Время — песок

— Валерий Алексеевич, к вам снова посетительница, — тот же дежурный заглянул в палатку штаба, где Борис и Валерий сидели над картой Киевской области. Они переглянулись. — Неужели это… — начал Борис. — Добрый день, коллеги! — с непотопляемой жизнерадостностью сказала Ульяна Юрьевна Хомюк собственной персоной, обходя дежурного и являя их взорам свою беспорядочную каштановую копну волос, блузку с бантом и юбку-карандаш, будто только что сошла с кафедры в каком-нибудь вузе. — За последнюю неделю кордонов стало больше. К вам всё труднее добираться. — Я сделаю вам пропуск, — улыбаясь, пообещал Борис. Ульяна обнялась с Легасовым, а Борису пожала руку, вежливо, но крепко. — Но вы ведь не просто так проделали весь этот путь? — предположил Щербина. — Не просто, — она кивнула, когда Легасов пододвинул для нее стул, села, расправила юбку и устремила на них пронзительный взгляд. — Я приехала обсудить предстоящую конференцию МАГАТЭ. Борис застонал. — Есть в мире хоть какие-то секреты, о которых вы не знаете? — Я работаю на военных, — напомнила Ульяна. — Мы кое о чем осведомлены. Борис поставил еще два стула — для себя и Легасова — и они втроем сели в тесный кружок, соприкасаясь коленями. — Что все-таки произошло в больнице? — не сдержал любопытства Борис. Ульяна сразу посуровела и скрестила руки на груди. — Извиняться не буду. Я была права. Они пустили беременную женщину к мужу, умиравшему от лучевой болезни. Я оттащила ее, высказала медсестре за то, что пускают в палату посторонних… — И тут она, видимо, спросила, а кто, в таком случае, — вы? — предположил Борис. Ульяна насупилась. — Что будет с той женщиной? — подал голос Валерий. — Есть шанс, что она не облучилась? — Хотела бы я ответить да, — тихо сказала Ульяна. — Но, боюсь, шансов нет. Я опоздала. — Это не ваша вина, — Валерий коснулся ее руки. «И этого человека они собираются купить должностью», — подумал Борис, глядя на него. — Давайте вернемся к главному, пока мы можем говорить приватно, — предложил он. — Да, разумеется, — Ульяна извлекла из своей бесформенной сумки на длинном ремне кипу каких-то бумаг. — Здесь всё, что мне удалось узнать, — сказала она, передавая всю пачку Легасову. — Это свидетельства инженеров, работников станции. На полях — мои собственные заметки. Они должны помочь. Борис занервничал. — Что ты собираешься говорить на конференции? — спросил он Легасова. — Напомню, что комитету госбезопасности не нужна правда, какой бы она ни была. Только оправдания. Они хотят успокоить Запад. Легасов поднял брови. — И какой ценой? — взвилась Ульяна. — Вы знаете, куда завела их ложь? — она снова принялась ожесточенно копаться в сумке и достала оттуда газетную вырезку, изрядно помятую. — Вот, читайте. Читайте же! — она почти силой вручила ее Борису. Это была заметка из какой-то украинской газеты. В ней говорилось, что первого мая в Киеве прошел парад, на котором присутствовал практически весь город, в том числе члены правительства со своими семьями. — …со своими семьями, — дочитал Борис и поднял взгляд. — Ну и что? И тут он понял. — Первого мая? — переспросил он упавшим голосом и посмотрел на Легасова. — В тот день, когда… — …облако достигло Киева, — закончил Валерий. Снял очки и принялся тереть глаза. — Они ничего не сказали людям, — произнесла Ульяна, и эта злая интонация никак не вязалась с ее мелодичным голосом. — Подставили под удар тысячи. Ради пропаганды. Я видела фотографии с этого парада. Там были женщины, дети… Легасов убрал руки от лица и поднял голову. Борис понял, что слова Ульяны попали ему в самое сердце. «Нет, они его не купят, — подумал он. — Надо как-то деликатно предупредить его, что он на крючке у КГБ. Если выступит против них — пойдет на дно, а за собой и меня потянет. Плакала тогда моя должность… И пенсия… И правительственная квартира. Они у меня всё отберут». — Это ужасно, — сказал Легасов. «Согласен, ужасно. Я неприхотлив в быту, но уже привык к комфорту. Я умираю. Имею я право умереть в собственной пятикомнатной квартире?» — думал Щербина. — Вот именно. Я настаиваю на срыве покровов, — заявила Ульяна. — Но вы, как мне кажется, колеблетесь? Почему? «Неужели он решил подумать обо мне?» — с надеждой вскинул голову Борис. Но Легасов на него не смотрел. Он смотрел на бумаги, лежащие у него на коленях. — У нас ведь всё равно пока нет внятного объяснения, — сказал он. — Мы не можем просто назвать этот реактор ненадежным. Я его уже много лет критикую, но даже эта авария — не аргумент для министерства энергетики, пока мы не нашли истинную причину. Я благодарен вам за работу, Ульяна Юрьевна. Эти данные я использую в докладе. Но, чтобы отстоять свою позицию, нам понадобится нечто большее. Какие-то факты, не известные исполнителям. Что-то, о чем знало лишь руководство станцией. Но от них нам ничего не добиться. Они арестованы, а КГБ не знает, где именно нужно копать, да и не ставит себе таких задач. Они просто накажут причастных. А реакторы продолжат работать. Это какой-то замкнутый круг. Он, похоже, был в неподдельном отчаянии. Ульяна молчала. Борис встал и прошелся по палатке. Рядом с этими двоими совесть, как ее ни глуши, поднималась в полный рост. «Правительственная квартира? Пенсия? И это — твои аргументы? — обратился он к самому себе. — Да, страшно потерять это. Но еще страшнее — утратить человечность. Подставить под удар женщин и детей. Неужели ты сможешь жить так, зная, что ничего не сделал? Или ты думаешь, что получится забрать всё это в могилу? А Шарков… Да к чёрту Шаркова!» — У нас есть свидетель из руководства, — сказал он, останавливаясь в центре шатра. — Заместитель главного инженера Дятлов. Он был старшим по должности на станции в ночь аварии. И сейчас он в больнице. В той же, где вы давеча так эффектно выступили, Ульяна Юрьевна. На обоих устремленных на него лицах появилась робкая надежда. — Я помню Дятлова, — сказала Ульяна. — Он был мелким начальником отдела, и вдруг в одночасье совершил карьерный скачок сразу до заместителя главного инженера. Если ему поручили проводить испытания в ту ночь, значит, он действовал с разрешения директора станции Брюханова и главного инженера Фомина! Это заговор! — Вероятно, — начал Борис и сухо закашлялся. — Ерунда, — сказал он в ответ на встревоженный взгляд Легасова. — Наверное, простыл. Так вот. По моим сведениям, через несколько дней Дятлова переведут под стражу, но сейчас я могу организовать встречу с ним. — Тогда нужно поспешить, — сказала Ульяна и тоже поднялась. — Я поеду к нему. Он может оказаться последним недостающим фрагментом в нашей картине. Найдем изъян в конструкции РБМК — остановим их все! — А их много? — поинтересовался Борис. Ему совершенно не улыбалось ехать куда-то еще в случае очередной катастрофы. — Немало, — ответил Легасов. — Сейчас на территории Советского Союза работает шестнадцать таких реакторов. Борис поперхнулся. — То, что произошло здесь, может повториться где угодно, — встряла Ульяна. Легасов утвердительно склонил голову — Только, ради бога, не упоминай об этом на конференции МАГАТЭ. Шарков тебя расстреляет, — сказал ему Борис.