ветрено

Ветер холодный. Дует в спину, пронизывая до костей, вызывает дрожь и вытряхивает мысли из башки. Собой — закрыть малое, беззащитное и больное. Рыбка и так помрет, ей может и дня не осталось. Но закрыть и спрятать под тонкую рубашку почему-то кажется правильным. Может, протянет подольше, если позаботиться немного? Шань не знает. Думает, о себе бы научиться беспокоиться. Себя бы согреть, от ветра холодного укрыть, чтоб протянуть подольше. Думает, что в другой раз как-нибудь. Усталостью кроет, Рыжий не жрал с утра, живот урчит и эхом по телу раздаётся. Пусто там. В башке тоже пусто — нет эмоций, сердце не колотится с бешеной скоростью, тело умиротворенное, словно спит, только мысли бесцветные мошками носятся. Платежку за коммуналку завтра крайний день платить. Купить продукты и приготовить поесть себе и матери на завтра — у неё смена ночная, ей некогда будет. Нужно закрывать долг отца по счету в банке. С работы уволили. Экзамен по физике. Надо домой идти вообще-то. Рыбе банку побольше найти — он видел у мамы круглую вазу на шкафу в комнате. В душ сходить, смыть с себя очередной дурацкий день. Идти только что-то совсем не хочется — то ли ноги ватные, то ли асфальт поменял свои физические свойства и начал прогибаться под каждым шагом. Придурок там, наверное, сидит. Рыжий знает, сидит и ждёт. Продолжить хочет, поговорить, по мозгам катком проехаться. Обнять, может, хочет. Шань не дурак, хоть не шахматист, но ходы чужие продумать может. Он приходил к нему всегда, догонял и находил там, где не должен был. Он рядом даже сейчас, сидит в башке и не вылезает, давит лыбу свою смазливую, глазами дырку во лбу изнутри просверливает. Рыжий понятливый малый, но тут догнать не может — зачем в башке моей сидишь? Вылезай, давай, топай обратно, или вперёд, но своей дорогой. На месте со мной торчать не надо, ответственности за чужие поломанные жизни брать желания нет. Я тут в состоянии статики: иногда может хаосом ебануть. Тут из края в край, оно тебе на хуй не упало. Дай мне дышать спокойно. Не еби мозги, Бога ради. Он в точке этой стоит и не движется. Его внутрь неё засасывает, как в воронку, и он миллиметр за миллиметром проваливается. Рыжий бегать умеет. Но его засосало примерно на треть, поэтому бегать быстро уже не получается. Да и не хочется особо. Быстрые ноги пизды не боятся, говорят. Рыжий с этим выражением не согласен. Рыжий думает, пизды не боится тот, кто уже ее привык получать. Шэ Ли говна кусок, и это не секрет. Шэ Ли не стремно людям ржавыми кнопками уши прокалывать, кидать банки с газировкой в голову, угрожать заточкой и унижать. Шэ Ли на рыбу полумертвую поебать — ему человек нужен. Живой, мягкий и тёплый, с кровью горячей по венам, с менталкой поломанной, с комплексом неполноценности и синдромом отложенной жизни. Рыжий нужен ему, как сраный воздух. Рыжий нужен ему, чтобы сердце билось громче — так понятнее, есть оно там на самом деле, или так, плацебо. Безделушка за грудной клеткой. Шэ Ли — больной на голову психопат. Ему бы в клинике полечиться, пропить усиленный курс транквилизаторов, чтобы спал побольше и жизнь не травил никому. Рыжий вяло нахуй шлёт его. Сам напрягается, как в ловушку загнанный зверёк, понимает — ничего не сделаю я. Кулаками махаться смысла нет, рыба не выживет, а бегать быстро уже не получается. Бегать не хочется. Хочется, чтобы по-человечески было: просишь отъебаться, и от тебя отъебываются. Без крови, мяса, драмы и страданий. Но Шэ Ли говна кусок, и это не секрет. Игры. Игры, в которые Шань играет, отличаются от игр, которые предпочитает Змей. В этом их первая и основная нестыковка. Вообще-то именно из-за этого векторы их движения должны были разойтись по противоположностям, но нет. Змей так не считает, он считает, что если помог один раз, значит ему до конца жизни должны. Он считает, что Рыжий — потерянная им в детстве любимая игрушка, которой он любил башку откручивать, закапывать в песок и в воде топить. Он от Рыжего флешбеки в прекрасное детство ловит, наверное, вот и выпивает его душу до конца, насилует, извращенное удовольствие получает. Рыжему мерзко. У Рыжего тошнота под диафрагмой, у Рыжего глаза щиплет, его колотит, как лист на ветру, и сил нет в ногах — асфальт мягкий, втягивает. Рыжий сбежать хочет, Рыжий хочет запустить рыбу в мамину вазу круглую. В ту, которая на полке в шкафу. А потом под одеяло залезть, спрятаться, в вакуум спасительный погрузиться. Тишину послушать. Исчезнуть хочется, хотя бы на пару дней, чтобы не трогал никто. Может, поэтому и прыгает. Чтобы исчезнуть. Под водой скрыться, дать течению унести подальше, раз ноги не бегут сами. Отдать себя на растерзание реке, но не этим придуркам. Главное, чтобы пес сюда не пришел. Чтобы страх его не унюхал, чтобы сидел там, где сидит. Лучше, чтобы он уже спал сладко, в своей огромной будке, чтобы не двигался и не думал ни о чем. Пускай отдыхает. Пускай забывает. Пускай поймёт, как без него, без Рыжего, хорошо и спокойно. Нет Рыжего — нет проблем. Идиллия. Хэ Тянь не нужен тут. Нарвётся же, Змей — пидор конченный, мало ли, что натворит, и какую очередную остроколящую штуку достанет. Вода холодная. Отрезвился бы, будь он пьян, но Рыжий как стекло. Адекватен и рационален, даёт себе расслабить тело и трогает скользкое бетонное дно рукой — водорослями покрытое, немного мягко даже. Сумку держит крепко, там вещи, вещи денег стоят. Там вещи, которые дороже денег. Нужно продержаться ещё немного и выплыть чуть подальше. Можно свалить будет, по-тихому и без проблем. Жаль только, что рыба прожила меньше, чем, возможно, судьбой дано ей было. Рыжий вину за это чувствует. Он царапает локтями дно, когда чувствует, как за ногу хватают, за руку — уже после — больно тянут вверх — его слепит уличными фонарями, кислородом глотку обжигает. Смотрит по сторонам, не понимает пока, что проебался снова. Пизды не боится получать тот, кто привык ее получать. Он готовится вывезти любое говно на морально-волевых: лишь бы потом дома оказаться. В одиночестве, в тишине, где можно раны свои зализать, энергию восстановить хоть немного — ему подзарядиться надо. Аккум на нуле. Холодно так, что зуб на зуб не попадает, конечности немеют моментально — сейчас даже при всем желании не убежишь. Рыжий воду харкает на землю, дышать пытается, соображает туго: чувствует, как мокрая футболка с тела исчезает, в руках — ни сумки, ни контроля над ситуацией. Дезориентация полная, осознание приходит только тогда, когда спину жаром окатывает. Резко так, светло вдруг, сука, как днём. Он обернуться боится, но смотрит. — Я согреваю тебя. Шань думает, что лучше бы река его похоронила.