- - - - - - - - -
Несмотря на его усилия осознать себя, избегать Шамбала, при этом сохраняя уважение в их глазах, Гэндзи продолжает пересекаться с ним. Часть объясняла это тем, как легко он мог подкрасться — Дзенъятта был одним из немногих монахов, которые предпочитали больше парить, нежели ходить. Другая же заключалась в его настойчивости. Дзенъятта упорно узнавал о киборге все больше и больше, с убедительностью его тона и небрежностью, позволяющей легко общаться с ним. Гэндзи рассказывает ему о местах, в которых смог побывать, как Гибралтар, пустыни и убежища, о любимых животных: "Воробьи и перепелятники... ха-ха, на самом деле серые лисицы", — даже о фильмах, которых как любил, так и ненавидел. И с удивлением обнаруживает интерес Дзенъятты к кинематографу: — Хал-Фред Глитчбот. Хотя с его фильмами все в порядке — его личность нуждается в доработке. Слышал ли ты об Уве Булан? — в его голосе слышится взволнованная нотка. Любопытство Дзенъятты к еде и иностранное понятие вкуса заставили Гэндзи признать некоторые свои любимые блюда и облегчение от того, что он все еще мог наслаждаться дымящейся миской тут и там. — Ты хотел когда-нибудь попробовать что-то на вкус? — Гэндзи посмотрел на Дзенъятту в ожидании ответа, наблюдая вместо неподвижного лица за светящимися сферами, окружающими его. — ...ты получаешь от этого огромное удовольствие, верно? Тогда да, да, я хочу. То же самое и с запахом... хотя я понимаю, что вкусы и ароматы бывают как хорошими, так и плохими, — он безмятежно плывет рядом с Гэндзи, который, в свою очередь, встает, чтобы соответствовать его росту. — Да... Но я думаю, что наслаждение действительно хорошей едой компенсирует все те моменты, в которых я съел что-то ужасное. — Понятно. Значит, оно того стоит, — Дзенъятта складывает руки вместе, продолжая плыть. Проходит совсем немного времени, и тишина перестает устраивать Гэндзи: — У меня вопрос. — Да, Гэндзи? — Есть ли вещи, которые омники могут чувствовать, а люди — нет? — Довольно много, — Дзенъятта, кажется, напевает в раздумье, — магнитные поля, определенные длины волн, информация. Полагаю, это будет также трудно объяснить, как тебе — нам. Думаю, единственное, в чем мы сходимся, это... — он усмехается, — наше зрение. О, и слух. Гэндзи не может не улыбнуться в ответ: — Забавно. А твое чувство физического контакта... — Обычно мы не можем чувствовать давление. Температура же... мне чужда. Мое тело и программирование просто стабилизируют ее. — Значит... боль и удовольствие... — Гэндзи рассеяно сжимает руки в поисках какой-нибудь реакции от своих иссохших нервов. Плечи Дзенъятты опускаются: — Когда мы что-либо чувствуем, физически, это обычно боль. Всякий раз, когда наши тела повреждены или замыкается провод при перегрузке — боль. Но я также считаю, что мы тоже можем испытывать удовольствие. — Он соединяет ладони и кладет их на колени, а затем разворачивает ноги и становится на землю, прямо рядом с Гэндзи. Гэндзи осматривает его с ног до головы и осознает, насколько редко монах не парит. Прежде, чем продолжить, Дзенъятта позволяет ему наблюдать: — Знаешь, мы оба чувствуем боль и наслаждение через электричество. И это... завораживает, то, как внутри тебя все напрягается. Я думаю, что люди вместе с усилениями, всем, что связывает их нервную систему с микросхемами, испытывают с нами нечто похожее. Дзенъятта останавливается, запнувшись на этой мысли. Потом он понимает. — Гэндзи?.. Тот был совершенно безмолвен. Но звук его имени выводит Гэндзи из оцепенения, огни его тела вновь вспыхивают неоново-зеленым оттенком. — А... прошу прощения... — Все в порядке. Я тебя утомил? Хочешь уйти, Гэндзи? Гэндзи поднимает руки: — Нет, нет, ты дал мне пищу для размышлений. Но... — остановившись, он выпрямляется. — Хм... Думаю, на сегодня этого достаточно, спасибо. — Я понимаю. Тогда пойду и подзаряжусь. Береги себя, Гэндзи. Дзеньятта отворачивается, его сферы устремляются вслед за ним. Он слышит, как киборг тоже поворачивается, делает шаг вперед и останавливается. — И последний вопрос? — Дзенъятта посмеивается и разворачивается обратно к застенчивому киборгу. — Как ты узнал? — Гэндзи смеется под маской. — Мне любопытно. Почему вы называете это "Ирис"? — Хм... Ирис? Что же, и каковы твои теории на этот счет? — Дзенъятта подлетает ближе. — Ну, большинство омников не производятся с глазами, подобными человеческим... Будь у вас радужка... — Ты уверен? У нас все еще есть кое-какие датчики. Ты хоть знаешь их расположение? Гэндзи застывает. Смотрит на девять точек лицевой панели Дзенъятты, а после - на две прорези. По правде говоря, он не совсем уверен... — А что, если мы говорим о цветах, называемых Ирисами? — Я не вижу их вокруг монастыря... — Но, ах, сейчас зима. — Дзенъятта усмехается. — Кто знает, расцветут ли они весной. — Ты еще больше сбиваешь меня с толку... — Гэндзи дуется на него изо всех сил. К счастью, монах этого не видит... Постойте, могут ли омники видеть сквозь металл? "Черт". Он надеется, что нет. — Ха-ха. Это нормально — быть любопытным, смотреть на разные возможности. — Дзен похлопывает по его плечу и кивает: — Однажды я покажу тебе свой ответ. А пока поразмышляй над этим. Подумай над словами, озвученными моими братьями и сестрами.- - - - - - - - -
Бывают ночи, когда он становится осведомленным о каждой функции и звуке своего тела, пульсации протекающих жидкостей: синтетических и органических. В такие ночи он заставляет себя думать, пока не заснёт, думать и становиться чистым антифизическим "Я", дабы ему не пришлось осознавать странность своего существования. Он был таким другим, таким иным. И такими же были его мысли с тех пор, как он присоединился к Шамбала. Он осознает различия между монахами, которых он раньше считал единичными, заводскими копиями или, по крайней мере, почти идентичными. У старых монахов, таких как Мондатта, за многие годы накопилось достаточно запасных частей и свежих покрытий. Тут и там несоответствующий металл. Сколы краски и царапины. Впрочем, Гэндзи давно не смотрел только на образы. Он узнал, что многие монахи пришли из совершенно разных слоев общества. Одни пережили кризис, другие описывали свои воспоминания о нем без искажений. Были те, кто какое-то время служил, были и другие, восставшие, как только их осознание пришло в мир. У них были свои причуды в разговорах. Некоторые шли, некоторые топтались на месте. Были индивидуумы, которые гуляли только вместе с Мондаттой. Они имели собственный вкус моды, как, например, увлечение Дзенъятты оранжевыми штанами. Дзенъятта был другим... слишком отличным от остальных. Гэндзи осознал, что теперь его тянуло к этому мятежнику. Шамбала не всегда были согласны с ним, и из-за этого Гэндзи беспокоился о нем, с едва заметным намеком.- - - - - - - - -
Гэндзи вспоминает, как ему всегда нравилось выделяться. Он был плейбоем, душой компании, паршивой овцой семьи Шимада. Тогда он был в порядке, будучи изгоем. Но не больше, думает он про себя, ведь сколько раз люди уходили с его пути, сколько раз они смотрели на него как на красивый экспонат. Все это время он был лишен удовольствий, которые могли испытывать даже омники, несмотря на их новые ощущения и высшие сущности, в которых они могли найти утешение. Он завидует машинам, которые продолжают бороться с мыслью о том, что у них есть душа. Он почти мог поверить им, поверить Дзену. Гэндзи хотел быть другим, но не больше. Не таким, как сейчас.