Отец-одиночка

      Кенма вышел на крыльцо больницы, вдыхая теплый июльский воздух полной грудью и подставляя лицо ветру, который приятно трепал длинные волосы, сильно отросшие за время пребывания тут. Внутри было такое странное чувство: последним, что он помнил, были ливень, серость и промозглая осень, а теперь будто по щелчку пальцев погоду за окном резко сменили.       После пробуждения Кенму продержали в больнице еще четыре недели, чтобы стабилизировать давление, температуру тела, работу внутренних органов, провести курс физиотерапии и массажа, чтобы омега смог сам уйти домой на своих двоих. На улицу, правда, не выпускали, потому что иммунитет был еще слаб, и теперь, когда Кенма наконец увидел солнце не через больничные окна, а вживую, он улыбнулся, приятно жмурясь и нежась в его тепле. Такие мелочи после комы стали гораздо ценнее, чем раньше, и он ловил каждый момент, каждую секунду.       Четыре долгих недели Кенма провел в больнице, три из которых Куроо приходил к нему каждый день. Их общение можно было назвать нейтральным. Они обменивались стандартными фразами о самочувствии, о том, какие процедуры были у омеги сегодня, какие успехи он стал делать. Некоторые из них Куроо увидел своими глазами, когда помогал парню ходить по палате, подставляя свою надежную руку и радуясь каждому шагу, которые омега с каждым днем делал все увереннее. После альфа обязательно рассказывал о последних новостях, даже несмотря на то, что Козуме на пару часов выдавали его телефон, потому что от более долгого пользования кружилась голова. А потом они просто переключали внимание на сына, развлекая его всеми способами в палате без игрушек. Мальчик уже стал узнавать Кенму, но пока еще не воспринимал его, как родителя, потому что иногда капризничал и просился на руки к Куроо.       — Ничего, дай ему время, — сразу старался сгладить ситуацию тот, но Кенма уже не реагировал так остро. Теперь у него была целая жизнь, чтобы провести ее рядом с Тео. Ежедневные занятия с психологом давали свои плоды.       Пока Куроо старательно делал вид, что занят исключительно сыном, Кенма все равно ловил на себе его взгляды, от которых становилось не по себе. В хорошем смысле. Столько в его глазах было нежности, трепета и какого-то даже волнения. Кенма прекрасно их различал, потому что очень давно не видел. Он сохранял невозмутимый вид, но все замечал, следил за каждым движением, и не верил в то, что видел.       Это был другой Куроо. Нежный, внимательный, терпеливый, любящий. Получается, Акааши и Хината не врали?.. В какой-то момент вечером перед сном омега даже поймал себя на мысли, что хочет скорейшего наступления утра, чтобы увидеть Тео и Куроо снова. Да, именно их вдвоем, а не только сына.       — Скучаю что ли… — пробубнил он. — Как-то быстро ты сдался, Козуме, — усмехнулся сам себе и сразу же провалился в сон. А утром первое, что он увидел, — это влюбленные глаза Куроо, который прошептал «доброе утро», улыбнувшись. Кенма про себя лишь удивился, как его вообще пустили в такую рань, но мысленно все же согласился, что такое утро было и правда добрым, но виду не показал.       Вот и сейчас эти влюбленные глаза смотрели на него и светились от счастья — видеть омегу не прикованным к постели было приятно и радостно. Однако, Козуме ответил холодным и отрешенным взглядом.       — Ты постой пока тут, я подгоню машину и помогу тебе спуститься, — предложил он, наконец, выходя из транса любования и вспоминая, что наверное нужно уже двигаться в сторону дома.       Куроо подъехал к самому крыльцу, возвращаясь обратно к Кенме.       — Давай руку, — проговорил он, протягивая ладонь Козуме.       — Я сам, — ответил тот, хватаясь за перила и делая первый шаг.       Желание Кенмы вернуться к нормальной обычной жизни было слишком велико, гораздо больше, чем готовность его тела к этой жизни. Почти в самом конце, когда оставалась всего пара ступеней, нога предательски подвернулась, а руки не смогли удержать Кенму за перила, и он, зажмурившись, уже приготовился к падению, но…       — Аккуратнее, — мягко проговорил Куроо, который успел поймать омегу под руки и сейчас прижимал к себе, чуть приподнимая над землей.       Кенма разлепил глаза и поднял голову, встречаясь взглядом с парнем, лицо которого было так близко, слишком близко, что можно было почувствовать его дыхание кожей. От его прикосновений по всему телу прошелся табун мурашек. Кенма уже и не помнил, когда последний раз Куроо обнимал его, зато подсознание помнило все, ведь тот сидел у его кровати, держа за руку, долгие месяцы. Тело ответило ему жаром, учащенным пульсом, горящими щеками и румянцем, а омега проклинал его за то, что за пару минут оно подвело уже дважды. Стало почему-то так неловко, особенно после осознания факта, что Козуме обнимает альфу за шею.       — Поставь меня на место, пожалуйста, — сказал он, отворачиваясь и убирая руки.       — Как скажешь, — улыбнулся Тецуро, ставя его на ровную поверхность прямо около Хонды, преодолев наконец эти чертовы ступеньки.       Кенма уже хотел было сесть в машину, но вдруг встал как вкопанный. Тревога поднималась в груди, на сердце стало так тяжело, а руки потряхивало. Он растерялся, не ожидая такой реакции на автомобиль, который теперь казался источником опасности, а не комфортным средством передвижения. Альфа заметил замешательство парня и мягко положил руку ему на плечо.       — Не волнуйся, я поеду медленно и аккуратно. А ты не смотри на дорогу, смотри на Тео, — нежно проговорил он.       Козуме, наконец, сделав над собой титаническое усилие, сел на заднее сиденье, поворачиваясь к сыну, который уснул в кресле, как только его туда посадили. Омега взял его за ладошку, улыбаясь от этого милого вида и наслаждаясь моментом, ведь взять сына за руку можно было только во сне. В состоянии бодрствования это было сделать почти нереально, потому что ему не нравилось, когда его ручки были ограничены в движениях.       — Мне кажется, или он очень много спит для ребенка такого возраста? — спросил вдруг Кенма.       — Ну… — начал неуверенно Куроо, обдумывая следующую фразу, — он же… родился недоношенным. Поэтому по развитию соответствует детям чуть помладше. Но это вполне нормально, к году уже догонит!       — Точно, — сразу погрустнел омега. — Об этом я не подумал… Черт.       В душу вдруг закралось чувство вины. За то, что не уберег свое чадо, за то, что сел тогда за руль в такую погоду и в ужаснейшем состоянии, и как следствие, не ушел от столкновения.       — Хей, — окликнул его Куроо, смотря в зеркало заднего вида и будто прочитав его мысли по глазам. — Не вини себя, не надо.       Кенма изогнул бровь от удивления. Как бы он не пытался закрываться от Куроо, тот читал его как открытую книгу, прямо как раньше…       — Сколько он весил при рождении? — спросил он.       — Кенма… Может, не надо?       — Сколько? — жестко отрезал тот.       — Полтора килограмма, может меньше…       — Долго выхаживали?       — Две недели в реанимации и две в палате интенсивной терапии, — нехотя отвечал Куроо, зная, что этот разговор будет расстраивать Кенму еще больше, если не прекратить.       — А есть фотография?       Куроо тяжело вздохнул. Он был уверен, что это зрелище разобьет Козуме сердце. Хотя с другой стороны самое страшное ведь уже позади и волноваться совсем незачем, но…       — Ты уверен? — на всякий случай уточнил он.       — Да, покажи мне.       Парень немного помедлил, но все же, поджав губы, передал телефон Кенме, чтобы не отрываться от дороги.       — Пароль ты знаешь.       Омега на секунду завис, судорожно вспоминая эти дурацкие четыре цифры, но в голове было пусто. Совсем ничего. И если подобные вещи всегда можно было спросить, то страшно было представить, сколько еще моментов, событий, дат его мозг решил забыть и, возможно, навсегда. Стало не по себе.       — Мой день рождения, — улыбнулся альфа. — А теперь еще и день рождения Тео.       — Серьезно? — округлил глаза Кенма, не зная, радоваться этому или нет. — Значит, это случилось в твой день рождения. Вот так подарок.       Он разблокировал телефон и стал листать фото, доходя до ноября прошлого года. То, в каком состоянии был его сын, ужаснуло, а в груди сразу неприятно заныло. Все эти проводки, катетеры, трубочки большие и маленькие, за которыми ребенка было трудно разглядеть. Стало так жаль свое дитя, и горько от того, что омега в тот момент ничем не мог ему помочь. Козуме даже и не заметил, что из глаз покатились слезы. Он коснулся щеки, почувствовав влагу, и поспешил поскорее стереть их.       Он продолжил листать фото, отмечая, как легко в этот раз Куроо отдал ему свой телефон по сравнению с прошлым разом, когда тот закатил скандал, а потом пошел «совершать то, в чем его обвинили». Лучше бы Кенма забыл такие вещи. Однако он помнил каждую их ссору, каждую.       Фотографий было не так много, как, например, у Хинаты, который уже успел показать ему Мию во всех ракурсах во время своего визита, но они были оттого только ценнее. Вот Тео лежит на груди у Куроо, видимо только после выписки, потому что он был все еще гораздо меньше руки альфы. А вот он улыбается во весь рот, вот научился держать голову, а тут его что-то расстроило, потому что глаза были грустные-грустные, полные слез, которые тот будто бы сдерживал изо всех сил. Конечно, Тео заметно изменился за это время, хотя до сих пор выглядел «сладким пирожочком», как назвал его однажды Куроо, заставив Козуме засмеяться, но это был уже не тот младенец. Было до безумия обидно, что Кенма никогда не увидит его таким, какой он был на тех фото. Омега нервно сглотнул ком грусти и обиды на судьбу и вернул телефон Куроо. Они как раз подъехали к их дому.       Альфа отворил дверь квартиры и пропустил парня внутрь.       — Ну вот, теперь ты дома! — радостно воскликнул он.       Кенма стоял в прихожей и вдыхал запах своей квартиры, который стал каким-то другим. Кажется, он уловил аромат молока и детского шампуня. Дом немного преобразился, получив в свое распоряжение множество новых элементов в виде детских игрушек, мебели, коляски за дверью, детской ванночки, посуды. Однако было еще слишком много вещей, напоминавших о прошлой несчастной жизни в постоянных ссорах и конфликтах. Нужно было как-то научиться жить с этими воспоминаниями, заменяя их новыми, которые гораздо лучше и радостнее. Неважно, с Куроо или без него.       Вдруг Кенма остановил свой взгляд на стеклянном сердечке с их фотографией, которое стояло на столике в гостиной. Он взял его, покрутив в руках и проводя пальцем по едва заметной трещинке, которая явно была тщательно, но аккуратно залита клеем.       — Что это? — спросил он.       — Это твой подарок мне на День Рождения, — гордо ответил Куроо.       — Я подарил тебе разбитое сердце? — задал вопрос Кенма, усмехнувшись, а затем поморщился от того, как звучала эта фраза. Получилось так двусмысленно, но так правдиво.       — Я его склеил, — сказал Куроо, заводя руку за шею. — И твое тоже обязательно склею, — тихо добавил он, смотря куда-то в сторону.       Кенма проигнорировал последнюю фразу, будто и вовсе ее не расслышал, вот только тело снова среагировало повышенным пульс.       «Посмотрим, что и как ты там склеишь, ты ведь в больнице даже ни разу не попытался», — пронеслось в мыслях упреком, но в следующую секунду их не осталось в голове совсем, потому что рядом с его лицом появилась средних размеров коробочка с бантиком.       — А это тебе, — улыбнулся Куроо.       Кенма заглянул внутрь и не смог сдержать улыбку. Там лежал браслет с маленьким сердечком и фигуркой младенца, на обратной стороне которой было написано «Спасибо за сына».