Напиши мне новую жизнь

Всего лишь немного доброты, но именно этот, казалась бы, пустяк открыл ему путь ко всему, что он имел сейчас. Стивен Кинг. Доктор Сон.

      Приезд дяди Михни стал для Дины очень приятным сюрпризом: с этими любовными переживаниями и экзаменами Дина совсем забыла, что он обещался приехать. После вчерашней долгой пешей прогулки и стресса из-за экзамена Дина улеглась в постель почти сразу после душа. А утром её разбудил невнятный шум и знакомые голоса. Она, накинув халат, ещё совсем сонная, выползла посмотреть, в чём дело. — Вы чего тут шумите? — потирая глаза, она вышла в большую комнату. — А это вот, гость шумит, — отозвалась мама. Она тащила в кухню громоздкую сумку, набитую непонятно чем. — Какой гость? — Гость дорогой и долгожданный! — из коридора высунулся дядька и снял свою неизменную пастушью шапку в знак приветствия. — Дядя Михня! — Дина моментально проснулась и бросилась обниматься. Она не видела дядю лет пять, и очень ему обрадовалась. — Ух, ну и вымахала! — оценил дядя, — ни дать, ни взять — невеста! Дай погляжу-то на тебя, — он отошёл от племянницы и покрутил её за руку, — ну точно, невеста! Жених-то где? — Загулял жених, — ответил за дочь Дмитрий. Он помогал дяде Михне с огромными сумками. По всей видимости, он и ездил встречать, — дорогу ищет. Дин, переоденься хоть. — А я спросонок, мне простительно. А дядя Михня, наверняка всякого вкусного привёз! Я хочу глянуть! — Дина не скрывала восторга. — Иди, переоденься и умойся, потом посмотришь, не убежит от тебя ничего! — мама мягко выставила Дину из кухни. — О да! Тётя Дойна нагрузила, как вола, — дядя прошёл в кухню и стал заниматься разгрузкой сумки. — А вино есть? — снова сунулась Дина. — А как же! Я же специально вёз, знал, что ты зачёты сдаёшь. А в твоих биологических дебрях без ста грамм не разберёшься. — Эх, ну вот почему ты в ноябре не приехал, когда мы с ребятами собирались? А чего бабушка не приехала? — Ну, ноябрь ещё будет, наверстаешь. Заныкай бутылочку и никому не давай, — заговорщицки подмигнул дядя Михня, — а бабушка осталась с правнуками, Константин ей подкинул, — он потрепал племянницу по голове, широко улыбаясь. Хитрый колдун уже видел, что глаза у племянницы горят, щёки розовые, явно о чём-то погадать попросит.       Дядя Михня был старшим братом Дининой мамы, Анны. Их отец, Александру Драгуц, был румынским коммунистом, ревностным и убеждённым, хотя сам происходил из довольно зажиточной семьи. Женился на комсомолке Елене, с которой познакомился в 1929 году, когда был проездом в Кишинёве. С ней он переехал в Москву, на её родину, где родились их дети, и где Александру прожил с ней до самой своей смерти.       У Александру был младший брат, Константин, которого сокращённо звали Дину. Во время Второй Мировой войны два брата оказались по разные стороны баррикад: Александру примкнул к Советскому союзу, Дину же партизанил против, придерживаясь анархистских взглядов — дайте мне кусок земли и оставьте меня в покое. Михня и Анна запомнили дядю Дину весёлым и жизнерадостным молодым мужчиной. Он очень любил племянников, а старшему даже подарил первые в его жизни гадальные карты, которые делал сам в юности. Михня берёг эти карты как зеницу ока и прятал от родителей. К сожалению, после войны дядя Дину был вынужден скрываться от собственной семьи, ведь родной брат сдал бы его «Секуритате», не колеблясь. Дину в составе отряда полковника Иона Уцэ действовал в Банате и, несмотря на гибель предводителя отряда в феврале 1949 года в бою, продолжал сопротивление в числе отряда вплоть до 1955 года. Дяде Дину было всего сорок лет, он был прилично моложе Александру, который — разумеется — от брата отрёкся. Анне чудом удалось сохранить несколько фотографий любимого дяди. В её памяти он навсегда остался молодым весёлым красавцем, знавшим, казалось, все песни и сказки на свете, который танцевал как бог и, как будто, вообще не знал слов «покой» и «грусть». Он был жив для Михни и Анны. Вот же он, позирует у самолёта-кукурузника, важно скрестил руки на груди, поставил ногу на колесо самолёта, а сам сжал губы, чтобы не засмеяться, потому что на фото надо выглядеть серьёзно. Вот он, дядя Дину — собирает виноград. Кто-то его окликнул, и тут он уже смотрит через оголённое загорелое плечо в кадр. Лицо его светло, просто лучится, даже через фотоплёнку. Или вот, он — держит маленького Михню за ноги вниз головой и Михня, улыбаясь во весь рот, пытается достать руками до земли. Или, вот, обнимает старшего брата в день его — брата — свадьбы. Дядя Дину готов был обнять и полюбить весь мир, и ему разбивало сердце, что его родной старший брат так не умеет и не хочет уметь. Душу рвало, что старший брат выбрал оружие и вечную борьбу, а не любовь и мир, что его родной старший брат, в конце концов, готов был, не колеблясь, выдать своим товарищам своего же младшего брата, которого на плечах катал по двору когда-то. Дяде Дину было бесконечно больно, но почти на всех фотографиях, что Александру не сжёг, и что Анна сумела сохранить, его улыбка согревает своей искренностью и открытостью. Один только раз Михня видел дядю Дину серьёзным: когда тот уходил к партизанам. Михня поехал к нему в гости и застал за сборами. Дину не улыбался, он был сосредоточен и серьёзен. Забрасывая на плечо котомку, он приобнял племянника за плечи и произнёс: — Я ухожу, Михня. Я не могу видеть, как коммунисты насилуют то, что не добили нацисты. Я ухожу к партизанам. Только ты не лезь в эти дела, дружок. Не надо тебе войны. Я знаю, ты ещё застанешь время, когда Румыния будет свободна. Может, ты будешь уже очень стареньким, но успеешь пожить в стране, свободной от диктатуры. До встречи, Михня. Он даже не успел ничего возразить. Он выбежал на крыльцо и долго смотрел дяде Дину вслед. Уже за калиткой Дину обернулся, помахал племяннику рукой на прощание и, конечно же, улыбнулся. Только его улыбка смогла хоть как-то осветить тот пасмурный дождливый день.       Когда расстреляли дядю Дину, Михня уже сам отслужил, по призыву. Он не был заморочен идеологией, он просто «отдал долг родине» и был свободен. Из-за частых ссор с отцом Михня уехал из Москвы в Кишинёв. Он хотел, было, уехать на родину Александру и Дину в город Петрошани, но мать с сестрой умоляли, чтобы Михня не уезжал так далеко. Михня послушался и остановился в Кишинёве. Окончил там педагогический университет Иона Крянгэ, во время учёбы женился и по распределению поехал с молодой женой и маленьким сыном Константином в деревню Большая Слобозия, Кагульского района — учить детишек уму-разуму, а ещё родной речи, русскому языку и математике. Дядя Михня был учителем младших классов. Хотя бы этим был доволен Александру, мол, мой сын занимается нужным и важным делом — готовит нашу смену.       В минуты депрессии дядя Михня брал карты, которые ему подарил дядя Дину и перебирал их, рассматривал, пытался их понять. Дядя Дину не успел рассказать племяннику, что это за карты и что с ними делают, но Михня понял сам, что эти карты могут много о чем поведать. Когда умер Александру, Михня забрал мать к себе. Анна к тому времени уже вышла замуж и мечтала, чтобы у неё тоже родился мальчик Константин. Но вопреки всем её ожиданиям и надеждам родилась девочка, и с подачи Дмитрия, мужа Анны, её назвали Диной, можно считать, что в память о дяде Дину. Хотя Дмитрий хотел пошутить: его фамилия была Ди́нович, и Дина Динович звучало бы как Иван Иванов. В общем, девочка была обречена стать Диной. Но это будет попозже на пару лет.       Анна, конечно, с радостью заботилась бы о матери, но Елена сама захотела уехать к сыну. Однажды она увидела карты дяди Дину и даже расплакалась, узнав его ровный, чуть с наклоном почерк на подписях к картам. В отличие от мужа, она не была такой резкой и категоричной, и она всегда была за то, чтобы братья жили в мире. Но Александру стремился подчинять всех своей воле, буквально навязывая свои убеждения и считая их единственно верными. Когда пришла весть о гибели дяди Дину, Елена в тайне от Александру оплакала деверя. А теперь она держала в руках что-то, напоминавшее о Дину. Дождавшись сына, Елена устроила разговор по душам. Она молча показала ему колоду и улыбнулась: — Ты гадаешь? — Я? Нет, — что ж, дядя Михня был честен, — это… ну скажем так, память о родственнике. А что? И где ты их взяла? — Да вот, на столе. Ты, видать, не убрал. — Спасибо, — дядя Михня забрал из её рук колоду и на глаза навернулись слёзы, — они мне очень дороги. — Это же Дину тебе их подарил? — тихо сказала Елена. — Откуда ты знаешь? — Почерк-то его. — Мам, я… просто их хранил, как память. Так, перебираю иногда, смотрю. — Я знаю, кто может тебя научить на них гадать, — решительно произнесла Елена. — Гадать? Мама, ты же комсомолка! Какие гадания? — мягко огрызнулся Михня. — Я же не твой отец. Ну, так ты хочешь научиться гадать? — Гадать… а чего бы нет? Может, я стану великим колдуном? — усмехнулся Михня.       Этим же вечером Елена отвела сына куда-то на окраину деревни к некому Аурелиану. Вся деревня к нему ходила то за сбором каких-нибудь трав, то за настойкой и — не только целебной — то за «погадать». Да, несмотря на царящий вокруг Советский Союз, народ всё ещё жил как раньше, и Елена не была исключением. Она заходила погадать на дочь. Аурелиану в то время уже разменял шестой десяток. К новому «ученику» он отнёсся довольно скептически. Просто он никогда никого не учил, а тут вот возьмите. Но ему понравились карты дяди Дину. Он посмотрел на них, рассмотрел и изрёк: — Светлые карты, их делал светлый человек. Если они от тебя не сбежали, значит, что-то может да выйдет из тебя, как из гадателя. Так и быть, попробую тебя научить чему-нибудь. Потом, после вводного курса в цыганские карты, Аурелиану научил Михню гаданию на игральных костях и картах, на Таро, которое давалось дяде Михне не так уж просто. Однажды в руках Аурелиану оказался кельтский оракул. Бог его знает, как он очутился в молдавской деревне, но дядя Михня живо им заинтересовался. Он лучше понимал оракулы, чем Таро. Любимой колодой была, конечно же та, которую подарил дядя Дину — самодельная колода цыганских карт. С этими картами Михня сразу нашёл общий язык. Единственное, чему Аурелиану не мог научить, это гаданию по руке, просто потому что сам не владел. За этим он отправил начинающего колдуна к своей наставнице, уже довольно старенькой румынке с цыганской примесью по имени Ралука. Ралука открыла Михне секреты хиромантии и пробудила в нём способности ясновидения, о которых Михня даже не догадывался. Но, впрочем, это уже другая история. С тех пор минуло много лет, дядя Михня стал довольно опытным гадателем на всяких картах, игральных костях, по руке, даже умел видеть людей, сейчас это называется «ясновидением».       Михня выжидал, когда же Дина созреет и попросит погадать. А то чего он полезет, пусть дозревает сама. И Дина дозрела ближе к вечеру. Она всё ходила вокруг да около, кидала на дядю всякие взгляды и ждала удобного момента, когда дядя окажется один, когда папа со своими разговорами его отпустит. Такой момент настал вечером. Дмитрий с Михней натрепались вдоволь, и Дмитрий ушёл спать, на следующий день ему надо было рано вставать по делам.       Дядя Михня остановился у Дины в комнате и Дина решила действовать. — Дядя Михня… — начала было она, но тот, широко улыбаясь, достал из сумки два мешочка с картами и пригласил её присесть, — ты откуда знаешь? — Обижаешь, cucuşor! Я тебя насквозь вижу! Да и потом, что может быть интересно девчонке в твоём возрасте? — подмигнул он. — Не поспоришь, — усмехнулась девушка. — Ну, садись. Рассказывай. Как зовут твоего парня? — Михня уселся на кровать, поджав под себя ногу, раскурил трубочку и приготовился тасовать карты. Он выложил Таро и свои цыганские карты. — Сергей, — Дина уселась на пол около постели и подпёрла голову кулаками. — Серджу,значит… та-а-ак. А когда родился? — дядя принялся тасовать Таро. — Двадцать шестого ноября, как я. И он ровно на год меня старше. — Уг-у-у… это не просто так… Пока Михня тасовал карты, зажав трубку зубами, он мурчал себе под нос песенку про кукушонка на румынском и несильно раскачивался вперёд-назад. Он так настраивался на нужную волну. — Cucuşor de-amu vinitu Ai, cucuşor de-amu vinitu Cântî mia cî-s scârghitu Cântî mia cî-s scârghitu Ai, sî-ţ aud eu glasu tău Sî mai uit necazu meu, — чем больше карт он выкладывал, тем больше строк он бубнил себе под нос. Он остановился, когда вытащил из колоды тринадцать карт. Последнюю, тринадцатую, он положил пока рубашкой вверх, а двенадцать карт разделил на две стопки и выложил их лицом вверх. — Давай смотреть, — он сцепил руки в замок, уложив один локоть на колено, и покачал головой. Дина грызла ногти от волнения и пыталась разглядеть что-то в странных и незнакомых картинках, но она ничего не понимала в этом. — А почему ты взял две колоды? — Сейчас всё расскажу, обожди. Что-то тут у нас всё очень плохо и страшно, — он взял стопку Таро, развернул веером и стал смотреть подробнее, — что за ерунда? — Совсем плохо? Он умрёт? — забеспокоилась Дина. Лицо дяди Михни, расслабленное и улыбчивое чуть раньше, теперь стало не то сосредоточенным, не то сердитым. — Дина, когда-то мы все умрём. Тут другое. Он может спятить и причинить много горя и своей семье, и ещё куче невинных людей. Через свои несчастья он причинит несчастья другим. — Принесёт, — поправила Дина. — А? Ах да. Ну, я плохо думаю по-русски, — Михня взял оставшуюся после расклада стопку и докинул ещё несколько карт. Поморщился, поёжился и даже отвернулся на секунду. Вынул трубочку изо рта и начал вещать, — тут тебе и Смерть, и Отшельник, и вот тебе Дьявол… ох, Maica Domnului! Я вижу, что твой Серджу ой как не прост. Серый твой Сергей, — он усмехнулся внезапному каламбуру, — ни злой, ни добрый пока. Родился-то он как мы все, пустым сосудом, к тому же слабеньким, а его с самого детства кто-то начал калечить, душу рвать. И видится мне, что это был отец. Что-то с водой связано. Топил? В воду бросал, чтобы плавать научить? Не понимаю пока, но из-за этого Сергей на отца обиделся. Не из-за самих пыток водой, но из-за какого-то презрительного к себе отношения. Вижу удары… по спине. Серёжа сутулится? — спросил дядя Михня. Дина кивнула. — А, это он хотел сына отучить сутулиться, — дядя Михня нахмурился, — мать… а её вообще будто нет. Ей своего Серёжу вроде и жалко, а вроде так и надо. А… она его тоже не жалела, тоже руку к нему прикладывала, — Михня брезгливо сморщился, видя такое отношение к собственному ребёнку, — мать с отцом тут как будто меряются, кто кого задавит, я любви там не вижу, там холодно. Там какая-то непроглядь, тьма и постоянная ругань. И вот это желание давить выплёскивается и на Серджу. А он от этого умирает, душа угасает. Дядя Михня покивал сам себе. Он теперь смотрел не на карты, а куда-то перед собой, а руки его застыли, как будто он держал большой шар. — Он на родителей очень обижен. Вижу ещё кого-то младшего, сестру, кажется, но они друг другу не интересны. В этом доме, Дин, если он останется, он ещё огребёт на свою несчастную голову унижений. Его там не любят, там холодно. Лицо Михни оставалось таким же сосредоточенным. — Вижу драку, вижу, что его бьют, не один на один, а много людей. Удары со всех сторон, бьют сильно и по голове. Всё, после этого Серёжа умер, — Михня сделал небольшую паузу и тяжело вздохнул, — ну не физически, он выбитыми зубами отделается. Но то, что не доделали родители, докончили вот эти… те, кто бил. После этого Серёжа просто с цепи сорвётся и начнёт убивать, причём жестоко. Он станет хитрым, скрытным ещё больше, чем есть, озлобленным и… — тут Михня всмотрелся в карты, — ну да, живодёром. Как я раньше говорил — через свои несчастья он причинит кучу несчастий окружающим. Вытаскивать его надо оттуда, за шкирку обеими руками! — дядя Михня потряс головой и поёжился, даже отряхнул руки. — Мне страшно… — Дина готова была заплакать. — Да погоди ты пугаться, — дядя Михня махнул на неё рукой, — он стоит на распутье и пути у него два, которые я вижу: с тобой и без тебя. Если без тебя, то это будет кромешный ад. Твой Серджу спятит, истинно говорю тебе — сойдёт с ума, — Дина оторвала взгляд от картинок и подняла испуганные глаза на дядю, — а если он будет с тобой, у него есть шанс на человеческую жизнь. Не ах, какую сладкую поначалу, но он душегубом не станет. — А как этой судьбы избежать? — она кивнула на страшные карты, — её можно вообще избежать? — Он может, пока ещё не всё потеряно. Тут с чем бы сравнить… — Михня задумчиво прищурил серые глаза, — ну вот, вроде как на него валун летит с горы и у него есть выбор: либо под этот валун, — он кивнул в сторону тёмных страшных карт, — подставиться, либо взять твою руку и успеть отскочить, — дядя снова сунул в рот трубочку и принялся рассматривать вторую стопку, — хм, занятно. Твой Серёжа — это такой парнишка… кстати, сколько ему лет? — Ну, он на год меня старше. — А… ну вот он аж на целый год тебя старше, а ощущает себя мальчишкой, который до одури жаждет внимания, обычного, человеческого внимания. Не чтобы его лупили по спине или чтобы на него орали, а чтобы просто кто-то подошёл и спросил, мол, как дела, Серёжа? Он не застрял в детстве, он просто очень одинокий мальчишка сейчас. Знаешь, мне кажется, что ему в детстве даже сказок на ночь не читали, — тут дядя Михня внимательно посмотрел на племянницу, а потом взял её руку и посмотрел на её ладонь, — я вижу, что через тебя ему придёт помощь. Ты ему очень поможешь, и он будет тебе по гроб благодарен. — Ну, так я так и делала всё это время, разговаривала с ним. Только он всё равно выглядит больно уж тихим. Даже отстранённым… — Bine făcut, , — дядя погладил племянницу по голове и отложил оставшиеся в руке карты Таро, — ему это нужно, хоть он сам ещё не до конца это осознаёт. Да, он какой-то растерянный что ли — потерялся и не знает, куда идти. Такой, весь в себе, что-то пытается понять, услышать что-то глубоко внутри. А в самом себе пока что только какие-то жуткие фантазии, как отомстить обидчикам. Вот, чтобы фантазии не вылились вот в это, — дядя Михня указал трубочкой на отложенные карты, — тебе надо быть с ним рядом. В общем, Динуца, бери своего Серджу и держи его изо всех сил, держи и не отпускай. Только так ты ему сможешь помочь. — А я ему нужна вообще в его жизни? Ну, в смысле, чего он сам хочет? — Сейчас, не торопись. Давай поглядим, что будет с ним, если вы будете вместе, — Михня разложил цыганские карты, посмотрел и задумался, опять уперев мундштук в нижнюю губу, — он к тебе будет привыкать, ему тяжко сходиться с новыми людьми. У вас вот тут кой-чего было, — дядя Михня лукаво скосился на племянницу, — и он это трудно переживал, потому что ты очень резко ворвалась в его внутренний мир, я так скажу. — Я?! Вообще-то это он очень резко вторгся в мой внутренний мир! — не сдержалась Дина и рассмеялась от смущения, — а потом несколько месяцев игнорировал меня или делал вид, что меня нет. — Оно понятно. Серджу твоему надо было попривыкнуть, что кто-то видел его беззащитным и обнажённым, — Михня подобрал слова поделикатнее и снисходительно поглядел на племянницу. — А… — Дина замерла, подняв руку и указывая себе за спину, пыталась сформулировать вопрос, что же тогда было в ту пятницу? — А вот в пятницу он сам захотел. Времени-то сколько прошло, аж с ноября? — Откуда ты знаешь?! — Я всё знаю, — Михня щёлкнул Дину по носу, — прошло полгода, считай. Вот он подумал, переварил, обсосал и что-то там себе решил. Решил, надо думать, в твою пользу. Вот, видишь тут что написано? — он показал ей карту с нарисованной девушкой. — Написано… — Дина вгляделась, — drăguţă. Твоя с мамой фамилия! — улыбнулась Дина. — Это «любимая», «дорогая». Теперь, гляди: тут ещё верность и ребёнок. Запала ты ему в душу, Дина, ой как запала. — А ребёнок… — Ну, это не значит, что у вас обязательно будут в обозримом будущем дети: это зарождение чего-то нового, зарождение его к тебе чувств. И чувств сильных, он к тебе очень прикипит, — Михня постучал мундштуком по картам с изображением собаки и ребёнка в колыбели, — так-так-так, что тут у нас ещё… — Какая-то мысль? — Дина указала на карту с надписью «gând». — Да, он у тебя любитель подумать, — ещё несколько карт легло поверх уже открытых, — и тебя он любит. Не дозрел ещё, чтобы вслух сказать, но ты считай, что сказал. Он же к тебе вернулся. Та-а-к, вот он вернулся… — Михня выпустил колечко дыма, — угу… ему хорошо с тобой, он с тобой как цветок распускается. — Да, кстати, я заметила. Он улыбчивее становится как будто, — Дина просияла. — Ну так а я тебе о чём толкую! — дядя легонько стукнул Дину картами по макушке, — ты ему как солнышко: взошла Дина на Серёжином горизонте, и он как подсолнух потянулся за Диной. Ушла Дина с Серёжиного горизонта — увял Серёжа. Со временем так привыкнет к тебе, что и отлучаться от тебя не надо будет надолго, и вянуть в разлуке будет куда меньше. Но не сразу, ты должна понимать. — А он говорил, что ему нужно побыть наедине с собой, да… — Есть такое. Но тут карты хорошие. Тут тебе и любимая, тут тебе и верность, тут тебе и мысли о будущем, светлые мысли. Всё тут хорошо, всё тут ладно. И дом, и дети, — Михня бросил ещё пару карт, — и работа. Правда, и заскоки есть. — Какие? — Да кто ж его знает. Может, поссоритесь, может, ему вожжа под хвост попадёт, скажет что-нибудь в запале, а ты обидишься. Может, ты что-то не так скажешь, а он у тебя парень чуткий, тоже надуется на тебя, как мышь на крупу. А, может, ребёнок чего отчебучит и Серёга осерчает. — Житейские неурядицы, короче говоря, — поняла Дина. — Вроде того, — кивнул Михня, попыхивая трубочкой, — ты для него, знаешь, такая… — он опять вытащил трубочку изо рта и облизнул губы, — крошка. — В каком смысле? — Да в самом прямом. Он постарше, он побольше, он, я так вижу, повыше тебя. Вот у него в голове и сложилось, что ты у него крошка. Любимая девочка. Только он пока не очень понял, что любимая. Пока он только понимает, что ему с тобой хорошо. Держи его, Динуца, обеими руками. Иначе вот, — дядя взял в руку страшный расклад и потряс им, — душегуб и живодёр. — А как же я его должна удержать? — Ты же девчонка! — всплеснул руками дядя, — должна соображать! Лаской, как вы, девки, ещё держите? Серджу твоему ласки ох как не хватает. Вот увидишь, растопишь ты его лёд, будет он у тебя ласковый как котёнок, — Михня улыбнулся, увидев улыбку на лице племянницы, — только не переборщи, гляди, с пряником. Кнута не надо, но и пряником не закармливай. Короче говоря, вертись. А вообще, неплохо бы на него живого взглянуть, — дядя Михня потянулся. — Ты хочешь познакомиться? — усмехнулась Дина. — Да мне увидеть достаточно будет, даже издаля. Я так лучше пойму, что он и кто. — Он красавчик… — с какой-то грустинкой в голосе вздохнула Дина. — Ну это я понял, — хихикнул Михня, — не грусти. Всё образуется. Ещё что-нибудь спросишь? А, ты спрашивала, чего он сам хочет? Хочет в смысле от тебя, да? — Ну да. Нужна ли я ему? — Дин, это два разных вопроса. Определись, что сейчас спросить? — Чего он хочет от меня? — немного подумав, уточнила Дина. — Чего он хочет от тебя… — Михня собрал разложенные цыганские карты в оставшуюся колоду и принялся тасовать, снова бормоча себе под нос про кукушонка и попыхивая трубочкой, — ух ты, — из рук выпала карта с нарисованной полуоткрытой шкатулкой, внизу было выведено красивым курсивом «prezent» — он очень хочет быть с тобой, прямо не может, как хочет! — А чего он тормозит тогда? — воскликнула Дина. — Дина, — укоризненно начал Михня, — человек недавно перед тобой голышом стоял! Вот этот человек, который от всех, как улитка, в домик прячется. Что ж ты всё его торопишь-то? Он не может быстрее, природа у него такая, неспешная. Будешь суетиться — спугнёшь, и он опять в свой домик уползёт! Так, что тут есть? — дядя вытянул ещё четыре карты к «подарку», — офицер, письмо, священник, ревность. Мда-а, ну и наборчик, — покачал головой Михня. — А зачем там офицер? Его в армию заберут? — С чего бы? — Ну, там же военный. — Дина, не додумывай. Офицер — это скорое разрешение какого-то важного вопроса, признания какого-то хочет, чтобы его заметили, устал парень в тени быть, человеком хочет себя чувствовать. Ну и чтобы ты его заметила, раз мы спрашивали, чего он от тебя хочет. — Я же и так… — Не перебивай, — дядя нажал Дине на нос, делая знак молчать, — хочет, чтобы отношения ваши развивались. Хочет, чтобы ты… — он помялся в поисках нужного русского слова, — принадлежала… ну да, принадлежала только ему. Видишь, ревность? Вот. Ревнивец он у тебя. — Серёга?! — Дину почему-то это крайне удивило. — А что тебя удивляет? — гадателя изумила реакция Дины, — в тихом омуте иногда такие дьяволы обитают, — он снова показал на отложенные Таро, — он же ранимый, я бы даже сказал, нежный мальчишка у тебя. И верный. Считает, что раз вы друг у друга есть, то так и должно продолжаться, никаких увлечений на стороне. Это же хорошо — рогов тебе не наставит. — А если я вдруг захочу его бросить? — Ну начинается! Куда ты его бросишь? — дядя Михня взял Таро и потряс ими в воздухе. — Ну, например, если он превратится в домашнего тирана, я терпеть не буду. — Не превратится. Я же сказал, он у тебя нежный мальчишка. И я не вижу, чтобы он тиранить вздумал тех, кого любит. Наоборот, чем сильнее у него к тебе чувство, тем больше ему хочется тебя приласкать, потрогать, погладить, поцеловать, растянуть это удовольствие подольше, ну и всякое такое. Это вот тут, без тебя в его жизни, да — чем больше ему понравится жертва, тем дольше он будет её мучить, симпатия у него тут извращённая. — Ну не надо! — Дина даже вздрогнула. — Вот чтобы этого не случилось, вы должны быть вместе. Ну, то есть вам по судьбе быть рядом. Священника видишь? — Ага. — Ну вот это говорит о том, что ваша с Серджу любовь под защитой высших сил. Да и правда, вас как будто свыше свели, в детстве ещё, и пытаются удержать вместе, только бы Серджу вот в это не превратился. Не зря вы в один день родились. Ну, короче говоря, — дядя Михня прочистил горло, — Серджу твой хочет, чтобы ты была с ним, хочет преодолеть сам себя, свои трудности с самим собой и… — он снова прищурился, вспоминая русское слово, — наслаждаться, во! Наслаждаться тобой и тем, что между вами есть и будет. Как-то так. Ещё, может, вопросы? — Да нет… — Дина смотрела то на карты, то на дядю, то опять на карты, — всё предельно ясно. — И что же тебе ясно? — лукаво улыбаясь, дядя Михня стал собирать карты. — Ну… что не надо его торопить, он сам дойдёт до кондиции… что я ему нужна… — задумалась девушка. — Правильно. Ну а теперь пойдём, чаю с мёдом напьёмся, я что-то утомился. Серджу твой много энергии моей выпил. Мощная у него энергетика, слушай… За чаем с липовым мёдом дядя с племянницей разработали план, как же дяде увидеть Серджу. — Проводи меня завтра на учёбу? — предложила Дина. — Ага, единственное логичное решение, — они чокнулись кружками.       Утром они повторяли свой коварный план. — Значит, я как будто бы пошёл тебя провожать на учёбу, — дядя Михня пил кофе и дымил трубкой. — Ну да. Там сегодня ещё один зачёт как раз, — в задумчивости Дина наматывала на палец прядь вьющихся волос. — Во, пойду колдовать тебе удачу, — широко улыбнулся дядя. — Что это у вас тут за планы какие-то? — Анна вошла в кухню и услышала обрывок разговора. — Пойду наколдую кукушонку зачёт, — ответил дядя. — Она и так его сдаст. Она же умница! — Анна обняла дочь за плечи. — Да уж умница, — отозвалась дочь, — если бы Серёга не напомнил, что эта неделя зачётная, я бы не вспомнила, мам! — Ох уж этот Серёга… что-то ты его частенько поминать стала? — лукаво подколола мама. Она уже забыла тот разговор с дочерью про неприступный айсберг по имени Сергей. Мамина голова была забита насущными заботами и делами — надо было соответствовать стилистике автора. Ох уж эта стилистика… Анна была уже одета на выход, а в кухню забежала попить водички. — Да я… не то чтобы… я это… — Дина даже растерялась, поняв, что мама уже всё забыла. — Может, он ей нравится? — с такой же лукавой, как у сестры, ухмылкой предположил дядя Михня. Он сделал вид, что ничего не видел и ничего не знает. И вообще — только приехал. — Ну я бы не удивилась. Он мальчишка симпатичный. Я его видела, правда, давно, но думаю, что уж к двадцати годам он не должен был резко подурнеть. Наоборот, мальчишки матереют, только краше становятся. К тому же он такой высокий, чернявенький. Динке такие нравятся, да, Дин? — Анна чмокнула в маковку смеющуюся себе в ладони дочь. — Кто кому нравится? — в кухню заглянул Дмитрий. — О, папа. Для полной картины тебя и не хватало. — Ну вот я и пришёл. Ань, ты идёшь? Опоздаем. — А вы куда вообще? — Дина уставилась на родителей. — В издательство. Мама сегодня сдаёт перевод. А у меня туристы. А с тобой дядя посидит, — схохмил Дмитрий, — вишь, специально ехал! — Ни пуха! — пожелал Михня. — К чёрту, — отозвалась Анна и они с Дмитрием ушли по своим делам. А дядя с племянницей продолжили строить планы. — Ну так вот. Мы с тобой пойдём вместе к твоей академии, а… — Серёга может догнать по дороге, так часто случается. — Ну вот. Если он нас догонит, я на него погляжу, чего он там себе думает. А если не догонит, то я схожу с тобой завтра. И послезавтра.