Всё обязательно заживёт

      Ещё чуть-чуть, и Рейх был готов заснуть вслед за другом — он вряд ли когда-то чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Бесконечный комфорт заполнил собой комнату, погрузив в себя и этих двоих. Лунный свет слепил глаза, прорывался в окна, смешиваясь с огнями уличных фонарей. А в комнате так тихо. Да.. Немец вряд ли забудет этот вечер, такой тёмный, тихий и уютный. Рейх уже битый час любовался русским, не смея проронить ни слова, не смея шуметь. Мужчина наслаждался их общим теплом, который исходил, кажется, не только от мягкого одеяла. Сердце наполнялось счастьем. Рейх всеми силами убивал в себе желание коснуться его губ, дотронуться до его горячих щёк, прижать к себе ещё ближе — позволить себе такую пылкую страсть. Рейх понимал, что Союз вряд ли воспримет его как возлюбленного, в противном случае просто прекратит всякое общение. Наверное, русский даже не видит в нём родственную душу, что уж там говорить об отношениях. Особенно после всех ссор и перепалок, Союз вряд ли по-настоящему простил его. Да и зачем всё это? Союзу уже есть о ком позаботиться — его дети. Семья, считай, уже есть, зачем нужен кто-то ещё? Окончательно подавив в себе грёзы о любви, Рейх успокоился и постарался уснуть. Главное, чтобы Сов просто был рядом, верно?       Глаза были готовы сомкнуться, как вдруг идиллию тишины нарушил звон ключей, медленный скрип двери и шаги маленьких ножек по ковру. Рейх почувствовал, как Сов начал понемногу ёрзать — видимо, тоже услышал и поэтому проснулся.       — Дети пришли. — томно, но с мягкой улыбкой прошептал русский, уже не шевелясь.       Пробегаясь взглядом по комнате, СССР приметил закрытую книжку с зелёной закладкой, мягкую подушку под головой и закрытую коробочку с недоеденными ягодами и косточками от вишни — Рейх явно позаботился о том, чтобы тот спал спокойно. Свет загорелся в коридоре, а на стене вдруг замелькали такие же маленькие тени. Очертания крохотных силуэтов, пушистых волос и тёплых курток сразу бросились в глаза — и в правду дети, совсем крохи. Голоса, коих Рейх не заметить просто не смог бы, тоже выдали их. За всё это время немец, кажется, впервые увидит этих малышей. От этой мысли сам он немного взволновался. Союз многое рассказывал о своих сыновьях, но вживую увидеть их, к сожалению, не было возможности. Но как они познакомятся сейчас? Дети ведь даже не знают его, не видели ни разу. Да и Рейху было в принципе трудно контактировать с незнакомцами.       — Надеюсь, они не сильно потревожат тебя. Порой они у меня бывают очень уж шумные. — тихо посмеялся социалист.       — Не дури. «Потревожат тебя..» — не со зла передразнивая русского, сказал Рейх, — Они на то и дети, чтобы постоянно бодровствовать и излучать энергию. Я уже привык, у самого двое. — на последней фразе он хихикнул, вспоминая сыновей.       ГДР и Германия пусть и были старше детей Союза, но даже будучи подростками они умудрялись постоянно быть активными, находить себе новые занятия и хобби — в них мелькали черты отца. Такого же творческого и казистого человека. Сегодня резьба по дереву, завтра — создание свечей в виде цветов или статуй. Рейх даже как-то раз попросил младших немцев научить его делать такие же, очень уж ему понравилась эта затея со свечами. Аромат, цвет и форма — вот, где можно было по-настоящему разгуляться и включить воображение. Свечи украшали полки, подоконники, сервант в гостиной и согревали в холодные вечера за просмотром сериалов. Хотя при виде свечей и не скажешь, что их делали дети. Слишком уж красиво у мальчиков это получалось.       Нацист давно привык к шуму из их комнаты, привык к тому, что сыновья вечно чем-то заняты, что-то мастерят, красят, склеивают — Рейх гордился ими, одновременно радуясь тому, что гены творца они унаследовали в полной мере. Мужчина, смотря на детей, часто вспоминал себя в их возрасте, когда с диким энтузиазмом после школы шёл в канцелярский магазин за новым блокнотом и кистями, дабы изобразить на бумаге очередной пейзаж из своих фантазий. А потом сидел под деревом в парке и рисовал, пока не стемнеет. Жизнь казалась ярче, когда в руках был карандаш, а в голове — целая стопка разных идей.       Творчество помогало успокоиться, развеселиться, дышать полной грудью, ощущать мир насыщенно и ярко, а в плохих ситуациях — забыться в себе.       — Не спорю. — спокойно пролепетал русский, — Как-никак, вы всё-таки видитесь первый раз. Хотелось бы, чтобы ваше знакомство прошло хорошо. — и улыбнулся.       Перешёптывания старших вмиг прекратились, когда в спальне многодетного отца резко загорелся свет — кажется, его включил кто-то из детей. Глаза после долгого сна ещё не привыкли к нему, поэтому и Союз, и Рейх стали слегка щуриться. Немец увидел чужих сыновей, когда потёр веки — они тихонечко подошли к постели, встав напротив старших. Удивлённый, но заинтересованный взгляд теперь был у всех четверых — они не знали Рейха. Его большой рост и холодные глаза отпугивали детей, однако, они не ушли.       — Папа, а кто это? — спросил кто-то за спинами старших детей.       Рейх с улыбкой на лице перевёл взгляд на друга, кивая в сторону младших, как бы намекая на то, что ему не стоит скрывать их общение. «Ну, давай, познакомь нас. Не бойся.» — говорил ему взгляд без слов.       — Дети, это мой, а теперь уже и ваш, друг – Третий Рейх. — в спешке поднимаясь с постели, чуть шатаясь, пробормотал русский. Он немного почесал затылок, чувствуя , как голова снова кружится. Старшие дети подошли ближе, осматривая гостя. — Он помогает мне вылечиться от болезни.       — Сов, не стоит так официально. — посмеялся нацист, — Можно просто Рейх, — сев на колени, дабы быть на одном уровне с детьми, он протянул им руку. — а вас как зовут?       — Беларусь. — мальчик, чей белый шарф свободно покоился на плечах, вызвался первым. Он протянул крохотную ручку в ответ. Беларусь всегда был рад новым друзьям, будь то сверстники или же товарищи отца, поэтому ничуть не боялся. Может, хотя бы этот человек сможет поднять их отца на ноги и хоть как-то подбодрить.       Рейх аккуратно пожал его руку и улыбнулся.       — Меня – Украина. — подошёл к гостю второй сын Союза. Такой же уверенный и в хорошем расположении духа, он пожал немцу руку в знак удачного знакомства.       — Казахстан, просто Каз. — по наблюдениям Рейха, был самым старшим и самым высоким из детей.       Довольно спокоен и неприхотлив, он совсем не боялся его. Золотистые перья на маленьких крыльях, что росли из висков, лишь украшали шевелюру мальчика. Почти незаметно зашевелив ими в знак радости, казах ухмыльнулся. По удивлённому взгляду стало понятно, как сильно Казахстан теперь был заинтересован чужими руками — когти Рейха были и впрямь как у зверя. Настолько острые и длинные, что невольно захотелось их потрогать и рассмотреть поближе. А ведь странно, что остальные братья не обратили внимание на них. Вздрогнув, мальчик оторвал взгляд от пальцев немца. Будто вспомнив что-то, старший сын Союза обернулся на братьев, выискивая кого-то взглядом. Он сделал пару шагов вперёд, чуть наклонившись. Казах вывел из небольшой толпы самого младшего — Россию. Вцепившись в руку брата в поисках защиты, младший прятался за его спиной, не решаясь даже поднять взгляд на гостя. Чужой голос, чужие глаза, чужое лицо — Россию это вводило в панику.       — Я стесняюсь. — боязно прошептал младший. — Кто это?       — Друг папы, не бойся его. — спокойно ответил Казахстан, поглаживая брата по голове. — Простите, он у нас немного пугливый. — уже обращаясь к Рейху, подняв голову, брюнет усмехнулся.       Союз, опираясь о край постели, несмотря на головокружение и слабость подошёл к России:       — Не бойся, малыш. Тебя никто не обидит здесь. — прошептал Сов, подталкивая к разговору сына. Он погладил его по спине и аккуратно взял на руки. Рейх, встав с колен, шагнул вперёд к Союзу, чтобы наконец увидеть его сына.       Настолько маленьким и пугливым он был, что немец просто не смог удержаться от того, чтобы не погладить его по голове. Россия, раннее прятавшийся в объятиях отца, успокоился.       — Как тебя зовут? — обращаясь с чужим ребёнком, как с хрустальной вазой, мягко сказал ариец.       — Росс.. Россия. — когда Рейх кивнул ему, взгляд серых глаз устремился на старшего. Ребёнок изучающе рассматривал его: обвёл взглядом чёрные прямые волосы и острые скулы, потрогал тёмно-серую форму пальцами, касаясь лишь слегка. Рейх не сдержал улыбку. Младший сын, по идее, никогда не видел чего-то по-настоящему ужасного, в отличие от своих братьев, но почему-то именно он боялся незнакомых людей больше остальных. Россия родился уже после того, как его семья переехала в новую квартиру, он вряд ли сможет себе представить, через что пришлось пройти его родным. Росс ни разу не видел своего биологического отца в лицо, но раз его никогда не было в его жизни, то нужен ли он ему? Ребёнок не видел в этом потребности, ведь любящий папа у него уже есть — и это Союз. Его братья думали иначе — кто угодно, лишь бы не их второй отец. Они не видели в Рейхе какой-либо угрозы, поэтому смело пошли на контакт. В какой-то степени они даже радовались за Союза, как за близкого человека, как за отца, что у него наконец-то появился товарищ и стабильная, спокойная жизнь, ведь даже в столь раннем возрасте понимали, что счастье в его жизни было крайне мало, а общение в людьми порой очень даже лечит.       — Надеюсь, мы подружимся. — стараясь не показывать клыки, дабы не пугать детей, ариец улыбнулся. Все, кто был в спальне, улыбнулись вслед за ним. Видимо, сыновьям он очень понравился.       — У тебя такие славные дети, просто прелесть. — уже осматривая всех младших, подытожил нацист. — На тебя похожи.       Совет и Рейх ласково улыбнулись друг другу, а дети стали перешёптываться о чём-то между собой. Социалист выпустил Россию из своих объятий, после чего тот вместе с братьями ушёл в свою комнату.       На кого не посмотри — все до единого были похожи на своего отца. Даже в лицах детей нацист видел самую близкую для себя душу. В их чертах, голосе и глазах — в их сердце жил Союз.       — Честно, хотелось бы увидеть и твоих. — сказал русский, садясь на край постели.       Заметно, что Совет теперь куда больше доверял ему. Обычно он и своему брату отдать детей иногда побаивается, а с Рейхом познакомил буквально сразу же, стоило им перешагнуть порог дома. — Уверен, они у тебя ничуть не хуже.       — Сначала вылечись, а потом уже будем вас знакомить. — ухмыльнулся Рейх.       — Как скажешь. — Союз, посмеиваясь, лишь развёл руками. Лечиться и правда придётся, а если учитывать слабый иммунитет, то времени на это уйдёт крайне много.       Они оба отвлеклись от главной темы и затихли, услышав разговоры из детской. Старшие встали в дверном проёме спальни и стали подслушивать, улыбаясь. Да, некрасиво, но услышать мнение детей о себе очень уж интересно.       — Получается, это личный врач папы? — неуверенно спрашивал всех Россия. Союз и Рейх тихо хихикнули.       — Вроде того. — отвечал белорус, кивая, — Но мне кажется, дядя Рейх всё равно хороший. — смотря куда-то в потолок, мальчик улыбнулся. В их семье появился новый друг, всё складывалось как нельзя лучше.       — Неужели у папы всё настолько плохо? — уже с некой опаской задумался младший, — Обычно он лечился сам, а тут.. — русский замялся, не в силах предположить, что случилось с отцом.       — Как-то он не слишком похож на врача. — недоверчиво отозвался украинец. — Обычно, они всегда и везде носят белые медицинские халаты, разве нет? — братья устало покосились на него, давая блондину понять, что он сморозил чушь. Он задумался, однако потом понял, что не всё так однозначно. «Герои не всегда носят плащи».       — От него сигаретами пахнет. — неожиданно подметил Росс.       — От папы раньше пахло так же. Благо потом он бросил курить. — подхватил Украина, приставив руку к подбородку. Все братья закивали, мысленно радуясь, что отец всё-таки смог хоть немного оправиться от последствий прошлого. Рейх удивлённо повернул голову на Совета, выгнув бровь. Тому ничего не оставалось делать, кроме как растерянно развести руками. «Поговорю с ним об этом в следующий раз». — мысленно сказал немец, освобождая голову от лишних раздумий.       — Главное, чтобы дядь Рейх его опять на сигареты не подсадил. — слегка хмуро пробурчал Беларусь.       — Перестаньте уже. Мы же не знаем его. Врачи разные бывают. И люди тоже. — наконец вставил своё слово старший, когда все высказали свои впечатления о новом человеке в их семье. Казахстан угомонил всех, и братья сошлись на том, что Рейх — вполне неплохой человек.       Дети, кажется, затихли. Все разошлись за свои столы, приступая к домашней работе на завтра. Настала тишина, и лишь изредка кто-то из мальчиков обменивался словами или шутками. Союз с Рейхом вошли обратно в спальню, присаживаясь на мягкий диван в другом конце комнаты. Они стали перешёптываться, иногда посмеиваясь с тех кличек, которые немец успел получить за то время, пока дети разговаривали.

***

      — 10 вечера. Я бы с удовольствием остался, но мне надо домой. — с неким сожалением говорил Рейх, смотря на наручные часы. — Дети, наверное, уже заждались.       — Хорошо. Но.. когда мы дочитаем книгу?       — Завтра. Вряд ли в ближайшее время будет день, когда я оставлю тебя без присмотра. — он ехидно улыбнулся, понимая, что теперь они с Союзом будут видеться куда чаще. — Я освобожусь пораньше. И приду.       — Перестань. — закатил он глаза, — Мы взрослые люди, между прочим, а ты обо мне так печёшься, будто мне только семь стукнуло. — со стороны русского послышались недовольные вздохи.       — А ты болеешь, между прочим. — спародировал его немец, — Разве ты забыл, что произошло в прихожей? — уже серьёзнее пробурчал он. — А если бы ты упал? Разбил себе что-нибудь?       — Не начинай. Я просто резко встал. — отнекивался Союз, равнодушно махнув рукой.       Рейх тяжело вздохнул, покачав головой.       — Замётано. — он устало смирился, тоже махнул рукой. Надоело перемывать старые кости, да и разговор сейчас не об этом.       Немец поднялся со стула, поправив край одеяла его на плече. Покопавшись в аптечке Совета, он достал пару пачек — жаропонижающее, обезболивающее и другие препараты от ангины. Практически всё, что требовалось для курса лечения. Он наказал, чтобы Союз выпил каждую из них, дабы он смог нормально поспать и начать понемногу выздоравливать.       — Выпьешь две перед сном, две утром. И не смей нарушать режим приёма таблеток. — пригрозив пальцем, снова забурчал Рейх. — Иначе будут осложнения. Понял меня?       — Понял, понял. — добро посмеялся Союз, немного покашляв. Оказывается, временами ворчание Рейха очень даже веселит. Такой серьёзный, но так мило от того факта, что это лишь плоды его заботы. — А теперь ступай с миром, мой личный врач. — хихикнул он, вставая с постели.       Русский проводил его до прихожей и облокотился о стену, наблюдая за тем, как Рейх в спешке обувается и накидывает на себя пальто. Арийцу оставалось лишь посмеяться в ответ на то прозвище, что тайком дали ему дети, но потом его взгляд снова стал невообразимо серьёзным. Он нагнулся, слегка взяв Союза за плечи:       — Чаще пей тёплый чай. Просто больше пей. Твоему организму это сейчас необходимо. И не ходи босым по холодному полу. Понял?       — Да понял я. Успокойся. — ровно отвечал Союз, явно утомлённый этими лекциями. Пожалуй, даже у заботы есть свои пределы.       — Смотри мне. Завтра проверю, как ты лечишься. — приоткрыв входную дверь, немец собирался переступить порог. Из тёмного подъезда повеяло морозом.       — Иди давай. Выпью я эти таблетки. — уже силой выталкивая Рейха из квартиры, смеялся Сов.       Стоило двери закрыться, как улыбка на лице Совета моментально сползла. Подолгу разглядывая горсть таблеток и стакан воды на тумбочке, он не переставал нервничать. Почему нельзя обойтись без них? С другой стороны, Рейх был так строг с ним, когда говорил о препаратах. Видимо, лечения без них и правда не будет. Нет, это было слишком сложно. У Союза не получалось переступить через себя. Не получалось просто взять и выпить эти чёртовы таблетки, заткнуть свой страх, заглушить отголоски воспоминаний и успокоиться. Перед глазами всё моментально плыло, стоило ему лишь вспомнить у себя в голове про их существование и их последствия. Тело прошибла дрожь.       Звон ключей и тяжёлые шаги заставили подорваться на месте и сделать вид, что он чем-то занят. Муж ненавидел, когда Союз бездельничал и не выполнял его приказов. СССР рывком метнулся к столешнице на кухне, хватая нож — сделал вид, что готовит ужин на вечер. Из коридора послышались злые вздохи — он снова был в баре. Социалист чувствовал себя добычей, загнанной в тупик, которую скоро настигнет смерть. Чувствовал взгляд на себе, боялся обернуться назад и увидеть этот туманный взгляд. Он поджал губы, подготавливаясь к очередным крикам, когда услышал, как громко открывается дверь на кухню. Противный запах алкоголя бил по носу и заставил поморщиться. Бутылка коньяка, что была звонко впечатана в стол, подтвердила это. Он опять пьян.       — Где дети? — хрипло и с наездом спросил его законный супруг.       — В саду, Вить, ты же помнишь. — тихо отвечал Союз, боясь сделать лишнее движение. Он по-прежнему стоял спиной к душегубу, чуть сгорбившись.       — Сегодня они нам не помешают. — это были настолько противные заигрывания от пьяного мужа, что Совета начало подташнивать. Кроме побоев, у них уже несколько лет не было близости, в адекватном понимании этого слова. Но муж продолжал гнуть свою линию, домогаясь и приставая к русскому в пьяном угаре, стоило им остаться наедине в квартире.       Парня затрясло, когда тяжёлые шершавые руки легли на его талию. Он понимал, что вряд ли что-то сможет сделать с этим, он слишком слаб, чтобы противостоять альфе, ещё и пьяному в стельку.       — Я не хочу.. — заикался СССР, чувствуя, как глаза опять стали мокрыми.       Он знал, что это всё равно произойдёт, и мужу будет плевать, хочет он этого или нет. Он всегда брал Союза силой, думая лишь о себе и своих мерзких желаниях. Совет буквально находился в заточении и ничего не мог сделать с этим. Страдал, мучился, не видел надежды на лучшее. И тем не менее понимал, что муж слишком умён, чтобы попасться на глаза полиции и органам опеки. В глазах знакомых и друзей Виктор был примерным семьянином и любящим спутником жизни — парень понимал, что он может сделать с ним, стоит ему хоть одной живой душе рассказать правду об их семейной жизни. Лишь страх управлял им. Русский знал — никто не придёт его спасти и не защитит его. Он совсем один, наедине с монстром. Из панических мыслей его вывел сильный удар кулаком по столу:       — Мне похуй. — мужчина схватил его за горло, начиная душить. Столовые приборы выпали из рук социалиста, когда его парализовало от сильного страха и нехватки воздуха. Послышался хрип и кашель, над Союзом опять издевались, и, кажется, новых гематом сегодня ему не избежать. Ненависть кипела внутри, увы, Сов ничем не мог ответить на эти издёвки — сил слишком мало.       — Пожалуйста, отпусти.. — хрипел Сов, безуспешно стараясь ослабить его хватку.       Муж молчал, продолжая сипло дышать и лапать чужое тело. Он рывком открыл дверцу настенного шкафчика и достал оттуда таблетки, Союз уже заранее знал, какие. Его опять схватили за волосы, силой потащив в спальню. Его небрежно швырнули на кровать, как тряпку, нависнув сверху. Мужчина, не жалея сил, ударил Совета кулаком по лицу — старые синяки не успевали зажить, как тут же появлялись новые. И так было всегда. Социалиста прижали к кровати, открывая пачку обезболивающего и противозачаточных. Набрав в ладонь пару штук от каждой, мужчина грубо впихнул их Союзу в рот, от чего тот сразу же стал ими давиться.       — Виктор, хватит..! Перестань! Отпусти меня!! — слёзно вопил СССР, трепыхаясь под тяжёлым телом.       Стоило омеге увидеть их хотя бы на столе в спальне или где-либо ещё — он тут же впадал в истерику. Он знал, что его снова изнасилуют, не давая шанса даже на банальную нежность, и он не сможет противостоять этому. Один их вид заставлял вспомнить все самые ужасные ночи в той проклятой спальне в мелких деталях.

***

      — Неплохо. Завтра повторим. — небрежно погладив чужое бедро, с насмешкой проговорил Виктор. Он поджёг сигарету и встал с постели,— Шваль. — застёгивая ремень на потёртых джинсах, он удалился из спальни.       Ему было абсолютно плевать, как Союз себя чувствует. В комнате в очередной раз смердило дешёвым табаком и алкоголем. Сценарий повторялся чуть ли не каждый день — после секса его всегда оставляли в одиночестве, наедине с собой. Сов, перепачканный кровью и другими телесными выделениями, съёжившись от ноющей боли, лежал на постели без одежды и еле-слышно рыдал, стыдливо закрывая лицо руками. Отвращение к себе росло ежедневно, стоило его мужу в очередной раз силой затащить его в постель для своих утех. Он не мог смотреть на эти раны и метки. Всё, что оставалось после тех изнасилований, напоминало лишь о ненавистном муже и о том, что жизнь — сущий кошмар, в который не пожелаешь попасть даже врагу.       Прошло больше шести лет, а Сов так хорошо помнил это, словно всё произошло ещё на прошлой неделе. Бывшего мужа посадили на пожизненное, когда полиция узнала о его тёмных делах, его семье больше ничего не угрожает, однако, воспоминания о тех кошмарных днях продолжали преследовать омегу даже сквозь года. Отрава осталась в ране, совсем не давая ей зажить. Стало невообразимо тошно и горестно. Он будто снова перенёсся в то место, в то тело и в те мысли молодого себя. 19-летний Союз, такой неопытный и наивный. Он так легко отдался в руки человеку, который в будущем окажется насильником без капли совести, он так свято верил в людей и любовь, верил мужу и его красивым тирадам, однако потом понял, что попал в лапы чудовища. Не думал он, что так быстро разочаруется в искренней любви и семейной жизни.       Союз с трудом оклемался от потока воспоминаний, не сразу заметив сильный озноб и текущие по щекам и по шее слёзы. Опять он поддался отголоскам прошлого. «Нет, я не могу.» — тут же подумалось Совету, когда он успокоился. Он твёрдо решил, что не будет принимать таблетки, это было морально слишком тяжело для него. Плевать, что Рейх скажет. Плевать.. не хотелось вспоминать ощущения из прошлого, а вкус обезболивающего тем более.       День завершился походом в ванную комнату. Русский устало плеснул ледяную воду на лицо, смывая засохшие следы от слёз. Холод наконец привёл его в чувства: «Вроде отпустило». Сходив на кухню за тёплым кофе, он выключил свет во всех комнатах. Дети уже спали у себя.       Социалист всё-таки уснул, надеясь, что ночь пройдёт быстро, и он снова увидит Рейха, который проведёт время с ним и сделает его куда счастливее просто своим присутствием. Таблетки так и остались нетронутыми.

***

      — Рейх, приезжай. — очень изнурительно, будто находясь при́ смерти, прошептал Союз. По голосу и не скажешь, что ему стало лучше. Словно всё усугубилось.       — Я освобожусь через час, в чём дело? — чуть нахмурившись, нацист лишь сильнее прижал телефон к виску.       — Побудь со мной. — искренне шептал он в трубку, опуская веки. — Пожалуйста.       Предчувствие подсказывало, что что-то явно было не в порядке. Голос его был слишком уж хриплым, будто Союз и не начинал лечиться. Рейх хотел растаять — ему до жути нравилось, когда русский называл его по имени. С другой стороны, измученный голос друга наводил на плохие мысли, поэтому думать о чём-то светлом было ещё рано. Совет умело прятал под просьбами побыть с ним просьбу о помощи, которая ему сейчас действительно нужна. Он довёл себя до такого состояния, что даже пошевелиться от температуры и боли в конечностях не мог. Осложнения давали знать о себе уже ночью.       — Ты таблетки пил вчера? — с ноткой строгости говорил немец. С другого конца трубки не послышалось и слова. — Чего молчишь..? Пил?       — Мм.. Да. — замявшись, ответил Союз. Он плохо умел врать.       — Понятно. Скоро приеду. — ещё строже отрезал ариец, сбросив трубку. Он уже пронюхал, что Совет не послушал его. Социалист, услышав гудки, лишь накрыл лоб рукой, представляя, какую трёпку ему задаст Рейх, когда приедет. Наверное, он поднимет на уши весь дом, если не весь квартал, своей руганью.       Рейх, несмотря на незаконченную рабочую смену, быстро взял вещи и пулей вылетел из госпиталя. Союз ему был куда дороже всякой работы.       — Рей, ты скоро? — говорил Союз по-прежнему вяло.       — Я почти подъехал. — хмуро ответил он, внимательно следя за дорогой. Немец буквально на днях забрал машину из ремонта, не хотелось попадать в неприятности на оживлённой трассе и снова отвозить её на починку.       — Хорошо. — Совет старался придать своим словам более яркие краски, говорить веселее и выразительнее, дабы Рейх не так сильно злился. Он уже не знал, как будет заглаживать вину перед другом, — Я вчера дал тебе дубликат ключей от квартиры, откроешь дверь ими, ладно? — на деле же просто разговаривать ему было куда тяжелее, чем встать с кровати. Горло будто опалило языками пламени, и этот огонь как будто разъедал слизистую, не оставляя ни единого живого места на нежных тканях. От боли челюсть уже начало сводить. Сов изо всех сил держался, чтобы не завыть от противной боли.       — Gut. Оставайся в постели, я скоро буду.

***

      Войдя в тихий дом, Рейх заволновался. Но волноваться он стал ещё больше, когда услышал из спальни стоны боли, которые, казалось, вот-вот перерастут в настоящий плач. Так радостно было слышать родной голос, однако сердце облилось кровью, стоило нацисту вспомнить о том, насколько Союзу сейчас плохо. Буквально ворвавшись в спальню, Рейх опустился на колени рядом с кроватью, ненароком останавливая взгляд на пересохших губах русского.       — Союз, я же просил тебя. — голос становился грубее. Он чувствовал, как злоба вперемешку с паникой вновь закипали в нём. Разве так трудно было просто послушать его? Трудно было не калечить себя? В конце концов, трудно было понять, что с лечением нельзя затягивать? Что-то перемкнуло внутри. Смотря на измученный вид дорогого человека, Рейх отложил всю свою агрессию в дальний ящик. Ссоры тут ни к чему, как и лишний стресс для Союза — ему и без того плохо. Какой смысл ругаться, если осложнения уже начались? Оставалось только смириться и продолжать лечение. Нарастающая злоба медленно сменилась трепетом.       — Жарко.. — послышался болезненный, сдавленный стон. Союз тяжело дышал, жадно глотая воздух, словно ему и то и дело перекрывало дыхание.       Рейх лишь погладил его раскрасневшийся лоб, ладонью стирая испарину с щёк и лба:       — Боже.. ты весь горишь. — взволнованно, очень тихо произнёс альфа. Сов затрепыхался — его бросало то в жар, то в холод. Невыносимо.       Рейх взял его на руки, усаживая рядом с собой. Русский пошатывался, пока его кожа горела от высокой температуры. Словно с каждой секундой он начинал лишь больше увядать — как цветок, что чахнул на холодном подоконнике без внимания. Достав с тумбочки те нетронутые таблетки, нацист раскрыл ладонь, протягивая белые капсулы болеющему.       — Тебе нужно их выпить. — немец закутал его в одеяло, бережно гладил мокрый лоб, старался говорить так ласково, так тихо, лишь бы Совету стало спокойнее.       СССР с трудом открыл глаза, а когда увидел таблетки, боязливо съёжился, закрывая лицо руками. Одеяло, согревающее Союза, превратилось в гнездо — омега зарылся в нём, будто прячась, закрываясь от внешнего мира. Рейх ничего не понимал. С чего такая реакция? Он опять поднял болеющего на руки, придерживая его за мокрую спину. Союз продолжал брыкаться — он ёрзал, отказывался, не хотел. Союз тратил свои последние силы на то, чтобы не сталкиваться с воспоминаниями лоб в лоб.       Через какое-то время силы исчерпались, и Союз, теперь мирно лежавший на чужих руках, стал тихо скулить:       — Нет, не нужно.. Я не хочу. Я не буду больше.. оставь меня в покое.. Остановись. — бредить он начал томно, с закрытыми глазами, тяжело дыша, — Мне больно, я не хочу.. — Совет почти перешёл на стоны, однако, сил разговаривать больше не было. Он просто сжался, не в состоянии выбраться из пучины бредней. Всё это время Рейх удивлённо наблюдал за ним. Однако, он не сразу понял, что речь шла отнюдь не о нём.       — Союз, это я, Рейх. Слышишь меня? Успокойся, я рядом. — дабы привести в чувства, немец стал более ласково гладить его, шепча разные слова поддержки. Мокрые волосы, вьющиеся на кончиках, прилипали ко лбу и щекам, пока Рейх бережно убирал их, заправляя назад,— Я сейчас приду. — альфа пулей помчался на кухню за стаканом воды и другими, не менее полезными таблетками.       Жаропонижающее он смог растворить в стакане, после чего отнёс его социалисту. Температуру, пусть и не самыми простыми способами, но нужно было сбить.       — Что это?       — Простая вода. Пожалуйста, выпей, тебе станет лучше. — приземляясь на край постели, Рейх протянул ему стакан.       Совет, конечно, с неохотой, но начал пить. И потом прозрел, что брыкался зря. Вода увлажнила пересохшее горло — блаженное чувство утолённой жажды наконец-то посетило русского. Он невольно улыбнулся и прикрыл глаза. Рейх слабо улыбнулся в ответ. Благо, СССР ничего не почувствовал и не понял, что на самом деле намешано в воде.       — Тебе лучше? — держа уже опустошённый стакан в руках, сказал немец.       — Да, думаю. — уже более бодро говорил Союз. Жаропонижающее ещё не начало действовать, однако простой стакан воды и правда пошёл ему на пользу. — Спать хочу.       — Тебе нужен сон, отдыхай. — мягко ответил немец, опять погладив его по голове.       Расслабившийся Совет послушно закрыл глаза, немного поёрзав, и лёг поудобнее. Рейх сидел у его кровати какое-то время, а потом, убедившись, что тот уснул, прошептал:       — А я побуду рядом.       Немец словно сторожил его сон, охранял его покой.. и не забывал любоваться им, пока Союз пребывал во сне, конечно же. На цыпочках, нацист вышел в мрачный коридор, взял из сумки какой-то блокнот, немного шершавый, на кольцах, с акварельными листами. Немец наслаждался тишиной, изредка посматривал в зашторенное окно — ни на шаг не отходил от постели Союза. На чистом листе стали вырисовываться знакомые силуэты. Мягкие черты лица, веснушки, волнистые пряди, тёплый и уютный зелёный свитер, строгое, казалось бы, пальто с поясом, шнурованные берцы и мягкие губы. Рейх умел придавать объём и настроение своим работам — он рисовал Союза с веткой сирени в руках, такого счастливого и радостного. Душа ликовала, стоило Рейху лишь посмотреть на него вживую. Хотелось бы верить, что Сов действительно доволен жизнью.