«Здравствуй.
Я уже не жду тебя в этом году, да и будем честны, в следующем тоже, но все же надеюсь, что ты не забыл про меня и про то, что я всегда надеюсь на твоё скорейшее возвращение.
Я не получил ни одного письма от тебя, что хоть и обидно, но и очевидно. Это письмо же, я отправляю с привязкой на тебя, так что ты не отвертишься от него.
Как у тебя дела? Как здоровье? Я всё же надеюсь, что всё хорошо, ибо частенько о тебе спрашиваю, хоть и никогда не получаю ни единого ответа.
Мать я не навещаю по твоему приказу, да и без него я бы к ней не ходил. Зато навещаю отца, кажется, он мне рад.
Все же я решил, что довольно взрослый для участия в экзамене на Хантера и подал заявку, которую мне одобрили и я пишу тебе это письмо между сборами. Знаю, ты злишься и готов меня выпороть за такое своенравие, но все же позволь мне самому решать некоторые вопросы моей жизни. Так что, когда ты получишь это письмо, если вообще получишь, я буду уже очень далеко и вряд-ли получу по загривку.
Но что бы то ни стало, я уважаю твоё мнение и надеюсь, что ты поймёшь и примешь мои решения с желаниями. С уважением, твой племянник Хироки.
03.06.xxxx»
Нежно кремовый цвет строчек явно указывал на правдивость слов о сборах, так как монохромный юноша никогда бы не позволил себе написать письмо карандашом, да ещё и цветным. Вскрыв для успокоения нервов другое письмо он действительно увидел такие же ровные строчки, только чёрные и уже написанные не на обычном А4, а на какой-то тонкой, будто шёлковой бумаге, с вычурными углами. Вздохнув, он пригладил волосы, бросил вопросительный взгляд на браслетик, который, как ему показалось, его пытался пристыдить, пару раз дёрнул за него, пытаясь понять, что собирается делать дальше, но внезапно пришедшее сообщение наконец-то привлекло внимание мужчины к телефону и тот, включив его, с удивлением насчитал около ста пропущенных и шестидесяти сообщений разной длины и наполненности. Отбросив телефон на прикроватный шкафчик, зевая, он обречённо потопал в ванну. Вернувшись через полчаса, в комнате, на своей удивление, он обнаружил лишнее тело, которое не наблюдалось до этого, а точнее тут быть не должно было. Иллуми, с безэмоциональным лицом открывал письмо одно за другим, читая и откладывая в отдельную кучку в хронологическом порядке. — Я не знал, что он писал тебе, — вместо приветствия сказал мужчина, обращая взор чёрных пустых глаз на подпирающего косяк Моро. Иллуми приветственно моргнул, возвращаясь к прочтению чужой корреспонденции. — Значит, ты плохо за ним следил, — растягивая губы в ухмылке, ответил запирающий дверь мужчина, скрывая собственное раздражение за дружелюбным тоном. Значит, большую часть недели мальчишка был предоставлен самому себе, а это вылилось в своенравие, что тоже не плохо, ибо когда человек показывает характер — это значит, что он у него есть, а если начинает скалить зубы, то либо желает получить по загривку, либо отстаивает свои права, что тоже худого не несёт. Всё-таки он воспитывает его в силу своих возможностей. — Я не нанимался в няньки. Ты платил мне только за присмотр, а не тотальный контроль, да и не слишком он и конфликтный, — встав с кровати, ответил он, уходя к окну и присаживаясь на стул. — Ты мне не отвечал. Парень перекинул ногу на ногу, посылая очередной свой взгляд, не переводимый, а потому напрягающий, считывая, как розоволосый задумчиво осматривает пустые конверты. — Я спал, — отмахнулся Моро, забирая стопку писем с кровати и перенося их на стол, присаживаясь напротив. — Зачем пожаловал? Иллуми вопросительно поднял брови немного склоняя голову, чтобы лучше видеть лицо союзника, прикрытое рукой. Как же, спал он. Косметика точно сама не налипла, да и волосы были не зализаны, а аккуратно зачёсаны и зафиксированы лаком, что тоже время. — Киллуа сбежал, а я направился за ним. Твой к тому времени уже ушёл. Дальше мне следить за ним стало не по пути. Решил, что одному будет скучно, зашёл за тобой. Знал, что сам захочешь проследить за мальчишкой, — всё также безэмоционально отвечал черноволосый парень, гоняя по столу булавку. — Ты не отвечал, я зашёл за тобой. Не бери на свой счёт, мне ты не нужен, просто всё равно бы встретились на экзамене. Рано или поздно. Хисока кивал слушая пустую, но очень информативную речь, кивая. Поначалу, в письмах не было смысла. Обыкновенные рассказы о том, как идут дела, как учёба, какая обстановка в городе, где он живёт. Кажется, что мальчик вырабатывал свой стиль письма и словооборотов, ибо с каждым новым письмом строчки становились аккуратнее, а язвительность более скрытой за оборотами и метафорами, что тоже очень хорошо. — Если тебе это интересно, то Хироки стал частым гостем в кабинете директора за свою неимоверную язвительность и самомнение, — Хисока поднял взгляд и искривил бровь, будто вынуждая оправдываться за такую оценку мальчика. — Я цитирую слова директора. Не больше. Мужчина кивнул, ибо только что наткнулся на подробное объяснение мальчика причин, по которым он ходит к директору, как на воскресную молитву. «Я не язвительный, я говорю правду и не моя вина, что им это не нравится. Я честно ответил, что опоздал, так как не хотел вообще приходить; что не я затеял драку, но и отказаться не мог, ибо в ином случае моя честь была бы запятната; что мои родители не приходят на собрания, так как матери вообще плевать, а отцу не до этого. Их вина, что не хотят слышать правду, и не моя, что я её им говорю…» — Так, ты пойдёшь. Золдик поймал взгляд отложившего кучу бумаги и удивлённого, если не шокированного мужчины напротив. Мужчина скрестил руки на груди. — Ты уже не предлагаешь, ты уже утверждаешь, что я пойду. — Так ведь ты всё равно пойдёшь. В этом мы похожи, — ответил черноволосый, аккуратно разминая затекшую шею и вставая, — жду тебя за дверью. *** Верегос — один из самых больших городов континента, учитывая, что почти единственный город, в котором есть все для нормальной жизни. Город туризма, наживающийся на обманах дурачков, карманных махинациях и тому подобном. В общем и целом он существует на плаву, только из-за охотников, которые облюбовали сей град, благодаря его расположению и связи с другими городами континентов. Тут тебе и дирижабли, и кораблики — уматывай куда хочешь, ибо пешочком по океану ещё никто не ходил, да и не пойдёт. Для проезжих туристов здесь натыканы приличные забегаловки, в которых можно даже поесть местной кухни и не слечь завтра с кишечной палочкой; отели также довольно хорошие — обслуга вежливая, да услужливая, что тоже является невероятным плюсом, которым пренебрегают многие столичные заведения; множество «рынков», где продают всё, что можно унести в руках, а если нельзя, то купи доставку. Так что город был точкой собрания разных людей с разными целями, начиная с карманников и попрошаек, а заканчивая охотниками и теми, кто претендует на это звание. — Нам туда, — указал на маленький ресторанчик, мужчина с красными глазами и лисей мордочкой, наблюдая за сменяющимися эмоциями на лицах людей, которых ему довелось провожать. Самая удивительная и интересная компания, что он вообще когда-то видел. — Да не может того быть! — рявкнул на половину улицы, высокий мужчина в костюме. Выглядел он лет на двадцать, что ещё больше подчёркивалось строгим костюмом, дипломатом-сумкой, очками как у Лепса и не очень опрятной причёской. В общем пять из десяти по рейтингу «самый красивый мужчина, что я когда-либо видел». Провожатый состроил всепрощающую мордашку, принимаясь выталкивать громогласному, что не всё золото, что блестит, а если блестит, то не факт что что-то. Мужчина делал вид, что глубоко оскорблён такому к нему отношению от ассоциации охотников. — Логично, — тихо сказал блондин, прикасаясь к подбородку и прикрывая глаза. Юноша в традиционном костюме некоего клана выглядел слишком запоминающимся и если тот собирается делать карьеру убийцы, то что-то нужно пересмотреть в стиле. Красивое лицо, тонкие аккуратные запястья, выглядывающие из рукавов, тонкий стан и блестящие на солнце волосы, ясно дают понять, что перед нами или столичная цаца, или человек не особо обременённый работой в шахтах или полях. Семь из десяти по рейтингу «самый хорошо выглядящий человек, прошедший не один километр». Рядом, молча, но внимая, стоял совсем ещё ребёнок, с колючими торчащими волосами, которые заставляли задуматься о причине их колючести и количестве лака для волос если это не генетически. Невысокий, но кто бы говорил, загорелый, юркий и прыткий, что видно по ногам и телосложению, большие наивные глаза, тонкие брови домиком, что делали его лицо ещё более удивлённым от всего, что творится вокруг него. Наивность в таком возрасте могла говорить только о том, что малец воспитывался в изоляции на отдалённом острове или утопическом мире, что не возможно, так что мы все склоняемся к тому, что это всё-таки остров, да ещё и где-то в «хуево-кукуеов» — полные дебри. «Восемь из десяти по желанию вернуть ребёнка домой, а родителям дать в лоб». Компания довольно громко переговаривалась, привлекая внимания людей на улице ровного до того момента, пока улицу, да и несколько подворотен и улочек в добавок, не озарил громкий вопль боли. Орали так, будто человеку отчекрыжило руку трамваем, так ещё и машинист чисто угорал над потерпевшим, но нет. Аннушка, на которую мы так привыкли ссылаться совершенно точно сегодня не приливала масло, а комсомолка не вела трамвая. Тут было нечто иное. Как-то резко позабыв зачем они сюда пришли, компания принялась продираться через толпу, окружившую место действа на подобии амфитеатра. Мальчишка резво проскочил между людьми в первые ряды, а вот его компаньонам пришлось активно поработать локтями, за что черноволосый чуть не получил корзинкой по лицу от девушки, которую он так неудачно схватил за грудь. Действие разыгрывалось нешуточное. На брусчатке, корчась от боли, прижимая выгнутую под неправильным углом руку в локте к груди, вопя что есть мочи, валялся мужчина неопределённого возраста с расквашенной губой в давней драке, прикрытой капюшоном головой из-под которого торчал нос, да губы, в пыльной потрёпанной одежде. Над ним, спиной к зрителям и громкой троице, стоял невысокий парень, выставив одну ногу вперёд и по свойственным складкам на дорожном плаще — со скрещенными руками на гуди. Голову его прикрывала шерстяная черная ткань, так что судить о возрасте было невозможно, но всё-таки стоило пытаться основываясь на голосе, совсем ещё юношеским. — Стоит извиниться если задел человека в толпе, — звонкий голос как-то перекрыл вопли, отражаясь в многочисленных оконных рамах, звеня колокольчиком, — этому учат даже малышей. Нагнувшись над потерпевшим, он схватил его за капюшон, поднося его почти в плотную к выглянувшему, на всеобщее обозрение, острому носику. — А вот за кошелёк, стоит тебе сломать ещё и вторую руку, — уже совсем тихо прошелестел он, всё также слышимый всеми. Откинув от себя мужчину, с которого соскользнул капюшон обнажая плешивую голову и неказистое лицо, парень крутанулся лицом к публике, артистично поднимая руки на уровень своей груди, резко разводя их в стороны. — Люди, я поймал карманника и не хотел причинять ему вред, — откровенно врал парень, активно жестикулируя и играя мимикой лица, очаровывая людей, что с его внешностью было и не удивительно. Из-под чёрного плаща выглянул и блеснул на солнце удивительной чистоты и синевы кристалл, который юноша мгновенно убрал, чтобы не мешал. — Я предлагал ему разойтись мирно, но увы, — погрустнев, скрещивая руки на груди, вещал он, — мужчина отказался. Он не извинился, да ещё и назвал меня не очень приличным человеком, а точнее отребьем, коим я и вовсе не являюсь! Ответьте, стоит ли мне ломать ему вторую руку? На огромное удивление ребёнка, да и его друзей, толпа мгновенно загомонила, крича, что поделом ему и да, можешь ему ломать вторую руку, чтобы не повадно было воровать. Какая-то женщина рядом с клановым юношей сцепила руки на груди, абсолютно очарованная ядовито поблескивающей полуулыбкой. Она пару раз покраснела, что-то бубня себе под нос, потом покраснела, поймав взгляд ничего не выражающих скучающих глаз, ахнула, и совсем не по приличиям рухнула в обморок, но совсем не такой, о котором мог читать парень. Барышни в книгах падают назад, иногда даже прокручиваясь на месте, в руки кавалеров. Временами они же заваливаются в бок, прикладывая руку ко лбу, драматично вздыхая. Но тут, случилось совсем неправильно и он не успел даже поймать, падающую лицом в брусчатку даму, даже не предупредившую никого о своих действиях. Философски наплевав на это действо, тем более, что к ней уже подоспела помощь в виде мужа, судя по парным кольцам, который бурчал и обещал серьёзный разговор леди, расквасившей нос в результате влюблённого обморока, парень тряханул прикованного к актёру большого театра, мужчину. — Леорио, — прошипел он, тряся того за рукав, но куда уж там. Кажется, что мужчина потерял оставшийся мозг и совсем не понимал, что происходит, пялясь на все ещё чего-то ждущего юношу, в позе Христа спасителя. — Леорио, чёрт тебя дери, — шлёпнув того по лицу и наконец добившись хоть какой-то реакции, а именно скривившегося лица и недовольного бурчания. — Чего тебе, Курапика? Юноша заставил того пригнуться, вынуждая того смотреть ему прямо в кошачьи глаза. — Я не знаю, что они все так взбеленились, но тот парень явно перегибает палку. Я только что видел, как дамочка рухнула в обморок, а это третий ряд! Ты представь, что творится на первом. Я даже от сюда едва отвожу взгляд, а Гон в первом! Кажется шипение кошки дошло до отуманенного мозга мужчины и тот, поправив очки, ринулся на первые ряды через беснующихся наблюдателей. На их всеобщее удивление, Гон смотрел на парня серьёзно, но не агрессивно. Будто не разделяет его желания сломать тому руку, но мешать не будет, ведь тот сам был виноват. Парень, в свою очередь, налюбовался на дело рук своих, со скучающим интересом и вернулся к отползающему мужчине, наступая на конец оборванного плаща. — Будешь извиняться? — спросил он, скрещивая руки на груди, приоткрывая цветы вьюна, аккуратно вживленные в ткань белой рубашки на левом рукаве от запястья и до плеча, переплетаясь с чёрными резинками на рукаве «фонарик». Мало было видно под капюшоном, помимо острого подбородка и тонкой линии улыбки, но лежащий шулер мог поклясться, что глаза под тканью блестят блеском маньяка вивисектора. Сглотнув слюну, он хриплым от криков голосом прошептал слова извинения и попросил пощады, замечая, что мгновенно потерял интерес столь своеобразной персоны в лакированных ботинках с серебряной цепочкой шнуровки. Кажется, его будут мучить кошмары. — Спойлер, — уперевшись в колени, промурлыкал он, — кошель был пустой. Губы его растянулись в улыбке победителя и он, выпрямившись, снова обратился к публике, но уже с извинениями за такую публичность, объясняя это тем, что такие дела стоит привлекать к огласке, чтобы другим было неповадно. Сообразив лёгкий поклон, он повернулся на девяносто градусов одним движением, легко вышагивая в сторону той самой забегаловке, в которую направлялись наши путники. — Мерзкий типок, — наконец отошёл мужчина, обозначенный как Леорио, разглядывая рассасывающуюся толпу. Кажется, что не все понимали, что сейчас происходило, как и улепётывающий в подворотню карманник. — Не пойму только, как он так внимание к себе привлёк. Курапика пожал плечами. — Он просто человек такой, — попытался объяснить ситуацию Гон, но заметив, как на него смотрят его собеседники, глупо улыбнулся. — Ну знаете, когда я на него смотрел, то складывалось ощущение, что так и должно быть. Это как самочувствие собой разумеющееся. Он сверкает и выделяется, а это всегда привлекает внимание людей. Да и пахнет от него цветами дурмана, может это их лепестков дело? Леорио хмыкнул, находя взглядом проводника, слишком задумчивого и недовольного. — Вот что я вам посоветую, — произнёс он, подходя к беседующим. — Держитесь от него подальше. Объяснить это не могу, но что-то в нём есть опасное и непонятное, а такие люди способны на подлость, — глаза его, когда он говорил, как-то странно блеснули, будто подтверждая сказанное. Троица согласно кивнула, то ли не желая препираться, то ли действительно соглашаясь со словами мужчины. Получив напоследок приятные слова они, весело переговариваясь, вошли в комнату, которая через некоторое время двинулась вниз. Болтая между собой, они как-то сразу даже не обратили внимание на подпирающего стену со стороны двери того самого парня, странно улыбающегося. — А я вот думаю, — влез в середину разговора он, с удовольствием подмечая перепуганный лица людей, греющие самолюбие. — что на подлость способен исключительно слабый человек как и душой, так и телом. Готовы оспорить? Взгляды, устремившиеся на него, совсем его не волновали, а даже напротив, льстили, и он, с тихим стуком каблуков об деревянный пол подошёл к столу, за которым сидели беседующие, без разрешения отодвигая стул и присаживаясь. Разговор резко прекратился и по комнате плыл звук закипающего мозга от злости Леорио и едва различимое хихиканье парня, пахнущего дурманом. Гон посмотрел на его лицо, стараясь разглядеть то, что скрыто капюшоном, но даже едва различая нос, бросил гиблое занятие, переводя взгляд на шнуровку плаща. То, что говорил этот парень действительно звучало правдиво, но только он хотел сказать, что согласен с его мыслями, как Леорио, взвинченный ещё недавним представлением, не забывший, что тот предлагал сломать руку мужчине за неудачное воровство, вскочил с места, тремя громкими шагами пересекая не такое уж и большое расстояние их разделяющее, зависая над самым ухом, пытаясь выглядеть хоть на треть устрашающе от странной харизмы излучаемой парнем. — А тебя разве не учила мамочка, что подслушивать нехорошо, — прошипел он, нависая громовой тучей, над абсолютно спокойным оппонентом. Парень хмыкнул. — Что вы, — отмахнулся он, даже не смотря на пыжащегося мужчину, любуясь картиной над головой ребёнка. — Я не подслушивал. Просто вы говорили это так громко, что было бы удивительно, если бы я это прослушал, — воскликнул он, проворачивая запястье, будто выписывает пальцами восьмёрку. — И если вы думали, что упоминание моей матери делает вас хоть чуточку круче, то вы глубоко оплошали ещё на стадии разработки упрёка. Но я предлагаю скоротать время в лифте, ведя разговор о чем-то интересном, вы так не считаете? — повернув голову в сторону блондина, задал вопрос он, расцветая скромной улыбкой, не напрягая ни одну мышцу лица. Как подбородок казался отлитой маской, так он и остался. Курапика кивнул то ли от безысходности, ибо никуда он деться не мог, то ли из-за манер, что требовали подхватить разговор. Путник, к тому времени, совсем уже наплевавший на нависающего над ним мужчину, обратил свой скрытый взгляд на ребёнка, дожидаясь аналогичного кивка, но уже действительно улыбаясь, скупо, но честно. — Так вот, я считаю, что подлость можно ждать от труса и слабака. Вы можете согласиться или нет, как вашей душе угодно, но приму ответ только с доказательством. Он откинулся на спинку стула, перекидывая ногу на ногу, переплетая пальцы в замок и ставя его на возвышающееся над столом колено, позволяя немного рассмотреть пышные рукава рубашки, ажурный воротник, завышенную талию черных брюк, поражаясь, кто вообще так одевается на экзамен охотника. — Я, наверное, соглашусь с тобой, — тихо пробубнил Гон, ощущая себя не в своей тарелке. Парень напротив мигом ожил и глаза, наверняка, озорно блеснули. — Даже тот карманник. Он не был готов дать отпор своей жертве, значит был слаб физически, а если он не может зарабатывать деньги честным образом, то слаб умственно. — Вот именно! — воскликнул он, мигом выпутываясь из своей неудобной позы и вскакивая, почти ударяя макушкой Леорио по подбородку. Тот, недовольно бурча, хлопнулся на своё место, ловя утешительный взгляд Курапики: «Раз уж нам достался столь эксцентричный попутник, то куда деваться?». — А если посмотреть дальше своего носа, — внезапно вставил своё слово Леорио, вызывая горестный вздох у рядом сидящих. Парень обернулся на него, с дрожащими уголками губ, на белоснежном лице, резко опуская руки, хлопая ими по бедрам, моментально вставая в позу «я тебя внимательно слушаю», скрещивая руки на груди и выставляя левую ногу вперёд. — Ведь не от хорошей жизни люди в воровство идут. Ты можешь сколько угодно рассуждать о «достойных и недостойных», но одно я могу тебе сказать точно, ты — холённый на вид и гнилой внутри человек, видевший мир из окон собственного дома, не можешь судить простых людей как… — Как ты? Этот вопрос прозвучал столь наивно и невинно, что казался продолжением речи пережитого Леорио, но сквозил таким ядом, что мурашки побежали по спине Курапики, на которого был обращён не видящий ничего взор. — У каждого свой ад и свои черти, — благоразумно остановил зарождающуюся потасовку Курапика, пытаясь понять — специально ли незнакомец доводит вспыльчивого Леорио или действительно говорит, что думает, но невзначай задевает струны чужой души. — Никогда не стоит утверждать, что пережил то, чего не смог бы пережить другой. Каждый побывал в собственном аду. — О, вы ценитель классики? — растянув губы в улыбке, промурлыкал он, с едва различимым акцентом. — Тогда я продолжу. У каждого своя боль и как нельзя измерить человеческое счастье, так и нельзя измерить и сравнить человеческую боль. Как не бывает меньшего зла и большего, так и не бывает меньшей боли и большей, ибо любая боль причиняет страдание. Его монолог был прекрасен. Говорил он так, будто говорил, что думал, затрагивая душу Курапики, красивыми и правильными словами. Хорошо поставленная речь, жестикуляция и частичная мимика выдавала в нём актёра, до глубины души. Внезапно остановившаяся комната подавила зарождающийся конфликт. Парень хмыкнул, поблагодарил за беседу и первым вышел в забитый людьми зал, жмурясь от гомона и спертого воздуха. Оглядевшись по сторонам и ничего не найдя интересного, он повернулся к своим собеседникам, хоть и вынужденным, цокая, чуя недоброжелательный взгляд долговязого мужчины, и проследил за движением ребёнка, который громко поздоровался со всеми, обращая на себя внимание около четырёхсот человек. В какой-то момент к ним подошёл маленький зелёный человечек. — Ваш номер четыреста, — протягивая плашку, сказал он, вынуждая парня пригнуться, осоловело хлопая глазами под капюшоном. — Нацепите его на грудь и не снимайте до конца экзамена. Он кивнул принимая плашку, аккуратно цепляя ее на левую часть груди, следя за тем, как опешившие спутники поступают точно также. — Я же даже не представился, — почесал затылок мальчик, подходя к безымянному, глупо улыбаясь. — Меня Гон зовут, — сказал он протягивая руку. — Гон, ты кому руку предлагаешь?! — прошипел Леорио, получая звонкую затрещину от блондина. — Хироки, — представился парень, протягивая руку в жесте дружелюбия.