скорее, каким-то проклятием. Союз мучился неделями — отходить от таких течек приходилось долго. Только он забывал о том, что уже который год живёт один, как его тут же настигала дрожь, жар и боль, вновь распаляя в нём эмоции и доводя до слёз, вновь напоминая о том, что он одинок.       Охмурённого немца потянуло к нему невольно, пока Сов испуганно вжимался в стену и с горечью смотрел ему в глаза, умоляя не причинять себе боль. Рейх быстро сообразил, о чём именно говорил Совет за столом в кафе. Даже не смотря на пробуждающиеся чувства, он противился своим желаниям, мысленно пообещав себе, что если он тронет Союза хотя бы пальцем — не простит этого себе никогда.       На удивление социалиста, Рейх развернулся и быстрым шагом направился в сторону выхода, громко хлопнув дверью. Его оставили одного. Союз грустил, но понимал, что так будет лучше для них обоих.       — Девушка! — крикнул немец, подбежав к барной стойке. Ему срочно нужно было поговорить с администрацией — по-любому у кого-то из них было пару подавителей с собой. Не хотел бы он лишний раз контактировать с людьми, но сейчас делал это только ради Союза. Молодая официантка в чёрном фартуке в спешке подошла к мужчине.       — Что случилось? — мягко спросила она.       — Мне нужна ваша помощь. — девушка вопросительно осмотрела его, — Дайте пару таблеток-подавителей, прошу. — она с ещё большим непониманием стала таращиться на немца.       — Но вы же не..       — Да не мне нужно! — от тревоги сдавали нервы, Рейх старался держать себя в руках, как никогда, — А моему человеку. Пожалуйста, быстрее. — он понизил тон, понимая, что напугал официантку. Та догадливо кивнула и ушла в кабинет администратора кафе. Рейх нервничал, но терпеливо ждал, царапая столешницу когтями. Ему мигом принесли целую пачку подавителей и стакан воды на случай, если ситуация станет хуже. Рейх в спешке выхватил их из чужих рук и помчался в уборную, чуть не разлив воду по дороге.       — Спасибо, вы очень добры. — вдогонку сказал Рейх, оборачиваясь на девушек из администрации.       Дверь распахнулась второй раз, но уже громче. Союз вздрогнул. Ему становилось всё хуже. Благо, в кафе практически никого не осталось, так что вряд ли бы кто-то ещё зашёл в уборную и помешал им обоим. Русский постепенно приходил в ужас что от своего тела, что от складывающейся ситуации. Он по привычке закрыл голову руками, сжался, надеясь, что хотя бы так ему удастся защититься от нападок того, кто пришёл сюда. СССР неохотно распахнул глаза — Рейх, такой встревоженный и напряжённый, возвышался над ним.       — Прошу, не нужно. — дрожащим от бессилия голосом сказал Союз.       Рейх продолжил молча приближаться к нему. Как буря мглы, он настигал его. Немец закрывал собой тусклый свет лампы, становясь всё ближе и ближе. Союз просто отвернулся, зажмурился в ожидании худшего, как вдруг услышал шарканье подошвы на кафельном полу — вместо того, чтобы приставать, Рейх сел на колени рядом с ним, протягивая Совету таблетки и стакан воды.       — Просто закрой глаза и выпей, ладно? — почти шёпотом, на выдохе сказал он, — Эти таблетки меньше обычных, думаю, вперемешку с водой они почти не будут ощутимы на языке. — нацист помнил о его беспричинной боязни таблеток. Повезло, что подавители представляли собой крохотные капсулы, вкус которых практически нельзя прочувствовать, иначе Союз быстрее упал бы в обморок от ужаса, чем выпил их.       Социалист подтянул ноги к груди, однако, леденящего страха в его глазах больше не было. Скорее, некое отчаяние и стыд за себя. Он осторожно взял воду и пачку таблеток, как вдруг в одно мгновение осушил весь стакан. Из-за жара и стресса в горле очень пересохло, даже говорить русскому удавалось с трудом. Союз продолжал тяжело дышать, он не знал, куда себя деть, куда спрятаться, как вновь почувствовать себя в безопасных и надёжных руках.       Рейх резко придвинулся к нему. Крепко обхватывая руками его спину, немец прижал Совета к своей груди — в голубых глазах блеснула нежность.       — Успокойся. — с нотой ласки нашёптывал Рейх, бережно поглаживая его спину. Несомненно, такие объятия дарили тепло и веру в надёжность.       Не смотря на его яркий запах и тело в мягком пальто, что так искушали немца, он непоколебимо сидел в обнимку с омегой, успокаивая его. Было множество соблазнов, новых чувств и ощущений, что так и пытались вырваться наружу, но Рейх ни в какую не вёлся. Он был готов сидеть с Союзом сколько понадобится, лишь бы ему стало легче. Немец не допустит того, чтобы с его Союзом что-то стряслось.       Сов всё так же утробно дышал в его руках. Он не проронил ни слова, но в глубине души был по-настоящему благодарен своему спасителю. Рейх сковал его в мягких объятиях и заботе, одаривая хриплым, но таким приятным шёпотом. Было неловко, на горячем лбу появилась испарина, но привычное состояние понемногу начало возвращаться к нему. Полчаса — Совету полегчало. Течка отступала, больше не бросало в жар, и рядом был он. Такой надёжный и безумно любимый.       — Как ты? — спросил он мягко.       Союз помедлил с ответом, но когда убедился, что боль окончательно исчезла, приблизился к немцу и прошептал прямо на ухо:       — Спасибо. Спасибо тебе, мой хороший. — теснее прижимаясь к другу, Совет не уставал благодарить его.       Рейх мысленно ликовал. Социалист то и дело баловал его: то с искренней нежностью заглянет ему прямо в глаза, то обнимет невольно, то ласково позовёт его. И всё так до жути приятно — как бальзам на душу. Нацист, такой радостный, сжал его лишь крепче, гладя по спине.