rloveution

Чунмен мягко поглаживает чужие волосы, запуская в пряди грубые пальцы. Сехун мычит, прикрывая глаза, но не дёргается. Играть с Чунменом опасно, пускай делает, что хочет. А Сехун потом получит вознаграждение. Каждый листик календаря отрывался с огромным удовольствием, пока у Сехуна млело всё тело в предвкушении весны. Ведь на всю весну и лето Чунмен его отпускает домой. Домой, где Сехун обязательно расскажет о «клевом универе» в Калифорнии, красивой девочке и высокой стипендии. И совсем промолчит о том, что когда сентябрь захватит мир в свои тёплые дождливые пальцы, Сехун соберёт пожитки и уйдёт в свой Ад. Ведь Чунмен ждёт. Ждёт в своём загородном доме, где обязательно сделает что-то весёлое! Например, подсыпет немного стекла в кашу, чтобы потом с улыбкой наблюдать, как его Персефона давится собственной кровью. Сехун повелся так тупо. Нежный и хрупкий Чунмен называл себя цветком, когда Сехун встретил его впервые в старшей школе. Такой красивый и умный, Чунмен поразил юного Се. И это стало его ошибкой. Потому что цветок был создан самим Аидом. Потому что Сехун после «ночёвки у друга» просто пропал со всех радаров на долгие месяцы. Чунмен, маниакально помешанный на мифологии, назвал Сехуна Персефоной за его неосторожность, за то, что он пошёл за цветком по имени Чунмен. А Чунмен заботливый. Кормит, любуется, пока руки крепко обнимают шею Сехуна. Может избить, изнасиловать и довести до полусмерти. А потом… А потом Сехун ляжет на чужие колени, позволяя гладить себе волосы. Потому что зима отступает, потому что совсем скоро такая долгожданная свобода. А Чунмен будто издевается, повторяя знаменитый миф шаг за шагом, подчеркивает ничтожность Сехуна, который просто боится убежать. Со временем даже сам Сехун понимает, что был рождён для Чунмена. Просто чтобы стать его живым мифом, не более. — Бедная, бедная Персефона… — ласково шепчет Чунмен, достав небольшой нож из кармана, пока Сехун напрягся, ведь шрамы от прошлых порезов ещё болят. Правда Сехун ещё не знает, болит ему снаружи или изнутри. — Ведь солнце дало знак. Чунмен намекает на то, как тревожилась мама Сехуна, когда сын познакомил её со своим другом. Опять смеётся, высмеивает юную наивность и влюбленность — Думала, сорванные цветы не вянут. А вянут. Ещё и как. Лезвие серебра призывно блестит в свете лампы, прежде чем вонзиться в мягкое место между рёбрами, где у юной Персефоны должно быть, вроде как, сердце. Часы монотонно отбивают двенадцать. На календаре первое марта.